Но великие маги, которым известны все Имена,
могут узнать твое Имя и без твоей помощи.

Итак, Огион, который был великим магом, терпеливо ждал у
двери маленького домика, приткнувшегося к дамбе, пока старуха
не открыла ему дверь. Тут Огион невольно подался назад, поднял
свой дубовый посох и выставил его вперед, вот так, словно
пытаясь оградить себя от нестерпимого жара. Затем маг с
удивлением и страхом в голосе произнес вслух Настоящее Имя
старухи: "Дракон!"

В тот первый миг, рассказывал мне Огион, в дверном проеме
он увидел не женщину, а великолепие пламени, блеск золотистых
клыков и когтей, и огромные глаза дракона. Говорят, что человек
не должен смотреть в глаза дракону.

Затем наваждение прошло, перед ним в дверном проеме стоял
не грозный дракон, а слегка ссутулившаяся старуха с
натруженными руками. Некоторое время они глядели друг на друга.
Затем женщина сказала:

- Входите, Лорд Огион.

И он вошел в дом. Она приготовила рыбный суп, они поели, а
потом долго разговаривали у очага. Огион подумал сперва, что
она владеет искусством изменения облика, но, видишь ли, он
никак не мог решить, кто перед ним: женщина, способная
превращаться в дракона, или же дракон, принявший облик женщины.
Наконец, он спросил ее прямо: "Так ты женщина или дракон?" На
что она ответила ему: "Я спою тебе одну из своих песен".

Ферру в ботинок попал маленький камешек. Они остановились,
чтобы вытащить его, а затем пошли дальше, постепенно замедляя
шаг, ибо тропинка, петлявшая меж поросших лесом каменистых
утесов, становилась все круче. Тишину полуденного зноя нарушало
лишь пение цикад.

- Вот какую историю поведала она Огиону:

Когда Сегой в начале времен поднял острова из моря, земля
и гулявший по ней ветер сперва породили драконов.

Так гласит Песнь Сотворения. Но в песне старухи
утверждалось, что когда мир был юн, люди и драконы были единым
народом, крылатой расой, говорящей на Древнем Наречии.

Они были прекрасны, сильны, мудры и свободны.

Но ничто не вечно в нашем мире. Некоторые люди-драконы
постепенно стали все больше времени проводить в небе,
наслаждаясь свободой полета. Они уделяли все меньше и меньше
внимания наукам и ремеслам, своим домам и городам. Единственным
их желанием было летать все дальше, охотиться и поедать свою
добычу, не беспокоиться ни о чем, нуждаясь лишь в свободе
полета.

Остальные люди-драконы все реже и реже поднимались в
воздух, занятые накоплением денег, а также изучением различных
ремесел и наук. Они строили крепкие дома, в которых хранили
свои постоянно умножаемые сокровища, предназначенные для
передачи их детям. И вскоре они стали бояться своих диких
собратьев, которые могли прилететь и уничтожить их достояние,
сжечь их дома вместе со скарбом просто из природной свирепости
и забавы ради.

Диким сородичам людей-драконов был неведом страх. Они не
учились на своих ошибках. Пользуясь их безразличием и
бесстрашием, утратившие способность летать расставляли на них
ловушки, как на диких животных, и безжалостно убивали их. Но им
на смену прилетали все новые, которые сжигали прекрасные дома,
сея смерть и разрушение. Сила вступила с разумом в схватку,
которая шла с переменным успехом.

Те, кто не в силах был побороть страх, старались держаться
в стороне от схватки, а когда это стало невозможным, они бежали
с поля битвы. Построив лодки, они уплыли на восток, покинув
западные острова, где гигантские крылатые бились со своими
бескрылыми собратьями среди разрушенных городов.

Так некогда единая раса разделилась на два народа: злобных
и диких драконов, сметавших все на своем пути в своей
беспредельной, слепой ярости, которые жили на островах
Западного Предела; и намного более многочисленных людей, чьи
богатые города были раскинуты по всем Внутренним Островам, а
также по южному и Восточному Пределам. Однако среди последних
нашлись такие, кто сохранил знание Древнего Наречия, на котором
до сих пор говорят драконы. Этих людей и зовут волшебниками.

