Причем немедленно, поскольку если Номер 10 на всю главу наложит запрет, то об этих лестных словах никто никогда не узнает.
На мой вопрос, уверен ли он в этом, Хамфри утвердительно кивнул.
– Да, абсолютно уверен в том, что именно таким будет объяснение пресс-атташе, когда дело о его несправедливом увольнении будет рассматриваться судом по трудовым спорам. Не сомневаюсь, он будет настаивать на том, что добросовестно выполнял, как ему показалось, достаточно прозрачно выраженные пожелания своего министра.
Но ведь это какая-то нелепость! Мы нашли утечку, нашли виновника, но ни судить его, ни даже уволить, увы, не можем…
Впрочем, Хамфри с готовностью предложил альтернативное решение.
– Господин премьер-министр, если вам так уж надо кого-нибудь уволить, то единственным кандидатом для этого, боюсь, является министр энергетики. Он один отвечает за все в своем министерстве.
– Министра энергетики? – чуть не плача, простонал я. – Мы уже потеряли одного члена Кабинета. Не далее как в прошлом месяце. Нельзя же увольнять их так часто!
Секретарь Кабинета и не думал возражать.
– Да, конечно же, нельзя, – охотно согласился он. – Потерю одного министра еще можно объяснить неудачным стечением обстоятельств, но двоих подряд? Это уже может выглядеть, как халатность. Более того, поскольку сам министр энергетики эту утечку не организовывал и категорически отрицает, что просил кого-либо это делать, он вполне может подать на нас в суд за несправедливое увольнение. Со всеми вытекающими последствиями…
Как же теперь спасать свою шею? Особенно сейчас, когда пресса все настойчивее требует публичной огласки результатов расследования по этой чертовой утечке. Хамфри предложил выпустить соответствующее пресс-коммюнике, проект которого уже подготовил наш пресс-секретарь, но, боюсь, толку от этого будет мало. Обычные избитые и, как правило, ничего не значащие фразы типа: «нарушения коммуникационных связей… неадекватное восприятие… старались следовать презумпции доверия… будет решаться на основе внутренних процедур…».
– Жалкая попытка обеления, – с вздохом отметил я. – Причем далеко не самая удачная.
– Скорее, осерения, – поправил меня Бернард.
Секретарь Кабинета с нами не согласился.
– Нет, это ни обеление, ни осерение. Это равное распределение вины.
Только этого мне еще не хватало! Чтобы все выглядело так, будто я на самом деле пытался запретить восьмую главу? (На самом деле, именно так оно и было. – Ред.) Ни за что на свете!
Хамфри задумчиво почесал подбородок. Затем осторожно, как бы нерешительно предложил:
– А может… может, имеет смысл «запустить» нашу историю, но… но окутать ее туманом?
Я сразу же понял, что он имеет в виду.
– Вы имеете в виду…
Он кивнул.
Кабинет погрузился в глубокое молчание. Значимое молчание. Всем было ясно – иного выхода просто нет. Затем, как и ожидалось, Хамфри перешел к деталям.
– Я давно собирался сказать вам, господин премьер-министр… К нам поступила весьма тревожная информация из МИДа. О фактах шпионажа со стороны советского посольства и торговой делегации.
– Не может быть! – с неподдельным ужасом воскликнул я.
– И тем не менее, боюсь, дело обстоит именно так. Имеются конкретные свидетельства против целого ряда дипломатических работников.
– Сколько? – нетерпеливо спросил я.
– Семьдесят шесть, господин премьер-министр.
Лично меня это почему-то не удивило.
– Знаете, Хамфри, по-моему, настало время для более твердых действий. Ведь речь идет о безопасности королевства.
– Совершенно верно.
Итак, решено.
– Выдворите их! – приказал я. – И не старайтесь делать из этого секрета. Сегодня же информируйте об этом прессу. Одновременно с нашим официальным сообщением о результатах расследования утечки …
– Да, господин премьер-министр, – послушно ответил секретарь Кабинета. И, чуть подумав, совершенно иным тоном добавил: – Хорошая мысль.
Мы работаем как самая настоящая команда, теперь это очевидно!
12
Дипломатический инцидент
3 сентября
Сегодняшний день, годовщина начала Второй мировой войны, Вторая мировая война началась 1 сентября – (прим. пер.)
