Петька думал, что надо будет сшевельнуть елку. А она постояла, постояла да и решила, что хватит. Расщепленная верхушка ее дрогнула и сначала медленно, потом – коротко, с маху описала в соответствии со всеми законами физики четверть круга.Все, ахнув, шарахнулись к стенам. А именинник шлепнулся со стула и оказался под елкой. Энергичный Петька схватил его за одну ногу, Мишка за другую – вытянули.Владькина мать бросилась к нему со слезами.– Маленький мой! Димочка мой!.. Ну, кто же так привязывает дерево! Папа! Где ты там! Маленький мой!..«Уходим», – кивнул Петька на выход.На лбу именинника появилась крошечная царапина – будто котенок лапой тронул. Больше никаких повреждений не обнаружилось.Мишка и Владька вышли во двор почти следом за Никитой. На улице все четверо остановились друг против друга.– Знаете, – сказал Мишка, – Владька предлагает назвать отряд «Корсаром»! А? Здорово?– Мы свою дорогу сами знаем. Провожатых нам не надо, – разъяснил Петька. И повернулся, чтобы уйти.Но Владька вынудил его задержаться.– Подумаешь! Напрашивается кто-то! – вызывающе заговорил Владька. – Вот дорога! По какой пришли…– Ну, ты! – оборвал его Петька. – Голодранец рыжий! Елки рубить приехал?Если бы Мишка не удержал Владьку – была бы драка. Но Мишка оттащил его за рукав и быстро-быстро зашептал что-то: Владька еще не знал местных обычаев – белоглинский с белоглинским на кулаках не дерутся.– Деревня… – оказал Петька и смерил обоих презрительным взглядом сначала снизу вверх, потом сверху вниз.Владька сорвал небольшой лопух возле тропинки и бросил его к Петькиным ногам. Петька подобрал лопух, сунул в карман.– Вызов принят.– Сегодня, – сказал Владька.– Вечером, – сказал Петька.– Шпаги, – сказал Мишка.– На поляне, – сказал Никита. И спросил Мишку: – Слово помнишь?– Не маленький, – огрызнулся Мишка.Он и Владька ушли в калитку. А Никита и Петька через десять минут разыскали свою лодку в тальнике и некоторое время еще побыли на берегу, помолчали. Петька сидел, свесив ноги к воде, а Никита лежал, глядя в кусты на противоположном берегу.Нельзя сказать, что произошедшее вызвало обиду, но осталась какая-то муть в настроении.Во-первых, они потеряли друга, и теперь опять оказались вдвоем. А во-вторых, было все же приятно почему-то сидеть у этих Егоровых… Ну, сидеть и время от времени глядеть на Светку… Не почему-нибудь, а просто – приятно.– С одной стороны, ты, конечно, свалил эту елку на именинника, а с другой стороны – ты же и первым спасал его, – подытожил свои раздумья Никита.А Петька спрыгнул на песок и сделал несколько гимнастических движений руками – для бодрости.– Трогаем. Приговор Пока плыли через Туру – молчали. Все и так было ясно.Потом, когда развернулись по течению, Петька сказал:– Будем судить.Никита греб и ничего не ответил.Лодка неслась быстро и плавно, будто приседая при каждом гребке.Мутная вода, тихонько журча, струилась по бортам, потом скручивалась в тугие, частые воронки и уплывала назад. Ошалелые стрижи секли воздух во всех направлениях и то припадали к самой воде, то взмывали высоко-высоко и словно бы растворялись на солнце.– К дождю… – сказал Никита.Когда показались Марковы горы, он опустил весла в воду, притормаживая немного, и скоро лодка зашуршала в камышах старой, заболоченной поймы…Тут они ее и прятали всегда. Место было надежное, проверенное.Друг за другом вскарабкались по глинистому склону на берег. И хотя оба очень спешили на этот раз, ни тот ни другой не подумали изменять своему обычному правилу.Дело в том, что до землянки, если шагать прямиком, всего километра полтора: сначала по дороге, потом тропинкой, потом старой просекой и потом, немного, – через лес. Но если ходить в открытую, кто-нибудь обязательно подглядит. К землянке добирались окольным путем: километра два крюк – до болота, а через болото, в камышах, где ползком, где пригнувшись, – подкрадывались к землянке почти вплотную.Там, на болоте, с самолета никого не разглядишь – не то что со стороны.До края болота добрались, как всегда, благополучно. Только один раз шарахнулась из-под ног дурная тетерка, и Петька от неожиданности едва не плюхнулся в торфяную жижу. Сто раз на дню будет шарахаться эта тетерка – и сто раз можно плюхнуться от нее. Тихо, мирно – вдруг заорет она, забьет крыльями, шарканет ведьмой из-под самого носа, – кажется, не рассчитай движения, и ударит тебя в лицо.