Тенар так ее
любила. Ведь здесь, над Обрывом, постоянно дуют ветры с моря,
несущие с собой холод, и малина тут не приживается. Но на
старом персиковом дереве Огиона, что росло в укромном уголке
дворика, висели восемнадцать бархатистых плодов, и Ферру
глядела на них, как кошка на сметану. Однажды она подошла к
Тенар и сказала своим хриплым, глухим голоском:
- Два персика уже совсем созрели.
- Ага, - сказала Тенар. Они вместе пошли к дереву, сорвали
оба спелых персика и вмиг съели их вместе с кожурой. Сок тек у
них по щекам. Они с наслаждением облизали липкие пальцы.
- Можно мне посадить ее? - спросила Ферру, вертя в руках
морщинистую косточку своего персика.
- Можно. Вот хорошее место, рядом со старым деревом.
Только не сажай слишком близко. Обоим деревьям должно хватать
места для корней и ветвей.
Выбрав место, девочка выкопала маленькую ямку и осторожно
положила туда косточку, присыпав ее землей. Тенар наблюдала за
ней, отметив про себя, что за несколько дней, проведенных
здесь, Ферру сильно изменилась. Она по-прежнему никак не
проявляла своих чувств, не выказывая ни гнева, ни радости, но
присущие ей постоянная настороженность, скованность теперь
практически исчезли. Ей захотелось персиков. Девочка задумалась
над тем, как сделать, чтобы персиков было больше, и решила
посадить в землю косточку. На Ферме-под-Дубами Ферру
сторонилась всех, кроме Тенар и Ларк; здесь же она легко нашла
общий язык с Хифер [Heather - вереск (англ.)], пастушкой из Ре
Альби, звонкоголосой, мягкой, недалекой двадцатилетней
девушкой, которая относилась к девочке как к слабенькому,
хворому ягненку. Ферру в ней души не чаяла. Как, впрочем, и в
тетушке Мосс, хотя пахло от той весьма неважно.
Когда почти двадцать пять лет назад Тенар впервые
появилась в Ре Альби, Мосс была еще довольно молодой колдуньей.
Она беспрестанно кланялась и улыбалась "юной госпоже",
"Белокожей Госпоже", ученице Огиона, разговаривая с ней с
подчеркнутым уважением. Тенар чувствовала, что ее
пресмыкательство лживо, что это всего лишь маска, за которой
скрывались зависть, неприязнь и недоверие. Подобные чувства
испытывали к Тенар женщины, стоявшие ниже ее в социальной
иерархии и считавшие ее выскочкой, не такой, как все. Жрица
Гробниц Атуана или служанка-чужеземка Гонтийского Мага, она
вынуждена была держаться особняком, в сторонке. Мужчины
наделили Тенар властью, передав ей часть своей. Поэтому женщины
сторонились Тенар, считая ее соперницей, а порою и подсмеиваясь
над ней.
Она чувствовала себя отрезанным ломтем, отверженной. Тенар
сперва бежала от Темных Сил пустынных Гробниц, а затем - от
Искусства Магии, которое предложил ей изучать ее друг и
наставник Огион. Она отвернулась от всего этого и перешла на
другую сторону дороги жизни, туда, где живут простые женщины,
чтобы стать одной из них: женой фермера, матерью, домохозяйкой,
вняв изначальному предназначению женщины, смирившись с той
ролью, что была отведена ей обществом.
И там, в Срединной Долине, Гоху, жену Флинта, почитали за
равную все женщины; без сомнения, чужеземка, кожа слишком
белая, и слова выговаривает немного странно, но отличная
хозяйка, великолепная пряха, дети хорошо воспитаны и
накормлены, ферма процветает - в общем, достойная уважения мать
и жена. А для мужчин она была женщиной Флинта, делавшей то, что
и надобно делать женщине: рожать, готовить, стирать, прясть,
шить, прислуживать. Хорошая женщина, говорили они. Флинт попал
прямо в точку, когда выбрал ее. Интересно, как выглядит под
платьем белокожая женщина, белая с головы до пят? - вопрошали
их глаза, когда мужчины смотрели на нее, но шли годы, Тенар
становилась все старше, и, наконец, на нее перестали пялиться.
Теперь, спустя столько лет, в Ре Альби все изменилось.