стал датой, когда произошло несколько необычайных, но вполне уместных событий, и случилось немало настоящих неожиданностей, вместе с тем оказался днем, который однажды станет почитаться великим днем, днем, когда над всей Британией начало всходить солнце новой эры!
(Время от времени Хэкером овладевали приступы необъяснимого пристрастия к, так сказать, витиеватой прозе. Как правило, бессмысленной. В лучшем случае – несущественной. Но неизбежно отражающей поистине черчиллианское стремление занять значимое и существенное место в исторических трудах, в коем ему последовавшие поколения, увы, отказали. – Ред.)
Главной темой нашего обычного утреннего заседания с Хамфри и Бернардом, кстати, первого после моего краткого летнего отпуска, была неоправданно долгая задержка с тоннелем под Ла-Маншем. Проект строительства тоннеля под проливом Ла-Манш, соединяющего Дувр с Кале (1980-е гг.).
Меня, само собой разумеется, прежде всего волновала проблема торжественной церемонии, посвященной официальному началу работ, но по каким-то, пока еще не совсем ясным для меня, причинам МИД в очередной раз использует тактику оттяжек и проволочек.
Хотя секретарь Кабинета не видел особых оснований для спешки. Равно как и мой главный личный секретарь (они говорят, что еще не подписаны отдельные разделы соответствующего соглашения).
Типичная мидовская летаргия. Я недовольно нахмурился.
– Сколько же можно тянуть? Давно пора начать!
Сама церемония обещает быть поистине грандиозной – открытие новых больших ворот и закладка первого камня в основание, которую совершит достопочтенный Джеймс Хэкер, премьер-министр Великобритании… Затем я произнесу речь об историческом звене, соединяющем две великие суверенные державы. Пресса будет просто захлебываться от восторга. И тот факт, что наш МИД еще не все согласовал с французами, не является достаточной причиной для того, чтобы откладывать столь важный проект в тот самый момент, когда мой рейтинг в публичных опросах далеко не на подъеме!
Поэтому я сообщил секретарю Кабинета свое решение: мне необходимо как можно быстрее провести встречу на высшем уровне с французским президентом и разобраться во всем самому.
Хамфри, казалось, был потрясен.
– Мне даже в голову не могло прийти, что вы рассматриваете такой радикальный подход, – сказал он, не побоявшись даже прибегнуть к одному из самых уничижительных эпитетов своего лексикона.
– Что ж, зато теперь может…
Ему тут же захотелось подорвать мою уверенность в собственных силах.
– Господин премьер-министр, вы на самом деле уверены, что сможете сами, без требуемой профессиональной помощи, заключить это соглашение с французами?
А почему бы и нет? Что тут такого сложного?
– Да, уверен… Кстати, у нас остается много нерешенных вопросов. Я имею в виду, принципиальных вопросов.
– Да, хватает, – пожав плечами, ответил он. – И немалая часть из них непосредственно связана с проблемами суверенитета. Например: где, по-вашему, должна пролегать граница?
Граница? Как где? Там где положено, конечно. Между Британией и Францией. (Эта запись в дневнике Хэкера вполне наглядно демонстрирует некоторые его способности. Равно как и напоминает известную максиму: если бы Господу было угодно, чтобы политики могли думать, он дал бы им мозги. – Ред.) Тем не менее, суть проблемы мне была не совсем ясна.
– А что с ней не так? Где бы она сейчас ни пролегала…
– Вы имеете в виду ту самую «трехмильную зону»? – поинтересовался Хамфри. – То есть кому будет принадлежать середина туннеля?
Я действительно имел в виду ту самую «трехмильную зону», но никак не середину туннеля. Мне это и в голову не приходило!
(Естественно. Тогда в голову Хэкера приходили только возможные отзывы прессы о его персональном участии в торжественной церемонии открытия. – Ред.)
– Видите ли, господин премьер-министр, – терпеливо объяснил мне секретарь Кабинета. – В соответствии с британским подходом, каждой из сторон должна принадлежать половина, но если следовать вашей логике, то тогда, как утверждает наш МИД, большая часть туннеля отходит под административную юрисдикцию… очевидно, ООН? Или, может, ЕЭС?
Да, слава богу, хоть в этом МИД оказался прав – разделить туннель посредине было бы полностью справедливым.
