- -
- - Как тяжело приходится писателю в таких положениях!
Глава XXXIV
Великое счастье, что природа наделила человеческий ум такой же благодетельной глухотой и неподатливостью к убеждениям, какая наблюдается у старых собак - - «к выучиванию новых фокусов».
В какого мотылька мгновенно превратился бы величайший на свете философ, если бы читаемые им книги, наблюдаемые факты и собственные мысли заставляли его непрестанно менять убеждения!
Отец мой, как я вам говорил в прошлом году, был не таков, он этого терпеть не мог. - Он подбирал какое-нибудь мнение, сэр, как первобытный человек подбирает яблоко. - Она становится его собственностью - и если он не лишен мужества, то скорее расстанется с жизнью, чем от него откажется. - -
Я знаю, что Дидий, великий цивилист, будет это оспаривать и возразит мне: откуда у вашего первобытного человека право на это яблоко? Ex confesso, скажет он, - - все находилось тогда в естественном состоянии - и потому яблоко принадлежит столько же Франку, сколько и Джону. Скажите, пожалуйста, мистер Шенди, какую грамоту может он предъявить на него? с какого момента яблоко это сделалось его собственностью? когда он остановил на нем свой выбор? или когда сорвал его? или когда разжевал? или когда испек? или когда очистил? или когда принес домой? или когда переварил? - - или когда - - -? - - Ибо ясно, сэр, что если захват яблока не сделал его собственностью первобытного человека - - то и никакое последующее его действие не могло этого сделать.
- Брат Дидий, - скажет в ответ Трибоний - (а так как борода цивилиста и знатока церковного права Трибония на три с половиной и три восьмых дюйма длиннее бороды Дидия, - я рад, что он за меня заступается и больше не буду утруждать себя ответом), - ведь дело решенное, как вы можете в этом убедиться на основании отрывков из кодексов Григория и Гермогена и всех кодексов от Юстиниана и до Луи и Дезо, - что пот нашего лица и выделения нашего мозга такая же наша собственность, как и штаны, которые на нас надеты; - - поскольку же названный пот и т. д. каплет на названное яблоко в результате трудов, потраченных на его поиски и срывание; поскольку, сверх того, он расточается и нерасторжимо присоединяется человеком, сорвавшим яблоко, к этому яблоку, им сорванному, принесенному домой, испеченному, очищенному, съеденному, переваренному и так далее, - - то очевидно, что сорвавший яблоко своим действием примешал нечто свое к яблоку, ему не принадлежавшему, и тем самым приобрел его в собственность; - или, иными словами, яблоко является яблоком Джона.
При помощи такой же ученой цепи рассуждений отец мой отстаивал все свои суждения; он не щадил трудов на их раздобывание, и чем дальше лежали они от проторенных путей, тем бесспорнее было его право на них. - Ни один смертный на них не претендовал; вдобавок, ему стоило таких же усилий состряпать их и переварить, как и вышерассмотренное яблоко, так что они с полным правом могли называться его неотъемлемой собственностью. - - Потому-то он так крепко и держался за них зубами и когтями - бросался на все, за что только мог ухватиться, - - словом, окапывал и укреплял их кругом таким же количеством валов и брустверов, как дядя Тоби свои цитадели.
Но ему приходилось считаться с одной досадной помехой - - скудостью необходимых для защиты материалов в случае энергичного нападения, поскольку лишь немногие великие умы употребили свои способности на сочинение книг о больших носах. Клянусь аллюром моей клячонки, это вещь невероятная! и я диву даюсь, когда раздумываю, сколько драгоценного времени и талантов расточено было на куда более ничтожные темы - - и сколько миллионов книг напечатано было на всех языках самыми различными шрифтами и выпущено в самых различных переплетах по вопросам и наполовину столько не содействующим объединению и умиротворению рода человеческого. Тем большее значение придавал отец тому, что можно было еще раздобыть; и хотя он часто потешался над библиотекой дяди Тоби - - - которая, к слову сказать, была Действительно забавна - но это не мешало ему самому собирать все книги и научные исследования о носах с такой же старательностью, как добрый мой дядя Тоби собирал все, что мог найти по фортификации. - - Правдам коллекция отца могла бы уместиться на гораздо меньшем столе - но не по твоей вине, милый мой дядя. - - -
Здесь - - но почему именно здесь - - - скорее, чем в какой-нибудь другой части моей истории, - - я не в состоянии сказать; - - а только здесь - - - сердце меня останавливает, чтобы раз навсегда заплатить тебе, милый мой дядя Тоби, дань, к которой меня обязывает твоя доброта. - - Позволь же мне здесь отодвинуть в сторону стул и, опустившись на колени, излить самые горячие чувства любви к тебе и глубочайшего уважения к твоему превосходному характеру, какие добродетель и искренний порыв когда-либо воспламеняли в груди племянника. - - - Мир и покой да осенят навеки главу твою! - Ты не завидовал ничьим радостям - - не задевал ничьих мнений. - - Ты не очернил ничьей репутации - - ни у кого не отнял куска хлеба: тихонечко, в сопровождении верного Трима, обежал ты рысцой маленький круг твоих удовольствий, никого не толкнув по дороге; - для каждого человека в горе находилась у тебя слеза - для каждого нуждающегося находился шиллинг.
