Когда слёзы побежали свободно из его глаз, он закричал, рыдая от боли и протеста.
Тайтаро обернулся и тихо посмотрел на него сверху.
- Очнись, очнись! Разве ты ребенок пяти лет от роду, чтобы так поступать? Или монах-зиндзя?
- Ты великий человек! Я уходил из мира во имя любви, - рыдал Дзебу. - Не покидай меня, прошу тебя! Ты дал мне выбор между жизнью и смертью несколько дней назад, и я выбрал жизнь. Ты хочешь посмеяться над моим выбором?
- Что ты сказал насчет любви - глупо, сын мой. Мир полон людей, которых ты любишь. Одно ты сказал верно. Я действительно высмеял твой выбор, если отказался сделать такой же выбор для себя самого. Жизнь и смерть - одно и то же для зиндзя.
Решить - и всё. Это моё старое тело износилось. Сущность готова бросить его. Прими, прими это. Всё происходит как должно.
- Я не хочу, чтобы ты умирал! - плакал Дзебу.
- Твои страсти, как сильный ветер, всегда готовы вырываться наружу во всём, чему мы учили тебя. Ты знаешь, что свобода от страха смерти - это ключ, который отпирает цепи человечества. И ты еще расцениваешь мое решение как ужасную, печальную вещь. Ты нарушаешь спокойствие момента своими невежественными оплакиваниями!
На миг грубоватый силач Дзебу оказался в своём детстве, куда вернул его голос Тайтаро.
- Веди себя тихо!
Дзебу поднялся на ноги и встал со склонённой головой, пристыженный, понимая, что упрёк его отца имеет сейчас вес учения зиндзя. За строгим тоном Тайтаро скрывал любовь к своему приёмному сыну. Он хотел, чтобы тот был спокоен, неуязвим, как настоящий зиндзя. Он также хотел, чтобы Дзебу был человечным, а будучи человечным, он должен терпеть.
- Прости, отец, - сказал Дзебу. Тут он услышал посторонний звук рядом с собой и понял, что это Моко, согнувшись вдвоё, заглушает свои рыдания. Дзебу положил утешающую руку на его плечо.
- Сядьте и медитируйте со мной, Дзебу и Моко, - сказал Тайтаро.
Это вызвало у Моко стон, но, нежно понуждаемый рукой Дзебу на своем плече, плотник опустился на землю. Солнце теперь было большое и яркое над серо-синим морем, и сияние его слепило. Дзебу хотел облегчить печаль Моко, и в этом желании его собственная боль утратила несколько свою остроту. Долгое время они сидели в тишине.
Тайтаро сказал почти шёпотом:
- Этот нежный ветер, дующий с моря, унесет меня. Я стану Сущностью. Это будет не больше, чем любое разделение. Я буду возвращаться, когда нужно, и приносить с собой ветер. Я всегда любил мои Священные Острова. Действительно, они - подарок богов миру!
Дзебу казалось, что он забыл о времени и смерти, а солнце, постепенно розовеющее вверху, обжигало его своим летним зноем, в то время как тихий морской ветер высушивал слезы на его щеках. Через некоторое время неподвижность Тайтаро заставила Моко и Дзебу вопросительно повернуться друг к другу.
- Смотри! - сказал Моко, и слёзы хлынули по его щекам, как водопад. Дзебу повернулся, хотя уже знал, что обнаружил Моко. Моко встал и полез к вершине, где сидел Тайтаро. Он всмотрелся в его черты, потом повернул к Дзебу лицо, полное горя.
- Он покинул нас, шике! Он действительно покинул нас!
Как бы делая подарок Тайтаро, Дзебу не страдал больше. Он чувствовал чрезвычайную ясность. Некоторое время в продолжение долгой медитации, когда душа Тайтаро уходила из тела, печаль истощилась в Дзебу, подобно тому как гной выходит из раны. Он должен был сделать это утром, когда его отец был жив.
- Мы устроим ему погребальный костер и развеем его пепел над морем, - сказал он. - И со временем пустую урну с этого места отвезем в какой-нибудь монастырь зиндзя.
Дзебу направился к вершине утеса, глядя на мертвое лицо своего отца. Оно походило на лицо фарфорового монаха. Глаза Тайтаро были закрыты, голова свешивалась на грудь, руки были сложены на коленях. Дзебу с любовью дотронулся до отцовского плеча, и тело Тайтаро начало падать вперёд. Моко и Дзебу подняли тело, лёгкое, как у куклы, и понесли его назад, в недолгий путь к краю утеса.