– Но, господин премьер-министр, французы отнюдь не считают это таким уж справедливым. По их мнению, англо-французская граница должна быть установлена у Дувра, – снова объяснил мне Хамфри. А затем с непонятной улыбочкой добавил: – Вы, полагаю, не возражали бы против того, чтобы уступить французам пятьдесят процентов?
Руководствуясь интересами справедливости, я сказал Хамфри, что против пятидесяти процентов у меня не может быть возражений.
Секретарь Кабинета с довольным видом потер ладони.
– Да, но потребовав для начала сто процентов, французы, как всегда, будут яростно торговаться и в конечном итоге согласятся не менее, чем на семьдесят пять процентов.
Коварный подход. К тому же объясняющий и непонятную улыбочку, и на редкость довольный вид секретаря Кабинета. Глупец, он думает, что ему удалось меня подловить. Да ведь никто не застрахован от ошибок! (Ненамеренно честное признание. – Ред.)
– Конечно же, – с трудом сдерживаясь, ответил я ему, – туннель надо разделить посередине. Тем самым половина туннеля остается под нашей юрисдикцией, а половина отходит французам. Это же абсолютно логично, разве нет?
– А под чьей юрисдикцией будут поезда?
Честно говоря, я об этом не думал. А Хамфри, который явно заранее подготовился к этому, буквально забросал меня на редкость раздражающими, незначительными, иногда просто мелочными придирками.
– Господин премьер-министр, если какое-либо преступление совершается во французском поезде, который находится уже в британском секторе, то, как по-вашему, в чьей юрисдикции это деяние будет находиться – в британской или во французской?
– В британской, конечно, – не раздумывая, ответил я. Он молча смотрел на меня. С самодовольной ухмылочкой, искривившей его тонкие губы. – Нет-нет, во французской, конечно, – вовремя поправился я. – Нет, по-моему, все-таки в британской…
А Хамфри по-прежнему тянул резину, продолжая и продолжая задавать свои провокационные вопросы.
– Скажите, если внутри французского сектора из британского поезда выбрасывается какое-либо тело, то под чьей юрисдикцией это следует рассматривать?
– Французской? – попробовал я угадать. Никакого ответа. Тогда я попытался зайти с другой стороны. – Нет, британской… нет-нет… м-м-м…
– Ну, а если британский грузовик загружается на французский поезд в британском секторе, – безжалостно продолжал он, – то чьей считать юрисдикцию в таком случае?
К этому времени я уже окончательно запутался. (Как и раньше. – Ред.). Равно как и Бернард. Потому что, не скрывая интереса, он спросил:
– А нельзя ли разделить уголовную юрисдикцию на две ветви? Скажем, внутреннюю и внешнюю…
Хамфри его просто проигнорировал.
– Как вы думаете, господин премьер-министр, стоит ли нам установить посредине туннеля пограничный пост или нет?
– Да, стоит, – автоматически ответил я. Он, не мигая, смотрел на меня, и мной снова овладела неуверенность. – Нет, наверное, не стоит…
– А может, имеет смысл установить таможенные и иммиграционные посты на одном из концов туннеля?
Постепенно до меня начало доходить, насколько сложным и запутанным все это оказывалось на самом деле.
– Нет, – нерешительно ответил я, но затем, подумав, все-таки сказал: – Да.
– Или лучше на обоих?
Поскольку возможности и варианты решения казались бесконечными, я счел за лучшее согласиться.
– Да.
Сэр Хамфри открыто намекнул на мою нерешительность. Так оно и есть.
– Но ведь все эти вопросы, как я уже отмечал, должны решаться юристами в ходе соответствующих переговоров.
– Совершенно верно, господин премьер-министр, – подтвердил он. – Но мне показалось, вы сказали, что хотели бы решать все эти вопросы сами. Или я что-то не так понял?
– Да, не так, – раздраженно сказал я. – У меня нет ни малейшего желания копаться в безнадежно запутанных юридических хитросплетениях международного права. Мое дело – это базовые политические вопросы.
– Вот как, – произнес секретарь Кабинета, изобразив на лице нарочитое удивление. – Значит, суверенитет уже не является вопросом политическим? Надо же, как интересно.