Пока у меня будет чем заплатить садовнику - дорожка от твоей двери на лужайку не зарастет травой. - Пока у семейства Шенди будет хоть четверть акра земли, твои укрепления, милый дядя Тоби, останутся нетронутыми.
Глава XXXV
Коллекция моего отца была невелика, но зато она состояла из редких книг, и это показывало, что он затратил не мало времени на ее составление; отцу, правда, очень посчастливилось сделать удачный почин: достать почти за бесценок пролог Брюскамбиля о длинных носах - ибо он заплатил за своего Брюскамбиля всего три полукроны, да и то только благодаря острому зрению букиниста, заметившего, с какой жадностью отец схватил эту книгу. - Во всем христианском мире, - сказал букинист, - - не сыщется и трех Брюскамбилей, если не считать тех, что прикованы цепями в библиотеках любителей. - Отец швырнул деньги с быстротой молнии - сунул Брюскамбиля за пазуху - - и помчался с ним домой с Пикадилли на Кольмен-стрит, точно он уносил сокровище, всю дорогу крепко прижимая Брюскамбиля к груди.
Для тех, кто еще не знает, какого пола Брюскамбиль, - - ведь пролог о длинных носах легко мог быть написан и мужчиной и женщиной, - - не лишнее будет, прибегнув к сравнению, - сказать, что по возвращении домой отец мой утешался с Брюскамбилем совершенно так же, ставлю десять против одного, как ваша милость утешалась с вашей первой любовницей - - то есть с утра до вечера - что, в скобках замечу, может быть, и чрезвычайно приятно влюбленному - но доставляет мало или вовсе не доставляет развлечения посторонним. - Заметьте, я не провожу моего сравнения дальше - глаза у отца были больше, чем аппетит, - рвение больше, чем познания, - он остыл - его увлечения разделились - - он раздобыл Пригница - приобрел Скродера, Андреа, Парея, «Вечерние беседы» Буше и, главное, великого и ученого Гафена Слокенбергия, о котором мне предстоит еще столько говорить - - что сейчас я не скажу о нем ничего.
Глава XXXVI
Ни одна из книжек, которые отец мой с таким трудом раздобывал и изучал для подкрепления своей гипотезы, не принесла ему на первых порах более жестокого разочарования, чем знаменитый диалог между Памфагом и Коклесом, написанный целомудренным пером великого и досточтимого Эразма, относительно различного употребления и подходящего применения длинных носов. - - Только, пожалуйста, голубушка, если у вас есть хоть малейшая возможность, ни пяди не уступайте Сатане, не давайте ему оседлать в этой главе ваше воображение; а если он все-таки изловчится и вскочит на него - - будьте, заклинаю вас, необъезженной кобылицей: скачите, гарцуйте, прыгайте, становитесь на дыбы - лягайтесь и брыкайтесь , пока не порвете подпруги или подхвостника, как Скотинка-хворостинка , и не сбросите его милость в грязь. - - Вам нет надобности его убивать. - -
- - А скажите, кто была эта Скотинка-хворостинка ? - Какой оскорбительный и безграмотный вопрос, сэр, это все равно как если бы спросили, в каком году (ab urbe condita ) возгорелась вторая пуническая война. - Кто была Скотинка-хворостинка! - Читайте, читайте, читайте, читайте, мой невежественный читатель! читайте, или, - основываясь на изучении великого святого Паралипоменона - я вам посоветую лучше сразу же бросить эту книгу; ибо без обширной начитанности, под которой, как известно вашему преподобию, я разумею обширные познания, вы столь же мало способны будете постигнуть мораль следующей мраморной страницы (пестрой эмблемы моего произведения!), как величайшие мудрецы со всей их проницательностью неспособны были разгадать множество мнений, выводов и истин, которые и до сих пор таинственно сокрыты под темной пеленой страницы, закрашенной черным.
