- Но знание того, что вы должны действовать определённым образом, и такое действие, независимо от его результатов, ведут к озарению.
- Не пытайтесь отвлечь меня обещаниями озарения. - Её голос был резок и сердит. - Мне нужен Дзебу!
- Как я говорил вам при нашей первой встрече, сила вашей любви показывает, что вы уже значительно озарены. Но одним из важнейших источников силы бакуфу является уважение, почти поклонение, которое большинство самураев питает к Ама-сёгун. К несчастью, распространяется слух, что реальная власть над бакуфу принадлежит вашему любовнику, монаху, пользующемуся дурной репутацией Ордена зиндзя, который, что еще хуже, наполовину монгол.
Танико была оскорблена.
- Я имею право на личную жизнь! Начиная с императора, на этих островах нет ни одного дворянина, который не спит с несколькими женами и разными куртизанками. И более того, Дзебу - герой! Его деяния легендарны! Как может кто-нибудь говорить что-то плохое о нём?
Ейзен покачал головой.
- Наши господа могут развлекаться как хотят, но наши дамы должны быть целомудренны. Я не одобряю такое положение дел так же искренне, как и вы, но мы не можем изменить его. Что касается героизма Дзебу, есть много людей, которые завидуют ему и ненавидят его. Юкио был героем, но люди все равно отвернулись от него.
Танико была в слезах.
- Я не сделаю этого! Я не откажусь от него! Это нечестно! Я люблю его всю свою жизнь, и мы ни разу не смогли провести вместе больше нескольких месяцев подряд. Даже в последние шесть лет мы встречаемся только во время коротких визитов. Теперь, впервые в нашей жизни, мы можем жить вместе, как мы всегда хотели. Нам осталось так мало времени, сенсей! - Она молила о понимании. - Мы не можем надеяться, что проживем ещё долго. Правда же, мы имеем право на несколько лет счастья, оставшихся нам!
Ейзен покачал головой.
- Единственное, что обещано нам в этой жизни, - страдание.
Гнев кипел в ней. Она перевела дыхание и открыла рот, чтобы протестующе закричать, чтобы заявить «нет» вере в то, что жизнь - это только страдание, «нет» его требованию жертвы, «нет» всем страданиям и потерям своей жизни, «нет» многим годам, проведенным вдали от Дзебу. Но пока она дышала, ей показалось, что какая-то огромная сила овладела ею и вбирает в себя ее дыхание, как вода вблизи берега вбирается в большую подступающую волну, и вот уже её легкие наполнились так, что были готовы разорваться. Затем волна отхлынула.
Она позволила воздуху вырваться из неё одним ужасным воплем, долгим криком ярости и агонии, криком, идущим из самой глубины её существа. От силы, вложенной ею в этот вопль, у нее скрутились мышцы живота, запылало горло и заболели связки на шее. Она продолжала кричать, пока последний глоток воздуха не вышел из её груди.
Она открыла глаза и с изумлением увидела, что Ейзен сидит в неглубоком пруду с карпами, глядя на нее с таким же удивлением, как и она на него. Через мгновение он начал смеяться.
Вокруг раздалось клацанье оружия. Самураи, охранявшие Танико, услышали ее вопль и поспешили к ней на помощь. Воины-монахи Дайдодзи увидели Ейзена, упавшего в пруд, и прибежали помочь своему сенсею. Две группы вооружённых людей стояли кольцом вокруг Ейзена и Танико, яростно глядя друг на друга, напряжённые и готовые сражаться. Танико и Ейзен отпустили их, уверив, что всё в порядке и что они никоим образом не хотели причинить вреда друг другу. Прежде чем кто-нибудь успел помочь ей, Ейзен с плеском поднялся из пруда, как бы самой своей ловкостью подтверждая, что все в порядке.
- Сенсей, что случилось? - тихо спросила Танико, когда они снова остались наедине.
- Это явление разработано мастерами чан из Китая; мы, последователи дзен, ввели его здесь в боевые искусства, - сказал Ейзен. - Это называется «киай», крик. Через много лет практики изучающий эти искусства может издать крик, способный оглушить или убить человека. Сейчас, под влиянием ситуации, вы издали такой киай естественным образом.
- Да, но что случилось со мной, сенсей?
Ейзен взглянул в её лицо. Солнце давно село, и сад Дайдодзи освещался многочисленными бронзовыми и каменными фонарями, их свет, мерцая, отражался в пруду. Из-за ограды храма выглядывала почти полная жёлто-оранжевая луна.