Неужели ему нравится так зло шутить? Он ведь прекрасно знает, что я имел в виду!
(Иначе чем чересчур оптимистичным назвать это утверждение Хэкера было просто нельзя. Сэр Хамфри вряд ли даже догадывался, что премьер-министр имел в виду. Даже мы, после столь долгих лет внимательнейшего изучения его более чем откровенных дневников, до сих пор точно не знаем, что он тогда имел в виду. – Ред.)
Более того, он и не думал заканчивать свой неуместно дерзкий перекрестный допрос.
– Полагаю, господин премьер-министр, вы согласны с тем, что данный туннель должен строиться с использованием самых современных технологий?
– Естественно!
– Прекрасно. Значит, тем самым вы фактически согласились с тем, что девяносто процентов всех контрактов будут отданы французским компаниям. Кстати, вы хотите, чтобы надписи делались сначала на французском, и только потом на английском?
– Нет! – твердо заявил я.
– А французы хотят.
– Нет, мы не согласны.
– Тогда мы не сможем провести торжественную церемонию до тех пор, пока не согласимся.
Чуть подумав, я предложил компромисс:
– А почему бы нам не делать надписи на английском первыми на нашем конце, а на французском – на их?
– А как насчет поездов?
Меня все это начинало просто бесить.
– Ради бога, Хамфри, ну какое это может иметь значение?
Он равнодушно пожал плечами.
– Для французов может… Далее. Как быть с меню? На английском или на французском?
– А что, разве их нельзя просто менять местами посередине?
Секретарь Кабинета печально покачал головой.
– Увы, французы будут непоколебимы. Именно поэтому название британского авиалайнера «конкорд» пишется на французский манер – с буквой «е» на конце Concorde – (прим. пер.)
. Конечно, если вы захотите уступить французам по всем этим пунктам, соглашение с ними могло бы быть подписано немедленно… Или, – он пожал плечами, – вы можете позволить МИДу сделать все, на что они способны.
Все, на что они способны? Похоже, секретарь Кабинета и сам не очень-то верил в их способность достойно представить нашу сторону в этом соглашении.
Хамфри тут же полностью подтвердил мои опасения.
– Боюсь, они тоже мало что смогут сделать, но все-таки у них, надеюсь, это выйдет лучше, чем вышло бы у вас, господин премьер-министр.
В общем-то он прав. И тем не менее, в этом не было никакого здравого смысла.
– Послушайте, Хамфри, – спросил я, – неужели в отношениях с французами нам никогда не удается настоять на своем?
– Нет, удается. Иногда.
– И когда такое было в последний раз?
– В 1815 году. В битве при Ватерлоо, господин премьер-министр.
Пока я, напрягая свою энциклопедическую память и исторические познания, пытался вспомнить, так ли это на самом деле, сэр Хамфри придумал для меня очередной каверзный вопрос.
– А что если террористы «угонят» поезд? И будут угрожать, что взорвут его вместе с туннелем…
Чудовищное предположение! Впрочем, почему предположение?
– Господи, – воскликнул я, – так не лучше ли передать французам юрисдикцию над всем этим проектом. Целиком и полностью! Тогда им самим придется ломать голову.
Сэр Хамфри довольно усмехнулся и покровительственно произнес:
– Вот видите, господин премьер-министр? Если бы переговоры вели вы сами, то уступили бы французам по всем пунктам. Без исключения! К тому же, французы, я в этом практически не сомневаюсь, тайно готовят какой-нибудь коварный план, о котором пока нам ничего не известно. Полагаю, вы догадывались об этом, господин премьер-министр?
И хотя его неприкрытый сарказм был недопустим, мне пришлось признать, что эти переговоры с французами не для меня. С любой другой нацией – да. С ними – никогда! И кроме того… (Господи, почему же мне не пришло это в голову раньше?). Кроме того, мое неучастие будет мне более выгодным.
– Хамфри, если эти переговоры связаны с унизительными уступками, мне бы хотелось, чтобы их вел наш министр иностранных дел.
– А вот это мудро, очень мудро, господин премьер-министр, – одобрительно пробормотал секретарь Кабинета, и, не теряя времени, перешел к другому неприятному делу, которое вызывало у меня сильнейшее раздражение все последнее время. – Не могли бы мы теперь обсудить уже всем порядком надоевший вопрос о мемуарах вашего предшественника?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
На мой вопрос, уверен ли он в этом, Хамфри утвердительно кивнул.
