Поэтому вышел в заднюю дверь, на ближайшей остановке пробежал два вагона по ходу поезда и заскочил в тамбур, рассчитывая перехватить Муху здесь. И как-то обстановка в этом тамбуре мне сразу очень не понравилась. Я даже не понял чем, но здесь была какая-то опасность. И исходила она от двух качков, которые стояли, привалившись к стенке, прихлебывали пиво из банок и время от времени поглядывали в окошко в дверях, разделяющих вагоны. Будто кого-то ждали. В это же окошко поглядывал и я, высматривая Муху. Минуты через три один из парней, повыше, сказал мне:— Поди-ка, мужик, в вагон, не маячь тут.— А в чем дело? — спросил я.— Во козел! — лениво проговорил второй, плотный такой коротышка. — Сказано тебе, вали отсюда! Не понял? Нет? Объяснить?Я мог бы, конечно, послушать их объяснения и сам им кое-что объяснить, но не хотелось портить настроение себе. И к тому же мне любопытно было, кого это они здесь поджидают. И зачем.— Все понял, — заверил я их и вошел в вагон. Но одной из створок дверей не дал полностью закрыться, придержал ногой, чтобы не только видеть, но и слышать, что будет происходить в тамбуре.Некоторое время там ничего не происходило. Качки беспрепятственно пропустили двух торговцев каким-то расхожим товаром, двух пассажиров, переходящих поближе к голове состава, но когда в оконце мелькнула синяя кепка с надписью «Калифорния», побросали банки и преградили Мухе дорогу.Его, выходит, ждали? Странно, что им могло от него понадобиться?— Попался, падла? — обратился к нему высокий. — Опять будешь дуру гнать, что бабки принесешь завтра?— Обязательно, ребята! — заверил их Муха. — Прямо завтра с утра! Вы где будете? На обычном месте, у расписания?— Гада! — взревел коротышка. — Ты сколько раз нам это уже говорил? Четыре?— Пять, — признался Муха. — Но завтра, ребята, железно! Прямо с утра!— Да он изгиляется над нами, сучонок!— Боже сохрани! — запротестовал Муха. — Я — над вами? Да вы что?!— Больше не будет, — проговорил высокий. Своими клешнями он разлепил створки входных дверей и стал в проеме, спиной отжимая одну створку, а ногой придерживая вторую. Кивнул коротышке:— Делай!Тот отшагнул к противоположной двери и пригнулся, изготовясь к броску.Я придвинулся поближе к тамбуру.— Не суйся туда! — предупредил меня какой-то мужик, стоявший рядом.— Даже не собираюсь, — сказал я.И я действительно не собирался. Что мне там было делать? Мне просто любопытно было, как все это будет происходить.Но ничего особенного не произошло.Коротышка спиной оттолкнулся от двери и бычком ринулся на Муху с очевидным намерением вышибить его из электрички, которая как раз летела по какому-то мосту или виадуку. Не выпуская из руки газет, а другой придерживая сумку с деньгами, Муха увернулся, в нырке упал на спину и словно бы выстрелил обеими ногами в задницу коротышке, придав ему такое ускорение, что тот сначала выбил, как кеглю, из дверного проема высокого, а следом вылетел сам.Двери закрылись. В электричках они, как известно, закрываются автоматически.Да, эти двое, похоже, уже никому ничего никогда не смогут объяснить.Муха отряхнулся и вошел в вагон.— "Мир новостей"! — объявил он. — Самая полная и объективная информация обо всех важнейших событиях за неделю!..— Дай-ка мне, парень, твою газету, — прервал его мужик, который остерег меня соваться в тамбур. — Сдается мне, это правильная газета.— Но самой важной информации в ней нет, — заметил я.— Какой? — не оглядываясь, спросил Муха. — он отсчитывал мужику сдачу.— О том, что лейтенант Варпаховский жив. Он повернулся. И газеты, и сдача вывалились у него из рук.— Нет, — сказал он. — Нет.— Да, — сказал я. — Да!.. * * * Оставался Трубач. Когда все собрались и мы отъехали от Казанского вокзала, был уже восьмой час вечера. Улицы забиты машинами, тротуары кишат людьми. Мы немного поспорили, куда ехать сначала — на Старый Арбат или на Пушкинскую площадь. Но рассудили, что Трубач сейчас, скорее всего, на Арбате — еще довольно светло, день хороший, на Арбате наверняка толпы гуляющих. Так и было. По обеим сторонам Старого Арбата теснились столики с тысячами деревянных матрешек, художники прохаживались возле своих картин, развешанных по заборам и просто разложенных на земле. Через каждые десять-пятнадцать метров стояли парни с гитарами, а то и маленькие оркестры, у Вахтанговского театра какая-то девушка играла на скрипке. Народ слушал, глазел, освежался пивом и чем покрепче.