- В чем же тогда разница? (спросил отец с некоторым раздражением). - В их положении, братец, - отвечал дядя Тоби: - когда равелин стоит перед куртиной, тогда он равелин; когда же равелин стоит перед бастионом, тогда равелин уже не равелин; - тогда он демилюн; - равным образом демилюн есть демилюн, и ничего больше, когда он стоит перед бастионом; - но если бы ему пришлось переменить место и расположиться перед куртиной, - он бы не был больше демилюном: демилюн в этом случае не демилюн; он всего только равелин. - Я думаю, - сказал отец, - что ваша благородная наука обороны имеет свои слабые стороны, - как и все прочие науки.
- Что же касается горнверков (ох-ох! - вздохнул отец), о которых заговорил мой брат, - продолжал дядя Тоби, - то они составляют весьма существенную часть внешних укреплений; - французские инженеры называют их ouvrages a cornes, и мы их обыкновенно сооружаем для прикрытия наиболее слабых, по нашему предположению, пунктов; - они образуются двумя земляными насыпями, или полубастионами, и с виду очень красивы; - если вы ничего не имеете против маленькой прогулки, я берусь вам показать один горнверк, стоящий того, чтобы на него поглядеть. - - Нельзя отрицать, - продолжал дядя Тоби, - что, будучи увенчаны, они гораздо сильнее; по тогда они обходятся очень дорого и занимают слишком много места; таким образом, по моему мнению, они особенно полезны для прикрытия или защиты передней части укрепленного лагеря; иначе двойной теналь… - Клянусь матерью, которая нас родила, - воскликнул отец, не в силах долее сдерживаться, - - вы и святого вывели бы из терпения, братец Тоби; - ведь вы не только, не понимаю каким образом, снова окунулись в излюбленный ваш предмет, но голова ваша так забита этими проклятыми укреплениями, что в настоящую минуту, когда жена моя мучится родами, - и до вас доносятся ее крики, - вы знать ничего не знаете и непременно хотите увести повивальщика. - Акушера, если вам угодно, - поправил отца доктор Слоп. - С удовольствием, - отвечал отец, - мне все равно, как вас называют, - - я только хочу послать к черту всю эту фортификацию со всеми ее изобретателями; - она свела в могилу тысячи людей - - и в конце концов сведет меня. - Я не желаю, братец Тоби, засорять себе мозги сапами, минами, блиндами, турами, палисадами, равелинами, демилюнами и прочей дребеденью, хотя бы мне подарили Намюр со всеми фламандскими городами в придачу.
Дядя Тоби терпеливо сносил обиды; - не по недостатку храбрости, - я уже говорил вам в пятой главе настоящей второй книги, что он был человек храбрый, - а здесь прибавлю, что в критических случаях, когда храбрость требовалась обстоятельствами, я не знаю человека, под чьей защитой я бы сознавал себя в большей безопасности. Это происходило и не от бесчувственности или от тупости его ума; - ибо он воспринимал нанесенное ему отцом оскорбление так же остро, как и самый чувствительный человек; - - но он был кроткого, миролюбивого нрава, - в нем не содержалось ни капли сварливости; - - все в нем дышало такой добротой! У дяди Тоби не нашлось бы жестокости отомстить даже мухе.
- Ступай, - сказал он однажды за столом большущей мухе, жужжавшей у него под носом и ужасно его изводившей в течение всего обеда, - пока наконец ему не удалось, после многих безуспешных попыток, поймать ее на лету; - я тебе не сделаю больно, - сказал дядя Тоби, вставая со стула и переходя через всю комнату с мухой в руке, - я не трону ни одного волоса на голове у тебя: - ступай, - сказал он, поднимая окошко и разжимая руку, чтобы ее выпустить; - ступай с богом, бедняжка, зачем мне тебя обижать? - Свет велик, в: нем найдется довольно места и для тебя и для меня.
Мне было всего десять лет, когда это случилось; - но сам ли поступок дядин больше гармонировал с душевным, моим состоянием в этом склонном к жалости возрасте, так что все существо мое мгновенно замерло в блаженнейшем трепете; - или же на меня подействовало то, как и с каким выражением был он совершен, - и в какой степени и в силу какого тайного волшебства - согретые добротой тон голоса и гармония движений нашли доступ к моему сердцу, - я не знаю; - знаю только, что урок благожелательства ко всем живым существам, преподанный тогда дядей Тоби, так прочно запал мне в душу, что и до сих пор не изгладился из памяти. Нисколько не желая умалять значение всего, что дали мне в этом смысле litterae humaniores, которыми я занимался в университете, или отрицать пользу, принесенную мне дорого стоившим воспитанием как дома, так и в чужих краях, - я все же часто думаю, что половиной моего человеколюбия обязан я этому случайному впечатлению.