У кромки болота присели по обыкновению в камышах, огляделись.Ни души. Теперь от дерева к дереву по мху – дальше. Мох – он, если не водянистый, любые следы скроет. Чуть прогнется только, а шагнул ты дальше – он опять выровнялся.Вход в землянку был замаскирован – лучше не придумаешь. Где кедрач, например, или сосна, там лес голый будто, одни шапки. А здесь ель, пихта, береза, осина – сплошной бурелом, и разбежишься, да не вдруг.Впереди Петька, за ним Никита юркнули под огромную пихту. Лапы ее свисали почти до земли, так что двигаться надо было на четвереньках. Вместе чуть сдвинули в сторону будто случайно образовавшуюся кучу валежника, и под нею в земле открылся неширокий, подосевший от времени лаз.Никита привычно скользнул вниз. Петька нащупал ногами ступеньку и, прежде чем спуститься дальше, опять сдвинул над головой кучу валежника, так что теперь снаружи их можно было разыскать разве только с собакой.Никита нащупал в темноте на ящике спички, легонько чиркнул, и спустя несколько мгновений под треснутым стеклом засиял огонь фонаря «молния». Фонарь этот друзья откопали на свалке у дядьки косого Андрея, стекло Петька выпросил у матери.Неприметная сверху землянка была изнутри отделана прочными бревнами и даже прошпаклевана мхом. Только задний простенок был почему-то земляным, и, оползая постепенно, глинистая почва грозила со временем заполнить всю землянку. Но это могло быть еще когда-когда. А пока друзья чувствовали себя в землянке лучше, чем дома. Болото – в низине, а тут возвышенность, над головой – почти метровой толщины земляная броня. Прохладно, сухо. Только весной иногда просачивалась между бревен влага. Зимой это место было так и так без надобности: школа. А весной, в половодье, – хватало дел и возле реки.На стенах землянки висели три лука. На специальной полке – стрелы с железными из твердого листа наконечниками, в углу стоял подремонтированный Никитой стол, а в двух ящиках напротив легко было найти все, что только может понадобиться в тайге двум-трем самостоятельным людям. Огарки свечей, банки с рыболовными крючками, шпагат, два ножа, сетка от комаров, напильник, плоскогубцы, гвозди, сыромятный ремень, тугая противогазная резина, коробка пороху для будущего ружья, которую Петька выменял в Курдюковке за негоревший фонарик, две запасные уключины, цепь, эбонитовое стекло, котелок, наконечник остроги, ложки, наконец, штык, ржавая бляха и два отсыревших патрона, которые Петька нашел здесь же, в землянке. А всякую остальную мелочь просто не перечислишь.Петька раскрыл толстую клеенчатую тетрадь – устав, вахтенный журнал и дневник, на первой странице которого было записано, что хранить до конца тайну отряда – это первое обязательное условие для его членов, мгновенно являться на сборный пункт по зову командира отряда – второе условие, по тревоге, объявленной любым членом отряда, являться тоже – это третье, нигде, ни при каких условиях не покидать товарищей – это четвертое… и т. д. Давно ли Мишка самочинно клялся по всем этим пунктам, а потом еще ставил свою барахляную фамилию внизу?!Собирались в поход по Туре на Мишкиной плоскодонке. Ничего, обойдемся без Мишки: вдвоем можно будет и в своей долбленой…– Пиши, – сказал Петька.Никита послюнявил карандаш, валяй, мол, действуй.– Значит… – Петька засунул руки в карманы и, злой, решительный, выпрямился над фонарем. Тень его, изломившись, протянулась от стола через стену до самой середины потолка. – Как сказать…– Зачем «как оказать»? – спросил Никита.– Как сказать – не пиши. – Петька откашлялся, шевельнул губами в поисках нужного слова. – Пиши: «Выгнать ханурика из отряда!» Точка.– Погоди, – сказал Никита. – Тут надо по правилам: год, число, месяц, слушали, постановили – как в правлении…Через двадцать минут мучительного редактирования, согласно всем канцелярским требованиям, приговор был составлен и скреплен в одном углу страницы подписью командира, в другом – начальника штаба.Карандаш к этому времени исписался до деревяшки, и Никита, сплюнув фиолетовой слюной, бросил ненужный огрызок в один из ящиков.