После того, как они с Мосс бок о бок продежурили всю ночь у
тела Огиона, старая колдунья дала понять Тенар, что стоит той
только захотеть, и знахарка станет ее верной подругой,
последовательницей и служанкой. Нельзя сказать, что Тенар была
в восторге от данного предложения, поскольку считала тетушку
Мосс непредсказуемой, ненадежной, сумасбродной, вспыльчивой,
невежественной, пронырливой и грязной старухой. Но Мосс, судя
по всему, поладила с Ферру. Вполне возможно, что именно она
была виновницей столь разительных перемен в поведении девочки.
Внутреннее напряжение оставило малышку. На первый взгляд Ферру
не выделяла тетушку Мосс и держалась с ней так же, как и с
другими: безразлично и равнодушно, с бесконечным послушанием,
свойственным скорее какому-то неодушевленному предмету вроде
камня, чем человеку. Но старуха постоянно крутилась около
девочки, дарила ей разные безделушки и сладости, стараясь
задабриванием и лестью завоевать ее расположение.
- Пошли с тетушкой Мосс, дорогуша! Пойдем, тетушка Мосс
покажет тебе такое, что ты никогда в жизни не видела...
Нос старой колдуньи клювом нависал над ее беззубым ртом и
тонкими губами; на щеке у нее сидела бородавка размером с
вишневую косточку; ее черные с проседью волосы представляли
собой причудливую копну всевозможных колечек и завитушек; от
нее исходил резкий, богатый оттенками запах, как из лисьей
норы.
- Пойдем со мной в лес, дорогуша! - частенько говаривали
старые ведьмы в сказках, которые рассказывали детишкам на
Гонте. - Пойдем со мной, и я покажу тебе прелестный уголок!
А затем старая ведьма засовывала ребенка в свою печь,
хорошенько поджаривала его и съедала, или бросала его в
колодец, где он превращался в лягушку и вынужден был прыгать и
квакать там до конца своих дней безо всяких надежд на спасение,
или погружала прелестную девушку в вечный сон, замуровав ее в
гигантскую каменную глыбу, пока через много столетий туда не
являлся королевич-маг и одним словом не разбивал скалу
вдребезги, не пробуждал поцелуем деву ото сна и не расправлялся
с вероломной ведьмой.
- Пойдем со мной, дорогуша!
И тетушка Мосс вела Ферру на какое-нибудь дальнее поле и
показывала ей гнездо жаворонка среди высокой травы, или в глубь
топей - собирать там белые лилии, дикую мяту и голубику. Она не
пыталась засунуть девочку в печку или превратить ее в чудовище,
или замуровать ее в камень. Все это уже было сделано до нее.
Мосс относилась к Ферру очень тепло, даже немного
подобострастно, и когда они были вместе, возникало впечатление,
что старуха обсуждает с девочкой нечто очень важное. Тенар не
знала, чему Мосс учит Ферру, и она всерьез подумывала над тем,
стоит ли позволять старой колдунье забивать девочке голову
подобной чепухой. Тенар сотни раз слышала присказку:
"_С_л_а_б_ы_й_, _к_а_к _ж_е_н_с_к_о_е _к_о_л_д_о_в_с_т_в_о_,
_з_л_о_й_, к_а_к _ж_е_н_с_к_о_е_ к_о_л_д_о_в_с_т_в_о_", в
справедливости которой она не раз убеждалась: колдовство таких
ведьм, как Мосс или Иви, частенько оказывалось неэффективным, и
порою, по злому умыслу или по неведению, приносило людям боль и
страдания. Хотя деревенские знахарки были сведущи в заклятиях и
зельях, да еще знали пару-тройку песен о деяниях королей и
героев, их никогда не учили Высшему Искусству Магии. Ни одна
женщина не могла составить достойной конкуренции
мужчинам-магам. Волшебство - удел мужчин, их тайное искусство.
Подлинную магию могли творить только мужчины. История не знала
ни одной женщины-мага. Женщины, называющие себя чародейками или
волшебницами, на самом деле самоучки, обладающие Силой, не
подкрепленной знаниями, за ними не было многовекового опыта
великих магов, и от этого они вдвойне опасны и непредсказуемы.