Они оба погрузились в молчание на лесистом склоне, направляясь в сторону от дороги Токайдо. Моко, как всегда, тащил с собой свой короб с плотницкими инструментами, его Орудиями Пути. Даже несмотря на то, что он носил теперь самурайский меч, он никогда не ходил без инструментов своего настоящего труда. Дзебу и Моко взяли пилы и начали спиливать маленькие деревца. К полудню они сделали помост высотой в половину человеческого роста из перекрещенных древесных стволов и бамбуковых шестов, промежутки между ними скрепили сучья. Они положили тело Тайтаро на помост и построили над ним толстый навес из жердей и веток, остроконечный, как крыша гробницы.
В час Обезьяны, когда солнце перешло в западную часть небосвода, они были готовы. Моко с помощью кремня и трута зажёг ветку и передал её Дзебу. Дзебу обошёл вокруг погребального костра и в пяти местах поднёс огонь к сучьям ложа. Скоро пламя, почти невидимое в ослепительном солнечном свете, завилось вокруг древесины и собралось в пики над ней. Стояло сухое лето, и костёр горел со страшным свистом, испуская густой белый дым. Ветер изменился в течение дня и теперь дул от суши к морю. Дым протягивался длинным белым пером над волнами. Дзебу и Моко стояли позади мерцающего огня.
- Дым напоминает мне его бороду, - сказал Моко печально. Он был тих теперь, опустошённый на время слезами по старому мудрецу.
Дзебу медленно читал вслух молитву, которую онучил давным-давно, «Молитву на смерть зиндзя»:
- Смерть - не враг жизни. Жизнь - это гора, смерть - это долина. Как снежинка, что опустилась на вершину горы, переносится, наконец, в реку, так и ты присоединяешься, наконец, к Вечной Сущности. Я поздравляю тебя, брат, с жизнью, хорошо прожитой. Ты видел все стрелы летящими, ты видел все мечи опущенными. Ты не будешь помнить ничего, и ты, наконец, будешь в покое. Но помня Сущность, мы помним тебя. Сущность никогда не забывается.
Некоторое время Дзебу осознавал, что это молитва, подобная другим молитвам зиндзя о смерти, не адресованная к кому-то конкретно, потом почувствовал, что все прекратили существование, кроме одного, читающего молитву.
- Почтение Амиде Будде! - провозгласил Моко, будто обе молитвы были частью некоего ритуала.
Когда кончился день, огонь догорел до обугленной скалы. Моко, снова плача, использовал свои Орудия Пути для исполнения заключительной обязанности разрушения черепа и оставшихся частей туловища. Потом они скрепленными ветками вымели пепел с края утеса. Ветер подхватил его и унес вниз, в море.
Дзебу стоял и смотрел на океан, как смотрел Тайтаро только сегодня утром, одновременно чувствуя спиной тепло заходящего солнца и холод ветра, дующего с запада. Длинная тень покрывала воды внизу. Ветер напомнил ему о битве в проливе Симоносеки. Юкио и Тайтаро, оба бесконечно дорогие для него, ушли. Они растворились в ветре, огне, земле и воде, из которых состоят все предметы. Еще невозможно было не думать о том, что их души как-то ещё существуют, что Юкио и Тайтаро могут ещё охранять и любить Священные Острова и могут, как сказал Тайтаро, вернуться при необходимости.
Он смотрел на океан и думал: «Мы появляемся, бежим своей дорогой и исчезаем опять, подобно волнам в океане Как мы печалимся, желая бежать вечно! Некоторые люди самостоятельно вызывают состояние духа, допускающее смерть, а другие уходят прежде, чем у них появится время сделать это. Молодые самураи стараются изучить прием сравнения себя с цветками вишни. Жизнь цветка длится только один день, но она полна. Ацуи, я думаю, должен был знать эту мудрость. Но Юкио, молодой, как и он, жил полно. Он совершил великие подвиги и хотел умереть, когда время окончательно пришло. Мой отец Тайтаро… Если когда-нибудь я видел жизнь, законченную в полноте дней, то это его жизнь. Люди, подобные Юкио и Тайтаро, не цветки, они золотые плоды, падающие от зрелости. Если неверно, что все разлуки печальны, я должен сказать, что смерть моего отца - счастливый случай, как, я знаю, он того хотел. Учите самураев, сказал он. Я могу учить их, что лучший и вернейший из путей для самураев - их личный путь. Мы не будем выигрывать войны, мы будем только достигать способности проникновения и освобождаться. Я могу помочь им понять это».