Рассказанный случай может заменить родителям и воспитателям целые томы, написанные на эту тему.
Я не мог положить этот мазок на портрет дяди Тоби той же кистью, какой написал остальные его части, - - те части передавали в нем лишь то, что относилось к его коньку , - - между тем как в настоящем случае речь идет о черте его нравственного характера. В отношении терпеливого перенесения обид отец мой, как, должно быть, давно уже заметил читатель, был вовсе не похож на брата; он отличался гораздо более острой и живой чувствительностью, может быть даже несколько раздражительной: правда, она его никогда не доводила до состояния, сколько-нибудь похожего на злобу, - - однако, в случае маленьких трений и неприятностей, которыми так богата жизнь, склонна была проявляться в форме забавного и остроумного брюзжания. - - Тем не менее человек он был открытый и благородный, - - во всякое время готовый внять голосу убеждения; причем во время этих маленьких припадков раздражения против других, в особенности же против дяди Тоби, которого отец искренне любил, - сам он обыкновенно мучился в десять раз больше, нежели причинял мучений своим жертвам (исключение составляла только история с тетей Диной да случаи, когда бывала затронута какая-нибудь его гипотеза).
Характеры двух братьев, при таком их противопоставлении, взаимно освещали друг друга, в особенности же выгодно в настоящем столкновении по поводу Стевина.
Мне нет нужды говорить читателю, если он обзавелся каким-нибудь коньком, - что конек есть самая чувствительная область и что эти незаслуженные удары по коньку дяди Тоби не могли остаться им незамеченными. - Нет, - как выше было сказано, дядя Тоби их чувствовал, и чувствовал очень остро.
Что же он сказал, сэр? - Как поступил? - О, сэр, - он проявил истинное величие! Как только отец перестал оскорблять его конька, - он без малейшего волнения отвернулся от доктора Слопа, к которому обращена была его речь, и посмотрел отцу в глаза с выражением такой доброты на лице, - так кротко, так по-братски, - с такой неизъяснимой нежностью, - что взгляд его проник отцу в самое сердце. Поспешно поднявшись с кресла, он схватил дядю Тоби за обе руки и сказал: - - Братец Тоби, - виноват пред тобой; - извини, пожалуйста, эту горячность, она досталась мне от матери. - Милый мой, милый брат, - отвечал дядя Тоби, тоже вставая при поддержке отца, - ни слова больше об этом; - прощаю вам от всего сердца, даже если бы вы сказали в десять раз больше, брат. - Однако же неблагородно, - возразил отец, - оскорблять человека, - особенно брата; - но оскорблять такого смиренного брата, - такого безобидного, - такого незлобивого, - это низость, клянусь небом, это подлость. - Прощаю вам от всего сердца, брат, - сказал дядя Тоби, - даже если бы вы сказали в пятьдесят раз больше. - - Да и какое мне дело, дорогой мой Тоби, - воскликнул отец, - какое мне дело до ваших развлечений или до ваших удовольствий? Добро б еще, я был в состоянии (а я не в состоянии) умножить их число.
- Брат Шенди, - отвечал дядя Тоби, пристально посмотрев ему в глаза, - вы очень ошибаетесь на этот счет; - ведь вы доставляете мне огромное удовольствие, производя в вашем возрасте детей для семейства Шенди. - - Но этим, сэр, - заметил доктор Слоп, - мистер Шенди доставляет удовольствие также и себе самому. - - - Ни капельки, - сказал отец.
Глава XIII
- Мой брат делает это, - сказал дядя Тоби, - из принципа. - Как хороший семьянин, я полагаю, - сказал доктор Слоп. - Ф! - воскликнул отец, - не стоит об этом говорить.
Глава XIV
В конце последней главы отец и дядя Тоби продолжали стоять, как Брут и Кассий в заключительной части той сцены, где они сводят между собою счеты.