Глава XXXVII
«Nihil me poenitet hujus nasi», - сказал Памфаг; - - то есть - «Нос мой вывел меня в люди». - «Nec est, cur poeniteat», - отвечает Коклес; то есть «да и каким образом, черт возьми, мог бы такой нос сплоховать?»
Вопрос, как видите, поставлен был Эразмом, как этого и желал отец, с предельной ясностью; но отец был разочарован, не находя у столь искусного пера ничего, кроме простого установления факта; оно вовсе не было приправлено той спекулятивной утонченностью или той изощренной аргументацией, которыми небо одарило человеческий ум для исследования истины и борьбы за нее со всеми и каждым.
- - - Сначала отец ужасно бранился и фыркал - ведь иметь знаменитое имя чего-нибудь да стоит. Но так как автором этого диалога был Эразм, он скоро опомнился и с великим прилежанием перечитал его еще и еще раз, тщательно изучая каждое слово и каждый слог в их самом точном и буквальном значении, - однако ничего Не мог выудить из них этим способом. - Быть может, тут заключено больше, чем сказано, - проговорил отец. - Ученые люди, брат Тоби, не пишут диалогов о длинных носах зря. - - Я изучу мистический и аллегорический смысл - - тут есть над чем поломать голову, братец.
Отец продолжал читать. - - -
Тут я нахожу нужным осведомить ваши преподобия и ваши милости, что помимо разнообразных применений длинных носов в морском деле, перечисляемых Эразмом, автор диалога утверждает, что длинный нос бывает также очень полезен в домашнем обиходе; ведь в случае нужды - и при отсутствии раздувальных мехов, он отлично подойдет ad excitandum focum (для разжигания огня).
Природа была чрезвычайно расточительна, оделяя отца своими дарами, и заронила в него семена словесной критики так же глубока, как и семена всех прочих знаний, - и потому он достал перочинный нож и принялся экспериментировать над фразами, чтобы посмотреть, нельзя ли врезать в них лучший смысл. - Еще одна буква, брат Тоби, - промолвил отец, - и я доберусь до сокровенного смысла Эразма. - Вы уже вплотную подошли к нему, братец, - отвечал дядя, - по совести вам говорю. - - Какой ты быстрый! - воскликнул отец, продолжая скоблить, - я, может быть, еще в семи милях от него. - Нашел, - - проговорил отец, щелкнув пальцами. - Гляди-ка, милый брат Тоби, - как ловко я восстановил смысл. - Но ведь вы исковеркали слово, - возразил дядя Тоби. - Отец надел очки - прикусил губу - и в гневе вырвал страницу.
Глава XXXVIII
О Слокенбергий! правдивый изобразитель моих disgrazie, - о печальный предсказатель стольких превратностей и ударов, стегавших меня на самых различных поприщах моей жизни вследствие малости моего носа (другой причины я, по крайней мере, не знаю), - скажи мне, Слокенбергий, какой тайный голос и каким тоном (откуда он явился? как прозвучал в твоих ушах? - уверен ли ты, что его слышал?) - - впервые тебе крикнул: - Ну же - ну, Слокенбергий! посвяти твою жизнь - пренебреги твоими развлечениями - собери все силы и способности существа твоего - - не жалея трудов, сослужи службу человечеству, напиши объемистый фолиант на тему о человеческих носах.
Каким образом весть об этом доставлена была в сенсорий Слокенбергия - - и знал ли Слокенбергий, чей палец коснулся клавиши - - и чья рука раздувала мехи, - - об этом мы можем только строить догадки - - ибо сам Гафен Слокенбергий скончался и уже более девяноста лет лежит в могиле.
На Слокенбергий играли, насколько мне известно, как на каком-нибудь из учеников Витфильда, - - иными словами, сэр, так отчетливо распознавая, который из двух мастеров упражнялся на его инструменте , - что всякие логические рассуждения на этот счет излишни.
