- Вот вам крона за ваши хлопоты.
Глава XIV
- Так подайте мне штаны, вон они на том стуле, - сказал отец Сузанне. - Некогда ждать, пока вы оденетесь, сэр, - вскричала Сузанна, - лицо у ребенка все почернело, как мой… - Как ваше что? - спросил отец, который, подобно всем ораторам, был жадным искателем сравнений. - Помилосердствуйте, сэр, - сказала Сузанна, - ребенок лежит в судорогах. - А где же мистер Йорик? - Никогда его нет там, где ему надо быть, - отвечала Сузанна, - но младший священник, в упорной комнате с ребенком на руках, ждет меня - - и госпожа моя велела мне бежать со всех ног и спросить, не прикажете ли назвать его по крестному отцу, капитану Шенди.
«Кабы знать наверно, - сказал отец про себя, почесывая бровь, - что ребенок помрет, можно было бы доставить это удовольствие брату Тоби - да и жалко было бы тогда бросать зря такое великолепное имя, как Трисмегист. - Ну, а если он выздоровеет?»
- Нет, нет, - сказал отец Сузанне; - погодите, я встану. - - Некогда ждать, - вскричала Сузанна, - ребенок весь черный, как мой башмак. - Трисмегист, - сказал отец. - Но постой - у тебя дырявая голова, Сузанна, - прибавил отец; - сможешь ли ты донести Трисмегиста через весь коридор, не рассыпав его? - Донесу ли я? - обидчиво воскликнула Сузанна, захлопывая дверь. - Голову даю на отсечение, что не донесет, - сказал отец, соскакивая в темноте с кровати и ощупью отыскивая свои штаны.
Сузанна во всю мочь бежала по коридору.
Отец старался как можно скорее найти свои штаны.
У Сузанны было преимущество в этом состязании, и она удержала его. - Узнала: Трис - и что-то еще, - проговорила она. - - Ни одно христианское имя на свете, - сказал священник, - не начинается с Трис - кроме Тристрама. - Тогда Тристрам-гист, - сказала Сузанна.
- Без всякого гиста, дуреха! - ведь это мое имя, - оборвал ее священник, погружая руку в таз: - Тристрам! - сказал он, - и т. д. и т. д. и т. д. - Так был я назван Тристрамом - и Тристрамом пребуду до последнего дня моей жизни.
Отец последовал за Сузанной со шлафроком на руке, в одних штанах, застегнутых в спешке на единственную пуговицу, да и та в спешке только наполовину вошла в петлю.
- Она не забыла имени? - крикнул отец, приотворив дверь. - Нет, нет, - понимающим тоном отвечал священник. - И ребенку лучше, - крикнула Сузанна. - А как себя чувствует твоя госпожа? - Хорошо, - отвечала Сузанна, - лучше и ожидать нельзя. - Тьфу! - воскликнул отец, и в то же время пуговица на его штанах выскользнула из петли. - Таким образом, было ли его восклицание направлено против Сузанны или против пуговицы - было ли его тьфу! восклицанием презрения или восклицанием стыдливости - остается неясным; так это и останется, пока я не найду времени написать следующие три любимые мои главы, а именно: главу о горничных, главу о тьфу! и главу о пуговичных петлях.
А сейчас я могу сказать в пояснение читателю только то, что, воскликнув тьфу! отец поспешно повернулся - и, поддерживая одной рукой штаны, а на другой неся шлафрок, вернулся по коридору в постель, немного медленнее, чем следовал за Сузанной.
Глава XV
Эх, кабы я умел написать главу о сне!
Лучшего случая ведь не придумаешь, чем тот, что сейчас подвернулся, когда все занавески в доме задернуты - свечи потушены - и глаза всякого живого существа в нем закрыты, кроме единственного глаза - сиделки моей матери, потому что другой ее глаз закрыт вот уже двадцать лет.
Какая прекрасная тема!
И все-таки, хоть она и прекрасная, я взялся бы скорее и с большим успехом написать десяток глав о пуговичных петлях, нежели одну-единственную главу о сне.
Пуговичные петли! - - есть что-то бодрящее в одной лишь мысли о них - и поверьте мне, когда я среди них окажусь…
- - Вы, господа с окладистыми бородами, - - - напускайте на себя сколько угодно важности - - уж я потешусь моими петлями - я их всех приберу к рукам - это нетронутая тема - я не наткнусь здесь ни на чью мудрость и ни на чьи красивые фразы.