Обыкновенные деревенские колдуньи вроде Мосс обходились
десятком-другим слов Древнего Наречия, как величайшее сокровище
передаваемых из поколения в поколение или купленных за высокую
плату у мужчин-колдунов; годившимися на все случаи жизни
заклинания Обретения и Исправления; множеством бессмысленных
ритуалов, сопровождавшихся невнятным бормотанием, призванных
пустить пыль в глаза заказчику. Они были хорошими акушерками и
костоправами, прекрасно разбирались во всевозможных хворях и
недугах людей и животных, знали множество целебных трав и
вместе с тем свято верили во всякие бредовые суеверия - в
основе всего, как правило, лежали природные способности к
целительству и наложению заклятий. Подобная адская смесь
заклятий могла служить как добру, так и злу. Некоторые ведьмы
были жестокими, обозленными на мир женщинами, готовыми по
поводу и без повода причинять людям вред и не видящими причин,
по которым им не следует этого делать. Остальные (и их
большинство) были акушерками и целительницами, которые между
делом готовили приворотные зелья и накладывали заклинания
плодородия на женщин и мужской силы на их мужей, относясь к
своим побочным занятиям с изрядной долей цинизма. И лишь
считанные единицы, необразованные, но мудрые, использовали свой
дар во имя добра, хотя, как и все начинающие чародеи, не
понимали, почему в каждом конкретном случае они поступают
именно так, а не иначе, и несли нечто невразумительное о
Равновесии и Пути Силы, дабы оправдать свои действия или
бездействие.
- Я следую зову своего сердца, - сказала одна из таких
женщин Тенар, когда последняя была служанкой и ученицей Огиона.
- Повелитель Огион - великий маг. Обучая тебя, он оказывает
тебе великую честь. Но следи за тем, девочка, чтобы то, чему он
учит, было, в конечном счете, тебе по сердцу.
Даже тогда Тенар понимала, что хотя слова мудрой женщины и
содержали зерно истины, это все же не вся правда. Что-то она,
без сомнения, упустила. Тенар и сейчас так считала.
Наблюдая за Мосс и Ферру, она решила, что старуха следует
велению своего сердца, но черного, неистового, непредсказуемого
сердца, подобного дикому вепрю, что бродит ему одному
известными тропами. И еще она подумала, что Мосс привязалась к
девочке не столько по доброте душевной, сколько из-за ее
увечья, вреда, которые ей причинили насилие и огонь.
Однако Ферру ни разу ни действием, ни словом не показала,
что она научилась у тетушки Мосс чему-то большему, чем
искусство плести кошачьи колыбельки [Колыбель для кошки (англ.
cat's cradle) - детская игра, во время которой веревка,
накинутая на обе ладони, образует при движении рук и шевелении
пальцами самые разнообразные узоры] одной рукой или находить
гнезда жаворонков и россыпи голубики. Правая рука Ферру была
так обожжена, что после исцеления ран превратилась в культю,
напоминавшую из-за уцелевшего большого пальца клешню краба. Ее
можно было использовать разве что в качестве пинцета или
зажима. Но тетушка Мосс знала забавное заклинание, позволявшее
плести кошачьи колыбельки одной рукой. Рифмы словно сплетались
в узор:
Трещи, пламя, трещи!
Гори, сжигая все, гори!
Явись, дракон, явись!
...и нить свивалась в четыре треугольника, которые затем
превращались в квадрат... Ферру никогда не пела вслух, но Тенар
не раз слышала, как девочка шепчет себе под нос эту присказку,
сидя на пороге дома мага и творя всевозможные узоры.
И Тенар вдруг подумала, а какие, собственно, узы, если не
считать сострадания и жалости к калеке, связывают ее и ребенка?
Если бы она не взяла девочку, это сделала бы Ларк. Но Тенар
удочерила Ферру, даже не спрашивая себя: почему, зачем ей это?
Может, она последовала зову своего сердца? Огион не задал ни
единого вопроса о девочке, но сказал: "Эту девочку... будут
бояться". Тенар добавила: "Ее уже боятся", и она не солгала.
Быть может, она сама боялась Ферру, как всегда боялась
жестокости, насилия и огня. Не был ли страх той самой нитью,
что привязывала ее к девочке?
- Гоха, - позвала Ферру, сидевшая на корточках перед
персиковым деревом и глядевшая на едва заметное углубление в
твердой, иссушенной солнцем земле, куда она посадила косточку
от персика. - Кто такие драконы?
- Гигантские создания, похожие на ящериц, - ответила
Тенар. - Только длинные, как парусник, и большие, как дом. Они
крылатые, словно птицы, и выдыхают огонь.
- Они залетают сюда?