Все, что необходимо было сделать прежде всего, друзья сделали, и оба почувствовали некоторое облегчение. О надежности оружия – Поспеем? – спросил Никита.Петька извлек из ящика тяжелую березовую палку и нож. Надо было делать себе новую шпагу. Старую свою, много раз испытанную, он загубил недавно. Прожег. Хотел залить свинцом рукоятку, а стал выжигать дыру и пропалил насквозь: разок махнул, она и треснула.По традиции, секунданты обязаны были сражаться наравне с главными противниками, поэтому Никита тоже достал свою шпагу: надо проверить, мало ли что. Раза два ткнул ею в мох между бревнами, потом не очень сильно ударил по ящику ребром, плашмя, снова ребром… Ткнул опять между бревнами. Шпага у него была не хуже Петькиной старой: с «усиками», с ложком «для крови», отполированная куском стекла почти до блеска, со следами былых дуэлей – в зазубринах.– Не струсит рыжий?.. – полюбопытствовал Никита, присаживаясь на ящик, чтобы отдохнуть после тренировки.– Струсит на шпагах – так выпорю… – хладнокровно пообещал Петька, разглядывая свое не очень красивое оружие. Надо бы отшлифовать – время поджимает. – Испытаем?Разошлись.– Три, четыре…Сразились. Так – не ради победы, а чтобы размяться.Никита взял Петькину шпагу, прикинул ее в руке.– Сойдет…По существу это была не шпага, а меч.Дуэли вошли в моду около года назад. И примерно с месяц рубились на дранках с эмтээсовской пилорамы. Но дранка есть дранка: у одного длинная, у другого короткая. Только сойдутся – глядишь, одна сломалась. Перекур. Безоружного не бьют. Надо менять шпагу. А Никита раз вышел с березовой, наподобие меча, – штук тридцать дранок переломал. С тех пор начали мастерить оружие каждый для себя, чтобы главное при этом – крепость.Мало-помалу обговорили новые правила.Если раньше некоторые пользовались этим: выйдет один на один – стоп, шпага сломалась. Дадут ему новую – опять стоп. Дранка ж такое дело – как подставишь ее. Теперь установили: хватит. Сломалась шпага, – если трус, поднимай руки, а выдержка есть – получай прямой, с выпадом, в грудь.Наконец, чтобы все делалось по-мужски, ограничили длину шпаг. Она должна равняться длине правой руки от сгиба ладони плюс ширина плеч. Тут уж, конечно, смотря какая рука и смотря какие плечи… Но где взять другую мерку?Благодаря этим нововведениям шпага, сохранив свое прежнее название, постепенно видоизменилась в не очень красивый, но зато прочный, массивный и удобный меч. Красота она красотой. А борьба борьбой, когда речь идет о твоей чести. Сумасшедший Сначала шпага, за ней Петька исчезли вверху. Никита еще раз проверил, все ли в порядке, загасил фонарь и со шпагой в зубах полез на выход.– Ну… (граф, вас ждут великие дела), – хотел он сказать для бодрости, но в это время Петька больно ударил его сверху ногой по голове.– Ты что… – Никита в сердцах замахнулся кулаком, но промазал. А Петька, не глядя, опять лягнулся и попал в затылок.Никита проглотил невольное ругательство, замер.Петькина нога скрылась. Тогда все еще возмущенный, но уже настороженный Никита выглянул на поверхность.Петька лежал, затаившись под деревом, и, делая свирепое лицо, держал палец у губ: «Тихо!»Никита змеем выскользнул наружу.Петька ткнул пальцем в кусты.Оба затаили дыхание.Буквально шагах в десяти от их убежища слышался говор. Случайный ветерок шелохнул ветки шиповника, и в лицо пахнуло запахом костра.Говор стих.«Быстро!» – одними губами приказал Петька, и, действуя на животах, они в несколько секунд заложили хворостом выход из-под земли.Никита ткнул пальцем в гнилушку и сделал движение рукой, означающее: «Хорошо, я надумал брать валежник с болота – мало ли кому понадобится на костер!..»Петька мотнул головой: «Ползем!» – и, придерживая левой рукой свою шпагу, двинулся первым. Работая локтями, Никита догнал его. Дальше поползли рядышком, осторожно, сантиметр за сантиметром приближаясь к невидимым собеседникам.Едва приметный костер тлел на крошечном, в несколько метров пятачке между деревьями. Прокопченный до сини котелок слегка покачивался на двух сведенных к центру рогатулинах.