Она ещё более уверилась в этом, когда он начал смеяться.
- Это так очевидно, - сказал он. Он повернулся к ней внезапно с цветущей улыбкой на лице. - Откуда это взялось?
- Саметомо написал, - сказала она. - Монах Ейзен предложил это ему в качестве упражнения по каллиграфии.
- Ейзен, - сказал он задумчиво. - Конечно, конечно. Кто же еще выбрал бы стихи, в которых сам Будда говорит, что нет такой вещи, как добро. Если нет такой вещи, как добро, то мы должны быть дьяволами, не так ли?
- Я не понимаю, - сказала она, изумлённая его радостью. - Что ты вывел из этого?
- Ничего нового. Я только что вновь открыл кое-что, что я уже знал. Так Саметомо учит Ейзен?
- Он и я - оба, - сказала она. - Ты уже знаешь Ейзена, не так ли?
Дзебу рассказал ей о своей первой встрече с Ейзеном в Храме Цветущего Тика.
- Перед тем как умереть, мой отец рассказывал мне кое-что об Ейзене.
- Что же?
- Начнем вот с чего: меня не удивляет, что Ейзен предложил ученику те особенные стихи как каллиграфическое упражнение. А поскольку теперь я знаю, что ты - ученица Ейзена, меня также не удивило, что ты ударила своей комнатной туфлей Хидейори. Ты сделала это не раздумывая…
При упоминании Дзебу об отце, Танико сказала:
- До меня не дошли вести о том, что твой отец умер, Дзебу. Он был умным, доброжелательным человеком. Таким, каким должен быть отец, не то что мой!
- Нет причины горевать о Тайтаро, - сказал Дзебу. - Он решил умереть.
- Да, Моко описал мне его смерть, - сказала она. - Как странно и красиво! Каким удивительным человеком был старый настоятель! Ты не можешь представить, как я была рада увидеть его в Шангту, в ночь, когда Кублай провозгласил себя Великим Ханом. Это впервые дало мне надежду, с тех пор как Хоригава отправил меня в Китай. Единственное время, когда я была более счастлива в Китае, это день, когда я снова нашла тебя.
Дзебу кивнул:
- Как странно, что один из счастливейших дней в моей жизни я должен был встретить в чужой стране! Ты и я прошли через страшные испытания. Мы не знали, есть ли для нас в запасе еще более худшие. Но мы жили в нашей юрте и были удовлетворены.
- Я была счастливее в юрте, готовя и стирая, чем теперь - живя во дворце с сотней прислуги. - Её сердце забилось чаще. Его гнев угас, а настроение стало тёплым, миролюбивым. Можно было что-то делать с этой туфлей и со стихами Саметомо. Появилась надежда.
- Когда ты упомянула о Великой Стене прошлой ночью, всё это вспомнилось мне, - сказал он. - Наши прогулки по китайским деревням… Этот разрушенный монастырь, где я старался внушить тебе, что любовь плоти священна. Я думал тогда, что наступит день, и мы поженимся и будем вместе жить где-нибудь в монастыре зиндзя. Я помню, как мой отец говорил, что это его очень обрадует. - Она была удивлена, увидев слёзы, струящиеся по его щекам, коричневым, как будто вырезанным из твёрдой древесины.
Его плачущий вид заставил и её глаза покраснеть и тоже ороситься слезами.
- Дзебу, Дзебу! Во всем моя вина! - всхлипывала она. - Мы могли быть вместе! А я стала обвинять тебя в смерти Кийоси. Как все было бы иначе, если бы я никогда не покидала тебя, вместо того чтобы переехать сюда, в Камакуру. О, Дзебу, десять лет потеряно из-за моей глупости! - Она упала на подушку, закрыв лицо руками.
- Не вини себя, - сказал Дзебу. - Тайтаро объяснил мне ход этих событий. Все произошло так, как должно было произойти.
- Карма?
- Не карма. Ничего не поделаешь с тем, что каждый должен быть наказан за злые поступки и вознагражден за добродетель. Вот таким образом. Кроме того, ты бы очень скучала, живя в монастыре. Я уверен, что ты была счастливее как жена сегуна.
Она рассмеялась сквозь слезы.
- Я была замужем будто за мамуши, ядовитой змеей! Об этом страшно говорить, Дзебу-сан, но я больше была счастлива как вдова сегуна, Из того, что я слышала о монахах и их женщинах в монастырях зиндзя, я не думаю, что было бы скучно. О, мой дикий селезень, если уж все случилось, как случилось, то, пожалуйста, прекрати осуждать меня. Перестань ненавидеть. Прими такой, какая есть!