Но песня утверждает, что среди людей встречаются также и
те, кто знает, что их предки были драконами, а некоторые
драконы сознают свое сродство с людьми. В песне говорится, что
когда единый народ разделился на две расы, некоторые особи
сохранили в себе черты как людей, так и драконов, не утратив
при этом крылья. Они устремились не на восток, а на запад, в
Открытое Море, и летели до тех пор, пока не достигли края
света. Там они зажили в мире и согласии, огромные крылатые
существа, с разумом человека и сердцем дракона. Поэтому старуха
и пела:

"Далеко-далеко на Западе

На самом краю света

Мой народ танцует

На ином ветру".

Вот какую историю поведала магу в своей песне Женщина из
Кемая.

Тоща Огион сказал ей: "Когда я впервые взглянул на тебя, я
увидел твой истинный облик. Та женщина, что сидит сейчас у
очага - это всего лишь оболочка, подобная платью, которое она
носит."

Но старуха, смеясь, покачала головой и ничего не сказала,
кроме как: "Если бы все было так просто!"

Вскоре Огион вернулся в Ре Альби. Поведав мне эту историю,
он сказал: "С того самого дня я не перестаю думать о том,
действительно ли кто-то - неважно, люди или драконы - живет
много западнее самых западных островов, не перестаю размышлять
над тем, кто мы такие, как нам обрести свою целостность..." Ты
не проголодалась, Ферру? Вон, смотри, у поворота дороги
отличное место для привала. Возможно, оттуда мы сможем увидеть
Порт-Гонт, что лежит внизу, у подножия Горы. Это большой город,
больше даже, чем Вальмут. Когда дойдем до поворота, давай
присядем и отдохнем немного.

С высоты изгиба дороги они и впрямь увидали обширные леса
и луга, уступами спускавшиеся к городу; величественные скалы,
охранявшие вход в бухту; качавшиеся на темной глади моря лодки,
похожие на горстку щепок или на жучков-водомерок. Далеко
впереди над дорогой нависал огромный утес, на котором
располагалась деревушка Ре Альби, Соколиное Гнездо.

Ферру ни разу не пожаловалась на усталость, но когда Гоха,
наконец, сказала: "Что ж, пошли дальше?", девочка, сидевшая на
пятачке между дорогой и бескрайней ширью неба и моря,
отрицательно помотала головой. Солнце припекало вовсю, а они
после завтрака на рассвете прошагали немало миль.

Гоха достала бутыль с водой, и они вновь попили. Затем
женщина накормила девочку, достав из мешочка изюм и грецкие
орехи.

- До цели нашего путешествия уже рукой подать, - сказала
Гоха. - И я хочу, если удастся, прийти туда засветло. Я
тороплюсь увидеть Огиона. Ты, конечно же, жутко устала, но мы
пойдем потихоньку. Зато сегодня мы будем спать в тепле и
безопасности. Бери мешочек, вешай его на пояс. Изюм вернул силу
твоим ногам. Может, сделать тебе посох - как у волшебника -
чтобы ты опиралась на него при ходьбе?

Ферру живо кивнула. Гоха достала нож и срезала для девочки
толстый ореховый прут, а затем из ветки лежавшей на обочине
дороги засохшей ольхи сделала и себе прочный, легкий посох.

Они вновь двинулись в путь. Подкрепившись изюмом, малышка
шагала веселее. Чтобы подбодрить ее и себя, Гоха начала
распевать любовные песенки, а также пастушьи частушки и
баллады, которым она научилась в Срединной Долине. Внезапно она
оборвала песню на полуслове и остановилась, сделав
предостерегающий жест рукой.

Впереди, на дороге, стояли четверо мужчин и смотрели на
нее. Прятаться в кустарнике и ждать, пока они пройдут мимо,
было уже поздно.

- Путники, - шепнула Тенар девочке, и она зашагали дальше.
Вдова судорожно сжимала свой ольховый посох.