А что касается сна - - то, еще не приступив к нему, я знаю, что ничего у меня не выйдет, - я не мастер на красивые фразы, во-первых, - а во-вторых, хоть убей, не могу придать важный вид такой негодной теме, поведав миру - сон-де прибежище несчастных - освобождение томящихся в тюрьмах - пуховая подушка отчаявшихся, выбившихся из сил и убитых горем; не мог бы я также начать с лживого утверждения, будто из всех приятных отправлений нашего естества, которыми создателю, по великой его благости, угодно было вознаградить нас за страдания, коими нас карает его правосудие и его произволение, - сон есть главнейшее (я знаю удовольствия в десять раз его превосходящие); или какое для человека счастье в том, что когда он ложится на спину после тревог и волнений трудового дня, душа его так в нем располагается, что, куда бы она ни взглянула, везде над ней простерто спокойное и ясное небо - никакие желания - никакие страхи - никакие сомнения не помрачают воздух - и нет такой неприятности ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем, которую воображение не могло бы без труда обойти в этом сладостном убежище.
- «Бог да благословит, - сказал Санчо Панса, - человека, который первый придумал вещь, называемую сном, - - она вас закутывает как плащом с головы до ног». В этих словах для меня заключено больше и они говорят моему сердцу и чувствам красноречивее, нежели все диссертации на эту тему, выжатые из голов ученых, взятые вместе.
Отсюда, впрочем, не следует, чтобы я всецело отвергал суждения о сне Монтеня - в своем роде они превосходны - - - (цитирую на память).
Мы наслаждаемся сном, как и другими удовольствиями, - говорит он, - не смакуя его и не чувствуя, как он протекает, и улетучивается. - Нам бы надо было изучать его и размышлять над ним, чтобы воздать должную благодарность тому, кто нам его дарует. - С этой целью я приказываю беспокоить себя во время сна, чтобы получить от него более полное и глубокое удовольствие. - И все-таки, - говорит он далее, - мало я вижу людей, которые умели бы, когда нужно, так без него обходиться, как я; тело мое способно к продолжительному и сильному напряжению, лишь бы оно не было резким и внезапным, - в последнее время я избегаю всяких резких физических упражнений - ходьба пешком никогда меня не утомляет - но с ранней молодости я не люблю ездить в карете по булыжной мостовой. Я люблю спать на жесткой постели и один, даже без жены. - Последние слова могут возбудить недоверие у читателя - но вспомните: «La Vraisemblance (как говорит Бейль, по поводу Лицетуса) n'est pas toujours du c?t? de la V?rit?». На этом и покончим о сне.
Глава XVI
- Если только жена моя не запротестует, - брат Тоби, Трисмегиста оденут и принесут к нам, пока мы здесь завтракаем.
- Обадия, ступай, скажи Сузанне, чтобы она пришла сюда.
- Только сию минуту, - отвечал Обадия, - она взбежала по лестнице с плачем и рыданием, ломая руки, словно над ней стряслось большое несчастие. -
- Ну и месяц нам предстоит, - сказал отец, отворачиваясь от Обадии и задумчиво глядя некоторое время в лицо дяде Тоби, - чертовский нам предстоит месяц, брат Тоби, - сказал отец, подбоченясь и качая головой: - огонь, вода, женщины, ветер, - братец Тоби! - Видно, какое-то несчастье, - проговорил дядя Тоби. - Подлинное несчастье, - воскликнул отец, - столько враждующих между собой стихий сорвалось с цепи и учиняет свистопляску в каждом уголке нашего дома. - Мало пользы, брат Тоби, семейному спокойствию от нашего с вами самообладания, от того, что мы сидим здесь молча и неподвижно, - - между тем как такая буря бушует над нашей головой.
- В чем дело, Сузанна? - Окрестили дитя Тристрамом - - и с госпожой моей только что была по этому случаю истерика. - - Нет! - я тут не виновата, - оправдывалась Сузайна, - я ему сказала: Тристрам-гист.
- - Пейте чай один, братец Тоби, - сказал отец, снимав с крючка шляпу, - но насколько звуки его голоса, насколько все его движения непохожи были на то, что воображает рядовой читатель!
Ибо он произнес эти слова самым мелодичным тоном - и снял шляпу самым грациозным движением тела и руки, какие когда-либо приводила в гармонию и согласовала между собой глубокая скорбь.
- Ступай на мою лужайку и позови мне капрала Трима, - сказал дядя Тоби Обадии, как только отец покинул комнату.