Он услышал тяжёлый топот, продвигавшийся сквозь лес внизу. Дзебу посмотрел и увидел движение и сверкание металла среди пик. Воины. Встревоженный Моко подошел и встал рядом с ним. Через некоторое время три самурая низкого звания, пешие солдаты, вооруженные копьями, неожиданно появились из леса. Их шаг стал почтительным, когда они увидели, что имеют дело с монахом и человеком, который казался хорошо вооруженным самураем, что удержало их от очень воинственных намерений.
- Что здесь происходит, шике? - спросил один из них. - Мы видели твой огонь ещё издалека. Он был слишком велик для обыкновенного костра.
- Мой отец, настоятель Тайтаро из Ордена зиндзя, умер здесь этим утром, - сказал Дзебу. - Мы совершали похоронный обряд над ним.
Самурай нахмурился:
- Такие вещи не делают путь длиннее, шике. Ты вовсе не своего мёртвого хоронишь в пустыне. Ты хотел возвестить о смерти собственного авторитета. - Он обернулся к своим товарищам. - Мы лучше отведём его к начальнику!
Моко произнес величественно:
- Высочайший авторитет для всех требует нашего безотлагательного присутствия в Камакуре. Вы пожалеете, если задержите нас. - Не будучи самураем от рождения и никогда не вынимавший меча, который висел у него на поясе, он думал, что усмирит этих троих.
- Начальник Миура разберется, господин, - сказал самурай, заставляя себя быть вежливым, - пожалуйста, пойдемте с нами.
Бросив последний взгляд на место, где умер Тайтаро, Дзебу взвалил на плечи свой дорожный короб и начал спускаться по склону. Моко указал на свой короб одному из воинов.
- Я хотел совершить это путешествие без слуг, но мне не стоит носить багаж, когда один из низших чинов может это сделать для меня. Так как вы вынуждаете меня сойти с моей дороги, то вы можете нести мой короб.
Самурай отреагировал угрожающим взглядом, но после приказа своего начальника нехотя взвалил короб Моко себе на спину.
Маленький отряд из пеших солдат и кавалерии выстроился в шеренгу на дороге у подножья холма. Моко и Дзебу последовали за их роскошно одетым начальником, чернобородым человеком, который сидел на коричнево-белом коне. Поверх своих доспехов он носил светло-голубой плащ, скрепленный белым диском, значком семьи Миура.
- Вы те двое, которых я был послан привести, - сказал начальник Миура Цумиоши, когда они назвались. Он говорил с акцентом западного воина. - Для чего вы начали зажигать огонь на холмах? Конечно, вы знаете, что опасно делать в сухую погоду подобные вещи.
Дзебу объяснил про похоронный костёр и извинился, что не последовал надлежащим распоряжениям.
- Мы, монахи, не всегда осведомлены о новых правилах. Мир минует нас.
- Я бы поверил в это, если бы ты был не зиндзя, - ответил Цумиоши, его зубы сверкнули белым из бороды. - Но в любом случае, шике, прими мои соболезнования. Я знаю, что такое потерять отца.
- Если наша задержка не означает ничего, кроме уважения воина, то мы должны продолжать свой путь, - сказал Дзебу. - Нас ожидают в Камакуре.
- В самом деле, - сказал Цумиоши. - И я буду содействовать вам в продвижении. Хорошо, что мы имеем в запасе достаточное количество верховых лошадей. Мы поедем при свете факелов. Я доставлю вас тотчас в резиденцию Амы-сёгун.
Глава 11
Из подголовной книги Шимы Танико:
«Ама-сёгун. Мне и приятно, и отвратительно это прозвище. Одно подразумевает значение - Верховный главнокомандующий самураев, несмотря на то, что я женщина. Хотя какая женщина когда-либо достигала столь многого? Были императрицы, которые правили самостоятельно, но они наследовали титул и правили так плохо, что не допускалось, чтобы женщина когда-либо заняла трон вновь. Так говорят историки. Конечно, все историки - мужчины.
Насколько хорошо правим я и моя семья, вскоре будет испытано. И люди, и самураи достаточно сильны, и боги, конечно, на нашей стороне. Падём ли мы, оказавшиеся сейчас во главе страны, способные успешно руководить ею, во время этого вторжения? В это трудно поверить, но есть моменты, когда мне не хватает ловкости Хидейори в государственных делах.
Наши лазутчики в Китае и Корее докладывают, что южная столица Сун, Линьнань, сдалась монголам без боя, и ребёнок, что был Сыном Небес, бил челом Кублаю и был угнан в плен. Я рада, что Линьнань сдался. Было бы страшно представить, даже на расстоянии, как этот великолепный город был бы уничтожен вместе с миллионами жителей.