Я бы тоже с удовольствием послушал и поглазел, но времени не было. Мы прошли Старый Арбат из конца в конец, однако Трубача не обнаружили. Пришлось ехать на Пушку. Валера приткнул «патрол» у «Макдональдса», мы спустились в переход под Тверской. Здесь Трубача тоже не было. Не было и в вестибюле метро. И только на повороте второго подземного перехода услышали саксофон — ни с каким другим не спутаешь. А потом увидели и самого Трубача.Он стоял у стены между двумя длинными столами-прилавками, на одном из которых были книги, а на другом разные «Пентхаусы» и «Плейбои»: громоздкий, как шкаф, с крупной, рано начавшей лысеть головой, согнувшись над серебряным саксофоном, — будто свечечку защищал своим телом от ветра. Прикрыв глаза и отбивая такт ногой в кроссовке сорок шестого размера, он играл попурри из старых джазовых мелодий, уходя в импровизации, а затем возвращаясь к основной теме. У ног его лежал раскрытый футляр от инструмента, куда слушатели бросали свои «штуки» и пятисотки. Слушателей было немного, человек пять-шесть, одни уходили, их место занимали другие. Иногда кто-нибудь просил сыграть на заказ, он играл, а потом вновь заводил свое. Ему было словно бы все равно, есть слушатели или нет, платят они или не платят, он даже не видел их. Он играл для себя.Я остановился у стола с «Плейбоями», разглядывая роскошные формы изображенных на обложках див, но больше прислушиваясь к сакс-баритону Трубача.Заметив это, не слишком молоденькая продавщица, кутавшая плечи в ветровку из-за знобкой сырости, стоявшей в переходе, поинтересовалась:— Нравится?— Ничего, — ответил я и подумал, что соло на автомате Калашникова у него все-таки получается намного лучше.— Он сегодня не в ударе, — объяснила она. — А когда в настроении — такая толпа собирается, что проход закрывают. Но что-то последнее время нечасто такое бывает.Наметанным своим взглядом она поняла, что я не из тех, кто покупает ее товар, и ей просто хотелось поговорить.— За место, наверное, приходится отстегивать? — спросил я, демонстрируя тонкое знание современной московской жизни.Она пожала плечами:— А что делать?— А на него наезжали? — кивнул я на Трубача.— Конечно, наезжали. На всех наезжают.— И что?Она как-то странно усмехнулась и ответила:— Больше не наезжают.Мы обступили Трубача, вдвое увеличив аудиторию его слушателей.Воспользовавшись паузой, Док бросил в футляр пятитысячную бумажку и попросил:— Маэстро, «Голубой блюз», если можно.Трубач сначала рассеянно кивнул, потом быстро поднял голову и сразу нас всех узнал. И тут же как будто забыл о нас. Отбил кроссовкой такта четыре и неожиданно мощно, чисто, свободно вывел первую фразу. Ну, примерно так, как мы палили бы в небо из своих «калашей» в последний день чеченской войны, салютуя своей победе, — если бы этот день наступил, если бы возможна была победа, и если бы мы до нее дожили.И пошел! И пошел! Словно бы подменили его инструмент. Или его самого.Спешившие по переходу люди с размаху втыкались в толпу, сразу образовавшуюся вокруг Трубача, а те, кто успел проскочить вперед, останавливались и возвращались обратно. Купюры полетели в футляр, как хлопья апрельского снега. Не прекращая игры, Трубач ногой закрыл крышку футляра, но деньги продолжали сыпаться и скоро самого футляра под ними не стало видно.Минуты через две я сказал себе: нет, с этой серебристой загогулиной он управляется не хуже, пожалуй, чем с «калашом». А еще через минуту поправился: лучше. Хотя, казалось бы, лучше просто не может быть. Может, оказывается. И намного.Продавщица «Плейбоев» протиснулась сквозь толпу и сказала мне, сияя глазами:— А что я вам говорила?На последних тактах Трубач поднялся на такую высоту, что казалось: не хватит ему ни дыхания, на самого сердца. Но серебряный звук его саксофона уходил все выше и выше, как сверхзвуковой истребитель с вертикальным взлетом вонзается в чистое небо, оставляя за собой белый инверсионный след. И где-то там, в стратосфере, во владениях уже не человека, а самого Бога, этот след истончился и исчез.