Произнеся три последние слова, - отец сел; - дядя Тоби рабски последовал его примеру, но только перед тем, как опуститься на стул, он позвонил и велел капралу Триму, дожидавшемуся приказаний в прихожей, сходить домой за Стевином: дом дяди Тоби был совсем близко, по другую сторону улицы.
Другой бы прекратил разговор о Стевине; - но дядя Тоби не таил злобы в сердце своем, и потому продолжал говорить на ту же тему, желая показать отцу, что он не сердится.
- Ваше внезапное появление, доктор Слоп, - сказал дядя, возвращаясь к прерванному разговору, - тотчас же привело мне на мысль Стевина. (Отец мой, можете быть уверены, не предлагал больше держать пари о том, кто такой этот Стевин.) - - Дело в том, - продолжал дядя Тоби, - что знаменитая парусная повозка, принадлежавшая принцу Морицу и построенная с таким замечательным искусством, что полдюжины пассажиров могли в ней сделать тридцать немецких миль в какое-то совсем ничтожное число минут, - - была изобретена великим математиком и инженером Стевином.
- Вы могли бы, - сказал доктор Слоп, - поберечь вашего слугу (ведь он, бедняга, у вас хромой) и не посылать за Стевиновым описанием этой повозки, потому что на обратном пути из Лейдена через Гаагу я сделал добрых две мили крюку, своротив в Шевенинг с целью ее осмотреть.
- Это пустяки, - возразил дядя Тоби, - по сравнению с тем, что сделал ученый Пейреския, который прошел пешком пятьсот миль, считая от Парижа до Шевенинга и обратно, только для того, чтобы ее увидеть, - больше ни для чего.
Некоторые люди терпеть не могут, чтобы их обгоняли.
- Ну и дурак он, - возразил доктор Слоп. Однако обратите внимание, что сказал он это вовсе не из презрения к Пейрескии, - а потому, что неутомимое мужество этого ученого, проделавшего пешком такой далекий путь единственно из любви к знанию, сводило к нулю подвиг самого доктора Сдана в этом деле. - Ну и дурак этот Пейреския, - повторил он. - Отчего же? - возразил отец, беря сторону брата, не только с целью поскорее загладить нанесенное ему оскорбление, которое все не выходило у отца из головы, - но отчасти и потому, что разговор начинал его серьезно интересовать. - Отчего же? - сказал он, - отчего надо бранить Пейрескию или кого-нибудь другого за желание полакомиться тем или другим кусочком подлинного знания? Сам я хоть и ничего не понимаю в этой парусной повозке, - продолжал он, - однако у ее изобретателя, наверно, были большие способности к механике; понятно, я не в силах разобраться, какими философскими принципами он руководился, - - - все-таки его машина построена на принципах очень основательных, каковы бы они ни были, иначе она не могла бы обладать теми качествами, о которых говорил мой брат.
- Она ими обладала, если только не была еще более совершенной, - сказал дядя Тоби; - ведь, как изящно выражается Пейреския, говоря о скорости ее движения: Tarn citus erat, quam erat ventus, что означает, если я не позабыл моей латыни: она была быстрая, как ветер.
- А позвольте узнать, доктор Слоп, - проговорил отец, перебив дядю (и извинившись перед ним за свою неучтивость), - на каких принципах основано было движение этой повозки? - - На очень хитрых принципах, можете быть уверены, - отвечал доктор Слоп; - - - и я часто дивился, - продолжал он, обходя вопрос, - почему никто из наших помещиков, живущих на обширных равнинах, вроде нашей (я особенно имею в виду тех, чьи жены еще способны рожать детей), - не попробует какого-нибудь средства передвижения в этом роде; ведь не только оно пришлось бы чрезвычайно кстати в экстренных случаях, которым подвержен прекрасный пол, - лишь бы ветер был попутный, - но сколько также средств сберегло бы применение ветра, который ничего не стоит и которого не надо кормить, вместо лошадей, которые (черт бы их драл) и стоят и жрут ужас сколько.
- Как раз по этой причине, - возразил отец, - то есть потому, что «ветер ничего не стоит и его не надо кормить», - предложение ваше никуда не годится; - ведь именно потребление наших продуктов наряду с их производством дает хлеб голодным, оживляет торговлю, - приносит деньги и поднимает цену наших земель; - признаться, будучи принцем, я щедро наградил бы ученую голову, выдумавшую такие механизмы, - тем не менее я бы строго запретил их употреблять.