Но некоторые китайцы боролись. Военную партию возглавил молодой брат захваченного императора, и они всё ещё занимают береговые провинции. Они имеют огромный военно-морской флот. В то время как они держатся, мы будем готовиться к нашему собственному тяжёлому испытанию. Морская война между монголами и Китаем уничтожит много кораблей Кублая, используемых пока против нас.
Но монахиня-сегун? Я далека от того, чтобы быть монахиней. Мне кажется, что теперь я больше, чем когда-либо, трепещу от предчувствия снова увидеть Дзебу. Он должен прийти. Я послала за ним Моко в Жемчужный монастырь и послала Цумиоши с войсками и лошадьми вслед за Моко. Дзебу может быть здесь в любой момент Здесь. Наконец, после всех этих лет, через все преграды между нами, он придет. Моя любовь к нему восстает, словно феникс, и парит высоко в небесах.
Кто-то стучит в дверь моей комнаты. Возможно, Дзебу уже в замке. Я чувствую весь пыл, какой могу чувствовать, но не уступлю никому другому своих свадебных ночей».
Пятый месяц, двадцать пятый день,
Год Крысы.
Поздно вечером она ждала их в своей личной комнате для аудиенций, в Сиреневом Зале. Она удивилась бы, если бы кто-то сказал Дзебу это название, и если бы это случилось, то не значило ли бы это что-нибудь для него? Как требовал этикет, она сидела на циновках позади ширмы. Была жаркая ночь. Она велела открыть ставни на восточной стороне комнаты, впустив проблески луны, плавающие среди сосновых деревьев, как бы зацепившись за них. Члены Совета в красных и зелёных кимоно сидели двумя рядами, протянувшимися по всей длине комнаты, под украшавшими стены сиреневыми кустами, которые давали залу его название. Хотя никто не мог видеть её, за исключением одной «женщины-в-ожидании», которая передавала её сигналы слугам, она была нарядно одета в белый шёлковый открытый жакет с вышитым красным гребнем Шима, оттеняющим зелень на её шее, рукавах и окантовке платья. В волосах была всё та же бабочка - удачное украшение, пропутешествовавшее с ней в Китай и обратно. Ей нужна была удача сегодня вечером, она знала, чувствуя пустоту в животе. Танико показала своей «женщине-в-ожидании», что она готова.
Миура появился первым, его шлем лежал на руке. Потом вошел Моко в своем богатом одеянии. Её глаза метнулись к высокой фигуре позади них. Первое впечатление от него поразило её, подобно удару, и она задохнулась. Он выглядел великолепно в своем длинном балахоне. Кожа на его руках и лице казалась тёмно-коричневой, в противовес серому хлопку. Он опустился на колени рядом с другими, и все трое прижали свои лбы к полированному деревянному полу. Дзебу сел сзади, опустив глаза, сложив руки на коленях и ожидая. Одно преимущество было у ширмы, думала Танико, - что она может жадно упиваться, глядя, о чём никому не следует знать. Сердце билось неистово в её груди, как заключенный, стремящийся вырваться. Он был так же близко, как и в первое время в течение более десяти лет. Иным, чем чужой, краткий взгляд на него на гробнице Хачимана, был её первый взгляд на него все это время. Стало больше морщин вокруг его глаз, чей серый цвет она не могла видеть, потому что он скрыл его, неотрывно уставившись в пол. Его белые волосы были разделены посередине и ниспадали на плечи, делая его похожим на льва. Концы его усов спускались вниз, к белой бороде. Каждый посмотревший на него мог увидеть свирепого с виду монаха средних лет, но для неё это был молодой мужчина, которого она встретила в день своей первой прогулки по Токайдо.
Она заговорила наконец, сначала поблагодарив Миуру и Моко за то, что они быстро доставили Дзебу в Камакуру. Взгляд Моко метнулся от Дзебу к ширме, за которой она сидела.
Наконец настало время говорить Дзебу. Простая мысль произнести его имя вслух испугала её. Она надеялась, что не будет дрожи в её голосе.
- Моя самая глубокая признательность вам, учитель Дзебу, за вашу готовность покинуть мир своего монастыря. Вы должны найти эту военную столицу шумным, противоречивым местом после тишины монастырской жизни.
Теперь он на некоторое время поднял глаза, и снова она почувствовала будто удар дубиной. Он смотрел прямо сквозь ее ширму, как будто смотрел ей в глаза, хотя она знала, что это невозможно. Она чувствовала, что почти теряет сознание, как это было у гробницы Хачимана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Тайтаро обернулся и тихо посмотрел на него сверху.