- Добродетели не существует. Только одно название. Мы два лица одного божества, я говорил тебе это давно. Как мне судить тебя? Я просто буду судить себя. Танико, когда я смотрю в твои глаза, я хочу стать с тобой единым целым. Вот почему я был так зол. Быть отрезанным от тебя причиняет мне такую боль, будто меня разрезали пополам. Я действительно ненавижу тебя, Танико, и за это ты должна простить меня. Я ненавидел тебя потому, что люблю тебя. Я не благосклонен к тебе, я люблю тебя.
При этих словах Танико почувствовала плавящееся тепло, распространяющееся по всему её телу. «Я никогда не думала, что могу еще так чувствовать в свои годы, - думала она. - Я чувствую, что изголодалась по нему, и это чувство так же ново, странно и прекрасно, как было той ночью, когда мне было тринадцать, а ему семнадцать, и я лежала с этим человеком на горе Хигаши, глядя вниз, на Хэйан Кё. О, Дзебу, будем ли мы любовниками в этот вечер? О, пожалуйста, обними меня, Дзебу, прижми меня весом своего тела! Но как он может желать меня, если я карга, с лицом, покрытым морщинами, с обвисшим животом и грудью, морщинистыми руками? Возможно, мне стоит вовремя погасить лампу, и он не заметит, как возраст состарил мое тело…»
Она дотронулась до маленькой бронзовой масляной лампы, которая горела рядом с ними.
Его худая, длинная рука дотянулась и схватила ее запястье. Глубокое волнение охватило всё её тело. Его кожа, такая коричневая по сравнению с её белой кожей, - красиво.
- Нам нужен свет, не так ли? - сказал он тихо. Она кивнула в сладостном ожидании. Он, несомненно, хотел лечь с ней.
- Темнота создает иллюзию красоты, - сказала она, опустив глаза.
- Я не хочу иллюзий. Я хочу тебя такой, какая ты есть. - Его лицо было очень близко к ее, и она дотянулась и провела кончиками пальцев по его жесткой белой бороде. - Теперь мы выше пересудов, ты и я, - сказал он. - Пересудов добрых и злых, красивых или безобразных, молодых или старых, - всё это осталось позади. Об этом беспокоятся в юношестве.
Она со вздохом расслабилась и прилегла, позволяя его губам прижаться к её, его рукам ласкать её грудь. В самом деле, её не заботило, выглядит ли её грудь старой и обвисшей или нет. Она была способна вызывать влечение; это было видно по нежным, томительным движениям его рук.
И она была способна получать сильное наслаждение, так она думала, трепетно дыша. Это была её грудь, и поэтому он желал её. Он желал её тела таким, какое оно есть, как никакой другой женщины. Теперь она чувствовала уверенность в этом.
Пока развивалась их любовь, она сделала другое восхитительное открытие. Где-то между тринадцатью и четырнадцатью годами она потеряла всю стыдливость. Даже та чудесная первая ночь на горе Хигаши была перемешана со страхами о том, что подумает свет, если они будут вдруг обнаружены. Теперь, думала она, если вся Камакура соберётся здесь и увидит нас, лежащих в объятиях друг друга, с распахнутыми одеждами, с тесно соприкасающимися телами, пусть смотрят. «Я думаю, я должна буду наслаждаться этими взглядами. Я горжусь этим! Горжусь, что возбуждаю этого человека, этого воина, и вбираю его страсть в себя. Годы, проведенные с Кийоси, с Кублай-ханом, с Дзебу в Китае и даже с Хидейори, которого приходилось так много задабривать, - весь этот опыт позволил мне овладеть в совершенстве искусством любви. Я такой же победитель в сражении среди цветов, как Дзебу - победитель в сражении с мечом, и я хочу, чтобы весь свет мог видеть нас!..»
Она встала, взяв его за руку и увлекая за собой на ложе. Завязки её розово-лилового шёлкового одеяния развязались.
Когда она влекла его меж занавесей, она ближе присмотрелась к его телу под серой одеждой, которая раскрылась. Танико задохнулась от потрясения. Оно всё было в шрамах! Его шею и грудь покрывали большие и малые отметины, слегка бледнеющие на его коричневой коже. Она сорвала его одежду и увидела, что его плечи тоже покрыты шрамами. Она касалась шрамов кончиками своих пальцев, ощущая их толщину и твёрдость. Потом она положила руку на его грудь и начала плакать.
- Мой дорогой, что они сделали с тобой? Как, должно быть, ты страдал!
- Большинство этих ран я никогда не чувствовал, - прошептал он. - Ты причинила мне много больше боли, чем эти рубцы и шрамы.