Глава XVII
Когда несчастье с моим носом так тяжко обрушилось на голову моего отца, - - он в ту же минуту, как уже знает читатель, поднялся наверх и бросился на кровать; на этом основании читатель, если он не обладает глубоким знанием человеческой природы, склонен будет ожидать от моего отца повторения таких же восходящих и нисходящих движений и после несчастия с моим именем; - - нет.
Разный вес, милостивый государь, - и даже разная упаковка двух неприятностей одинакового веса - весьма существенно меняют нашу манеру переносить их и из них выпутываться. - Всего полчаса тому назад я (благодаря горячке и спешке, свойственным бедняку, который пишет ради куска хлеба) бросил в огонь, вместо черновика, беловой лист, только что мной оконченный и тщательно переписанный.
В тот же миг я сорвал с головы парик и швырнул его изо всей силы в потолок - правда, я потом его поймал на лету - но дело таким образом было сделано; не знаю, могло ли что-нибудь другое в природе принести мне сразу такое облегчение. Это она, любезная богиня, во всех таких раздражающих случаях вызывает у нас, при помощи внезапного импульса, то или иное порывистое движение - или же толкает нас в то или другое место, кладет, неизвестно почему, в то или другое положение. - Но заметьте, мадам, мы живем среди загадок и тайн - самые простые вещи, попадающиеся нам по пути, имеют темные стороны, в которые не в состоянии проникнуть самое острое зрение; даже самые ясные и возвышенные умы среди нас теряются и приходят в тупик почти перед каждой трещиной в произведениях природы; таким образом, здесь, как и в тысяче других случаев, события принимают для нас оборот, который мы хотя и не в состоянии осмыслить, - но из которого все же извлекаем пользу, с позволения ваших милостей, - и этого с нас довольно.
И вот, с теперешним своим горем отец ни в коем случае не мог бы броситься в постель - или унести его на верхний этаж, как давешнее, - он чинно вышел с ним прогуляться к рыбному пруду.
Даже если бы отец подпер голову рукой и целый час размышлял, какой ему избрать путь, - разум со всеми его мыслительными способностями и тогда не мог бы указать ему лучший выход: в рыбных прудах, сэр, есть нечто - а что именно, предоставляю открыть строителям систем и очистителям прудов сообща, - во всяком случае, когда вы охвачены первым бурным порывом раздражения, есть нечто столь неизъяснимо успокоительное в размеренной и чинной прогулке к одному из таких прудов, что я часто дивился, почему ни Пифагор, ни Платон, ни Солон, ни Ликург, ни Магомет и вообще никто из ваших прославленных законодателей не оставил на этот счет никаких предписаний.
Глава XVIII
- Ваша милость, - сказал Трим, затворив сначала за собой двери в гостиную, - слышали, я думаю, об этом несчастном случае. - - О да, Трим! - сказал дядя Тоби, - и он меня очень огорчает. - Я тоже сильно огорчен, - отвечал Трим, - но я надеюсь, вы мне поверите, ваша милость, что я в этом совсем не виноват. - Ты - Трим? - воскликнул дядя Тоби, ласково смотря ему в лицо, - нет, это наглупила Сузанна с младшим священником. - - Что же они могли вместе делать, с позволения вашей милости, в саду? - В коридоре, ты хочешь сказать, - возразил дядя Тоби.