- Нет, - сказала Тенар.
Больше вопросов у Ферру не было.
- Это тетушка Мосс рассказала тебе о драконах?
Девочка отрицательно помотала головой.
- Ты рассказывала, - прошептала она.
- Понятно, - сказала Тенар и после некоторой паузы
продолжила: - Персику, который ты посадила, нужна вода, чтобы
расти. Поливай его раз в день, пока не наступит пора дождей.
Ферру поднялась и вприпрыжку умчалась за угол дома к
колодцу. Ее ног и ступней не коснулось пламя костра. Тенар
нравилось смотреть, как смуглые, изящные, припорошенные пылью
ножки девочки топают по земле, когда она ходит или бегает.
Ферру вернулась с лейкой Огиона в руках и, слегка пошатываясь
под ее тяжестью, окропила посаженную косточку тонкой струйкой
воды.
- Вспомни предание о том, как люди и драконы были единой
расой... Я рассказывала тебе, что люди в незапамятные времена
переселились сюда, на восток, а драконы остались на далеких
западных островах.
Ферру кивнула. Казалось, она слушала в пол-уха, но когда
Тенар упомянула "западные острова", махнув рукой в сторону
моря, повернулась к чистому от облаков горизонту, пламеневшему
из-за стеблей бобов и козьего загона.
Вдруг на крыше загона появилась коза и величаво
повернулась к ним в профиль, гордо вскинув рогатую голову;
вероятно, она вообразила себя архаром.
- Опять Сиппи сбежала, - сказала Тенар.
- Хес-с-с! Хес-с-с! - позвала Ферру, подражая Хифер. Тут к
бобовым грядкам подбежала сама Хифер и тоже стала кричать козе
"Хес-с-с!", но та не обратила на нее никакого внимания и
продолжала задумчиво смотреть вниз на аппетитные бобы.
Тенар оставила всех троих играть в игру "поймай Сиппи".
Она прошла вдоль грядок к краю утеса и пошла вдоль него. Дом
Огиона стоял особняком от деревни на испещренном скальными
выходами крутом травянистом склоне, где паслись козы, и от него
до Обрыва было рукой подать. По мере продвижения на север
наклон все увеличивался, пока склон не становился абсолютно
отвесным. Сквозь плодородную почву то тут, то там пробивалось
гранитное основание, а примерно в миле к северу от деревни
Обрыв сужался до узкого выступа из красноватого песчаника,
нависавшего над морем, чьи волны бились о его подножье на дне
двухтысячефутовой пропасти.
Ничто не росло на гребне скального выступа, кроме
лишайников и раскачиваемых ветром голубых маргариток, что
подобно крепко пришитым пуговицам вцепились в грубый,
крошащийся гранит. К северу и востоку от утеса возвышалась над
узкой полоской заболоченных земель темная громада Горы Гонт,
поросшая густым лесом почти до самой вершины. Утес настолько
возвышался над бухтой, что с него были видны скалистые берега и
обширные низины близ Эссари. За ними, насколько мог видеть
глаз, на юге и западе не было ничего, кроме неба над
бескрайними просторами моря.
Тенар правилось бывать здесь в те далекие годы, когда она
жила в Ре Альби. Огион, напротив, любил бродить по лесам, но ее
детство и юность прошли в пустыне, где на сотни миль вокруг не
было ни единого деревца, кроме чахлых груш и яблонь в саду,
которые приходилось поливать вручную каждое бесконечно долгое
лето, где само по себе ничто не растет, где тебя окружают лишь
горы, бесплодные равнины и небо - поэтому Тенар предпочитала
скалистый выступ обступавшим человека со всех сторон лесам. Ей
не нравилось, когда что-то нависало над ее головой.
Еще она любила лишайники и маргаритки без стебля. Они были
ее старыми знакомыми. Тенар села на валун в нескольких футах от
края обрыва и, как обычно, стала всматриваться в морские дали.
Солнце палило немилосердно, но свежий ветерок овевал прохладой
ее руки и лицо. Тенар откинулась назад, оперевшись на ладони, и
выбросила из головы абсолютно все мысли, наслаждаясь солнцем,
ветром, небом и морем. Но тут левая рука Тенар напомнила ей о
своем существовании, и она оглянулась, дабы посмотреть, что это
впилось в ее ладонь. То был проросший в трещине песчаника
стебелек чертополоха, робко тянувший свои бесцветные листочки к
свету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
любила. Ведь здесь, над Обрывом, постоянно дуют ветры с моря,
несущие с собой холод, и малина тут не приживается. Но на
старом персиковом дереве Огиона, что росло в укромном уголке
дворика, висели восемнадцать бархатистых плодов, и Ферру
глядела на них, как кошка на сметану. Однажды она подошла к
Тенар и сказала своим хриплым, глухим голоском:
- Два персика уже совсем созрели.