- - В самом деле, Гафен Слокенбергий, излагая мотивы и основания, побудившие его потратить столько лет своей жизни на одно это произведение, - в конце своих пролегомен, которые, кстати сказать, должны бы стоять на первом месте - - не помести их переплетчик по недосмотру между оглавлением книги и самой книгой, - Гафен Слокенбергий сообщает читателю, что по достижении сознательного возраста, когда он в состоянии был спокойно сесть и поразмыслить о настоящем месте и положении человека, а также распознать главную цель и смысл его существования, - - или - - чтобы сократить мой перевод, ибо книга Слокенбергия написана по-латыни и в этой части довольно-таки многословна, - - с тех пор как я, - говорит Слокенбергий, - стал понимать кое-что - - или, вернее, что есть что - - и мог заметить, что вопрос о длинных носах трактовался всеми моими предшественниками слишком небрежно, - - я, Слокенбергий, ощутил мощный порыв и услышал в себе громкий голос, властно призывавший меня препоясаться для этого подвига.
Надо отдать справедливость Слокенбергию, он выступил на арену, вооружившись более крепким копьем и взяв гораздо больший разбег, чем все, кто до него выступали на этом поприще, - - и он действительно во многих отношениях заслуживает быть поставленным на пьедестал как образец, которого следует держаться в своих книгах всем писателям, по крайней мере авторам многотомных произведений, - - ибо он охватил, сэр, весь предмет - исследовал диалектически каждую его часть - он довел его до предельной ясности, осветив теми вспышками, что высекались столкновением природных его дарований, - или направив на него лучи своих глубочайших научных познаний - сличая, собирая и компилируя - - выпрашивая, заимствуя и похищая на своем пути все, что было написано и сказано по этому предмету в школах и академиях ученых, - вследствие чего книга Слокенбергия справедливо может рассматриваться не просто как образец - но как исчерпывающий свод и подлинный устав о носах , охватывающий все необходимые или могущие понадобиться сведения о них.
По этой причине я не стану распространяться о множестве (в других отношениях) ценных книг и трактатов из собрания моего отца, написанных или прямо о носах - или лишь косвенно их касающихся; - - таких, например, как лежащий в настоящую минуту передо мной на столе Пригниц, который с бесконечной ученостью и на основании беспристрастнейшего научного обследования свыше четырех тысяч различных черепов в перешаренных им двух десятках покойницких Силезии - сообщает нам, что размеры и конфигурация костных частей человеческих носов любой страны или области, исключая Крымской Татарии, где все носы расплющены большим пальцем, так что о них невозможно составить никакого суждения, - гораздо более сходны, чем мы воображаем; - - различия между ними, по его словам, настолько ничтожны, что не заслуживают упоминания; - - статность же и красота каждого индивидуального носа, то, благодаря чему один нос превосходит другой и получает более высокую оценку, обусловлены хрящевыми и мясистыми его частями, в протоки и поры которых несутся кровь и жизненные духи, подгоняемые пылкостью и силой воображения, расположившегося тут же рядом (исключение составляют идиоты, которые, по мнению Пригница, много лет жившего в Турции, находятся под особым покровительством неба), - - откуда следует, - говорит Пригниц, - и не может не следовать, что пышность носа прямо пропорциональна пышности воображения его носителя.
По той же самой причине, то есть потому, что все это можно найти у Слокенбергия, я ничего не говорю и о Скродерии (Андреа), который, как всем известно, с таким жаром накинулся на Пригница - - доказывая на свой лад, сначала логически, а потом при помощи ряда упрямых фактов, что «Пригниц чрезвычайно удалился от истины, утверждая, будто фантазия рождает нос, тогда как наоборот - нос рождает фантазию».
- Тут ученые заподозрили Скродерия в некоем непристойном софизме - и Пригниц стал громко кричать на диспуте, что Скродерий подсунул ему эту мысль, - но Скродерий продолжал поддерживать свой тезис. - -
Отец между тем колебался, чью сторону ему принять в этом деле; как вдруг Амвросий Парей в один миг решил дело и вывел отца из затруднения, разом ниспровергнув обе системы, как Пригница, так и Скродерия.
Будьте свидетелем. - -
Я не сообщаю ученому читателю ничего нового - дальнейшим своим рассказом я только хочу показать ученым, что и сам знаю эту историю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
- - Как тяжело приходится писателю в таких положениях!