Поняв, что он идет по ложному следу, Трим промолчал и только низко поклонился. - Два несчастья, - сказал себе капрал, - это по меньшей мере вдвое больше, чем следует говорить в один раз; - о беде, которую наделала корова, забравшаяся в наши укрепления, можно будет доложить его милости как-нибудь после. - Казуистика и ловкость Трима, прикрытые его низким поклоном, предотвратили всякое подозрение у дяди Тоби и он следующим образом выразил то, что хотел сказать Триму: - Что касается меня, Трим, то хотя я не вижу почти никакой разницы, будет ли мой племянник называться Тристрамом или Трисмегистом, - все-таки, поскольку брат мой принимает случившееся так близко к сердцу, Трим, - я бы охотно дал сто фунтов, только бы этого не случилось. - Сто фунтов, ваша милость! - воскликнул Трим, - а я бы не дал и вишневой косточки. - Не дал бы и я, Трим, если бы это дело касалось меня, - сказал дядя Тоби, - но мой брат, с которым тут спорить невозможно, - утверждает, будто от имен, которые даются при крещении, зависит гораздо больше, чем воображают люди невежественные, - - от самого сотворения мире, - говорит он, - никогда не было совершено ничего великого или геройского человеком, носящим имя Тристрам; он даже утверждает, Трим, что с таким именем нельзя быть ни ученым, ни мудрым, ни храбрым. - Все это выдумки, с позволения вашей милости, - возразил капрал, - когда полк называл меня Тримом, я дрался ничуть не хуже, чем тогда, когда меня называли Джемсом Батлером. - И про себя скажу, - проговорил дядя Тоби, - хоть мне и совестно хвастаться, Трим, - а все-таки, называйся я даже Александром, я бы исполнил под Намюром только свой долг. - Сущая правда, ваша милость! - воскликнул Трим, выступая на три шага вперед, - разве человек думает о своем имени, когда идет в атаку? - Или когда стоит в траншее, Трим? - воскликнул дядя Тоби с решительным видом. - Или когда бросается в брешь? - сказал Трим, продвигаясь между двух стульев. - Или врывается в неприятельские ряды? - воскликнул дядя, вставая с места и выставляя вперед свой костыль, как пику. - Или перед взводом солдат? - воскликнул Трим, держа наизготовку свою палку, как ружье. - Или когда он взбирается на гласис? - воскликнул дядя Тоби, разгорячившись и ставя ногу да табурет. - -
Глава XIX
Отец вернулся с прогулки к рыбному пруду - и отворил дверь в гостиную в самый разгар атаки, как раз в ту минуту, когда дядя Тоби взбирался на гласис. - Трим опустил свое оружие - никогда еще дядя Тоби не бывал застигнут во время такого бешеного галопа на своем коньке! Ах, дядя Тоби не будь всегда готовое красноречие моего отца всецело поглощено более серьезной темой - каким бы ты подвергся издевательствам вместе с несчастным твоим коньком!
Отец повесил шляпу таким же спокойным и ровным движением, как он ее снял; бросив беглый взгляд на беспорядок в комнате, он взял один, из стульев, служивших составной частью бреши капрала, поставил его против дяди Тоби, сел и, как только было убрано со стола и двери в гостиную были затворены, разразился следующей жалобой.
Жалоба моего отца
- Бесполезно долее, - сказал отец, обращаясь столько же к проклятию Эрнудьфа, лежавшему в углу на полке камина, - сколько и к дяде Тоби, который под камином сидел, - бесполезно долее, - сказал отец стонущим, до жути монотонным голосом, - бесполезно долее бороться, как делал я, с этим безотраднейшим из человеческих убеждений, - я теперь ясно вижу, что, за мои ли грехи, брат Тоби, или же за грехи и безрассудства семейства Шенди, небу угодно было пустить в ход против меня самую тяжелую свою артиллерию и что точкой, на которую направлена вся сила ее огня, является благополучие моего сына. - Такая канонада, брат Шенди, разнесла бы в прах вселенную, - сказал дядя Тоби, - если бы ее открыть. - Несчастный Тристрам! дитя гнева! дитя немощности! помехи! ошибки! и неудовольствия! Есть ли какое-нибудь несчастье или бедствие в книге зародышевых зол, способное расшатать твой скелет или спутать волокна твоего тела, которое не свалилось бы тебе на голову еще прежде, чем ты появился на свет? - А сколько бед по дороге туда! - сколько бед потом! - зачатый на склоне дней твоего отца - когда силы его воображения, а также силы телесные шли на убыль - - - когда первичная теплота и первичная влага, элементы, которым надлежало упорядочить твой телесный состав, остывали и высыхали, так что для закладки основ твоего бытия не оставалось ничего, кроме величин отрицательных, - - - плачевно это, брат Тоби, когда так требовались все виды маленькой помощи, которую могли подать забота и внимание с той и другой стороны! Потерпеть такое поражение! Вы знаете, как было дело, брат Тоби, - слишком грустная это история, чтобы ее повторять сейчас - когда немногочисленные жизненные духи, которыми я еще располагал и с которыми должна была быть переправлена память, фантазия и живость ума, - были все рассеяны, приведены в замешательство, расстроены, разогнаны и посланы к черту. -
- Тут, казалось бы, пора положить конец этому преследованию несчастного - и хотя бы в виде опыта испробовать - не может ли поправить дело спокойное и ровное расположение духа вашей невестки в течение девятимесячной беременности вместе с должным вниманием, брат Тоби, к опорожнениям и наполнениям и прочим ее non naturalia. - Но и этого лишен был мой ребенок! Сколько хлопот и неприятностей причинила она себе, а стало быть, и своему плоду, нелепым желанием: рожать непременно в Лондоне! - А мне казалось, что моя невестка с величайшим терпением подчинилась, - возразил дядя Тоби, - - - я не слышал от нее ни одного гневного слова по этому поводу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Глава XIV
- Так подайте мне штаны, вон они на том стуле, - сказал отец Сузанне. - Некогда ждать, пока вы оденетесь, сэр, - вскричала Сузанна, - лицо у ребенка все почернело, как мой… - Как ваше что? - спросил отец, который, подобно всем ораторам, был жадным искателем сравнений. - Помилосердствуйте, сэр, - сказала Сузанна, - ребенок лежит в судорогах. - А где же мистер Йорик? - Никогда его нет там, где ему надо быть, - отвечала Сузанна, - но младший священник, в упорной комнате с ребенком на руках, ждет меня - - и госпожа моя велела мне бежать со всех ног и спросить, не прикажете ли назвать его по крестному отцу, капитану Шенди.