Все.Трубач положил саксофон на хлопья денег, перешагнул через него и обнял нас.Всех пятерых сразу. А заодно — случайно, наверное, — и продавщицу «Плейбоев».Только у него могло так получиться.Вот теперь мы были все вместе. * * * Я попросил Валеру связаться с полковником Голубковым и сказать, что мы готовы встретиться с ним через час. Ехать в Гольяново было минут тридцать пять — сорок, но я взял небольшую фору, чтобы до встречи с Голубковым успеть поговорить с ребятами. Но уже у подъезда притормозил. Вдруг дошло: эта конспиративная квартира вполне могла прослушиваться. Черт. Как я раньше об этом не подумал! Я постарался вспомнить, не сказал ли чего лишнего. Но, кроме фразы «Ни одному его слову не верю!», ничего не вспомнил. Точно, прослушивалась. И Голубков это знал, поэтому так неопределенно реагировал на мои слова. Значит, Волков в курсе, что я о нем думаю. Да и черт с ним. Но о чем я буду говорить с ребятами — об этом ему знать было необязательно. Поэтому я сказал Валере, что мы перекурим на свежем воздухе. Он кивнул и отогнал машину в сторонку, чтобы не светиться перед подъездом, а мы расположились в глубине двора вокруг стола, на котором местные пенсионеры забивали «козла».Мой рассказ выслушали не перебивая. Когда я закончил, Боцман спросил:— Кто такой Назаров? Я объяснил. Артист:— Что с ним сделают?Я повторил то, что сказал мне Волков.Муха:— Ты в это веришь?— Нет. В досье есть копии материалов уголовного дела, его завела Генеральная прокуратура. Приписки в объемах работ, расхищение стройматериалов.Ущерб — около шести тысяч рублей. Квалифицировано: в особо крупных размерах. При миллионных оборотах — в ценах тех лет — вряд ли размеры эти такие уж крупные.После взрыва яхты дело закрыли — в связи со смертью обвиняемого.Трубач:— Думаешь, теперь откроют?— Не исключено — И посадят?— Постараются.Док:— У него будут хорошие адвокаты.— А у них — хорошие прокуроры.— Грязное дело, — сказал Муха.Я кивнул:— Да. Но они выкупили Тимоху.— Выходит, у нас нет выбора? — спросил Артист.— Почему? Выбор всегда есть. Сам знаешь: быть иль не быть.— Значит, закрыли тему, — заключил Док.Мне было интересно, как они отреагируют на сообщение о пятидесяти тысячах баксов, которые я выжал из Волкова за эту работу. Вяловато отреагировали. Лишь Трубач с усмешкой сказал:— С этого надо было начинать!— Эти бабки можно заработать более простым способом, — заметил Боцман.— Каким? — заинтересовался Муха.— Банк ограбить.— Это, конечно, намного проще, — согласился Муха.Вот так они и отреагировали. И я понимал почему. Эти пятьдесят тысяч были как орден, который любят обещать генералы, ставя трудную боевую задачу. А какой нормальный солдат думает об ордене перед боем? Между каждым из нас и этими деньгами стояло дело, поэтому они и ощущались как некая эфемерность. Они словно бы еще не существовали.Подошел Валера, напомнил:— Время.Мы поднялись на восьмой этаж. Валера впустил нас в квартиру, сам остался на лестничной клетке и запер за нами дверь. Я успел предупредить ребят о прослушке, поэтому осматривались они молча. В комнатах никого не было, а на кухне, как и накануне, сидел тот же молодой парень в штатском с тем же кейсом, прикованным к руке, и читал те же «Известия». Он никак не прореагировал на наше появление, даже мельком не глянул, и у меня создалось впечатление, что он — часть стандартного кухонного набора. Как газовая плита. Или как холодильник.Минуты через три стукнула тяжелая входная дверь, и в спальне, где мы расположились, потому что в других комнатах для шестерых было тесно, появился полковник Голубков, а с ним — какой-то штатский, лет пятидесяти, довольно высокий, в хорошо сидящем на нем темном костюме, с уверенным лицом. Он был явно той же породы, что и Волков, разве что калибром поменьше.— Александр Николаевич, — представил его Голубков. — Он руководит операцией.«Нифонтов, — вспомнил я. — Генерал-майор».Он быстрым внимательным взглядом оглядел нас. Показал на часы на моей руке:— "Командирские". Сменить.Боцману — на его спецназовские ботинки:— Сменить.Мухе — под курткой у него была офицерская рубашка «хаки»:— Сменить.