- Не говори так, Дзебу!
- Ты не могла бы причинять мне боль, если бы я не любил тебя.
- Я доставлю тебе наслаждение, которое заглушит боль.
- Ты можешь дать мне больше, чем наслаждение, ты можешь дать мне счастье.
- Ты знал так много боли, - проговорила она. - Твоё тело так изрезано шрамами, такое жёсткое. Можешь ли ты еще чувствовать мое прикосновение?
- Может быть, я выгляжу как старый дуб в конце зимы, - прошептал он, тихо смеясь. - И может показаться сверхъестественным, что жизнь бурлит внутри.
Она притянула его к себе на постель. Их движения были одновременно красивы и ритмичны, как движения пловцов. Вместе они скользили по морю наслаждения, тёплому морю без берегов, поднимаясь и опускаясь на волнах. Она забыла, где она была, она забыла время и возраст, она забыла, что она была Ама-сёгун, а он был зиндзя, монах-воитель. Она была женщиной, наслаждающейся телом мужчины. Больше ничего. Но и не меньше.
Когда наконец они легли бок о бок, изнурённые блаженным экстазом, она погладила свое старое деревянное подголовье.
- Хорошую историю я расскажу сегодня своей подголовной книжке!
- У тебя есть дневник? Ты никогда мне не говорила об этом!
- Это моя глубокая тайна. Я до этого никому не говорила. Может быть, я почитаю тебе из него, если ты останешься со мной навсегда.
Эта мысль больно вернула в реальность.
- Дзебу-сан! Что мы будем делать? Как мы будем жить?
Дзебу сжал губы.
- Было время, когда мы убежали бы вместе, не заботясь о том, правильно ли это. Но мы не можем сделать этого теперь. Ты, в первую очередь, обязана думать о Стране Восходящего Солнца. Если станет известно, кем мы являемся друг для друга, это разрушит твой престиж. Мы должны встречаться тайно. Когда я посылал Моко доставить тебя в Камакуру, я желал этого. Я никогда не думал дальше этого момента, когда мы должны будем соединиться телом и духом после долгой разлуки. Я никогда не думал, что это будет значить для моего положения. Я никогда не думал о том, как мы будем жить любовниками.
Она взяла обе его руки и внимательно посмотрела в его глаза:
- Дзебу, я поклянусь тебе, если ты этого хочешь: я откажусь от всего прямо сейчас. Я пойду с тобой, куда бы ты ни захотел пойти. Я никогда, никогда не позволю, чтобы что-нибудь пролегло между нами. Давай сегодня же покинем этот дворец. Я буду твоей женой или любовницей. Я буду жить с тобой в монастыре, или в деревне, или в горной хижине. Только скажи мне!
Он оперся на локоть, и его глаза долгое время смотрели в ее:
- Я хочу, - сказал он. Потом: - Нет! Это не выход для нас!
- Почему нет, Дзебу? Страна Восходящего Солнца может сражаться в этой войне и без нас. Ведь мы заслужили счастье в оставшиеся нам годы.
- Это не есть путь к возвышению, это путь потерять его.
- Я не понимаю!
- Ты говорила, что пойдешь со мной куда угодно. Поэтому я прошу тебя остаться здесь, и мы постараемся быть вместе так часто, как сможем, и будем дальше выполнять наши обязанности. - Он улыбнулся. - Я представил бесчисленное количество высокопоставленных дам и скромных монахов, которым пришлось преодолевать ту же самую трудность в прошлом. Ты помнишь историю императрицы Кокен и священника Докио? Она взяла его в любовники, хотела женить его на себе и сделать его императором, пока бог Хачиман не вмешался сам, провозгласив: «Узурпатор должен быть отклонён!» - и положил конец этой глупости. Мы должны быть осторожны, моя госпожа Ама-сёгун. Я не приму никаких титулов и чинов. Я буду только одним из военных советников, призванных ко двору сегуна. Когда бы ты ни послала за мной, я приду к тебе. Моко будет очень рад, что его миссия в Жемчужном монастыре так удачно закончилась. Мы должны как-то сообщить ему, но так, чтобы никто не узнал.
Танико рассмеялась.
- Каждый будет знать о тебе и мне, Дзебу-сан. Невозможно хранить секреты в этих опочивальнях с бумажными стенами, где слуга - за каждой шози. Лучшее, на что мы можем надеяться, это быть осторожными, как ты сказал, и не делать публичного скандала. Каждый во дворце расположен ко мне. Они могут говорить обо мне между собой, но они будут защищать мою репутацию.
- Хорошо. Поэтому мы сразу же расскажем Моко. Он был очень несчастен с прошлой ночи, когда мы ссорились в той аудиенции.