- Ага, - сказала Тенар. Они вместе пошли к дереву, сорвали
оба спелых персика и вмиг съели их вместе с кожурой. Сок тек у
них по щекам. Они с наслаждением облизали липкие пальцы.
- Можно мне посадить ее? - спросила Ферру, вертя в руках
морщинистую косточку своего персика.
- Можно. Вот хорошее место, рядом со старым деревом.
Только не сажай слишком близко. Обоим деревьям должно хватать
места для корней и ветвей.
Выбрав место, девочка выкопала маленькую ямку и осторожно
положила туда косточку, присыпав ее землей. Тенар наблюдала за
ней, отметив про себя, что за несколько дней, проведенных
здесь, Ферру сильно изменилась. Она по-прежнему никак не
проявляла своих чувств, не выказывая ни гнева, ни радости, но
присущие ей постоянная настороженность, скованность теперь
практически исчезли. Ей захотелось персиков. Девочка задумалась
над тем, как сделать, чтобы персиков было больше, и решила
посадить в землю косточку. На Ферме-под-Дубами Ферру
сторонилась всех, кроме Тенар и Ларк; здесь же она легко нашла
общий язык с Хифер [Heather - вереск (англ.)], пастушкой из Ре
Альби, звонкоголосой, мягкой, недалекой двадцатилетней
девушкой, которая относилась к девочке как к слабенькому,
хворому ягненку. Ферру в ней души не чаяла. Как, впрочем, и в
тетушке Мосс, хотя пахло от той весьма неважно.
Когда почти двадцать пять лет назад Тенар впервые
появилась в Ре Альби, Мосс была еще довольно молодой колдуньей.
Она беспрестанно кланялась и улыбалась "юной госпоже",
"Белокожей Госпоже", ученице Огиона, разговаривая с ней с
подчеркнутым уважением. Тенар чувствовала, что ее
пресмыкательство лживо, что это всего лишь маска, за которой
скрывались зависть, неприязнь и недоверие. Подобные чувства
испытывали к Тенар женщины, стоявшие ниже ее в социальной
иерархии и считавшие ее выскочкой, не такой, как все. Жрица
Гробниц Атуана или служанка-чужеземка Гонтийского Мага, она
вынуждена была держаться особняком, в сторонке. Мужчины
наделили Тенар властью, передав ей часть своей. Поэтому женщины
сторонились Тенар, считая ее соперницей, а порою и подсмеиваясь
над ней.
Она чувствовала себя отрезанным ломтем, отверженной. Тенар
сперва бежала от Темных Сил пустынных Гробниц, а затем - от
Искусства Магии, которое предложил ей изучать ее друг и
наставник Огион. Она отвернулась от всего этого и перешла на
другую сторону дороги жизни, туда, где живут простые женщины,
чтобы стать одной из них: женой фермера, матерью, домохозяйкой,
вняв изначальному предназначению женщины, смирившись с той
ролью, что была отведена ей обществом.
И там, в Срединной Долине, Гоху, жену Флинта, почитали за
равную все женщины; без сомнения, чужеземка, кожа слишком
белая, и слова выговаривает немного странно, но отличная
хозяйка, великолепная пряха, дети хорошо воспитаны и
накормлены, ферма процветает - в общем, достойная уважения мать
и жена. А для мужчин она была женщиной Флинта, делавшей то, что
и надобно делать женщине: рожать, готовить, стирать, прясть,
шить, прислуживать. Хорошая женщина, говорили они. Флинт попал
прямо в точку, когда выбрал ее. Интересно, как выглядит под
платьем белокожая женщина, белая с головы до пят? - вопрошали
их глаза, когда мужчины смотрели на нее, но шли годы, Тенар
становилась все старше, и, наконец, на нее перестали пялиться.
Теперь, спустя столько лет, в Ре Альби все изменилось.