Еще раз окинул нас общим оценивающим взглядом и недовольно покачал головой.— Туристы, значит… — По легенде — да, — подтвердил Голубков. — Кто откуда: из Калуги, из Москвы, из Подольска. Случайно оказались в одной группе.— Туристы — допустим. А насчет случайно… Нет. Они же — как горошины из одного стручка. Взвод. Посмотрите внимательно.— Вы правы. Команда, — согласился Голубков. — Может, пусть так и будет — команда? Спортсмены, допустим. Вторая сборная Московской области. Легкая атлетика. Или биатлон.— Стрельба, — поправил Нифонтов. — Это им ближе. Как они оказались на Кипре?— В порядке поощрения. Награждены бесплатными путевками за третье место на первенство области.— А почему не за первое? — спросил я.— Проверяется, — объяснил Голубков.— Кто дал путевки? — уточнил Нифонтов.— Национальный фонд спорта. Это в их компетенции.— Согласен. Позаботьтесь, чтобы в фонде были их данные.— Будет сделано.— Здравствуйте, товарищи спортсмены! — обратился к нам Нифонтов.— Здорово, тренер, — ответил за всех Трубач. Нифонтов усмехнулся и кивнул:— Давайте работать.Голубков принес из кухни планшет, извлек из него три крупномасштабные карты и десятка полтора цветных снимков и разложил их на кроватях. На снимках был курортный городок или поселок, чем-то напоминающий Ялту, снятый в нескольких ракурсах белый двухэтажный дом, полускрытый высокой каменной оградой и ветвями каких-то деревьев, и два человека — за столиком уличного кафе, на набережной, возле ворот дома. Один — высокий, плотный, немного болезненного вида, с редкими русыми волосами. Другой — на голову ниже, круглый, с лысиной, с сигарой во рту.Оба в летних костюмах, в рубашках с короткими рукавами. Низенький — в шортах, из которых довольно нелепо торчали загорелые кривоватые ноги.— Высокий — это Назаров, — объяснил Голубков. — Тот, что с лысиной, — Борис Розовский, его компаньон и друг… Это — вилла, Розовский арендовал ее на чужое имя. Сигнализация, видеокамеры, шесть человек вооруженной охраны — местные секьюрити, турки.На плане Ларнаки он показал квадратик виллы и почти рядом — пансионат «Три оливы». Там нам предстояло жить.На второй карте был остров Кипр, на третьей — выкопировка топографического плана участка польско-белорусской границы в стороне от трассы Белосток — Гродно.Название поселка или городка Нови Двор было обведено красным фломастером.— От Нови Двора до границы — пять километров, — продолжал объяснения Голубков. — Дорога местная, пограничного пункта нет. В двух километрах южнее — сосновый бор с густым подлеском, подходит прямо к границе. За контрольно-следовой полосой — тоже лес. Граница охраняется из рук вон плохо. Из Нови Двора позвоните по этому телефону… — Он написал номер, показал всем. — Запомнили? — Тут же сжег бумажку в пепельнице. — Ответит диспетчер. Скажете только одну фразу: «Посылка готова, встречайте ночью». И назовете точное время. Этой же ночью перейдете границу. На нашей стороне вас встретит майор Васильев. Ровно в двух километрах к югу от дороги, не перепутайте. Пароль и отзыв вам тоже скажет диспетчер.Я с сомнением всмотрелся в точку этого Нови Двора.— Почему выбрано это место? Там же наверняка каждый новый человек на виду.— Наоборот, — возразил Голубков. — Там сейчас огромная автомобильная барахолка. На территории бывшего военного городка. Со всей Европы старую рухлядь свозят. Проходной двор. Туда полк веди — никто внимания не обратит.— Как мы доберемся до Нови Двора? — спросил Док, когда полковник закончил объяснения.— Ваши проблемы. С Кипра — паром, теплоход, самолет. Можете — через Турцию.Или через Грецию, Болгарию и Румынию. Транзитные визы у вас будут. С транспортом — тоже на месте определитесь. Купите подержанный микроавтобус. Или две легковые машины. На заключительном этапе без своего транспорта вам не обойтись. Деньги на это предусмотрены. Машины бросите у границы.— Возможны и другие варианты пересечения границы, — заметил я. — Через Брест, Чоп. Или морем до Одессы или Новороссийска. Вполне легальные. Особенно если нам удастся убедить Назарова добровольно уехать с нами.— Абсолютно исключено, — вмешался Нифонтов. — Могут быть попытки перехватить объект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45