- Вовсе нет, - сказала Танико, вплетая свои пальцы в белую бороду Дзебу. - Моко всегда был уверен, что ты вернешься. Он говорил мне в это утро, что ты любишь меня. Иначе, сказал он, ты не был бы так зол на меня.
- Парень знает меня слишком хорошо. И раскрывает мои секреты. Я сниму ему голову, как только встречу его. Ты не давала мне сделать это.
- Ты хотел, чтобы я остановила тебя.
- Действительно, это так. И мой инстинкт оказался верен. Ах, Танико-сан, как приятно лежать здесь с тобой и предаваться воспоминаниям прошлого. Почти так же приятно, как и то, чем мы занимались немного раньше.
- Я наслаждаюсь разговором значительно больше, чем тем, - подразнила она.
- Что же, тогда нам нет нужды беспокоиться об осторожности, - сказал Дзебу со смехом. - С этого времени я буду открыто приходить в твои комнаты. Ты можешь быть в присутствии своих фрейлин, и мы будем только разговаривать. Почему бы нам не одеться и не позвать их прямо сейчас?
- Ко всему прочему, они прячутся как раз около моей двери, смеясь над нами, - сказала она.
Она повернулась к нему, её маленькая белая ручка двигалась по его груди. Она с трудом верила, что это случилось. В ночь после его возвращения они были в объятиях друг друга после десятилетней разлуки! Она могла с трудом вспомнить в этот момент, что это было, что разлучило их на такой долгий срок. Она даже не была уверена в том, что они были в разлуке. Теперь, когда они объединились, она не собиралась отпускать его так быстро. Она держала его там, в своей опочивальне, до зари.
Глава 13
Из подголовной книги Шимы Танико:
«Вот наконец и кончилась наша Великая Стена. За эти пять лет нам пришлось преодолеть многие препятствия, землетрясения и страшные бури. Но само послание Дзебу говорит о том, что мы справились со всем этим и теперь мне пришло время доказать это. От Камакуры до Хакаты путь неблизкий, но я предвидела эту новость и стала собираться в дорогу ещё в прошлое полнолуние. Я видела Дзебу шесть месяцев тому назад, и если наши встречи будут столь же редки, то я потеряю всякий интерес к жизни. В прошлом месяце я сорок девять раз мысленно обращалась к нему. В следующем году мне стукнет пятьдесят. Для женщины моих лет тайная связь с воином-монахом очень позорна.
В Хакате я видела уважаемого старика Моко. Он помогал строить флот из галер-кобая - точнее совсем маленьких челнов, которые могли бы взять на борт от пятнадцати до пятидесяти человек. Они выйдут и атакуют корабли монголов и постараются потопить их, чтобы не дать им причалить, а войскам собраться в боевые группы. Многие из командиров кобая служили с Юкио в Симоносеки.
Меня восхищает новый дух Священных Островов. Я никогда не видела, чтобы у наших людей было столько воодушевления, столько желания работать вместе. Они даже налоги платят с радостью. Они вносят свою лепту в оборону и делают даже больше того, о чем их просят. Каждый самурай страстно желает попасть добровольцем на сторожевую службу в Хакату, каждый надеется на то, что ему первому удастся добыть голову владыки монголов. Мелкие ссоры и даже наследственные распри позабыты. Даже как-то нелепо и подумать об угрозе распада народа при такой его сплочённости».
Восьмой месяц, шестой день,
Год Дракона.
В то осеннее утро шёл дождь, вернее ливень, и жёлтая трава на склоне горы рядом с городом Хаката была мокрой. На склоне горы рядом с Дзебу сто командиров в одноцветных кимоно стояли и смотрели на большую стену. Стена у залива Хаката большой дугой окружала огромный порт вдоль береговой линии, она была длиной в один день верховой езды. Со стороны моря стена была зубчатой, и на ней были сооружены сторожевые вышки. Сторона, обращенная к морю, представляла собой крутую гладкую поверхность, высотой более чем в два человеческих роста. С защищённой стороны по каменистому склону самураи могли подняться верхом на лошадях на вершину стены.
Недалеко до того места, где стоял Дзебу со своими воинами, за стеной выстроились в ряд несколько сотен самураев в белых накидках поверх доспехов, половина из них - верхом на лошадях, вторая половина спешилась. А вдали, на берегу, у кромки воды, такая же большая конная группа в алых накидках ожидала приказа Дзебу. С такого расстояния эта группа была похожа на кровавое пятно на песке. Рядом с Дзебу и его воинами на склоне стоял человек со знаменем, на жёлтом полотнище которого было написано чёрным:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
- Это так очевидно, - сказал он. Он повернулся к ней внезапно с цветущей улыбкой на лице. - Откуда это взялось?