- Очнись, очнись! Разве ты ребенок пяти лет от роду, чтобы так поступать? Или монах-зиндзя?
- Ты великий человек! Я уходил из мира во имя любви, - рыдал Дзебу. - Не покидай меня, прошу тебя! Ты дал мне выбор между жизнью и смертью несколько дней назад, и я выбрал жизнь. Ты хочешь посмеяться над моим выбором?
- Что ты сказал насчет любви - глупо, сын мой. Мир полон людей, которых ты любишь. Одно ты сказал верно. Я действительно высмеял твой выбор, если отказался сделать такой же выбор для себя самого. Жизнь и смерть - одно и то же для зиндзя.
Решить - и всё. Это моё старое тело износилось. Сущность готова бросить его. Прими, прими это. Всё происходит как должно.
- Я не хочу, чтобы ты умирал! - плакал Дзебу.
- Твои страсти, как сильный ветер, всегда готовы вырываться наружу во всём, чему мы учили тебя. Ты знаешь, что свобода от страха смерти - это ключ, который отпирает цепи человечества. И ты еще расцениваешь мое решение как ужасную, печальную вещь. Ты нарушаешь спокойствие момента своими невежественными оплакиваниями!
На миг грубоватый силач Дзебу оказался в своём детстве, куда вернул его голос Тайтаро.
- Веди себя тихо!
Дзебу поднялся на ноги и встал со склонённой головой, пристыженный, понимая, что упрёк его отца имеет сейчас вес учения зиндзя. За строгим тоном Тайтаро скрывал любовь к своему приёмному сыну. Он хотел, чтобы тот был спокоен, неуязвим, как настоящий зиндзя. Он также хотел, чтобы Дзебу был человечным, а будучи человечным, он должен терпеть.
- Прости, отец, - сказал Дзебу. Тут он услышал посторонний звук рядом с собой и понял, что это Моко, согнувшись вдвоё, заглушает свои рыдания. Дзебу положил утешающую руку на его плечо.
- Сядьте и медитируйте со мной, Дзебу и Моко, - сказал Тайтаро.
Это вызвало у Моко стон, но, нежно понуждаемый рукой Дзебу на своем плече, плотник опустился на землю. Солнце теперь было большое и яркое над серо-синим морем, и сияние его слепило. Дзебу хотел облегчить печаль Моко, и в этом желании его собственная боль утратила несколько свою остроту. Долгое время они сидели в тишине.
Тайтаро сказал почти шёпотом:
- Этот нежный ветер, дующий с моря, унесет меня. Я стану Сущностью. Это будет не больше, чем любое разделение. Я буду возвращаться, когда нужно, и приносить с собой ветер. Я всегда любил мои Священные Острова. Действительно, они - подарок богов миру!
Дзебу казалось, что он забыл о времени и смерти, а солнце, постепенно розовеющее вверху, обжигало его своим летним зноем, в то время как тихий морской ветер высушивал слезы на его щеках. Через некоторое время неподвижность Тайтаро заставила Моко и Дзебу вопросительно повернуться друг к другу.
- Смотри! - сказал Моко, и слёзы хлынули по его щекам, как водопад. Дзебу повернулся, хотя уже знал, что обнаружил Моко. Моко встал и полез к вершине, где сидел Тайтаро. Он всмотрелся в его черты, потом повернул к Дзебу лицо, полное горя.
- Он покинул нас, шике! Он действительно покинул нас!
Как бы делая подарок Тайтаро, Дзебу не страдал больше. Он чувствовал чрезвычайную ясность. Некоторое время в продолжение долгой медитации, когда душа Тайтаро уходила из тела, печаль истощилась в Дзебу, подобно тому как гной выходит из раны. Он должен был сделать это утром, когда его отец был жив.
- Мы устроим ему погребальный костер и развеем его пепел над морем, - сказал он. - И со временем пустую урну с этого места отвезем в какой-нибудь монастырь зиндзя.
Дзебу направился к вершине утеса, глядя на мертвое лицо своего отца. Оно походило на лицо фарфорового монаха. Глаза Тайтаро были закрыты, голова свешивалась на грудь, руки были сложены на коленях. Дзебу с любовью дотронулся до отцовского плеча, и тело Тайтаро начало падать вперёд. Моко и Дзебу подняли тело, лёгкое, как у куклы, и понесли его назад, в недолгий путь к краю утеса.