- Ах! - сказал Ейзен, внимательно всмотревшись в лицо Танико. Его взгляд и лёгкий вздох подтвердили то, о чем она догадывалась. Поднималась луна, и она чувствовала, что внутри нее тоже поднимается свет. Страдание, которое она испытывала мгновение назад, было вытеснено чистой, безграничной радостью. Её озарило! Её вопль был криком самой жизни, жизни, которая была в её родителях и которую они передали ей, жизни, которая перешла к ним от бесчисленных поколений предков, которая была такой же, как и жизнь, находившаяся в Ейзене, в карпах в пруду, в деревьях вокруг них. Быть живой - значит страдать. Вопль боли и протеста против боли есть первоначальный крик жизни. Первым побуждением каждого рождённого ею ребенка был такой крик. Это был крик ян, творческого начала, самим своим страданием побуждаемого преодолевать свои несчастья и становиться сильнее и мудрее. Она почувствовала неразрывность всего сущего. Это был экстаз, который она раньше ощущала лишь в самые возвышенные моменты с Дзебу.
- Этот крик, сенсей, - сказала она, - выражал тот облик, который я имела, прежде чем родилась.
Ейзен опустился на колени и прижался руками и лицом к земле перед ней, смиренно признавая её озарение. Она была так поглощена своими новыми мыслями и чувствами, что едва замечала, что он делает.
- Я не чувствую, что я сделала открытие, - сказала она, когда он снова поднялся. - Я чувствую, будто я вспомнила что-то, что я всегда знала.
- Одно дело - знать, что огонь обжигает тело, - сказал Ейзен. - Совсем другое - узнать эту истину, положив руку в пламя факела. Теперь мне нужно найти новую кунг-ан, чтобы вы над ней работали.
- Я должна продолжать решать кунг-ан до конца моей жизни?
Ейзен засмеялся.
- Говорит ли когда-нибудь изучающий боевые искусства: «Теперь моя учеба окончена, мне не нужно больше тренироваться»? - Его круглое лицо стало серьёзным и сострадательным. - Иногда воодушевление дает нам кунг-ан для решения. Теперь, когда вы нашли облик, который имели перед рождением, может быть, у вас появится мудрость, чтобы решить, что вы и Дзебу должны делать.
Танико задумалась на мгновение, всматриваясь в себя, чтобы понять, изменились ли её чувства к Дзебу. Ничего не изменилось. Она всё ещё хотела, чтобы он был рядом с ней до конца ее жизни, и она всё ещё негодовала на Орден за попытку разлучить их.
- Ваш Орден не имеет права отсылать Дзебу от меня, - твердо сказала она. - Я заставлю его остаться со мной. Мы заслуживаем того, чтобы быть вместе после всех этих лет, и только попробуйте разлучить нас!
Ейзен кивнул.
- Вы должны делать то, что считаете нужным. В этом самая суть озарения. Что касается Дзебу, ему было дано время подумать о своей поездке. Я не знаю, что он решит. Может быть, он скажет вам. Когда вы увидите его снова?
- Я впервые за месяц увижу его послезавтра - в Хэйан Кё. Он остался в Хакате, содействуя строительству и оказывая помощь жертвам.
- Пожалуйста, передайте ему привет от меня, когда увидите его. И скажите его светлости сегуну Саметомо, что я надеюсь увидеть его, когда ему будет удобно. Я мечтаю узнать, каких успехов он добился с рассказом о том, как Е-шу сказал «нет».
Глава 26
Сердце Танико взволнованно трепетало - отчасти от счастливого возбуждения, отчасти от страха, - когда она ехала навстречу Дзебу по дороге, поднимавшейся на склон горы Хигаши. Ей удалось ускользнуть от всех своих дам, служанок, слуг и стражников-самураев. Те, кто остался в Рокухаре, думали, что она находится в императорском дворце, нанося визит молодому императору и августейшей семье. Те, кто был во вновь отстроенном императорском дворце, думали, что она в Рокухаре. Она и Дзебу смогут быть вместе наедине, празднуя полнолуние Восьмого месяца в объятиях друг друга в том месте, где много лет назад началась их любовь.
Они привязали лошадей у старинной статуи Дзимму Тенно. Первый император Страны Восходящего Солнца выглядел свирепым, как всегда, но более потрёпанным непогодой. Она на мгновение остановилась перед статуей, молча докладывая основателю государства, что варвары изгнаны из его пределов. Потом они повернулись и пошли рука об руку по тропе, пока не достигли места, где много лет назад они лежали вместе и обменялись обетами любви. Эти перекрученные сосны на склоне холма, может быть, были лишь сеянцами, когда они впервые пришли сюда, подумала она. Помнит ли Дзебу их обеты, и хочет ли он еще сдерживать их? Она же никогда не забывала его слова: «Я твой до конца моей жизни и до конца твоей жизни».