Тут отец попал в свою стихию - - и пустился было так же пространно рассуждать о торговле, как дядя Тоби рассуждал перед этим о фортификации; - но, к большому ущербу для науки, судьба распорядилась, чтобы ни одно ученое рассуждение, к которому приступал в тот день мой отец, не было им доведено до конца, - - - ибо, едва только открыл он рот, чтобы начать следующую фразу, -
Глава XV
как вбежал капрал Трим со Стевином. - Но он опоздал: - предмет был полностью исчерпан в его отсутствие, и разговор пошел по другому пути.
- Можешь отнести книгу домой, Трим, - сказал дядя Тоби, кивнув ему.
- Постой, капрал, - сказал отец, желая пошутить, - раскрой-ка ее сначала и посмотри, не найдешь ли ты в ней чего-нибудь о парусной повозке.
Капрал Трим в бытность на военной службе научился повиноваться, не рассуждая; - положив книгу на столик у стены, он начал ее перелистывать. - Не во гнев будь сказано вашей милости, - проговорил Трим, - не могу найти ничего похожего на такую повозку; - все-таки, - продолжал капрал, в свою очередь желая немного пошутить, - я хочу в этом убедиться, с позволения вашей милости. - С этими словами, взяв книгу обеими руками за половинки переплета и отогнув их назад, так что листы свесились вниз, он хорошенько ее встряхнул.
- Э, да никак что-то выпало, с позволения вашей милости, - сказал Трим, - только не повозка и не похоже на повозку. - Так что же тогда, капрал? - с улыбкой спросил отец. - Я думаю, - отвечал Трим, нагнувшись, чтобы подобрать упавшее, - вещь эта больше похожа на проповедь, - так как начинается она с текста из Писания, с указанием главы и стиха, - и едет дальше, не как повозка, - а как настоящая проповедь.
Все улыбнулись.
- Понять не могу, - проговорил дядя Тоби, - каким образом какая-то проповедь могла попасть в моего Стевина.
- Я думаю, это проповедь, - стоял на своем Трим; - - почерк четкий, так, с позволения ваших милостей, я вам прочитаю одну страницу; - ибо, надо вам сказать, Трим любил слушать свое чтение почти так же, как и свою речь.
- Я всегда чувствовал сильное влечение, - сказал отец, - разбираться в вещах, пересекающих мне дорогу в силу вот такого странного стечения обстоятельств; - а так как делать нам больше нечего, по крайней мере до возвращения Обадии, то я был бы вам очень обязан, братец, если бы вы, - доктор Слоп, надеюсь, возражать против этого не будет, - велели капралу прочитать нам одну или две страницы из найденной проповеди, - если у него есть столько же уменья, сколько он выказывает охоты. - Смею доложить вашей милости, - сказал Трим, - я целые две кампании во Фландрии исполнял обязанности причетника при полковом священнике. - Он прочитает не хуже меня, - сказал дядя Тоби. - Трим, уверяю вас, был лучшим грамотеем у меня в роте и в первую же очередь получил бы алебарду, не стрясись с беднягой несчастье. - Капрал Трим приложил руку к сердцу и низко поклонился своему господину; - затем, опустив свою шляпу на пол и взяв проповедь в левую руку, чтобы правая оставалась свободной, - он выступил, ничтоже сумняшеся, на середину комнаты, где мог лучше видеть своих слушателей и они его также.
Глава XVI
- - Если у вас есть какие-нибудь возражения… - сказал отец, обращаясь к доктору Слопу. - Решительно никаких, - отвечал доктор Слоп; - ведь мы не знаем, на чьей стороне автор этой проповеди; - - ее мог сочинить богослов нашей церкви с такой же вероятностью, как и ваши богословы, - так что мы подвергаемся одинаковому риску. - - Она не на нашей и не на вашей стороне, - сказал Трим, - потому что речь в ней идет только о совести, смею доложить вашим милостям.
Довод Трима развеселил слушателей, - только доктор Слоп, повернувшись лицом к Триму, посмотрел на него немного сердито.
- Начинай, Трим, - и читай внятно, - сказал отец. - Сию минуту, с позволения вашей милости, - отвечал капрал, отвешивая поклон своим слушателям и привлекая их внимание легким движением правой руки.