Они оба погрузились в молчание на лесистом склоне, направляясь в сторону от дороги Токайдо. Моко, как всегда, тащил с собой свой короб с плотницкими инструментами, его Орудиями Пути. Даже несмотря на то, что он носил теперь самурайский меч, он никогда не ходил без инструментов своего настоящего труда. Дзебу и Моко взяли пилы и начали спиливать маленькие деревца. К полудню они сделали помост высотой в половину человеческого роста из перекрещенных древесных стволов и бамбуковых шестов, промежутки между ними скрепили сучья. Они положили тело Тайтаро на помост и построили над ним толстый навес из жердей и веток, остроконечный, как крыша гробницы.
В час Обезьяны, когда солнце перешло в западную часть небосвода, они были готовы. Моко с помощью кремня и трута зажёг ветку и передал её Дзебу. Дзебу обошёл вокруг погребального костра и в пяти местах поднёс огонь к сучьям ложа. Скоро пламя, почти невидимое в ослепительном солнечном свете, завилось вокруг древесины и собралось в пики над ней. Стояло сухое лето, и костёр горел со страшным свистом, испуская густой белый дым. Ветер изменился в течение дня и теперь дул от суши к морю. Дым протягивался длинным белым пером над волнами. Дзебу и Моко стояли позади мерцающего огня.
- Дым напоминает мне его бороду, - сказал Моко печально. Он был тих теперь, опустошённый на время слезами по старому мудрецу.
Дзебу медленно читал вслух молитву, которую онучил давным-давно, «Молитву на смерть зиндзя»:
- Смерть - не враг жизни. Жизнь - это гора, смерть - это долина. Как снежинка, что опустилась на вершину горы, переносится, наконец, в реку, так и ты присоединяешься, наконец, к Вечной Сущности. Я поздравляю тебя, брат, с жизнью, хорошо прожитой. Ты видел все стрелы летящими, ты видел все мечи опущенными. Ты не будешь помнить ничего, и ты, наконец, будешь в покое. Но помня Сущность, мы помним тебя. Сущность никогда не забывается.
Некоторое время Дзебу осознавал, что это молитва, подобная другим молитвам зиндзя о смерти, не адресованная к кому-то конкретно, потом почувствовал, что все прекратили существование, кроме одного, читающего молитву.
- Почтение Амиде Будде! - провозгласил Моко, будто обе молитвы были частью некоего ритуала.
Когда кончился день, огонь догорел до обугленной скалы. Моко, снова плача, использовал свои Орудия Пути для исполнения заключительной обязанности разрушения черепа и оставшихся частей туловища. Потом они скрепленными ветками вымели пепел с края утеса. Ветер подхватил его и унес вниз, в море.
Дзебу стоял и смотрел на океан, как смотрел Тайтаро только сегодня утром, одновременно чувствуя спиной тепло заходящего солнца и холод ветра, дующего с запада. Длинная тень покрывала воды внизу. Ветер напомнил ему о битве в проливе Симоносеки. Юкио и Тайтаро, оба бесконечно дорогие для него, ушли. Они растворились в ветре, огне, земле и воде, из которых состоят все предметы. Еще невозможно было не думать о том, что их души как-то ещё существуют, что Юкио и Тайтаро могут ещё охранять и любить Священные Острова и могут, как сказал Тайтаро, вернуться при необходимости.
Он смотрел на океан и думал: «Мы появляемся, бежим своей дорогой и исчезаем опять, подобно волнам в океане Как мы печалимся, желая бежать вечно! Некоторые люди самостоятельно вызывают состояние духа, допускающее смерть, а другие уходят прежде, чем у них появится время сделать это. Молодые самураи стараются изучить прием сравнения себя с цветками вишни. Жизнь цветка длится только один день, но она полна. Ацуи, я думаю, должен был знать эту мудрость. Но Юкио, молодой, как и он, жил полно. Он совершил великие подвиги и хотел умереть, когда время окончательно пришло. Мой отец Тайтаро… Если когда-нибудь я видел жизнь, законченную в полноте дней, то это его жизнь. Люди, подобные Юкио и Тайтаро, не цветки, они золотые плоды, падающие от зрелости. Если неверно, что все разлуки печальны, я должен сказать, что смерть моего отца - счастливый случай, как, я знаю, он того хотел. Учите самураев, сказал он. Я могу учить их, что лучший и вернейший из путей для самураев - их личный путь. Мы не будем выигрывать войны, мы будем только достигать способности проникновения и освобождаться. Я могу помочь им понять это».