- Саметомо написал, - сказала она. - Монах Ейзен предложил это ему в качестве упражнения по каллиграфии.
- Ейзен, - сказал он задумчиво. - Конечно, конечно. Кто же еще выбрал бы стихи, в которых сам Будда говорит, что нет такой вещи, как добро. Если нет такой вещи, как добро, то мы должны быть дьяволами, не так ли?
- Я не понимаю, - сказала она, изумлённая его радостью. - Что ты вывел из этого?
- Ничего нового. Я только что вновь открыл кое-что, что я уже знал. Так Саметомо учит Ейзен?
- Он и я - оба, - сказала она. - Ты уже знаешь Ейзена, не так ли?
Дзебу рассказал ей о своей первой встрече с Ейзеном в Храме Цветущего Тика.
- Перед тем как умереть, мой отец рассказывал мне кое-что об Ейзене.
- Что же?
- Начнем вот с чего: меня не удивляет, что Ейзен предложил ученику те особенные стихи как каллиграфическое упражнение. А поскольку теперь я знаю, что ты - ученица Ейзена, меня также не удивило, что ты ударила своей комнатной туфлей Хидейори. Ты сделала это не раздумывая…
При упоминании Дзебу об отце, Танико сказала:
- До меня не дошли вести о том, что твой отец умер, Дзебу. Он был умным, доброжелательным человеком. Таким, каким должен быть отец, не то что мой!
- Нет причины горевать о Тайтаро, - сказал Дзебу. - Он решил умереть.
- Да, Моко описал мне его смерть, - сказала она. - Как странно и красиво! Каким удивительным человеком был старый настоятель! Ты не можешь представить, как я была рада увидеть его в Шангту, в ночь, когда Кублай провозгласил себя Великим Ханом. Это впервые дало мне надежду, с тех пор как Хоригава отправил меня в Китай. Единственное время, когда я была более счастлива в Китае, это день, когда я снова нашла тебя.
Дзебу кивнул:
- Как странно, что один из счастливейших дней в моей жизни я должен был встретить в чужой стране! Ты и я прошли через страшные испытания. Мы не знали, есть ли для нас в запасе еще более худшие. Но мы жили в нашей юрте и были удовлетворены.
- Я была счастливее в юрте, готовя и стирая, чем теперь - живя во дворце с сотней прислуги. - Её сердце забилось чаще. Его гнев угас, а настроение стало тёплым, миролюбивым. Можно было что-то делать с этой туфлей и со стихами Саметомо. Появилась надежда.
- Когда ты упомянула о Великой Стене прошлой ночью, всё это вспомнилось мне, - сказал он. - Наши прогулки по китайским деревням… Этот разрушенный монастырь, где я старался внушить тебе, что любовь плоти священна. Я думал тогда, что наступит день, и мы поженимся и будем вместе жить где-нибудь в монастыре зиндзя. Я помню, как мой отец говорил, что это его очень обрадует. - Она была удивлена, увидев слёзы, струящиеся по его щекам, коричневым, как будто вырезанным из твёрдой древесины.
Его плачущий вид заставил и её глаза покраснеть и тоже ороситься слезами.
- Дзебу, Дзебу! Во всем моя вина! - всхлипывала она. - Мы могли быть вместе! А я стала обвинять тебя в смерти Кийоси. Как все было бы иначе, если бы я никогда не покидала тебя, вместо того чтобы переехать сюда, в Камакуру. О, Дзебу, десять лет потеряно из-за моей глупости! - Она упала на подушку, закрыв лицо руками.
- Не вини себя, - сказал Дзебу. - Тайтаро объяснил мне ход этих событий. Все произошло так, как должно было произойти.
- Карма?
- Не карма. Ничего не поделаешь с тем, что каждый должен быть наказан за злые поступки и вознагражден за добродетель. Вот таким образом. Кроме того, ты бы очень скучала, живя в монастыре. Я уверен, что ты была счастливее как жена сегуна.
Она рассмеялась сквозь слезы.
- Я была замужем будто за мамуши, ядовитой змеей! Об этом страшно говорить, Дзебу-сан, но я больше была счастлива как вдова сегуна, Из того, что я слышала о монахах и их женщинах в монастырях зиндзя, я не думаю, что было бы скучно. О, мой дикий селезень, если уж все случилось, как случилось, то, пожалуйста, прекрати осуждать меня. Перестань ненавидеть. Прими такой, какая есть!