«Кабы знать наверно, - сказал отец про себя, почесывая бровь, - что ребенок помрет, можно было бы доставить это удовольствие брату Тоби - да и жалко было бы тогда бросать зря такое великолепное имя, как Трисмегист. - Ну, а если он выздоровеет?»
- Нет, нет, - сказал отец Сузанне; - погодите, я встану. - - Некогда ждать, - вскричала Сузанна, - ребенок весь черный, как мой башмак. - Трисмегист, - сказал отец. - Но постой - у тебя дырявая голова, Сузанна, - прибавил отец; - сможешь ли ты донести Трисмегиста через весь коридор, не рассыпав его? - Донесу ли я? - обидчиво воскликнула Сузанна, захлопывая дверь. - Голову даю на отсечение, что не донесет, - сказал отец, соскакивая в темноте с кровати и ощупью отыскивая свои штаны.
Сузанна во всю мочь бежала по коридору.
Отец старался как можно скорее найти свои штаны.
У Сузанны было преимущество в этом состязании, и она удержала его. - Узнала: Трис - и что-то еще, - проговорила она. - - Ни одно христианское имя на свете, - сказал священник, - не начинается с Трис - кроме Тристрама. - Тогда Тристрам-гист, - сказала Сузанна.
- Без всякого гиста, дуреха! - ведь это мое имя, - оборвал ее священник, погружая руку в таз: - Тристрам! - сказал он, - и т. д. и т. д. и т. д. - Так был я назван Тристрамом - и Тристрамом пребуду до последнего дня моей жизни.
Отец последовал за Сузанной со шлафроком на руке, в одних штанах, застегнутых в спешке на единственную пуговицу, да и та в спешке только наполовину вошла в петлю.
- Она не забыла имени? - крикнул отец, приотворив дверь. - Нет, нет, - понимающим тоном отвечал священник. - И ребенку лучше, - крикнула Сузанна. - А как себя чувствует твоя госпожа? - Хорошо, - отвечала Сузанна, - лучше и ожидать нельзя. - Тьфу! - воскликнул отец, и в то же время пуговица на его штанах выскользнула из петли. - Таким образом, было ли его восклицание направлено против Сузанны или против пуговицы - было ли его тьфу! восклицанием презрения или восклицанием стыдливости - остается неясным; так это и останется, пока я не найду времени написать следующие три любимые мои главы, а именно: главу о горничных, главу о тьфу! и главу о пуговичных петлях.
А сейчас я могу сказать в пояснение читателю только то, что, воскликнув тьфу! отец поспешно повернулся - и, поддерживая одной рукой штаны, а на другой неся шлафрок, вернулся по коридору в постель, немного медленнее, чем следовал за Сузанной.
Глава XV
Эх, кабы я умел написать главу о сне!
Лучшего случая ведь не придумаешь, чем тот, что сейчас подвернулся, когда все занавески в доме задернуты - свечи потушены - и глаза всякого живого существа в нем закрыты, кроме единственного глаза - сиделки моей матери, потому что другой ее глаз закрыт вот уже двадцать лет.
Какая прекрасная тема!
И все-таки, хоть она и прекрасная, я взялся бы скорее и с большим успехом написать десяток глав о пуговичных петлях, нежели одну-единственную главу о сне.
Пуговичные петли! - - есть что-то бодрящее в одной лишь мысли о них - и поверьте мне, когда я среди них окажусь…
- - Вы, господа с окладистыми бородами, - - - напускайте на себя сколько угодно важности - - уж я потешусь моими петлями - я их всех приберу к рукам - это нетронутая тема - я не наткнусь здесь ни на чью мудрость и ни на чьи красивые фразы.