Когда Ларк говорила о бандах и ворах, это не было обычными
стенаниями человека в летах о старом добром времени и о том,
что весь мир сейчас катится в тартарары. Последние несколько
лет города и деревни Гонта не знали покоя. Повсеместно молодые
люди вели себя так, словно были чужими среди собственного
народа. Они злоупотребляли гостеприимством, воровали и
торговали краденым. Редкие прежде нищие теперь попадались на
каждом шагу, а отказ подать милостыню мог спровоцировать их на
насилие. Женщины теперь опасались ходить в одиночку по улицам и
дорогам и вообще старались без нужды не выходить из дома.
Некоторые молоденькие девицы убегали от родителей и
присоединялись к шайкам воров и грабителей. Чаще всего не
проходило и года, как они возвращались домой, заплаканные,
оборванные и беременные. И среди деревенских колдунов и ведьм
тоже царило смятение: проверенные временем исцеляющие
заклинания не лечили, приворотные зелья вызывали не любовное
желание, а черную зависть и ревность. Но хуже всего, по их
словам, было то, что люди, ничего не смыслящие в искусстве
магии, не знавшие ее законов и не осознававшие опасности их
нарушения, объявляли себя колдунами и магами, обещая своим
последователям не только здоровье и богатство, но даже
бессмертие.

Иви, знахарка из деревни близ Фермы-под-Дубами, с болью
говорила о всеобщем упадке магического искусства. Того же
мнения придерживался и Бич, волшебник из Вальмута,
проницательный и скромный человек, который, как мог, помогал
Иви в исцелении ужасных ожогов Ферру. Он как-то сказал Гохе:

- Мне кажется, время, когда в мире творятся подобные вещи,
можно считать эрой упадка, предшествующей концу мира. Сколько
веков прошло уже с тех пор, как опустел трон на Хавноре? Так не
может больше продолжаться. Мы объединимся или погибнем. Остров
пойдет войной на остров, человек на человека, отец на сына...

Он взглянул на нее с некоторой робостью в ясном,
проницательном взоре, и продолжил:

- Кольцо Эррет-Акбе вновь стало единым целым и хранится
теперь в Башне Хавнора. Я знаю, кто вернул его туда... Это, без
сомнения, знамение, знак близкого прихода новой эры! Но мы
ничего не предпринимаем, чтобы приблизить ее. У нас по-прежнему
нет короля. Мы разобщены. Нам необходимо обрести свою душу,
свое сердце. Быть может, Верховный Маг поможет нам в этом.

Понизив голос, Бич добавил:

- В конце концов, он сам родом с Гонта.

Но давно уже ничего не было слышно ни о деяниях Верховного
Мага, ни о каких-либо претендентах на трон в Хавноре. Между тем
положение дел в Архипелаге продолжало ухудшаться.

Вот почему Гоха почувствовала страх и неумолимый гнев,
когда увидала четырех мужчин, ставших по двое с каждой стороны
дороги с тем расчетом, чтобы она с ребенком вынуждена была
пройти между ними.

Они не сбавили шага, лишь Ферру ниже обычного опустила
голову и еще теснее прижалась к Гохе, хотя так и не взяла ее за
руку.

Один из незнакомцев, здоровяк с длинными нестрижеными
черными усами, наползавшими на верхнюю губу, ухмыльнувшись,
негромко окликнул их:

- Эй, вы там!

Ответ Гохи прозвучал громче и решительнее.

- Прочь с дороги! - крикнула она, угрожающе поднимая
ольховую ветвь, словно это был посох волшебника. - У меня дело
к Огиону!

Она прошла между бандитов и, не оборачиваясь, зашагала
прочь. Рядом с ней семенила Ферру. Мужчины, смущенные их
ведьмовским обликом, остались стоять на месте. Сыграло свою
роль и упоминание имени Огиона. А может, дело было в том, что
некое настораживающее ощущение силы исходило от самой Гохи или
от ребенка. Когда зловещая пара удалилась на достаточное
расстояние, один из мужчин спросил: "Видали?", затем смачно
сплюнул и сделал рукой жест, отвращающий зло.

- Ведьма и ее чудовищное отродье, - сказал другой. - Пусть
идут своей дорогой!

Один из бандитов, молодой мужчина в кожаной шапочке, стоял
и глядел им вслед, тогда как другие уже собрались идти дальше.
На лице его были написаны испуг и изумление. Казалось, он
собирался броситься в погоню за женщиной и ребенком, но тут его
окликнул усатый здоровяк: "Пошли, Хэнди!" [Handy - ловкач
(англ.)], и он подчинился.

Едва свернув за поворот дороги, Гоха подхватила Ферру на
руки и бежала до тех пор, пока не начала задыхаться и не была
вынуждена опустить малышку на землю. Девочка не задавала
никаких вопросов и, похоже, не очень испугалась. Как только
Гоха смогла идти дальше, Ферру взяла ее за руку и постаралась
идти так быстро, как только могла.