В свете заката Хэйан Кё казался поднимающимся из фиолетовой осенней дымки, в которой речной туман смешивался с дымом костров, на которых готовили пищу. Столица выглядела почти такой же, как и в ту, другую ночь. Вряд ли нашлась бы какая-нибудь ее часть, которую за последние тридцать семь лет не разрушил бы пожар или землетрясение, но её жители были неутомимыми строителями. Танико сняла шляпу из рисовой соломы и вуаль, скрывавшую лицо, и села на травяной коврик, который Дзебу расстелил для нее. Они заговорили о войне.
- Мы получили известие от одного из наших людей в Корее, - сказал Дзебу. - Великий Хан потерял три тысячи кораблей и восемьдесят тысяч человек Это крупнейшее из поражений, понесенных монголами со времени возвышения Чингисхана. Кублай пришел в ярость, услышав эту новость, и бегал по дворцу, крича: «Аргун! Аргун! Что сделал ты с моим флотом?» Он лишился чувств, и пришлось его лечить укалыванием китайскими иглами и уложить в постель. Теперь, говорят, он намеревается предпринять еще одну попытку вторжения.
- О нет! - Сердце Танико упало. - Мы не можем ещё раз пройти через такое испытание!
- Монголы тоже не смогут. Это поражение ослабило авторитет Кублая у его вассалов - ханов и воинов. Я не думаю, что он сможет собрать ещё одну армию и флот. Конечно, нельзя быть уверенными. Ещё много лет мы должны быть готовыми к войне.
Танико с удовлетворением представила себе варварскую ярость Кублая. «Что ты теперь думаешь о нас, Слон? - подумала она. - Ты, так презиравший всегда нашу маленькую страну. Ты всё ещё хочешь вернуть меня в свой гарем?»
- Ему сейчас шестьдесят пять лет, - продолжал Дзебу. - Он стар, а в его семье умирают рано. Я думаю, после его смерти его наследники не будут так заинтересованы в завоевании наших островов, и Монгольская империя распадется. Это уже начинается.
- Эта буря убедила жрецов и народ, что никакой захватчик никогда не сможет завоевать нас, - сказала Танико. - Они говорят, что нам помогают боги. Кое-кто из самураев считает, что эту бурю принёс рассерженный призрак Юкио. Они говорят, что Юкио сражался рядом с ними, стремясь отомстить Аргуну и его монголам.
- Я действительно видел Юкио, - сказал Дзебу. Воспоминание об этом наполнило его голос удивлением.
- Ты видел Юкио?
- Он стоял рядом со мной на поручнях «Красного Тигра», смеясь, когда я сражался с Аргуном.
- Ты думаешь, это действительно было видение, или это существовало только в твоём сознании? - спросила его Танико. - В этот момент ты, наверно, был чрезвычайно взволнован.
- Мой отец, Тайтаро, перед смертью учил меня, что ум, создающий такие видения, сам по себе чудотворен. В схватке может прийти внутреннее зрение. Иногда в такие моменты человека могут посетить видения.
Танико положила свои небольшие белые пальцы на его длинную коричневую руку.
- Когда я говорила с Ейзеном прошлой ночью, у меня было сатори, вспышка озарения. Это был момент едва ли не самого глубокого счастья в моей жизни.
Он улыбнулся, в бороде сверкнули крепкие белые зубы.
- Значит, теперь ты немного лучше понимаешь, что же я ищу всю мою жизнь.
- Дзебу, - сказала она, - моё сатори произошло, когда Ейзен сказал мне, что твой Орден хочет, чтобы ты отправился в путешествие на запад.
Дзебу немного помолчал. Наконец он посмотрел на неё глазами, полными боли и печали.
- Я собираюсь уехать, моя любовь. Я должен!
Она вздрогнула, как будто ощутив предчувствуемый ею физический удар. Она раскачивалась вперед и назад, закрыв лицо руками и плача. Он взял её за руку, но она отдернула её. Как посмел он пытаться утешить её таким банальным жестом? Она взглянула на него: он тоже плакал. На мгновение она пожалела его.
- Не говори, что ты должен уехать. Ейзен сказал мне, что решение оставлено за тобой.