- Добродетели не существует. Только одно название. Мы два лица одного божества, я говорил тебе это давно. Как мне судить тебя? Я просто буду судить себя. Танико, когда я смотрю в твои глаза, я хочу стать с тобой единым целым. Вот почему я был так зол. Быть отрезанным от тебя причиняет мне такую боль, будто меня разрезали пополам. Я действительно ненавижу тебя, Танико, и за это ты должна простить меня. Я ненавидел тебя потому, что люблю тебя. Я не благосклонен к тебе, я люблю тебя.
При этих словах Танико почувствовала плавящееся тепло, распространяющееся по всему её телу. «Я никогда не думала, что могу еще так чувствовать в свои годы, - думала она. - Я чувствую, что изголодалась по нему, и это чувство так же ново, странно и прекрасно, как было той ночью, когда мне было тринадцать, а ему семнадцать, и я лежала с этим человеком на горе Хигаши, глядя вниз, на Хэйан Кё. О, Дзебу, будем ли мы любовниками в этот вечер? О, пожалуйста, обними меня, Дзебу, прижми меня весом своего тела! Но как он может желать меня, если я карга, с лицом, покрытым морщинами, с обвисшим животом и грудью, морщинистыми руками? Возможно, мне стоит вовремя погасить лампу, и он не заметит, как возраст состарил мое тело…»
Она дотронулась до маленькой бронзовой масляной лампы, которая горела рядом с ними.
Его худая, длинная рука дотянулась и схватила ее запястье. Глубокое волнение охватило всё её тело. Его кожа, такая коричневая по сравнению с её белой кожей, - красиво.
- Нам нужен свет, не так ли? - сказал он тихо. Она кивнула в сладостном ожидании. Он, несомненно, хотел лечь с ней.
- Темнота создает иллюзию красоты, - сказала она, опустив глаза.
- Я не хочу иллюзий. Я хочу тебя такой, какая ты есть. - Его лицо было очень близко к ее, и она дотянулась и провела кончиками пальцев по его жесткой белой бороде. - Теперь мы выше пересудов, ты и я, - сказал он. - Пересудов добрых и злых, красивых или безобразных, молодых или старых, - всё это осталось позади. Об этом беспокоятся в юношестве.
Она со вздохом расслабилась и прилегла, позволяя его губам прижаться к её, его рукам ласкать её грудь. В самом деле, её не заботило, выглядит ли её грудь старой и обвисшей или нет. Она была способна вызывать влечение; это было видно по нежным, томительным движениям его рук.
И она была способна получать сильное наслаждение, так она думала, трепетно дыша. Это была её грудь, и поэтому он желал её. Он желал её тела таким, какое оно есть, как никакой другой женщины. Теперь она чувствовала уверенность в этом.
Пока развивалась их любовь, она сделала другое восхитительное открытие. Где-то между тринадцатью и четырнадцатью годами она потеряла всю стыдливость. Даже та чудесная первая ночь на горе Хигаши была перемешана со страхами о том, что подумает свет, если они будут вдруг обнаружены. Теперь, думала она, если вся Камакура соберётся здесь и увидит нас, лежащих в объятиях друг друга, с распахнутыми одеждами, с тесно соприкасающимися телами, пусть смотрят. «Я думаю, я должна буду наслаждаться этими взглядами. Я горжусь этим! Горжусь, что возбуждаю этого человека, этого воина, и вбираю его страсть в себя. Годы, проведенные с Кийоси, с Кублай-ханом, с Дзебу в Китае и даже с Хидейори, которого приходилось так много задабривать, - весь этот опыт позволил мне овладеть в совершенстве искусством любви. Я такой же победитель в сражении среди цветов, как Дзебу - победитель в сражении с мечом, и я хочу, чтобы весь свет мог видеть нас!..»
Она встала, взяв его за руку и увлекая за собой на ложе. Завязки её розово-лилового шёлкового одеяния развязались.
Когда она влекла его меж занавесей, она ближе присмотрелась к его телу под серой одеждой, которая раскрылась. Танико задохнулась от потрясения. Оно всё было в шрамах! Его шею и грудь покрывали большие и малые отметины, слегка бледнеющие на его коричневой коже. Она сорвала его одежду и увидела, что его плечи тоже покрыты шрамами. Она касалась шрамов кончиками своих пальцев, ощущая их толщину и твёрдость. Потом она положила руку на его грудь и начала плакать.
- Мой дорогой, что они сделали с тобой? Как, должно быть, ты страдал!
- Большинство этих ран я никогда не чувствовал, - прошептал он. - Ты причинила мне много больше боли, чем эти рубцы и шрамы.
- Не говори так, Дзебу!