– Да, абсолютно уверен в том, что именно таким будет объяснение пресс-атташе, когда дело о его несправедливом увольнении будет рассматриваться судом по трудовым спорам. Не сомневаюсь, он будет настаивать на том, что добросовестно выполнял, как ему показалось, достаточно прозрачно выраженные пожелания своего министра.
Но ведь это какая-то нелепость! Мы нашли утечку, нашли виновника, но ни судить его, ни даже уволить, увы, не можем…
Впрочем, Хамфри с готовностью предложил альтернативное решение.
– Господин премьер-министр, если вам так уж надо кого-нибудь уволить, то единственным кандидатом для этого, боюсь, является министр энергетики. Он один отвечает за все в своем министерстве.
– Министра энергетики? – чуть не плача, простонал я. – Мы уже потеряли одного члена Кабинета. Не далее как в прошлом месяце. Нельзя же увольнять их так часто!
Секретарь Кабинета и не думал возражать.
– Да, конечно же, нельзя, – охотно согласился он. – Потерю одного министра еще можно объяснить неудачным стечением обстоятельств, но двоих подряд? Это уже может выглядеть, как халатность. Более того, поскольку сам министр энергетики эту утечку не организовывал и категорически отрицает, что просил кого-либо это делать, он вполне может подать на нас в суд за несправедливое увольнение. Со всеми вытекающими последствиями…
Как же теперь спасать свою шею? Особенно сейчас, когда пресса все настойчивее требует публичной огласки результатов расследования по этой чертовой утечке. Хамфри предложил выпустить соответствующее пресс-коммюнике, проект которого уже подготовил наш пресс-секретарь, но, боюсь, толку от этого будет мало. Обычные избитые и, как правило, ничего не значащие фразы типа: «нарушения коммуникационных связей… неадекватное восприятие… старались следовать презумпции доверия… будет решаться на основе внутренних процедур…».
– Жалкая попытка обеления, – с вздохом отметил я. – Причем далеко не самая удачная.
– Скорее, осерения, – поправил меня Бернард.
Секретарь Кабинета с нами не согласился.
– Нет, это ни обеление, ни осерение. Это равное распределение вины.
Только этого мне еще не хватало! Чтобы все выглядело так, будто я на самом деле пытался запретить восьмую главу? (На самом деле, именно так оно и было. – Ред.) Ни за что на свете!
Хамфри задумчиво почесал подбородок. Затем осторожно, как бы нерешительно предложил:
– А может… может, имеет смысл «запустить» нашу историю, но… но окутать ее туманом?
Я сразу же понял, что он имеет в виду.
– Вы имеете в виду…
Он кивнул.
Кабинет погрузился в глубокое молчание. Значимое молчание. Всем было ясно – иного выхода просто нет. Затем, как и ожидалось, Хамфри перешел к деталям.
– Я давно собирался сказать вам, господин премьер-министр… К нам поступила весьма тревожная информация из МИДа. О фактах шпионажа со стороны советского посольства и торговой делегации.
– Не может быть! – с неподдельным ужасом воскликнул я.
– И тем не менее, боюсь, дело обстоит именно так. Имеются конкретные свидетельства против целого ряда дипломатических работников.
– Сколько? – нетерпеливо спросил я.
– Семьдесят шесть, господин премьер-министр.
Лично меня это почему-то не удивило.
– Знаете, Хамфри, по-моему, настало время для более твердых действий. Ведь речь идет о безопасности королевства.
– Совершенно верно.
Итак, решено.
– Выдворите их! – приказал я. – И не старайтесь делать из этого секрета. Сегодня же информируйте об этом прессу. Одновременно с нашим официальным сообщением о результатах расследования утечки …
– Да, господин премьер-министр, – послушно ответил секретарь Кабинета. И, чуть подумав, совершенно иным тоном добавил: – Хорошая мысль.
Мы работаем как самая настоящая команда, теперь это очевидно!
12
Дипломатический инцидент
3 сентября
Сегодняшний день, годовщина начала Второй мировой войны, Вторая мировая война началась 1 сентября – (прим. пер.)