Он услышал тяжёлый топот, продвигавшийся сквозь лес внизу. Дзебу посмотрел и увидел движение и сверкание металла среди пик. Воины. Встревоженный Моко подошел и встал рядом с ним. Через некоторое время три самурая низкого звания, пешие солдаты, вооруженные копьями, неожиданно появились из леса. Их шаг стал почтительным, когда они увидели, что имеют дело с монахом и человеком, который казался хорошо вооруженным самураем, что удержало их от очень воинственных намерений.
- Что здесь происходит, шике? - спросил один из них. - Мы видели твой огонь ещё издалека. Он был слишком велик для обыкновенного костра.
- Мой отец, настоятель Тайтаро из Ордена зиндзя, умер здесь этим утром, - сказал Дзебу. - Мы совершали похоронный обряд над ним.
Самурай нахмурился:
- Такие вещи не делают путь длиннее, шике. Ты вовсе не своего мёртвого хоронишь в пустыне. Ты хотел возвестить о смерти собственного авторитета. - Он обернулся к своим товарищам. - Мы лучше отведём его к начальнику!
Моко произнес величественно:
- Высочайший авторитет для всех требует нашего безотлагательного присутствия в Камакуре. Вы пожалеете, если задержите нас. - Не будучи самураем от рождения и никогда не вынимавший меча, который висел у него на поясе, он думал, что усмирит этих троих.
- Начальник Миура разберется, господин, - сказал самурай, заставляя себя быть вежливым, - пожалуйста, пойдемте с нами.
Бросив последний взгляд на место, где умер Тайтаро, Дзебу взвалил на плечи свой дорожный короб и начал спускаться по склону. Моко указал на свой короб одному из воинов.
- Я хотел совершить это путешествие без слуг, но мне не стоит носить багаж, когда один из низших чинов может это сделать для меня. Так как вы вынуждаете меня сойти с моей дороги, то вы можете нести мой короб.
Самурай отреагировал угрожающим взглядом, но после приказа своего начальника нехотя взвалил короб Моко себе на спину.
Маленький отряд из пеших солдат и кавалерии выстроился в шеренгу на дороге у подножья холма. Моко и Дзебу последовали за их роскошно одетым начальником, чернобородым человеком, который сидел на коричнево-белом коне. Поверх своих доспехов он носил светло-голубой плащ, скрепленный белым диском, значком семьи Миура.
- Вы те двое, которых я был послан привести, - сказал начальник Миура Цумиоши, когда они назвались. Он говорил с акцентом западного воина. - Для чего вы начали зажигать огонь на холмах? Конечно, вы знаете, что опасно делать в сухую погоду подобные вещи.
Дзебу объяснил про похоронный костёр и извинился, что не последовал надлежащим распоряжениям.
- Мы, монахи, не всегда осведомлены о новых правилах. Мир минует нас.
- Я бы поверил в это, если бы ты был не зиндзя, - ответил Цумиоши, его зубы сверкнули белым из бороды. - Но в любом случае, шике, прими мои соболезнования. Я знаю, что такое потерять отца.
- Если наша задержка не означает ничего, кроме уважения воина, то мы должны продолжать свой путь, - сказал Дзебу. - Нас ожидают в Камакуре.
- В самом деле, - сказал Цумиоши. - И я буду содействовать вам в продвижении. Хорошо, что мы имеем в запасе достаточное количество верховых лошадей. Мы поедем при свете факелов. Я доставлю вас тотчас в резиденцию Амы-сёгун.
Глава 11
Из подголовной книги Шимы Танико:
«Ама-сёгун. Мне и приятно, и отвратительно это прозвище. Одно подразумевает значение - Верховный главнокомандующий самураев, несмотря на то, что я женщина. Хотя какая женщина когда-либо достигала столь многого? Были императрицы, которые правили самостоятельно, но они наследовали титул и правили так плохо, что не допускалось, чтобы женщина когда-либо заняла трон вновь. Так говорят историки. Конечно, все историки - мужчины.
Насколько хорошо правим я и моя семья, вскоре будет испытано. И люди, и самураи достаточно сильны, и боги, конечно, на нашей стороне. Падём ли мы, оказавшиеся сейчас во главе страны, способные успешно руководить ею, во время этого вторжения? В это трудно поверить, но есть моменты, когда мне не хватает ловкости Хидейори в государственных делах.
Наши лазутчики в Китае и Корее докладывают, что южная столица Сун, Линьнань, сдалась монголам без боя, и ребёнок, что был Сыном Небес, бил челом Кублаю и был угнан в плен. Я рада, что Линьнань сдался. Было бы страшно представить, даже на расстоянии, как этот великолепный город был бы уничтожен вместе с миллионами жителей.