Лицом к Никите и Петьке у костра сидел незнакомый лет пятидесяти мужчина с густой черной бородой, в кепке, надвинутой глубоко на лоб, в теплой телогрейке и охотничьих сапогах. Рядом, у его ног, валялось ружье.А спиной к друзьям сидел на обрубке осины маленький взлохмаченный старик, голова которого казалась огромной от беспорядочно разросшихся седых косм, так что нельзя было разобрать, где кончается шевелюра, где начинаются борода, усы.Оба молчали, глядя в огонь.А Петька, увидев старика, цыкнул. Глаза его заблестели. И, готовый позабавиться, он даже приподнялся. Но всегда уравновешенный Никита (которым на этот раз руководило, с одной стороны, благоразумие, а с другой стороны – возможность отомстить за удар по темени) больно ткнул Петьку локтем в бок. И, неслышно огрызнувшись, Петька остался лежать.Взлохмаченный старик был сумасшедшим. Звали его Проней. Кто первым узнал, что зовут его именно так, – не важно. Дня три назад он явился в деревню по одной из таежных дорог, сутулый, седой, пропыленный (тайга нет-нет да и выкинет что-нибудь такое, особенно в эти, послевоенные годы), и не успел он пройти десяти дворов, как мальчишки уже пристроились за ним: «Проня! Проня!..» Он быстро кивал направо, налево, счастливо улыбался до ушей, встряхивал косматой гривой и, часто притопывая ногами, смешно подпрыгивал на одном месте.«Здравствуй, Проня!» – кричал кто-нибудь из мальчишек. И радостный Проня оборачивался на голос: «Здрасти, здрасти!..» Но сзади тем временем слышалось новое «здравствуй», Проня вынужден был повернуться в другую сторону. «Проня, где твой паспорт?» Проня, нагибаясь, показывал мальчишкам свой зад. «Проня, спляши!» И Проня весело подпрыгивал на месте.Сердитые хозяйки разгоняли мальчишек, звали Проню во двор, давали хлеб, картошку, соль и, жалостливо кивая головами, кормили пшенным супом.«Издалеку, отец?»«Далеко, милая, далеко! От бога ж мы! – счастливо улыбаясь, быстро, но внятно говорил Проня. – Отколь же быть? Земля, чай, от бога? Мы тоже! Каменья, каменья – землица-то! Благода-ать!.. – Он вдруг пугался на мгновение, торопливо шарил невидящими глазами по земле, хватал первый попавшийся булыжник, ласково гладил его и, опять счастливый, повторял: – Благода-ать!..» – И говорил, говорил не умолкая.Где он расставался со своими булыжниками, никто не видел, но отыскивал он их везде – по дороге, у реки.Чернобородый поднял голову и поглядел на сумасшедшего старика. Густые черные брови скрывали выражение его узко прищуренных глаз.– Ну, и что же дальше?..Старик выпрямился, взмахнул стиснутыми кулаками.– Проклятый камень! Я видел его!– Что толку, дурак… – сказал чернобородый, ковырнув палкой угли, так что над костром взметнулось облачко золы.– Тридцать лет! Но я видел эту речку! Я не мог уйти раньше! И я видел этот камень!– Что проку, говорю? – как о чем-то надоевшем, опять повторил чернобородый.Старик даже задергался на своем чурбаке.– Я ошибся. Надо было все сначала, – заговорил он с новым воодушевлением. – Этот камень провалился! Но я найду его, ты увидишь. А не найду – обшарю каждый ручей! Сегодня убедишься! Делалось прочно. Глухомань. Зало, прихожая! Подземные хоромы! Милостисдарь!.. – передразнил кого-то старик.– Я уже слышал это, – отмахнулся чернобородый, выкатывая из костра одну за другой две картофелины.– Нет, ты убедишься. Это я запомнил! А рядом выстрелы! Но все ж управился… Места-то ведь как будто свои, а чужие! – старик оглянулся.– А что ж он, идиот-то этот, верующим был, что на библию понадеялся? А? – усмехнувшись, спросил чернобородый, медленно разминая горячую картофелину.Приятели не дышали. Им нравилось, с какой серьезностью чернобородый разыгрывал старика.– О, где этот камень!.. – повторил сумасшедший. – Тут береза была. – Проня оглянулся. – Благодать! Кто знал, что ель заглушит все!Чернобородый бросил обгоревшую кожуру назад, в огонь, вытер пальцы о телогрейку, достал из кармана кисет.– А ты, случаем, не чокнулся тогда от радости? – неожиданно спросил он.Но ответа Петьке с Никитой не довелось услышать, так как в этот момент под локтем Никиты сухо треснула хворостина. Чернобородый разом вскочил на ноги, шагнул в сторону затаившихся друзей и внимательно вгляделся в кусты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35