- Ты не могла бы причинять мне боль, если бы я не любил тебя.
- Я доставлю тебе наслаждение, которое заглушит боль.
- Ты можешь дать мне больше, чем наслаждение, ты можешь дать мне счастье.
- Ты знал так много боли, - проговорила она. - Твоё тело так изрезано шрамами, такое жёсткое. Можешь ли ты еще чувствовать мое прикосновение?
- Может быть, я выгляжу как старый дуб в конце зимы, - прошептал он, тихо смеясь. - И может показаться сверхъестественным, что жизнь бурлит внутри.
Она притянула его к себе на постель. Их движения были одновременно красивы и ритмичны, как движения пловцов. Вместе они скользили по морю наслаждения, тёплому морю без берегов, поднимаясь и опускаясь на волнах. Она забыла, где она была, она забыла время и возраст, она забыла, что она была Ама-сёгун, а он был зиндзя, монах-воитель. Она была женщиной, наслаждающейся телом мужчины. Больше ничего. Но и не меньше.
Когда наконец они легли бок о бок, изнурённые блаженным экстазом, она погладила свое старое деревянное подголовье.
- Хорошую историю я расскажу сегодня своей подголовной книжке!
- У тебя есть дневник? Ты никогда мне не говорила об этом!
- Это моя глубокая тайна. Я до этого никому не говорила. Может быть, я почитаю тебе из него, если ты останешься со мной навсегда.
Эта мысль больно вернула в реальность.
- Дзебу-сан! Что мы будем делать? Как мы будем жить?
Дзебу сжал губы.
- Было время, когда мы убежали бы вместе, не заботясь о том, правильно ли это. Но мы не можем сделать этого теперь. Ты, в первую очередь, обязана думать о Стране Восходящего Солнца. Если станет известно, кем мы являемся друг для друга, это разрушит твой престиж. Мы должны встречаться тайно. Когда я посылал Моко доставить тебя в Камакуру, я желал этого. Я никогда не думал дальше этого момента, когда мы должны будем соединиться телом и духом после долгой разлуки. Я никогда не думал, что это будет значить для моего положения. Я никогда не думал о том, как мы будем жить любовниками.
Она взяла обе его руки и внимательно посмотрела в его глаза:
- Дзебу, я поклянусь тебе, если ты этого хочешь: я откажусь от всего прямо сейчас. Я пойду с тобой, куда бы ты ни захотел пойти. Я никогда, никогда не позволю, чтобы что-нибудь пролегло между нами. Давай сегодня же покинем этот дворец. Я буду твоей женой или любовницей. Я буду жить с тобой в монастыре, или в деревне, или в горной хижине. Только скажи мне!
Он оперся на локоть, и его глаза долгое время смотрели в ее:
- Я хочу, - сказал он. Потом: - Нет! Это не выход для нас!
- Почему нет, Дзебу? Страна Восходящего Солнца может сражаться в этой войне и без нас. Ведь мы заслужили счастье в оставшиеся нам годы.
- Это не есть путь к возвышению, это путь потерять его.
- Я не понимаю!
- Ты говорила, что пойдешь со мной куда угодно. Поэтому я прошу тебя остаться здесь, и мы постараемся быть вместе так часто, как сможем, и будем дальше выполнять наши обязанности. - Он улыбнулся. - Я представил бесчисленное количество высокопоставленных дам и скромных монахов, которым пришлось преодолевать ту же самую трудность в прошлом. Ты помнишь историю императрицы Кокен и священника Докио? Она взяла его в любовники, хотела женить его на себе и сделать его императором, пока бог Хачиман не вмешался сам, провозгласив: «Узурпатор должен быть отклонён!» - и положил конец этой глупости. Мы должны быть осторожны, моя госпожа Ама-сёгун. Я не приму никаких титулов и чинов. Я буду только одним из военных советников, призванных ко двору сегуна. Когда бы ты ни послала за мной, я приду к тебе. Моко будет очень рад, что его миссия в Жемчужном монастыре так удачно закончилась. Мы должны как-то сообщить ему, но так, чтобы никто не узнал.
Танико рассмеялась.
- Каждый будет знать о тебе и мне, Дзебу-сан. Невозможно хранить секреты в этих опочивальнях с бумажными стенами, где слуга - за каждой шози. Лучшее, на что мы можем надеяться, это быть осторожными, как ты сказал, и не делать публичного скандала. Каждый во дворце расположен ко мне. Они могут говорить обо мне между собой, но они будут защищать мою репутацию.
- Хорошо. Поэтому мы сразу же расскажем Моко. Он был очень несчастен с прошлой ночи, когда мы ссорились в той аудиенции.