А что касается сна - - то, еще не приступив к нему, я знаю, что ничего у меня не выйдет, - я не мастер на красивые фразы, во-первых, - а во-вторых, хоть убей, не могу придать важный вид такой негодной теме, поведав миру - сон-де прибежище несчастных - освобождение томящихся в тюрьмах - пуховая подушка отчаявшихся, выбившихся из сил и убитых горем; не мог бы я также начать с лживого утверждения, будто из всех приятных отправлений нашего естества, которыми создателю, по великой его благости, угодно было вознаградить нас за страдания, коими нас карает его правосудие и его произволение, - сон есть главнейшее (я знаю удовольствия в десять раз его превосходящие); или какое для человека счастье в том, что когда он ложится на спину после тревог и волнений трудового дня, душа его так в нем располагается, что, куда бы она ни взглянула, везде над ней простерто спокойное и ясное небо - никакие желания - никакие страхи - никакие сомнения не помрачают воздух - и нет такой неприятности ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем, которую воображение не могло бы без труда обойти в этом сладостном убежище.
- «Бог да благословит, - сказал Санчо Панса, - человека, который первый придумал вещь, называемую сном, - - она вас закутывает как плащом с головы до ног». В этих словах для меня заключено больше и они говорят моему сердцу и чувствам красноречивее, нежели все диссертации на эту тему, выжатые из голов ученых, взятые вместе.
Отсюда, впрочем, не следует, чтобы я всецело отвергал суждения о сне Монтеня - в своем роде они превосходны - - - (цитирую на память).
Мы наслаждаемся сном, как и другими удовольствиями, - говорит он, - не смакуя его и не чувствуя, как он протекает, и улетучивается. - Нам бы надо было изучать его и размышлять над ним, чтобы воздать должную благодарность тому, кто нам его дарует. - С этой целью я приказываю беспокоить себя во время сна, чтобы получить от него более полное и глубокое удовольствие. - И все-таки, - говорит он далее, - мало я вижу людей, которые умели бы, когда нужно, так без него обходиться, как я; тело мое способно к продолжительному и сильному напряжению, лишь бы оно не было резким и внезапным, - в последнее время я избегаю всяких резких физических упражнений - ходьба пешком никогда меня не утомляет - но с ранней молодости я не люблю ездить в карете по булыжной мостовой. Я люблю спать на жесткой постели и один, даже без жены. - Последние слова могут возбудить недоверие у читателя - но вспомните: «La Vraisemblance (как говорит Бейль, по поводу Лицетуса) n'est pas toujours du c?t? de la V?rit?». На этом и покончим о сне.
Глава XVI
- Если только жена моя не запротестует, - брат Тоби, Трисмегиста оденут и принесут к нам, пока мы здесь завтракаем.
- Обадия, ступай, скажи Сузанне, чтобы она пришла сюда.
- Только сию минуту, - отвечал Обадия, - она взбежала по лестнице с плачем и рыданием, ломая руки, словно над ней стряслось большое несчастие. -
- Ну и месяц нам предстоит, - сказал отец, отворачиваясь от Обадии и задумчиво глядя некоторое время в лицо дяде Тоби, - чертовский нам предстоит месяц, брат Тоби, - сказал отец, подбоченясь и качая головой: - огонь, вода, женщины, ветер, - братец Тоби! - Видно, какое-то несчастье, - проговорил дядя Тоби. - Подлинное несчастье, - воскликнул отец, - столько враждующих между собой стихий сорвалось с цепи и учиняет свистопляску в каждом уголке нашего дома. - Мало пользы, брат Тоби, семейному спокойствию от нашего с вами самообладания, от того, что мы сидим здесь молча и неподвижно, - - между тем как такая буря бушует над нашей головой.
- В чем дело, Сузанна? - Окрестили дитя Тристрамом - - и с госпожой моей только что была по этому случаю истерика. - - Нет! - я тут не виновата, - оправдывалась Сузайна, - я ему сказала: Тристрам-гист.
- - Пейте чай один, братец Тоби, - сказал отец, снимав с крючка шляпу, - но насколько звуки его голоса, насколько все его движения непохожи были на то, что воображает рядовой читатель!
Ибо он произнес эти слова самым мелодичным тоном - и снял шляпу самым грациозным движением тела и руки, какие когда-либо приводила в гармонию и согласовала между собой глубокая скорбь.
- Ступай на мою лужайку и позови мне капрала Трима, - сказал дядя Тоби Обадии, как только отец покинул комнату.