стал датой, когда произошло несколько необычайных, но вполне уместных событий, и случилось немало настоящих неожиданностей, вместе с тем оказался днем, который однажды станет почитаться великим днем, днем, когда над всей Британией начало всходить солнце новой эры!
(Время от времени Хэкером овладевали приступы необъяснимого пристрастия к, так сказать, витиеватой прозе. Как правило, бессмысленной. В лучшем случае – несущественной. Но неизбежно отражающей поистине черчиллианское стремление занять значимое и существенное место в исторических трудах, в коем ему последовавшие поколения, увы, отказали. – Ред.)
Главной темой нашего обычного утреннего заседания с Хамфри и Бернардом, кстати, первого после моего краткого летнего отпуска, была неоправданно долгая задержка с тоннелем под Ла-Маншем. Проект строительства тоннеля под проливом Ла-Манш, соединяющего Дувр с Кале (1980-е гг.).
Меня, само собой разумеется, прежде всего волновала проблема торжественной церемонии, посвященной официальному началу работ, но по каким-то, пока еще не совсем ясным для меня, причинам МИД в очередной раз использует тактику оттяжек и проволочек.
Хотя секретарь Кабинета не видел особых оснований для спешки. Равно как и мой главный личный секретарь (они говорят, что еще не подписаны отдельные разделы соответствующего соглашения).
Типичная мидовская летаргия. Я недовольно нахмурился.
– Сколько же можно тянуть? Давно пора начать!
Сама церемония обещает быть поистине грандиозной – открытие новых больших ворот и закладка первого камня в основание, которую совершит достопочтенный Джеймс Хэкер, премьер-министр Великобритании… Затем я произнесу речь об историческом звене, соединяющем две великие суверенные державы. Пресса будет просто захлебываться от восторга. И тот факт, что наш МИД еще не все согласовал с французами, не является достаточной причиной для того, чтобы откладывать столь важный проект в тот самый момент, когда мой рейтинг в публичных опросах далеко не на подъеме!
Поэтому я сообщил секретарю Кабинета свое решение: мне необходимо как можно быстрее провести встречу на высшем уровне с французским президентом и разобраться во всем самому.
Хамфри, казалось, был потрясен.
– Мне даже в голову не могло прийти, что вы рассматриваете такой радикальный подход, – сказал он, не побоявшись даже прибегнуть к одному из самых уничижительных эпитетов своего лексикона.
– Что ж, зато теперь может…
Ему тут же захотелось подорвать мою уверенность в собственных силах.
– Господин премьер-министр, вы на самом деле уверены, что сможете сами, без требуемой профессиональной помощи, заключить это соглашение с французами?
А почему бы и нет? Что тут такого сложного?
– Да, уверен… Кстати, у нас остается много нерешенных вопросов. Я имею в виду, принципиальных вопросов.
– Да, хватает, – пожав плечами, ответил он. – И немалая часть из них непосредственно связана с проблемами суверенитета. Например: где, по-вашему, должна пролегать граница?
Граница? Как где? Там где положено, конечно. Между Британией и Францией. (Эта запись в дневнике Хэкера вполне наглядно демонстрирует некоторые его способности. Равно как и напоминает известную максиму: если бы Господу было угодно, чтобы политики могли думать, он дал бы им мозги. – Ред.) Тем не менее, суть проблемы мне была не совсем ясна.
– А что с ней не так? Где бы она сейчас ни пролегала…
– Вы имеете в виду ту самую «трехмильную зону»? – поинтересовался Хамфри. – То есть кому будет принадлежать середина туннеля?
Я действительно имел в виду ту самую «трехмильную зону», но никак не середину туннеля. Мне это и в голову не приходило!
(Естественно. Тогда в голову Хэкера приходили только возможные отзывы прессы о его персональном участии в торжественной церемонии открытия. – Ред.)
– Видите ли, господин премьер-министр, – терпеливо объяснил мне секретарь Кабинета. – В соответствии с британским подходом, каждой из сторон должна принадлежать половина, но если следовать вашей логике, то тогда, как утверждает наш МИД, большая часть туннеля отходит под административную юрисдикцию… очевидно, ООН? Или, может, ЕЭС?
Да, слава богу, хоть в этом МИД оказался прав – разделить туннель посредине было бы полностью справедливым.