Глава XVII
- - Но прежде чем капрал начнет, я должен вам описать его позу, - иначе ваше воображение легко может представить вам его в принужденном положении, - подобранным, - вытянувшимся в струнку, - распределившим тяжесть своего тела на обеих ногах равномерно; - вперившим глаза в одну точку, как на карауле; - с видом решительным, зажав проповедь в левой руке, точно ружье. - Словом, вы были бы склонны нарисовать Трима так, как будто он стоял в своем взводе, готовый идти в атаку. - В действительности поза его не имела ничего общего с только что вами представленной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
- Что же касается горнверков (ох-ох! - вздохнул отец), о которых заговорил мой брат, - продолжал дядя Тоби, - то они составляют весьма существенную часть внешних укреплений; - французские инженеры называют их ouvrages a cornes, и мы их обыкновенно сооружаем для прикрытия наиболее слабых, по нашему предположению, пунктов; - они образуются двумя земляными насыпями, или полубастионами, и с виду очень красивы; - если вы ничего не имеете против маленькой прогулки, я берусь вам показать один горнверк, стоящий того, чтобы на него поглядеть. - - Нельзя отрицать, - продолжал дядя Тоби, - что, будучи увенчаны, они гораздо сильнее; по тогда они обходятся очень дорого и занимают слишком много места; таким образом, по моему мнению, они особенно полезны для прикрытия или защиты передней части укрепленного лагеря; иначе двойной теналь… - Клянусь матерью, которая нас родила, - воскликнул отец, не в силах долее сдерживаться, - - вы и святого вывели бы из терпения, братец Тоби; - ведь вы не только, не понимаю каким образом, снова окунулись в излюбленный ваш предмет, но голова ваша так забита этими проклятыми укреплениями, что в настоящую минуту, когда жена моя мучится родами, - и до вас доносятся ее крики, - вы знать ничего не знаете и непременно хотите увести повивальщика. - Акушера, если вам угодно, - поправил отца доктор Слоп. - С удовольствием, - отвечал отец, - мне все равно, как вас называют, - - я только хочу послать к черту всю эту фортификацию со всеми ее изобретателями; - она свела в могилу тысячи людей - - и в конце концов сведет меня. - Я не желаю, братец Тоби, засорять себе мозги сапами, минами, блиндами, турами, палисадами, равелинами, демилюнами и прочей дребеденью, хотя бы мне подарили Намюр со всеми фламандскими городами в придачу.
Дядя Тоби терпеливо сносил обиды; - не по недостатку храбрости, - я уже говорил вам в пятой главе настоящей второй книги, что он был человек храбрый, - а здесь прибавлю, что в критических случаях, когда храбрость требовалась обстоятельствами, я не знаю человека, под чьей защитой я бы сознавал себя в большей безопасности. Это происходило и не от бесчувственности или от тупости его ума; - ибо он воспринимал нанесенное ему отцом оскорбление так же остро, как и самый чувствительный человек; - - но он был кроткого, миролюбивого нрава, - в нем не содержалось ни капли сварливости; - - все в нем дышало такой добротой! У дяди Тоби не нашлось бы жестокости отомстить даже мухе.
- Ступай, - сказал он однажды за столом большущей мухе, жужжавшей у него под носом и ужасно его изводившей в течение всего обеда, - пока наконец ему не удалось, после многих безуспешных попыток, поймать ее на лету; - я тебе не сделаю больно, - сказал дядя Тоби, вставая со стула и переходя через всю комнату с мухой в руке, - я не трону ни одного волоса на голове у тебя: - ступай, - сказал он, поднимая окошко и разжимая руку, чтобы ее выпустить; - ступай с богом, бедняжка, зачем мне тебя обижать? - Свет велик, в: нем найдется довольно места и для тебя и для меня.
Мне было всего десять лет, когда это случилось; - но сам ли поступок дядин больше гармонировал с душевным, моим состоянием в этом склонном к жалости возрасте, так что все существо мое мгновенно замерло в блаженнейшем трепете; - или же на меня подействовало то, как и с каким выражением был он совершен, - и в какой степени и в силу какого тайного волшебства - согретые добротой тон голоса и гармония движений нашли доступ к моему сердцу, - я не знаю; - знаю только, что урок благожелательства ко всем живым существам, преподанный тогда дядей Тоби, так прочно запал мне в душу, что и до сих пор не изгладился из памяти. Нисколько не желая умалять значение всего, что дали мне в этом смысле litterae humaniores, которыми я занимался в университете, или отрицать пользу, принесенную мне дорого стоившим воспитанием как дома, так и в чужих краях, - я все же часто думаю, что половиной моего человеколюбия обязан я этому случайному впечатлению.