Глава XVII
Когда несчастье с моим носом так тяжко обрушилось на голову моего отца, - - он в ту же минуту, как уже знает читатель, поднялся наверх и бросился на кровать; на этом основании читатель, если он не обладает глубоким знанием человеческой природы, склонен будет ожидать от моего отца повторения таких же восходящих и нисходящих движений и после несчастия с моим именем; - - нет.
Разный вес, милостивый государь, - и даже разная упаковка двух неприятностей одинакового веса - весьма существенно меняют нашу манеру переносить их и из них выпутываться. - Всего полчаса тому назад я (благодаря горячке и спешке, свойственным бедняку, который пишет ради куска хлеба) бросил в огонь, вместо черновика, беловой лист, только что мной оконченный и тщательно переписанный.
В тот же миг я сорвал с головы парик и швырнул его изо всей силы в потолок - правда, я потом его поймал на лету - но дело таким образом было сделано; не знаю, могло ли что-нибудь другое в природе принести мне сразу такое облегчение. Это она, любезная богиня, во всех таких раздражающих случаях вызывает у нас, при помощи внезапного импульса, то или иное порывистое движение - или же толкает нас в то или другое место, кладет, неизвестно почему, в то или другое положение. - Но заметьте, мадам, мы живем среди загадок и тайн - самые простые вещи, попадающиеся нам по пути, имеют темные стороны, в которые не в состоянии проникнуть самое острое зрение; даже самые ясные и возвышенные умы среди нас теряются и приходят в тупик почти перед каждой трещиной в произведениях природы; таким образом, здесь, как и в тысяче других случаев, события принимают для нас оборот, который мы хотя и не в состоянии осмыслить, - но из которого все же извлекаем пользу, с позволения ваших милостей, - и этого с нас довольно.
И вот, с теперешним своим горем отец ни в коем случае не мог бы броситься в постель - или унести его на верхний этаж, как давешнее, - он чинно вышел с ним прогуляться к рыбному пруду.
Даже если бы отец подпер голову рукой и целый час размышлял, какой ему избрать путь, - разум со всеми его мыслительными способностями и тогда не мог бы указать ему лучший выход: в рыбных прудах, сэр, есть нечто - а что именно, предоставляю открыть строителям систем и очистителям прудов сообща, - во всяком случае, когда вы охвачены первым бурным порывом раздражения, есть нечто столь неизъяснимо успокоительное в размеренной и чинной прогулке к одному из таких прудов, что я часто дивился, почему ни Пифагор, ни Платон, ни Солон, ни Ликург, ни Магомет и вообще никто из ваших прославленных законодателей не оставил на этот счет никаких предписаний.
Глава XVIII
- Ваша милость, - сказал Трим, затворив сначала за собой двери в гостиную, - слышали, я думаю, об этом несчастном случае. - - О да, Трим! - сказал дядя Тоби, - и он меня очень огорчает. - Я тоже сильно огорчен, - отвечал Трим, - но я надеюсь, вы мне поверите, ваша милость, что я в этом совсем не виноват. - Ты - Трим? - воскликнул дядя Тоби, ласково смотря ему в лицо, - нет, это наглупила Сузанна с младшим священником. - - Что же они могли вместе делать, с позволения вашей милости, в саду? - В коридоре, ты хочешь сказать, - возразил дядя Тоби.
Поняв, что он идет по ложному следу, Трим промолчал и только низко поклонился. - Два несчастья, - сказал себе капрал, - это по меньшей мере вдвое больше, чем следует говорить в один раз; - о беде, которую наделала корова, забравшаяся в наши укрепления, можно будет доложить его милости как-нибудь после. - Казуистика и ловкость Трима, прикрытые его низким поклоном, предотвратили всякое подозрение у дяди Тоби и он следующим образом выразил то, что хотел сказать Триму: - Что касается меня, Трим, то хотя я не вижу почти никакой разницы, будет ли мой племянник называться Тристрамом или Трисмегистом, - все-таки, поскольку брат мой принимает случившееся так близко к сердцу, Трим, - я бы охотно дал сто фунтов, только бы этого не случилось. - Сто фунтов, ваша милость! - воскликнул Трим, - а я бы не дал и вишневой косточки. - Не дал бы и я, Трим, если бы это дело касалось меня, - сказал дядя Тоби, - но мой брат, с которым тут спорить невозможно, - утверждает, будто от имен, которые даются при крещении, зависит гораздо больше, чем воображают люди невежественные, - - от самого сотворения мире, - говорит он, - никогда не было совершено ничего великого или геройского человеком, носящим имя Тристрам; он даже