- Если бы Орден приказал мне ехать, я бы чувствовал за собой право на отказ. Сначала я отказался. В последний месяц, после того как ты уехала из Хакаты, я пережил невероятные мучения из-за этого решения. Танико, я люблю тебя. Я не хочу покидать тебя. Тем не менее этой поездкой я могу сделать так много! Ейзен должен был объяснить тебе, почему это так важно для Ордена. А я буду первым человеком из Страны Восходящего Солнца, который совершит столь дальнее путешествие - на другой конец света, в неизвестные земли белых варваров. Танико, путешествия и познание составляют всю мою жизнь. Если бы я не любил тебя и мысль о разлуке с тобой не была бы невыносимой, я был бы переполнен радостью при мысли о таком путешествии. Я не могу дождаться отъезда!
- Мне жаль, что наша любовь - такое бремя для тебя, Дзебу. Но, кажется, у тебя почему-то есть силы расстаться со мной. - Казалось, он старается сделать вид, что страдает так же, как она, но это не могло быть правдой.
- Если я откажусь от этой обязанности, мой внутренний взор затянется облаками, а мой контакт с Сущностью прервётся.
- А я и наша любовь должны быть принесены в жертву твоим духовным достижениям? Вот что не нравится мне во всей этой погоне за внутренним зрением, или озарением, - называй это как хочешь. Это не что иное, как эгоизм духа!
Дзебу удивлённо кивнул.
- Давным-давно Тайтаро покинул мою мать, Ниосан, чтобы следовать за своим внутренним голосом. Она погибла во время резни в Храме Цветущего Тика. Когда он рассказал мне, как она умерла, был момент, когда я возненавидел его за то, что он покинул её. Так же, как ты должна ненавидеть меня сейчас. Но ты узнала сатори. Поэтому ты должна знать, что в озарении мы осознаем, что индивидуальное самосознание - всего лишь иллюзия. Мы все - части Сущности.
Она снова заплакала. Она чувствовала себя беспомощной - она не смогла тронуть его своим гневом. Она пережила достаточно из того, о чем он говорил, чтобы понять его. Но все равно она не сможет отказаться и не откажется от него!
- Откуда ты знаешь, что отречение от нашей любви не повредит твой драгоценный внутренний взор? - спросила она. - Почему ты так уверен, что то, что ты решил, правильно?
- Я не уверен, - сказал он. - Быть уверенным, что поступаешь правильно, - вернейший способ заблудиться. У нас, зиндзя, есть способы напомнить себе, что то, что мы делаем, не обязательно правильно. Но я знаю, что должен сделать это, также как шесть лет назад я знал, что должен ответить на твой призыв и прийти к тебе в Камакуру. Чем глубже мой внутренний взор, тем больше за меня выбирает Сущность.
Она презрительно усмехнулась.
- Когда задаешь монахам трудные вопросы, они всегда скрываются за словами, которые невозможно уловить, как облака дыма.
Удивлённый, он снова заплакал, взял её рукав и промокнул глаза.
- Это так напоминает мне то, что сказала моя мать, когда я стал читать ей наставления. «Твои слова гремят, как пустое бревно в храме», - сказала она. Мне понятны твои чувства. Тем не менее, ты понимаешь, что глубоко в моих словах, как бы пусты они ни были, есть истина.
- Истина такова, что ты собираешься покинуть меня, - прошептала она, задыхаясь.
- Я не собираюсь уезжать сегодня или завтра, моя любовь, - сказал Дзебу. - Я уеду лишь весной. Мы с Сакагурой снарядим небольшой корабль и отплывем в Китай. Сакагура ещё не знает, что я решил взять его с собой. Но он хочет быть моим учеником, а мне нужен кто-то, кто поможет мне пересечь океан и станет моим спутником после этого. Я вернусь, Танико. Будь уверена в этом. Одна из причин, по которой я совершаю эту поездку, это то, что я смогу вернуться к Ордену с новыми сокровищами знания. Я вернусь, и после этого мы будем вместе навсегда. Я обещаю тебе это!
Её ярость и горе выплеснулись, но не в крике, как прошлой ночью, а в потоке речи, прерываемой всхлипами;
- А я обещаю тебе, что, когда я засну, мой рассерженный призрак будет покидать моё тело и следовать за тобой по всему миру, он будет мучить и терзать тебя, пока ты не сойдёшь с ума. Как я сойду с ума здесь, если ты покинешь меня. Я думаю, ты уже сошёл с ума! После того как нам приходилось жить порознь так часто в нашей жизни, можешь ли ты по своей доброй воле отвернуться от меня? Даже если ты действительно вернешься, пройдет десять лет или больше. Может быть, я уже умру! Я умру! Разве ты забыл, что, когда мы были мальчиком и девочкой, здесь, на этом месте, так много лет назад, ты поклялся, что будешь моим навсегда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57