После того, как они с Мосс бок о бок продежурили всю ночь у
тела Огиона, старая колдунья дала понять Тенар, что стоит той
только захотеть, и знахарка станет ее верной подругой,
последовательницей и служанкой. Нельзя сказать, что Тенар была
в восторге от данного предложения, поскольку считала тетушку
Мосс непредсказуемой, ненадежной, сумасбродной, вспыльчивой,
невежественной, пронырливой и грязной старухой. Но Мосс, судя
по всему, поладила с Ферру. Вполне возможно, что именно она
была виновницей столь разительных перемен в поведении девочки.
Внутреннее напряжение оставило малышку. На первый взгляд Ферру
не выделяла тетушку Мосс и держалась с ней так же, как и с
другими: безразлично и равнодушно, с бесконечным послушанием,
свойственным скорее какому-то неодушевленному предмету вроде
камня, чем человеку. Но старуха постоянно крутилась около
девочки, дарила ей разные безделушки и сладости, стараясь
задабриванием и лестью завоевать ее расположение.
- Пошли с тетушкой Мосс, дорогуша! Пойдем, тетушка Мосс
покажет тебе такое, что ты никогда в жизни не видела...
Нос старой колдуньи клювом нависал над ее беззубым ртом и
тонкими губами; на щеке у нее сидела бородавка размером с
вишневую косточку; ее черные с проседью волосы представляли
собой причудливую копну всевозможных колечек и завитушек; от
нее исходил резкий, богатый оттенками запах, как из лисьей
норы.
- Пойдем со мной в лес, дорогуша! - частенько говаривали
старые ведьмы в сказках, которые рассказывали детишкам на
Гонте. - Пойдем со мной, и я покажу тебе прелестный уголок!
А затем старая ведьма засовывала ребенка в свою печь,
хорошенько поджаривала его и съедала, или бросала его в
колодец, где он превращался в лягушку и вынужден был прыгать и
квакать там до конца своих дней безо всяких надежд на спасение,
или погружала прелестную девушку в вечный сон, замуровав ее в
гигантскую каменную глыбу, пока через много столетий туда не
являлся королевич-маг и одним словом не разбивал скалу
вдребезги, не пробуждал поцелуем деву ото сна и не расправлялся
с вероломной ведьмой.
- Пойдем со мной, дорогуша!
И тетушка Мосс вела Ферру на какое-нибудь дальнее поле и
показывала ей гнездо жаворонка среди высокой травы, или в глубь
топей - собирать там белые лилии, дикую мяту и голубику. Она не
пыталась засунуть девочку в печку или превратить ее в чудовище,
или замуровать ее в камень. Все это уже было сделано до нее.
Мосс относилась к Ферру очень тепло, даже немного
подобострастно, и когда они были вместе, возникало впечатление,
что старуха обсуждает с девочкой нечто очень важное. Тенар не
знала, чему Мосс учит Ферру, и она всерьез подумывала над тем,
стоит ли позволять старой колдунье забивать девочке голову
подобной чепухой. Тенар сотни раз слышала присказку:
"_С_л_а_б_ы_й_, _к_а_к _ж_е_н_с_к_о_е _к_о_л_д_о_в_с_т_в_о_,
_з_л_о_й_, к_а_к _ж_е_н_с_к_о_е_ к_о_л_д_о_в_с_т_в_о_", в
справедливости которой она не раз убеждалась: колдовство таких
ведьм, как Мосс или Иви, частенько оказывалось неэффективным, и
порою, по злому умыслу или по неведению, приносило людям боль и
страдания. Хотя деревенские знахарки были сведущи в заклятиях и
зельях, да еще знали пару-тройку песен о деяниях королей и
героев, их никогда не учили Высшему Искусству Магии. Ни одна
женщина не могла составить достойной конкуренции
мужчинам-магам. Волшебство - удел мужчин, их тайное искусство.
Подлинную магию могли творить только мужчины. История не знала
ни одной женщины-мага. Женщины, называющие себя чародейками или
волшебницами, на самом деле самоучки, обладающие Силой, не
подкрепленной знаниями, за ними не было многовекового опыта
великих магов, и от этого они вдвойне опасны и непредсказуемы.