утверждает, Трим, что с таким именем нельзя быть ни ученым, ни мудрым, ни храбрым. - Все это выдумки, с позволения вашей милости, - возразил капрал, - когда полк называл меня Тримом, я дрался ничуть не хуже, чем тогда, когда меня называли Джемсом Батлером. - И про себя скажу, - проговорил дядя Тоби, - хоть мне и совестно хвастаться, Трим, - а все-таки, называйся я даже Александром, я бы исполнил под Намюром только свой долг. - Сущая правда, ваша милость! - воскликнул Трим, выступая на три шага вперед, - разве человек думает о своем имени, когда идет в атаку? - Или когда стоит в траншее, Трим? - воскликнул дядя Тоби с решительным видом. - Или когда бросается в брешь? - сказал Трим, продвигаясь между двух стульев. - Или врывается в неприятельские ряды? - воскликнул дядя, вставая с места и выставляя вперед свой костыль, как пику. - Или перед взводом солдат? - воскликнул Трим, держа наизготовку свою палку, как ружье. - Или когда он взбирается на гласис? - воскликнул дядя Тоби, разгорячившись и ставя ногу да табурет. - -
Глава XIX
Отец вернулся с прогулки к рыбному пруду - и отворил дверь в гостиную в самый разгар атаки, как раз в ту минуту, когда дядя Тоби взбирался на гласис. - Трим опустил свое оружие - никогда еще дядя Тоби не бывал застигнут во время такого бешеного галопа на своем коньке! Ах, дядя Тоби не будь всегда готовое красноречие моего отца всецело поглощено более серьезной темой - каким бы ты подвергся издевательствам вместе с несчастным твоим коньком!
Отец повесил шляпу таким же спокойным и ровным движением, как он ее снял; бросив беглый взгляд на беспорядок в комнате, он взял один, из стульев, служивших составной частью бреши капрала, поставил его против дяди Тоби, сел и, как только было убрано со стола и двери в гостиную были затворены, разразился следующей жалобой.
Жалоба моего отца
- Бесполезно долее, - сказал отец, обращаясь столько же к проклятию Эрнудьфа, лежавшему в углу на полке камина, - сколько и к дяде Тоби, который под камином сидел, - бесполезно долее, - сказал отец стонущим, до жути монотонным голосом, - бесполезно долее бороться, как делал я, с этим безотраднейшим из человеческих убеждений, - я теперь ясно вижу, что, за мои ли грехи, брат Тоби, или же за грехи и безрассудства семейства Шенди, небу угодно было пустить в ход против меня самую тяжелую свою артиллерию и что точкой, на которую направлена вся сила ее огня, является благополучие моего сына. - Такая канонада, брат Шенди, разнесла бы в прах вселенную, - сказал дядя Тоби, - если бы ее открыть. - Несчастный Тристрам! дитя гнева! дитя немощности! помехи! ошибки! и неудовольствия! Есть ли какое-нибудь несчастье или бедствие в книге зародышевых зол, способное расшатать твой скелет или спутать волокна твоего тела, которое не свалилось бы тебе на голову еще прежде, чем ты появился на свет? - А сколько бед по дороге туда! - сколько бед потом! - зачатый на склоне дней твоего отца - когда силы его воображения, а также силы телесные шли на убыль - - - когда первичная теплота и первичная влага, элементы, которым надлежало упорядочить твой телесный состав, остывали и высыхали, так что для закладки основ твоего бытия не оставалось ничего, кроме величин отрицательных, - - - плачевно это, брат Тоби, когда так требовались все виды маленькой помощи, которую могли подать забота и внимание с той и другой стороны! Потерпеть такое поражение! Вы знаете, как было дело, брат Тоби, - слишком грустная это история, чтобы ее повторять сейчас - когда немногочисленные жизненные духи, которыми я еще располагал и с которыми должна была быть переправлена память, фантазия и живость ума, - были все рассеяны, приведены в замешательство, расстроены, разогнаны и посланы к черту. -
- Тут, казалось бы, пора положить конец этому преследованию несчастного - и хотя бы в виде опыта испробовать - не может ли поправить дело спокойное и ровное расположение духа вашей невестки в течение девятимесячной беременности вместе с должным вниманием, брат Тоби, к опорожнениям и наполнениям и прочим ее non naturalia. - Но и этого лишен был мой ребенок! Сколько хлопот и неприятностей причинила она себе, а стало быть, и своему плоду, нелепым желанием: рожать непременно в Лондоне! - А мне казалось, что моя невестка с величайшим терпением подчинилась, - возразил дядя Тоби, - - - я не слышал от нее ни одного гневного слова по этому поводу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62