Рассказанный случай может заменить родителям и воспитателям целые томы, написанные на эту тему.
Я не мог положить этот мазок на портрет дяди Тоби той же кистью, какой написал остальные его части, - - те части передавали в нем лишь то, что относилось к его коньку , - - между тем как в настоящем случае речь идет о черте его нравственного характера. В отношении терпеливого перенесения обид отец мой, как, должно быть, давно уже заметил читатель, был вовсе не похож на брата; он отличался гораздо более острой и живой чувствительностью, может быть даже несколько раздражительной: правда, она его никогда не доводила до состояния, сколько-нибудь похожего на злобу, - - однако, в случае маленьких трений и неприятностей, которыми так богата жизнь, склонна была проявляться в форме забавного и остроумного брюзжания. - - Тем не менее человек он был открытый и благородный, - - во всякое время готовый внять голосу убеждения; причем во время этих маленьких припадков раздражения против других, в особенности же против дяди Тоби, которого отец искренне любил, - сам он обыкновенно мучился в десять раз больше, нежели причинял мучений своим жертвам (исключение составляла только история с тетей Диной да случаи, когда бывала затронута какая-нибудь его гипотеза).
Характеры двух братьев, при таком их противопоставлении, взаимно освещали друг друга, в особенности же выгодно в настоящем столкновении по поводу Стевина.
Мне нет нужды говорить читателю, если он обзавелся каким-нибудь коньком, - что конек есть самая чувствительная область и что эти незаслуженные удары по коньку дяди Тоби не могли остаться им незамеченными. - Нет, - как выше было сказано, дядя Тоби их чувствовал, и чувствовал очень остро.
Что же он сказал, сэр? - Как поступил? - О, сэр, - он проявил истинное величие! Как только отец перестал оскорблять его конька, - он без малейшего волнения отвернулся от доктора Слопа, к которому обращена была его речь, и посмотрел отцу в глаза с выражением такой доброты на лице, - так кротко, так по-братски, - с такой неизъяснимой нежностью, - что взгляд его проник отцу в самое сердце. Поспешно поднявшись с кресла, он схватил дядю Тоби за обе руки и сказал: - - Братец Тоби, - виноват пред тобой; - извини, пожалуйста, эту горячность, она досталась мне от матери. - Милый мой, милый брат, - отвечал дядя Тоби, тоже вставая при поддержке отца, - ни слова больше об этом; - прощаю вам от всего сердца, даже если бы вы сказали в десять раз больше, брат. - Однако же неблагородно, - возразил отец, - оскорблять человека, - особенно брата; - но оскорблять такого смиренного брата, - такого безобидного, - такого незлобивого, - это низость, клянусь небом, это подлость. - Прощаю вам от всего сердца, брат, - сказал дядя Тоби, - даже если бы вы сказали в пятьдесят раз больше. - - Да и какое мне дело, дорогой мой Тоби, - воскликнул отец, - какое мне дело до ваших развлечений или до ваших удовольствий? Добро б еще, я был в состоянии (а я не в состоянии) умножить их число.
- Брат Шенди, - отвечал дядя Тоби, пристально посмотрев ему в глаза, - вы очень ошибаетесь на этот счет; - ведь вы доставляете мне огромное удовольствие, производя в вашем возрасте детей для семейства Шенди. - - Но этим, сэр, - заметил доктор Слоп, - мистер Шенди доставляет удовольствие также и себе самому. - - - Ни капельки, - сказал отец.
Глава XIII
- Мой брат делает это, - сказал дядя Тоби, - из принципа. - Как хороший семьянин, я полагаю, - сказал доктор Слоп. - Ф! - воскликнул отец, - не стоит об этом говорить.
Глава XIV
В конце последней главы отец и дядя Тоби продолжали стоять, как Брут и Кассий в заключительной части той сцены, где они сводят между собою счеты.
Произнеся три последние слова, - отец сел; - дядя Тоби рабски последовал его примеру, но только перед тем, как опуститься на стул, он позвонил и велел капралу Триму, дожидавшемуся приказаний в прихожей, сходить домой за Стевином: дом дяди Тоби был совсем близко, по другую сторону улицы.
Другой бы прекратил разговор о Стевине; - но дядя Тоби не таил злобы в сердце своем, и потому продолжал говорить на ту же тему, желая показать отцу, что он не сердится.