- Ты красная, - сказала девочка. - Как огонь.

Она говорила крайне редко, речь ее была невнятна, а голос
хрипл и тих, но Гоха понимала ее.

- Я разозлилась, - усмехнувшись, сказала Гоха. - Я всегда
краснею, когда злюсь. И становлюсь похожей на вас, краснокожих
варваров западных островов... Смотри, вон тот городок впереди,
должно быть, Родник-под-Дубами. Это единственное жилье человека
на этой дороге. Мы там остановимся и малость передохнем.
Возможно, нам дадут немного молока. А затем, если ты
почувствуешь, что в силах идти дальше, мы снова двинемся в путь
и будем в Соколином Гнезде, надеюсь, еще до прихода ночи.

Девочка кивнула. Она развязала мешочек и немного
подкрепилась изюмом и грецкими орехами. Затем они зашагали
дальше.

Солнце уже давно скрылось за горизонтом, когда они
добрались, наконец, до деревни и направились к дому Огиона,
стоящему на вершине утеса. На западе, над темными громадами
туч, что нависли над свинцовой гладью моря, засияли первые
звезды. Легкий бриз шевелил короткую траву. В загоне за
низеньким домиком блеяла коза. Единственное окошко тускло
светилось в темноте.

Гоха прислонила свой посох и тростинку Ферру к стене у
двери, взяла девочку за руку и постучала.

Ответа не последовало.

Тогда она толкнула дверь, и та открылась. Огонь в очаге
давно погас, оставив после себя золу и черные головешки, но
масляная лампа на стене еще испускала едва заметное свечение. И
тут послышался голос Огиона, лежащего на соломенном тюфяке в
дальнем углу комнаты:

- Входи, Тенар.

3. ОГИОН

Уложив девочку спать в алькове в западной части комнаты,
она разожгла огонь, а затем села, скрестив ноги, у тюфяка
Огиона.

- Никто не присматривает за тобой!

- Я их всех отослал, - прошептал он.

Его лицо было таким же смуглым и суровым, как всегда, но
густые некогда волосы поседели и передели, а тусклый свет лампы
не вызывал ответной искры в его глазах.

- Ты ведь мог умереть в одиночестве! - с жаром в голосе
воскликнула она.

- Так помоги мне это сделать, - прошептал старик.

- Только не сейчас, - умоляла она, прижавшись лицом к его
руке.

- Не сегодня, - согласился он. - Завтра.

Собрав последние силы, старый маг поднял руку и погладил
женщину по волосам.

Она снова села прямо. Разгоревшийся на славу огонь в очаге
бросал отсветы на стены и низкий потолок, отчего тени в углах
длинной комнаты еще больше сгустились.

- Если бы Гед смог прийти, - прошептал старик.

- Ты послал за ним?

- Он пропал, - сказал Огион. - Сгустились тучи. Пелена
тумана затянула острова. Он отправился на запад, держа в руках
ветвь рябины. И канул во мрак. Я потерял своего сокола.

- Нет, нет, - прошептала она. - Он вернется.

Они оба замолчали. Тепло очага начало убаюкивать их. Огион
расслабился и задремал, Тенар наслаждалась покоем после
тяжелого дня, проведенного в дороге. Она растерла ноющие ноги и
плечи. Большую часть последнего долгого подъема ей пришлось
тащить Ферру на закорках, поскольку малышка от усталости начала
задыхаться.

Тенар поднялась, согрела воды и смыла с себя дорожную
пыль, перекусив хлебом с парным молоком, которые она нашла в
маленькой кладовой. Потом опять села у постели мага. Пока он
спал, она думала о чем-то своем, глядя на его лицо, на пламя
очага, на густые тени.

Тенар вспоминала, как давным-давно, еще девочкой, она так
же вот сидела, погруженная в свои мысли, далеко-далеко отсюда,
в комнате без окон, будучи Съеденной, служанкой и жрицей темных
сил земли. А затем она словно вновь стала женщиной, урвавшей
часок ото сна, чтобы побыть одной и поразмышлять, сидя на кухне
погруженного в тишину дома, во внутренних комнатах которого
мирно спали муж и дети. И вот, наконец, она снова вдова,
пришедшая сюда с обожженным ребенком, которая сидит у постели
умирающего, надеясь, как и все женщины, на скорое возвращение
из дальнего похода мужчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26