Глава XXXIV
Великое счастье, что природа наделила человеческий ум такой же благодетельной глухотой и неподатливостью к убеждениям, какая наблюдается у старых собак - - «к выучиванию новых фокусов».
В какого мотылька мгновенно превратился бы величайший на свете философ, если бы читаемые им книги, наблюдаемые факты и собственные мысли заставляли его непрестанно менять убеждения!
Отец мой, как я вам говорил в прошлом году, был не таков, он этого терпеть не мог. - Он подбирал какое-нибудь мнение, сэр, как первобытный человек подбирает яблоко. - Она становится его собственностью - и если он не лишен мужества, то скорее расстанется с жизнью, чем от него откажется. - -
Я знаю, что Дидий, великий цивилист, будет это оспаривать и возразит мне: откуда у вашего первобытного человека право на это яблоко? Ex confesso, скажет он, - - все находилось тогда в естественном состоянии - и потому яблоко принадлежит столько же Франку, сколько и Джону. Скажите, пожалуйста, мистер Шенди, какую грамоту может он предъявить на него? с какого момента яблоко это сделалось его собственностью? когда он остановил на нем свой выбор? или когда сорвал его? или когда разжевал? или когда испек? или когда очистил? или когда принес домой? или когда переварил? - - или когда - - -? - - Ибо ясно, сэр, что если захват яблока не сделал его собственностью первобытного человека - - то и никакое последующее его действие не могло этого сделать.
- Брат Дидий, - скажет в ответ Трибоний - (а так как борода цивилиста и знатока церковного права Трибония на три с половиной и три восьмых дюйма длиннее бороды Дидия, - я рад, что он за меня заступается и больше не буду утруждать себя ответом), - ведь дело решенное, как вы можете в этом убедиться на основании отрывков из кодексов Григория и Гермогена и всех кодексов от Юстиниана и до Луи и Дезо, - что пот нашего лица и выделения нашего мозга такая же наша собственность, как и штаны, которые на нас надеты; - - поскольку же названный пот и т. д. каплет на названное яблоко в результате трудов, потраченных на его поиски и срывание; поскольку, сверх того, он расточается и нерасторжимо присоединяется человеком, сорвавшим яблоко, к этому яблоку, им сорванному, принесенному домой, испеченному, очищенному, съеденному, переваренному и так далее, - - то очевидно, что сорвавший яблоко своим действием примешал нечто свое к яблоку, ему не принадлежавшему, и тем самым приобрел его в собственность; - или, иными словами, яблоко является яблоком Джона.
При помощи такой же ученой цепи рассуждений отец мой отстаивал все свои суждения; он не щадил трудов на их раздобывание, и чем дальше лежали они от проторенных путей, тем бесспорнее было его право на них. - Ни один смертный на них не претендовал; вдобавок, ему стоило таких же усилий состряпать их и переварить, как и вышерассмотренное яблоко, так что они с полным правом могли называться его неотъемлемой собственностью. - - Потому-то он так крепко и держался за них зубами и когтями - бросался на все, за что только мог ухватиться, - - словом, окапывал и укреплял их кругом таким же количеством валов и брустверов, как дядя Тоби свои цитадели.
Но ему приходилось считаться с одной досадной помехой - - скудостью необходимых для защиты материалов в случае энергичного нападения, поскольку лишь немногие великие умы употребили свои способности на сочинение книг о больших носах. Клянусь аллюром моей клячонки, это вещь невероятная! и я диву даюсь, когда раздумываю, сколько драгоценного времени и талантов расточено было на куда более ничтожные темы - - и сколько миллионов книг напечатано было на всех языках самыми различными шрифтами и выпущено в самых различных переплетах по вопросам и наполовину столько не содействующим объединению и умиротворению рода человеческого. Тем большее значение придавал отец тому, что можно было еще раздобыть; и хотя он часто потешался над библиотекой дяди Тоби - - - которая, к слову сказать, была Действительно забавна - но это не мешало ему самому собирать все книги и научные исследования о носах с такой же старательностью, как добрый мой дядя Тоби собирал все, что мог найти по фортификации. - - Правдам коллекция отца могла бы уместиться на гораздо меньшем столе - но не по твоей вине, милый мой дядя. - - -
Здесь - - но почему именно здесь - - - скорее, чем в какой-нибудь другой части моей истории, - - я не в состоянии сказать; - - а только здесь - - - сердце меня останавливает, чтобы раз навсегда заплатить тебе, милый мой дядя Тоби, дань, к которой меня обязывает твоя доброта. - - Позволь же мне здесь отодвинуть в сторону стул и, опустившись на колени, излить самые горячие чувства любви к тебе и глубочайшего уважения к твоему превосходному характеру, какие добродетель и искренний порыв когда-либо воспламеняли в груди племянника. - - - Мир и покой да осенят навеки главу твою! - Ты не завидовал ничьим радостям - - не задевал ничьих мнений. - - Ты не очернил ничьей репутации - - ни у кого не отнял куска хлеба: тихонечко, в сопровождении верного Трима, обежал ты рысцой маленький круг твоих удовольствий, никого не толкнув по дороге; - для каждого человека в горе находилась у тебя слеза - для каждого нуждающегося находился шиллинг.