– Но, господин премьер-министр, французы отнюдь не считают это таким уж справедливым. По их мнению, англо-французская граница должна быть установлена у Дувра, – снова объяснил мне Хамфри. А затем с непонятной улыбочкой добавил: – Вы, полагаю, не возражали бы против того, чтобы уступить французам пятьдесят процентов?
Руководствуясь интересами справедливости, я сказал Хамфри, что против пятидесяти процентов у меня не может быть возражений.
Секретарь Кабинета с довольным видом потер ладони.
– Да, но потребовав для начала сто процентов, французы, как всегда, будут яростно торговаться и в конечном итоге согласятся не менее, чем на семьдесят пять процентов.
Коварный подход. К тому же объясняющий и непонятную улыбочку, и на редкость довольный вид секретаря Кабинета. Глупец, он думает, что ему удалось меня подловить. Да ведь никто не застрахован от ошибок! (Ненамеренно честное признание. – Ред.)
– Конечно же, – с трудом сдерживаясь, ответил я ему, – туннель надо разделить посередине. Тем самым половина туннеля остается под нашей юрисдикцией, а половина отходит французам. Это же абсолютно логично, разве нет?
– А под чьей юрисдикцией будут поезда?
Честно говоря, я об этом не думал. А Хамфри, который явно заранее подготовился к этому, буквально забросал меня на редкость раздражающими, незначительными, иногда просто мелочными придирками.
– Господин премьер-министр, если какое-либо преступление совершается во французском поезде, который находится уже в британском секторе, то, как по-вашему, в чьей юрисдикции это деяние будет находиться – в британской или во французской?
– В британской, конечно, – не раздумывая, ответил я. Он молча смотрел на меня. С самодовольной ухмылочкой, искривившей его тонкие губы. – Нет-нет, во французской, конечно, – вовремя поправился я. – Нет, по-моему, все-таки в британской…
А Хамфри по-прежнему тянул резину, продолжая и продолжая задавать свои провокационные вопросы.
– Скажите, если внутри французского сектора из британского поезда выбрасывается какое-либо тело, то под чьей юрисдикцией это следует рассматривать?
– Французской? – попробовал я угадать. Никакого ответа. Тогда я попытался зайти с другой стороны. – Нет, британской… нет-нет… м-м-м…
– Ну, а если британский грузовик загружается на французский поезд в британском секторе, – безжалостно продолжал он, – то чьей считать юрисдикцию в таком случае?
К этому времени я уже окончательно запутался. (Как и раньше. – Ред.). Равно как и Бернард. Потому что, не скрывая интереса, он спросил:
– А нельзя ли разделить уголовную юрисдикцию на две ветви? Скажем, внутреннюю и внешнюю…
Хамфри его просто проигнорировал.
– Как вы думаете, господин премьер-министр, стоит ли нам установить посредине туннеля пограничный пост или нет?
– Да, стоит, – автоматически ответил я. Он, не мигая, смотрел на меня, и мной снова овладела неуверенность. – Нет, наверное, не стоит…
– А может, имеет смысл установить таможенные и иммиграционные посты на одном из концов туннеля?
Постепенно до меня начало доходить, насколько сложным и запутанным все это оказывалось на самом деле.
– Нет, – нерешительно ответил я, но затем, подумав, все-таки сказал: – Да.
– Или лучше на обоих?
Поскольку возможности и варианты решения казались бесконечными, я счел за лучшее согласиться.
– Да.
Сэр Хамфри открыто намекнул на мою нерешительность. Так оно и есть.
– Но ведь все эти вопросы, как я уже отмечал, должны решаться юристами в ходе соответствующих переговоров.
– Совершенно верно, господин премьер-министр, – подтвердил он. – Но мне показалось, вы сказали, что хотели бы решать все эти вопросы сами. Или я что-то не так понял?
– Да, не так, – раздраженно сказал я. – У меня нет ни малейшего желания копаться в безнадежно запутанных юридических хитросплетениях международного права. Мое дело – это базовые политические вопросы.
– Вот как, – произнес секретарь Кабинета, изобразив на лице нарочитое удивление. – Значит, суверенитет уже не является вопросом политическим? Надо же, как интересно.
Неужели ему нравится так зло шутить? Он ведь прекрасно знает, что я имел в виду!