- Ваше внезапное появление, доктор Слоп, - сказал дядя, возвращаясь к прерванному разговору, - тотчас же привело мне на мысль Стевина. (Отец мой, можете быть уверены, не предлагал больше держать пари о том, кто такой этот Стевин.) - - Дело в том, - продолжал дядя Тоби, - что знаменитая парусная повозка, принадлежавшая принцу Морицу и построенная с таким замечательным искусством, что полдюжины пассажиров могли в ней сделать тридцать немецких миль в какое-то совсем ничтожное число минут, - - была изобретена великим математиком и инженером Стевином.
- Вы могли бы, - сказал доктор Слоп, - поберечь вашего слугу (ведь он, бедняга, у вас хромой) и не посылать за Стевиновым описанием этой повозки, потому что на обратном пути из Лейдена через Гаагу я сделал добрых две мили крюку, своротив в Шевенинг с целью ее осмотреть.
- Это пустяки, - возразил дядя Тоби, - по сравнению с тем, что сделал ученый Пейреския, который прошел пешком пятьсот миль, считая от Парижа до Шевенинга и обратно, только для того, чтобы ее увидеть, - больше ни для чего.
Некоторые люди терпеть не могут, чтобы их обгоняли.
- Ну и дурак он, - возразил доктор Слоп. Однако обратите внимание, что сказал он это вовсе не из презрения к Пейрескии, - а потому, что неутомимое мужество этого ученого, проделавшего пешком такой далекий путь единственно из любви к знанию, сводило к нулю подвиг самого доктора Сдана в этом деле. - Ну и дурак этот Пейреския, - повторил он. - Отчего же? - возразил отец, беря сторону брата, не только с целью поскорее загладить нанесенное ему оскорбление, которое все не выходило у отца из головы, - но отчасти и потому, что разговор начинал его серьезно интересовать. - Отчего же? - сказал он, - отчего надо бранить Пейрескию или кого-нибудь другого за желание полакомиться тем или другим кусочком подлинного знания? Сам я хоть и ничего не понимаю в этой парусной повозке, - продолжал он, - однако у ее изобретателя, наверно, были большие способности к механике; понятно, я не в силах разобраться, какими философскими принципами он руководился, - - - все-таки его машина построена на принципах очень основательных, каковы бы они ни были, иначе она не могла бы обладать теми качествами, о которых говорил мой брат.
- Она ими обладала, если только не была еще более совершенной, - сказал дядя Тоби; - ведь, как изящно выражается Пейреския, говоря о скорости ее движения: Tarn citus erat, quam erat ventus, что означает, если я не позабыл моей латыни: она была быстрая, как ветер.
- А позвольте узнать, доктор Слоп, - проговорил отец, перебив дядю (и извинившись перед ним за свою неучтивость), - на каких принципах основано было движение этой повозки? - - На очень хитрых принципах, можете быть уверены, - отвечал доктор Слоп; - - - и я часто дивился, - продолжал он, обходя вопрос, - почему никто из наших помещиков, живущих на обширных равнинах, вроде нашей (я особенно имею в виду тех, чьи жены еще способны рожать детей), - не попробует какого-нибудь средства передвижения в этом роде; ведь не только оно пришлось бы чрезвычайно кстати в экстренных случаях, которым подвержен прекрасный пол, - лишь бы ветер был попутный, - но сколько также средств сберегло бы применение ветра, который ничего не стоит и которого не надо кормить, вместо лошадей, которые (черт бы их драл) и стоят и жрут ужас сколько.
- Как раз по этой причине, - возразил отец, - то есть потому, что «ветер ничего не стоит и его не надо кормить», - предложение ваше никуда не годится; - ведь именно потребление наших продуктов наряду с их производством дает хлеб голодным, оживляет торговлю, - приносит деньги и поднимает цену наших земель; - признаться, будучи принцем, я щедро наградил бы ученую голову, выдумавшую такие механизмы, - тем не менее я бы строго запретил их употреблять.
Тут отец попал в свою стихию - - и пустился было так же пространно рассуждать о торговле, как дядя Тоби рассуждал перед этим о фортификации; - но, к большому ущербу для науки, судьба распорядилась, чтобы ни одно ученое рассуждение, к которому приступал в тот день мой отец, не было им доведено до конца, - - - ибо, едва только открыл он рот, чтобы начать следующую фразу, -
Глава XV
как вбежал капрал Трим со Стевином. - Но он опоздал: - предмет был полностью исчерпан в его отсутствие, и разговор пошел по другому пути.