Пока у меня будет чем заплатить садовнику - дорожка от твоей двери на лужайку не зарастет травой. - Пока у семейства Шенди будет хоть четверть акра земли, твои укрепления, милый дядя Тоби, останутся нетронутыми.
Глава XXXV
Коллекция моего отца была невелика, но зато она состояла из редких книг, и это показывало, что он затратил не мало времени на ее составление; отцу, правда, очень посчастливилось сделать удачный почин: достать почти за бесценок пролог Брюскамбиля о длинных носах - ибо он заплатил за своего Брюскамбиля всего три полукроны, да и то только благодаря острому зрению букиниста, заметившего, с какой жадностью отец схватил эту книгу. - Во всем христианском мире, - сказал букинист, - - не сыщется и трех Брюскамбилей, если не считать тех, что прикованы цепями в библиотеках любителей. - Отец швырнул деньги с быстротой молнии - сунул Брюскамбиля за пазуху - - и помчался с ним домой с Пикадилли на Кольмен-стрит, точно он уносил сокровище, всю дорогу крепко прижимая Брюскамбиля к груди.
Для тех, кто еще не знает, какого пола Брюскамбиль, - - ведь пролог о длинных носах легко мог быть написан и мужчиной и женщиной, - - не лишнее будет, прибегнув к сравнению, - сказать, что по возвращении домой отец мой утешался с Брюскамбилем совершенно так же, ставлю десять против одного, как ваша милость утешалась с вашей первой любовницей - - то есть с утра до вечера - что, в скобках замечу, может быть, и чрезвычайно приятно влюбленному - но доставляет мало или вовсе не доставляет развлечения посторонним. - Заметьте, я не провожу моего сравнения дальше - глаза у отца были больше, чем аппетит, - рвение больше, чем познания, - он остыл - его увлечения разделились - - он раздобыл Пригница - приобрел Скродера, Андреа, Парея, «Вечерние беседы» Буше и, главное, великого и ученого Гафена Слокенбергия, о котором мне предстоит еще столько говорить - - что сейчас я не скажу о нем ничего.
Глава XXXVI
Ни одна из книжек, которые отец мой с таким трудом раздобывал и изучал для подкрепления своей гипотезы, не принесла ему на первых порах более жестокого разочарования, чем знаменитый диалог между Памфагом и Коклесом, написанный целомудренным пером великого и досточтимого Эразма, относительно различного употребления и подходящего применения длинных носов. - - Только, пожалуйста, голубушка, если у вас есть хоть малейшая возможность, ни пяди не уступайте Сатане, не давайте ему оседлать в этой главе ваше воображение; а если он все-таки изловчится и вскочит на него - - будьте, заклинаю вас, необъезженной кобылицей: скачите, гарцуйте, прыгайте, становитесь на дыбы - лягайтесь и брыкайтесь , пока не порвете подпруги или подхвостника, как Скотинка-хворостинка , и не сбросите его милость в грязь. - - Вам нет надобности его убивать. - -
- - А скажите, кто была эта Скотинка-хворостинка ? - Какой оскорбительный и безграмотный вопрос, сэр, это все равно как если бы спросили, в каком году (ab urbe condita ) возгорелась вторая пуническая война. - Кто была Скотинка-хворостинка! - Читайте, читайте, читайте, читайте, мой невежественный читатель! читайте, или, - основываясь на изучении великого святого Паралипоменона - я вам посоветую лучше сразу же бросить эту книгу; ибо без обширной начитанности, под которой, как известно вашему преподобию, я разумею обширные познания, вы столь же мало способны будете постигнуть мораль следующей мраморной страницы (пестрой эмблемы моего произведения!), как величайшие мудрецы со всей их проницательностью неспособны были разгадать множество мнений, выводов и истин, которые и до сих пор таинственно сокрыты под темной пеленой страницы, закрашенной черным.