(Иначе чем чересчур оптимистичным назвать это утверждение Хэкера было просто нельзя. Сэр Хамфри вряд ли даже догадывался, что премьер-министр имел в виду. Даже мы, после столь долгих лет внимательнейшего изучения его более чем откровенных дневников, до сих пор точно не знаем, что он тогда имел в виду. – Ред.)
Более того, он и не думал заканчивать свой неуместно дерзкий перекрестный допрос.
– Полагаю, господин премьер-министр, вы согласны с тем, что данный туннель должен строиться с использованием самых современных технологий?
– Естественно!
– Прекрасно. Значит, тем самым вы фактически согласились с тем, что девяносто процентов всех контрактов будут отданы французским компаниям. Кстати, вы хотите, чтобы надписи делались сначала на французском, и только потом на английском?
– Нет! – твердо заявил я.
– А французы хотят.
– Нет, мы не согласны.
– Тогда мы не сможем провести торжественную церемонию до тех пор, пока не согласимся.
Чуть подумав, я предложил компромисс:
– А почему бы нам не делать надписи на английском первыми на нашем конце, а на французском – на их?
– А как насчет поездов?
Меня все это начинало просто бесить.
– Ради бога, Хамфри, ну какое это может иметь значение?
Он равнодушно пожал плечами.
– Для французов может… Далее. Как быть с меню? На английском или на французском?
– А что, разве их нельзя просто менять местами посередине?
Секретарь Кабинета печально покачал головой.
– Увы, французы будут непоколебимы. Именно поэтому название британского авиалайнера «конкорд» пишется на французский манер – с буквой «е» на конце Concorde – (прим. пер.)
. Конечно, если вы захотите уступить французам по всем этим пунктам, соглашение с ними могло бы быть подписано немедленно… Или, – он пожал плечами, – вы можете позволить МИДу сделать все, на что они способны.
Все, на что они способны? Похоже, секретарь Кабинета и сам не очень-то верил в их способность достойно представить нашу сторону в этом соглашении.
Хамфри тут же полностью подтвердил мои опасения.
– Боюсь, они тоже мало что смогут сделать, но все-таки у них, надеюсь, это выйдет лучше, чем вышло бы у вас, господин премьер-министр.
В общем-то он прав. И тем не менее, в этом не было никакого здравого смысла.
– Послушайте, Хамфри, – спросил я, – неужели в отношениях с французами нам никогда не удается настоять на своем?
– Нет, удается. Иногда.
– И когда такое было в последний раз?
– В 1815 году. В битве при Ватерлоо, господин премьер-министр.
Пока я, напрягая свою энциклопедическую память и исторические познания, пытался вспомнить, так ли это на самом деле, сэр Хамфри придумал для меня очередной каверзный вопрос.
– А что если террористы «угонят» поезд? И будут угрожать, что взорвут его вместе с туннелем…
Чудовищное предположение! Впрочем, почему предположение?
– Господи, – воскликнул я, – так не лучше ли передать французам юрисдикцию над всем этим проектом. Целиком и полностью! Тогда им самим придется ломать голову.
Сэр Хамфри довольно усмехнулся и покровительственно произнес:
– Вот видите, господин премьер-министр? Если бы переговоры вели вы сами, то уступили бы французам по всем пунктам. Без исключения! К тому же, французы, я в этом практически не сомневаюсь, тайно готовят какой-нибудь коварный план, о котором пока нам ничего не известно. Полагаю, вы догадывались об этом, господин премьер-министр?
И хотя его неприкрытый сарказм был недопустим, мне пришлось признать, что эти переговоры с французами не для меня. С любой другой нацией – да. С ними – никогда! И кроме того… (Господи, почему же мне не пришло это в голову раньше?). Кроме того, мое неучастие будет мне более выгодным.
– Хамфри, если эти переговоры связаны с унизительными уступками, мне бы хотелось, чтобы их вел наш министр иностранных дел.
– А вот это мудро, очень мудро, господин премьер-министр, – одобрительно пробормотал секретарь Кабинета, и, не теряя времени, перешел к другому неприятному делу, которое вызывало у меня сильнейшее раздражение все последнее время. – Не могли бы мы теперь обсудить уже всем порядком надоевший вопрос о мемуарах вашего предшественника?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79