- Можешь отнести книгу домой, Трим, - сказал дядя Тоби, кивнув ему.
- Постой, капрал, - сказал отец, желая пошутить, - раскрой-ка ее сначала и посмотри, не найдешь ли ты в ней чего-нибудь о парусной повозке.
Капрал Трим в бытность на военной службе научился повиноваться, не рассуждая; - положив книгу на столик у стены, он начал ее перелистывать. - Не во гнев будь сказано вашей милости, - проговорил Трим, - не могу найти ничего похожего на такую повозку; - все-таки, - продолжал капрал, в свою очередь желая немного пошутить, - я хочу в этом убедиться, с позволения вашей милости. - С этими словами, взяв книгу обеими руками за половинки переплета и отогнув их назад, так что листы свесились вниз, он хорошенько ее встряхнул.
- Э, да никак что-то выпало, с позволения вашей милости, - сказал Трим, - только не повозка и не похоже на повозку. - Так что же тогда, капрал? - с улыбкой спросил отец. - Я думаю, - отвечал Трим, нагнувшись, чтобы подобрать упавшее, - вещь эта больше похожа на проповедь, - так как начинается она с текста из Писания, с указанием главы и стиха, - и едет дальше, не как повозка, - а как настоящая проповедь.
Все улыбнулись.
- Понять не могу, - проговорил дядя Тоби, - каким образом какая-то проповедь могла попасть в моего Стевина.
- Я думаю, это проповедь, - стоял на своем Трим; - - почерк четкий, так, с позволения ваших милостей, я вам прочитаю одну страницу; - ибо, надо вам сказать, Трим любил слушать свое чтение почти так же, как и свою речь.
- Я всегда чувствовал сильное влечение, - сказал отец, - разбираться в вещах, пересекающих мне дорогу в силу вот такого странного стечения обстоятельств; - а так как делать нам больше нечего, по крайней мере до возвращения Обадии, то я был бы вам очень обязан, братец, если бы вы, - доктор Слоп, надеюсь, возражать против этого не будет, - велели капралу прочитать нам одну или две страницы из найденной проповеди, - если у него есть столько же уменья, сколько он выказывает охоты. - Смею доложить вашей милости, - сказал Трим, - я целые две кампании во Фландрии исполнял обязанности причетника при полковом священнике. - Он прочитает не хуже меня, - сказал дядя Тоби. - Трим, уверяю вас, был лучшим грамотеем у меня в роте и в первую же очередь получил бы алебарду, не стрясись с беднягой несчастье. - Капрал Трим приложил руку к сердцу и низко поклонился своему господину; - затем, опустив свою шляпу на пол и взяв проповедь в левую руку, чтобы правая оставалась свободной, - он выступил, ничтоже сумняшеся, на середину комнаты, где мог лучше видеть своих слушателей и они его также.
Глава XVI
- - Если у вас есть какие-нибудь возражения… - сказал отец, обращаясь к доктору Слопу. - Решительно никаких, - отвечал доктор Слоп; - ведь мы не знаем, на чьей стороне автор этой проповеди; - - ее мог сочинить богослов нашей церкви с такой же вероятностью, как и ваши богословы, - так что мы подвергаемся одинаковому риску. - - Она не на нашей и не на вашей стороне, - сказал Трим, - потому что речь в ней идет только о совести, смею доложить вашим милостям.
Довод Трима развеселил слушателей, - только доктор Слоп, повернувшись лицом к Триму, посмотрел на него немного сердито.
- Начинай, Трим, - и читай внятно, - сказал отец. - Сию минуту, с позволения вашей милости, - отвечал капрал, отвешивая поклон своим слушателям и привлекая их внимание легким движением правой руки.
Глава XVII
- - Но прежде чем капрал начнет, я должен вам описать его позу, - иначе ваше воображение легко может представить вам его в принужденном положении, - подобранным, - вытянувшимся в струнку, - распределившим тяжесть своего тела на обеих ногах равномерно; - вперившим глаза в одну точку, как на карауле; - с видом решительным, зажав проповедь в левой руке, точно ружье. - Словом, вы были бы склонны нарисовать Трима так, как будто он стоял в своем взводе, готовый идти в атаку. - В действительности поза его не имела ничего общего с только что вами представленной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62