Глава XXXVII
«Nihil me poenitet hujus nasi», - сказал Памфаг; - - то есть - «Нос мой вывел меня в люди». - «Nec est, cur poeniteat», - отвечает Коклес; то есть «да и каким образом, черт возьми, мог бы такой нос сплоховать?»
Вопрос, как видите, поставлен был Эразмом, как этого и желал отец, с предельной ясностью; но отец был разочарован, не находя у столь искусного пера ничего, кроме простого установления факта; оно вовсе не было приправлено той спекулятивной утонченностью или той изощренной аргументацией, которыми небо одарило человеческий ум для исследования истины и борьбы за нее со всеми и каждым.
- - - Сначала отец ужасно бранился и фыркал - ведь иметь знаменитое имя чего-нибудь да стоит. Но так как автором этого диалога был Эразм, он скоро опомнился и с великим прилежанием перечитал его еще и еще раз, тщательно изучая каждое слово и каждый слог в их самом точном и буквальном значении, - однако ничего Не мог выудить из них этим способом. - Быть может, тут заключено больше, чем сказано, - проговорил отец. - Ученые люди, брат Тоби, не пишут диалогов о длинных носах зря. - - Я изучу мистический и аллегорический смысл - - тут есть над чем поломать голову, братец.
Отец продолжал читать. - - -
Тут я нахожу нужным осведомить ваши преподобия и ваши милости, что помимо разнообразных применений длинных носов в морском деле, перечисляемых Эразмом, автор диалога утверждает, что длинный нос бывает также очень полезен в домашнем обиходе; ведь в случае нужды - и при отсутствии раздувальных мехов, он отлично подойдет ad excitandum focum (для разжигания огня).
Природа была чрезвычайно расточительна, оделяя отца своими дарами, и заронила в него семена словесной критики так же глубока, как и семена всех прочих знаний, - и потому он достал перочинный нож и принялся экспериментировать над фразами, чтобы посмотреть, нельзя ли врезать в них лучший смысл. - Еще одна буква, брат Тоби, - промолвил отец, - и я доберусь до сокровенного смысла Эразма. - Вы уже вплотную подошли к нему, братец, - отвечал дядя, - по совести вам говорю. - - Какой ты быстрый! - воскликнул отец, продолжая скоблить, - я, может быть, еще в семи милях от него. - Нашел, - - проговорил отец, щелкнув пальцами. - Гляди-ка, милый брат Тоби, - как ловко я восстановил смысл. - Но ведь вы исковеркали слово, - возразил дядя Тоби. - Отец надел очки - прикусил губу - и в гневе вырвал страницу.
Глава XXXVIII
О Слокенбергий! правдивый изобразитель моих disgrazie, - о печальный предсказатель стольких превратностей и ударов, стегавших меня на самых различных поприщах моей жизни вследствие малости моего носа (другой причины я, по крайней мере, не знаю), - скажи мне, Слокенбергий, какой тайный голос и каким тоном (откуда он явился? как прозвучал в твоих ушах? - уверен ли ты, что его слышал?) - - впервые тебе крикнул: - Ну же - ну, Слокенбергий! посвяти твою жизнь - пренебреги твоими развлечениями - собери все силы и способности существа твоего - - не жалея трудов, сослужи службу человечеству, напиши объемистый фолиант на тему о человеческих носах.
Каким образом весть об этом доставлена была в сенсорий Слокенбергия - - и знал ли Слокенбергий, чей палец коснулся клавиши - - и чья рука раздувала мехи, - - об этом мы можем только строить догадки - - ибо сам Гафен Слокенбергий скончался и уже более девяноста лет лежит в могиле.
На Слокенбергий играли, насколько мне известно, как на каком-нибудь из учеников Витфильда, - - иными словами, сэр, так отчетливо распознавая, который из двух мастеров упражнялся на его инструменте , - что всякие логические рассуждения на этот счет излишни.