- Вовсе нет, - сказала Танико, вплетая свои пальцы в белую бороду Дзебу. - Моко всегда был уверен, что ты вернешься. Он говорил мне в это утро, что ты любишь меня. Иначе, сказал он, ты не был бы так зол на меня.
- Парень знает меня слишком хорошо. И раскрывает мои секреты. Я сниму ему голову, как только встречу его. Ты не давала мне сделать это.
- Ты хотел, чтобы я остановила тебя.
- Действительно, это так. И мой инстинкт оказался верен. Ах, Танико-сан, как приятно лежать здесь с тобой и предаваться воспоминаниям прошлого. Почти так же приятно, как и то, чем мы занимались немного раньше.
- Я наслаждаюсь разговором значительно больше, чем тем, - подразнила она.
- Что же, тогда нам нет нужды беспокоиться об осторожности, - сказал Дзебу со смехом. - С этого времени я буду открыто приходить в твои комнаты. Ты можешь быть в присутствии своих фрейлин, и мы будем только разговаривать. Почему бы нам не одеться и не позвать их прямо сейчас?
- Ко всему прочему, они прячутся как раз около моей двери, смеясь над нами, - сказала она.
Она повернулась к нему, её маленькая белая ручка двигалась по его груди. Она с трудом верила, что это случилось. В ночь после его возвращения они были в объятиях друг друга после десятилетней разлуки! Она могла с трудом вспомнить в этот момент, что это было, что разлучило их на такой долгий срок. Она даже не была уверена в том, что они были в разлуке. Теперь, когда они объединились, она не собиралась отпускать его так быстро. Она держала его там, в своей опочивальне, до зари.
Глава 13
Из подголовной книги Шимы Танико:
«Вот наконец и кончилась наша Великая Стена. За эти пять лет нам пришлось преодолеть многие препятствия, землетрясения и страшные бури. Но само послание Дзебу говорит о том, что мы справились со всем этим и теперь мне пришло время доказать это. От Камакуры до Хакаты путь неблизкий, но я предвидела эту новость и стала собираться в дорогу ещё в прошлое полнолуние. Я видела Дзебу шесть месяцев тому назад, и если наши встречи будут столь же редки, то я потеряю всякий интерес к жизни. В прошлом месяце я сорок девять раз мысленно обращалась к нему. В следующем году мне стукнет пятьдесят. Для женщины моих лет тайная связь с воином-монахом очень позорна.
В Хакате я видела уважаемого старика Моко. Он помогал строить флот из галер-кобая - точнее совсем маленьких челнов, которые могли бы взять на борт от пятнадцати до пятидесяти человек. Они выйдут и атакуют корабли монголов и постараются потопить их, чтобы не дать им причалить, а войскам собраться в боевые группы. Многие из командиров кобая служили с Юкио в Симоносеки.
Меня восхищает новый дух Священных Островов. Я никогда не видела, чтобы у наших людей было столько воодушевления, столько желания работать вместе. Они даже налоги платят с радостью. Они вносят свою лепту в оборону и делают даже больше того, о чем их просят. Каждый самурай страстно желает попасть добровольцем на сторожевую службу в Хакату, каждый надеется на то, что ему первому удастся добыть голову владыки монголов. Мелкие ссоры и даже наследственные распри позабыты. Даже как-то нелепо и подумать об угрозе распада народа при такой его сплочённости».
Восьмой месяц, шестой день,
Год Дракона.
В то осеннее утро шёл дождь, вернее ливень, и жёлтая трава на склоне горы рядом с городом Хаката была мокрой. На склоне горы рядом с Дзебу сто командиров в одноцветных кимоно стояли и смотрели на большую стену. Стена у залива Хаката большой дугой окружала огромный порт вдоль береговой линии, она была длиной в один день верховой езды. Со стороны моря стена была зубчатой, и на ней были сооружены сторожевые вышки. Сторона, обращенная к морю, представляла собой крутую гладкую поверхность, высотой более чем в два человеческих роста. С защищённой стороны по каменистому склону самураи могли подняться верхом на лошадях на вершину стены.
Недалеко до того места, где стоял Дзебу со своими воинами, за стеной выстроились в ряд несколько сотен самураев в белых накидках поверх доспехов, половина из них - верхом на лошадях, вторая половина спешилась. А вдали, на берегу, у кромки воды, такая же большая конная группа в алых накидках ожидала приказа Дзебу. С такого расстояния эта группа была похожа на кровавое пятно на песке. Рядом с Дзебу и его воинами на склоне стоял человек со знаменем, на жёлтом полотнище которого было написано чёрным:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57