Но некоторые китайцы боролись. Военную партию возглавил молодой брат захваченного императора, и они всё ещё занимают береговые провинции. Они имеют огромный военно-морской флот. В то время как они держатся, мы будем готовиться к нашему собственному тяжёлому испытанию. Морская война между монголами и Китаем уничтожит много кораблей Кублая, используемых пока против нас.
Но монахиня-сегун? Я далека от того, чтобы быть монахиней. Мне кажется, что теперь я больше, чем когда-либо, трепещу от предчувствия снова увидеть Дзебу. Он должен прийти. Я послала за ним Моко в Жемчужный монастырь и послала Цумиоши с войсками и лошадьми вслед за Моко. Дзебу может быть здесь в любой момент Здесь. Наконец, после всех этих лет, через все преграды между нами, он придет. Моя любовь к нему восстает, словно феникс, и парит высоко в небесах.
Кто-то стучит в дверь моей комнаты. Возможно, Дзебу уже в замке. Я чувствую весь пыл, какой могу чувствовать, но не уступлю никому другому своих свадебных ночей».
Пятый месяц, двадцать пятый день,
Год Крысы.
Поздно вечером она ждала их в своей личной комнате для аудиенций, в Сиреневом Зале. Она удивилась бы, если бы кто-то сказал Дзебу это название, и если бы это случилось, то не значило ли бы это что-нибудь для него? Как требовал этикет, она сидела на циновках позади ширмы. Была жаркая ночь. Она велела открыть ставни на восточной стороне комнаты, впустив проблески луны, плавающие среди сосновых деревьев, как бы зацепившись за них. Члены Совета в красных и зелёных кимоно сидели двумя рядами, протянувшимися по всей длине комнаты, под украшавшими стены сиреневыми кустами, которые давали залу его название. Хотя никто не мог видеть её, за исключением одной «женщины-в-ожидании», которая передавала её сигналы слугам, она была нарядно одета в белый шёлковый открытый жакет с вышитым красным гребнем Шима, оттеняющим зелень на её шее, рукавах и окантовке платья. В волосах была всё та же бабочка - удачное украшение, пропутешествовавшее с ней в Китай и обратно. Ей нужна была удача сегодня вечером, она знала, чувствуя пустоту в животе. Танико показала своей «женщине-в-ожидании», что она готова.
Миура появился первым, его шлем лежал на руке. Потом вошел Моко в своем богатом одеянии. Её глаза метнулись к высокой фигуре позади них. Первое впечатление от него поразило её, подобно удару, и она задохнулась. Он выглядел великолепно в своем длинном балахоне. Кожа на его руках и лице казалась тёмно-коричневой, в противовес серому хлопку. Он опустился на колени рядом с другими, и все трое прижали свои лбы к полированному деревянному полу. Дзебу сел сзади, опустив глаза, сложив руки на коленях и ожидая. Одно преимущество было у ширмы, думала Танико, - что она может жадно упиваться, глядя, о чём никому не следует знать. Сердце билось неистово в её груди, как заключенный, стремящийся вырваться. Он был так же близко, как и в первое время в течение более десяти лет. Иным, чем чужой, краткий взгляд на него на гробнице Хачимана, был её первый взгляд на него все это время. Стало больше морщин вокруг его глаз, чей серый цвет она не могла видеть, потому что он скрыл его, неотрывно уставившись в пол. Его белые волосы были разделены посередине и ниспадали на плечи, делая его похожим на льва. Концы его усов спускались вниз, к белой бороде. Каждый посмотревший на него мог увидеть свирепого с виду монаха средних лет, но для неё это был молодой мужчина, которого она встретила в день своей первой прогулки по Токайдо.
Она заговорила наконец, сначала поблагодарив Миуру и Моко за то, что они быстро доставили Дзебу в Камакуру. Взгляд Моко метнулся от Дзебу к ширме, за которой она сидела.
Наконец настало время говорить Дзебу. Простая мысль произнести его имя вслух испугала её. Она надеялась, что не будет дрожи в её голосе.
- Моя самая глубокая признательность вам, учитель Дзебу, за вашу готовность покинуть мир своего монастыря. Вы должны найти эту военную столицу шумным, противоречивым местом после тишины монастырской жизни.
Теперь он на некоторое время поднял глаза, и снова она почувствовала будто удар дубиной. Он смотрел прямо сквозь ее ширму, как будто смотрел ей в глаза, хотя она знала, что это невозможно. Она чувствовала, что почти теряет сознание, как это было у гробницы Хачимана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57