- - В самом деле, Гафен Слокенбергий, излагая мотивы и основания, побудившие его потратить столько лет своей жизни на одно это произведение, - в конце своих пролегомен, которые, кстати сказать, должны бы стоять на первом месте - - не помести их переплетчик по недосмотру между оглавлением книги и самой книгой, - Гафен Слокенбергий сообщает читателю, что по достижении сознательного возраста, когда он в состоянии был спокойно сесть и поразмыслить о настоящем месте и положении человека, а также распознать главную цель и смысл его существования, - - или - - чтобы сократить мой перевод, ибо книга Слокенбергия написана по-латыни и в этой части довольно-таки многословна, - - с тех пор как я, - говорит Слокенбергий, - стал понимать кое-что - - или, вернее, что есть что - - и мог заметить, что вопрос о длинных носах трактовался всеми моими предшественниками слишком небрежно, - - я, Слокенбергий, ощутил мощный порыв и услышал в себе громкий голос, властно призывавший меня препоясаться для этого подвига.
Надо отдать справедливость Слокенбергию, он выступил на арену, вооружившись более крепким копьем и взяв гораздо больший разбег, чем все, кто до него выступали на этом поприще, - - и он действительно во многих отношениях заслуживает быть поставленным на пьедестал как образец, которого следует держаться в своих книгах всем писателям, по крайней мере авторам многотомных произведений, - - ибо он охватил, сэр, весь предмет - исследовал диалектически каждую его часть - он довел его до предельной ясности, осветив теми вспышками, что высекались столкновением природных его дарований, - или направив на него лучи своих глубочайших научных познаний - сличая, собирая и компилируя - - выпрашивая, заимствуя и похищая на своем пути все, что было написано и сказано по этому предмету в школах и академиях ученых, - вследствие чего книга Слокенбергия справедливо может рассматриваться не просто как образец - но как исчерпывающий свод и подлинный устав о носах , охватывающий все необходимые или могущие понадобиться сведения о них.
По этой причине я не стану распространяться о множестве (в других отношениях) ценных книг и трактатов из собрания моего отца, написанных или прямо о носах - или лишь косвенно их касающихся; - - таких, например, как лежащий в настоящую минуту передо мной на столе Пригниц, который с бесконечной ученостью и на основании беспристрастнейшего научного обследования свыше четырех тысяч различных черепов в перешаренных им двух десятках покойницких Силезии - сообщает нам, что размеры и конфигурация костных частей человеческих носов любой страны или области, исключая Крымской Татарии, где все носы расплющены большим пальцем, так что о них невозможно составить никакого суждения, - гораздо более сходны, чем мы воображаем; - - различия между ними, по его словам, настолько ничтожны, что не заслуживают упоминания; - - статность же и красота каждого индивидуального носа, то, благодаря чему один нос превосходит другой и получает более высокую оценку, обусловлены хрящевыми и мясистыми его частями, в протоки и поры которых несутся кровь и жизненные духи, подгоняемые пылкостью и силой воображения, расположившегося тут же рядом (исключение составляют идиоты, которые, по мнению Пригница, много лет жившего в Турции, находятся под особым покровительством неба), - - откуда следует, - говорит Пригниц, - и не может не следовать, что пышность носа прямо пропорциональна пышности воображения его носителя.
По той же самой причине, то есть потому, что все это можно найти у Слокенбергия, я ничего не говорю и о Скродерии (Андреа), который, как всем известно, с таким жаром накинулся на Пригница - - доказывая на свой лад, сначала логически, а потом при помощи ряда упрямых фактов, что «Пригниц чрезвычайно удалился от истины, утверждая, будто фантазия рождает нос, тогда как наоборот - нос рождает фантазию».
- Тут ученые заподозрили Скродерия в некоем непристойном софизме - и Пригниц стал громко кричать на диспуте, что Скродерий подсунул ему эту мысль, - но Скродерий продолжал поддерживать свой тезис. - -
Отец между тем колебался, чью сторону ему принять в этом деле; как вдруг Амвросий Парей в один миг решил дело и вывел отца из затруднения, разом ниспровергнув обе системы, как Пригница, так и Скродерия.
Будьте свидетелем. - -
Я не сообщаю ученому читателю ничего нового - дальнейшим своим рассказом я только хочу показать ученым, что и сам знаю эту историю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62