Обыкновенные деревенские колдуньи вроде Мосс обходились
десятком-другим слов Древнего Наречия, как величайшее сокровище
передаваемых из поколения в поколение или купленных за высокую
плату у мужчин-колдунов; годившимися на все случаи жизни
заклинания Обретения и Исправления; множеством бессмысленных
ритуалов, сопровождавшихся невнятным бормотанием, призванных
пустить пыль в глаза заказчику. Они были хорошими акушерками и
костоправами, прекрасно разбирались во всевозможных хворях и
недугах людей и животных, знали множество целебных трав и
вместе с тем свято верили во всякие бредовые суеверия - в
основе всего, как правило, лежали природные способности к
целительству и наложению заклятий. Подобная адская смесь
заклятий могла служить как добру, так и злу. Некоторые ведьмы
были жестокими, обозленными на мир женщинами, готовыми по
поводу и без повода причинять людям вред и не видящими причин,
по которым им не следует этого делать. Остальные (и их
большинство) были акушерками и целительницами, которые между
делом готовили приворотные зелья и накладывали заклинания
плодородия на женщин и мужской силы на их мужей, относясь к
своим побочным занятиям с изрядной долей цинизма. И лишь
считанные единицы, необразованные, но мудрые, использовали свой
дар во имя добра, хотя, как и все начинающие чародеи, не
понимали, почему в каждом конкретном случае они поступают
именно так, а не иначе, и несли нечто невразумительное о
Равновесии и Пути Силы, дабы оправдать свои действия или
бездействие.
- Я следую зову своего сердца, - сказала одна из таких
женщин Тенар, когда последняя была служанкой и ученицей Огиона.
- Повелитель Огион - великий маг. Обучая тебя, он оказывает
тебе великую честь. Но следи за тем, девочка, чтобы то, чему он
учит, было, в конечном счете, тебе по сердцу.
Даже тогда Тенар понимала, что хотя слова мудрой женщины и
содержали зерно истины, это все же не вся правда. Что-то она,
без сомнения, упустила. Тенар и сейчас так считала.
Наблюдая за Мосс и Ферру, она решила, что старуха следует
велению своего сердца, но черного, неистового, непредсказуемого
сердца, подобного дикому вепрю, что бродит ему одному
известными тропами. И еще она подумала, что Мосс привязалась к
девочке не столько по доброте душевной, сколько из-за ее
увечья, вреда, которые ей причинили насилие и огонь.
Однако Ферру ни разу ни действием, ни словом не показала,
что она научилась у тетушки Мосс чему-то большему, чем
искусство плести кошачьи колыбельки [Колыбель для кошки (англ.
cat's cradle) - детская игра, во время которой веревка,
накинутая на обе ладони, образует при движении рук и шевелении
пальцами самые разнообразные узоры] одной рукой или находить
гнезда жаворонков и россыпи голубики. Правая рука Ферру была
так обожжена, что после исцеления ран превратилась в культю,
напоминавшую из-за уцелевшего большого пальца клешню краба. Ее
можно было использовать разве что в качестве пинцета или
зажима. Но тетушка Мосс знала забавное заклинание, позволявшее
плести кошачьи колыбельки одной рукой. Рифмы словно сплетались
в узор:
Трещи, пламя, трещи!
Гори, сжигая все, гори!
Явись, дракон, явись!
...и нить свивалась в четыре треугольника, которые затем
превращались в квадрат... Ферру никогда не пела вслух, но Тенар
не раз слышала, как девочка шепчет себе под нос эту присказку,
сидя на пороге дома мага и творя всевозможные узоры.
И Тенар вдруг подумала, а какие, собственно, узы, если не
считать сострадания и жалости к калеке, связывают ее и ребенка?
Если бы она не взяла девочку, это сделала бы Ларк. Но Тенар
удочерила Ферру, даже не спрашивая себя: почему, зачем ей это?
Может, она последовала зову своего сердца? Огион не задал ни
единого вопроса о девочке, но сказал: "Эту девочку... будут
бояться". Тенар добавила: "Ее уже боятся", и она не солгала.
Быть может, она сама боялась Ферру, как всегда боялась
жестокости, насилия и огня. Не был ли страх той самой нитью,
что привязывала ее к девочке?
- Гоха, - позвала Ферру, сидевшая на корточках перед
персиковым деревом и глядевшая на едва заметное углубление в
твердой, иссушенной солнцем земле, куда она посадила косточку
от персика. - Кто такие драконы?
- Гигантские создания, похожие на ящериц, - ответила
Тенар. - Только длинные, как парусник, и большие, как дом. Они
крылатые, словно птицы, и выдыхают огонь.
- Они залетают сюда?
- Нет, - сказала Тенар.
Больше вопросов у Ферру не было.
- Это тетушка Мосс рассказала тебе о драконах?
Девочка отрицательно помотала головой.
- Ты рассказывала, - прошептала она.
- Понятно, - сказала Тенар и после некоторой паузы
продолжила: - Персику, который ты посадила, нужна вода, чтобы
расти. Поливай его раз в день, пока не наступит пора дождей.
Ферру поднялась и вприпрыжку умчалась за угол дома к
колодцу. Ее ног и ступней не коснулось пламя костра. Тенар
нравилось смотреть, как смуглые, изящные, припорошенные пылью
ножки девочки топают по земле, когда она ходит или бегает.
Ферру вернулась с лейкой Огиона в руках и, слегка пошатываясь
под ее тяжестью, окропила посаженную косточку тонкой струйкой
воды.
- Вспомни предание о том, как люди и драконы были единой
расой... Я рассказывала тебе, что люди в незапамятные времена
переселились сюда, на восток, а драконы остались на далеких
западных островах.
Ферру кивнула. Казалось, она слушала в пол-уха, но когда
Тенар упомянула "западные острова", махнув рукой в сторону
моря, повернулась к чистому от облаков горизонту, пламеневшему
из-за стеблей бобов и козьего загона.
Вдруг на крыше загона появилась коза и величаво
повернулась к ним в профиль, гордо вскинув рогатую голову;
вероятно, она вообразила себя архаром.
- Опять Сиппи сбежала, - сказала Тенар.
- Хес-с-с! Хес-с-с! - позвала Ферру, подражая Хифер. Тут к
бобовым грядкам подбежала сама Хифер и тоже стала кричать козе
"Хес-с-с!", но та не обратила на нее никакого внимания и
продолжала задумчиво смотреть вниз на аппетитные бобы.
Тенар оставила всех троих играть в игру "поймай Сиппи".
Она прошла вдоль грядок к краю утеса и пошла вдоль него. Дом
Огиона стоял особняком от деревни на испещренном скальными
выходами крутом травянистом склоне, где паслись козы, и от него
до Обрыва было рукой подать. По мере продвижения на север
наклон все увеличивался, пока склон не становился абсолютно
отвесным. Сквозь плодородную почву то тут, то там пробивалось
гранитное основание, а примерно в миле к северу от деревни
Обрыв сужался до узкого выступа из красноватого песчаника,
нависавшего над морем, чьи волны бились о его подножье на дне
двухтысячефутовой пропасти.
Ничто не росло на гребне скального выступа, кроме
лишайников и раскачиваемых ветром голубых маргариток, что
подобно крепко пришитым пуговицам вцепились в грубый,
крошащийся гранит. К северу и востоку от утеса возвышалась над
узкой полоской заболоченных земель темная громада Горы Гонт,
поросшая густым лесом почти до самой вершины. Утес настолько
возвышался над бухтой, что с него были видны скалистые берега и
обширные низины близ Эссари. За ними, насколько мог видеть
глаз, на юге и западе не было ничего, кроме неба над
бескрайними просторами моря.
Тенар правилось бывать здесь в те далекие годы, когда она
жила в Ре Альби. Огион, напротив, любил бродить по лесам, но ее
детство и юность прошли в пустыне, где на сотни миль вокруг не
было ни единого деревца, кроме чахлых груш и яблонь в саду,
которые приходилось поливать вручную каждое бесконечно долгое
лето, где само по себе ничто не растет, где тебя окружают лишь
горы, бесплодные равнины и небо - поэтому Тенар предпочитала
скалистый выступ обступавшим человека со всех сторон лесам. Ей
не нравилось, когда что-то нависало над ее головой.
Еще она любила лишайники и маргаритки без стебля. Они были
ее старыми знакомыми. Тенар села на валун в нескольких футах от
края обрыва и, как обычно, стала всматриваться в морские дали.
Солнце палило немилосердно, но свежий ветерок овевал прохладой
ее руки и лицо. Тенар откинулась назад, оперевшись на ладони, и
выбросила из головы абсолютно все мысли, наслаждаясь солнцем,
ветром, небом и морем. Но тут левая рука Тенар напомнила ей о
своем существовании, и она оглянулась, дабы посмотреть, что это
впилось в ее ладонь. То был проросший в трещине песчаника
стебелек чертополоха, робко тянувший свои бесцветные листочки к
свету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26