Пусть уж лучше существуют неразгаданные тайны, чем – никаких. Теперь, когда столько сделано уже, боязно было убедиться, что тайна вовсе не существует.– Надо параллельно реке, – сказал Никита.– Знаю… – сердито огрызнулся Петька, сосредоточенно выравнивая компас. Сначала он пытался успокоить стрелку прямо на руке, но Петькино волнение сказывалось на магнитном притяжении земли. Пришлось взять компас в ладони. Обе руки тоже оказались ненадежной опорой. В сердцах раздвинув бурьян, Петька положил компас на землю, долго примеривался, вытягивая руку параллельно бывшей Мусейке, наконец объявил:– Пятьдесят четыре с половиной градуса… от севера. – И тут же придумал, как им двигаться, чтобы не уклоняться в сторону: – Жми вон к тому подсолнуху! – показал он на детище случайно занесенного в поле семечка, метрах в шестидесяти от себя. – Так!.. Стать чуть правее!.. Левее чуть! Стоп!.. – командовал он, глядя то на Никиту, то на компас у себя под ногами.Промерил шаги от жернова, сдвинул Никиту с места, компас установил точно там, где только что находились Никитины каблуки, опять прицелился.– Пятьдесят четыре с половиной градуса… Береза! Вон, видишь, кособокая такая, вроде Настюшки, помнишь, к Евсеичу приезжала…– Помню, – сказал Никита, проверяя Петькин прицел.До березы от жернова было сто пять шагов.Путешественники ошиблись. Деревня осталась где-то в стороне. Им пришлось опять углубиться в такую глушь, что жилье, если не знать о его существовании, могло бы показаться далеким-далеким, где-нибудь за тридевять земель, за семью реками, за семью морями…Направление в пятьдесят четыре с половиной градуса на северо-восток привело их в глубокую балку, густо поросшую, разнолесьем на склонах, а по дну – сырую, сумеречную, с запахом прели, с гнилой листвой и валежником под ногами..Солнце даже в зените не проглядывало сюда.Петька сделал пятьсот семидесятый шаг.Где-то над головами у них кружили два ворона и, противно каркая, оглушали своим хриплым криком застоялую тишину тайги. Петька выругался. Запустил в пространство еловой шишкой. Петька не любил ворон. Всякие птицы есть на земле. Есть и противные. Так вот эти из противных самые противные – вороны.– На нашу голову каркают… – сказал Петька.Пятьсот девяностый шаг стал шагом в невезение.Балка неожиданно круто ушла влево. Никита, выдерживая направление, вскарабкался вверх по склону и остановился.Петька тоже вскарабкался и тоже остановился.Вкопанный в землю почти у самого спуска в балку стоял камень с надписью: «Здесь покоится прах рабы божьей Ольги Ухтомской. 1901–1919».Надпись Никита прочитал автоматически.Взгляды обоих утонули в глубокой яме, которая начиналась сразу за камнем. Яма давно поросла мхом, А дно ее покрывала слежавшаяся, прелая хвоя. Эта яма, несомненно, и была той целью, к которой они стремились… Петька сбежал на дно, со злостью пнул какую-то гнилушку, – это все, что неизвестный соперник оставил им от былых сокровищ.«Здесь покоится прах рабы божьей…»Никита в яму не спустился. Петька задрал голову в поисках злосчастных воронов. Но вороны притихли, будто испугались того, что натворили.– Все? – спросил Петька.– С одной стороны, мы нашли эту яму, а с другой стороны – где же клад? – спросил Никита. Гипотеза вторая Обшарили метров на двести вокруг каждый куст, каждое дерево, каждый муравейник, но ничего примечательного больше не обнаружили.По прямой, перпендикулярной Мусейке, прошли далеко к руслу, но тайга скрыла от них свои сокровища. С удивлением обнаружили теперь, что цифры первого чертежа (1200, 400), внешне соответствующие второму чертежу, на самом деле не совпадали по конечной своей точке, так как вблизи тысячи пятисот саженей от устья Мусейка делала крутой поворот, и если двигаться согласно первому чертежу – перпендикулярно Мусейке в тысяче двухстах саженях от русла, никогда не найти бывшей могилы Ольги Ухтомской и ничего другого, как убедились путешественники.Вот как разнились эти конечные точки двух чертежей.

Либо там, в землянке, кто-то забыл о повороте Мусейки, либо путешественники чего-то еще не знали…Они возвратились к яме, уже не сомневаясь, что эта яма и есть целевая точка их путешествия. Ошибка могла быть лишь в самом начале: когда они приняли высокий порог Мусейки за первый ориентир. Но слишком уж правильными были дальнейшие совпадения. Оставалось признать, что камень «Здесь покоится…» и охранял тайну от посторонних взоров. Но в шаге по одну сторону от камня тянулась балка, сразу за камнем – яма.Кто-то уже давным-давно копал здесь. Если тайна существовала, у тайны имелся теперь хозяин.По-прежнему загадочными оставались только три цифры: 6, 160 и 283.Яма была глубиной всего около трех метров. Петька ринулся было копать глубже. Но всегда трезвый в суждениях начальник штаба верно предположил, что шести метров глубины быть не может. Во-первых, не все ли равно было кому-то зарывать, ну, золото, к примеру, на глубину в шесть метров или в три: если кто узнал, где спрятан тайник, он докопается до него на любой глубине, во-вторых, рядом балка, а в-третьих, места кругом вообще болотистые, и любую яму глубже трех-четырех метров будут заливать грунтовые воды…Уселись рядышком возле камня.– Молодая… – кивнул Петька на цифры «1901–1919». – Что делать, раб божий?Раб божий долго сосредоточенно думал, уставившись в неприметную точку на замшелом противоположном склоне ямы.Потом глубокомысленно решил:– Что-то надо делать.Петька мог бы заметить, что решение начальника штаба не из самых гениальных, но поскольку другого предложить не мог – смолчал.Раскопал эту могилу кто-нибудь из жителей деревни, и уж во всяком случае в деревне должны были знать, кто раскопал ее, что нашел. Если нашел, конечно…Окончательную разгадку тайны следовало искать в поселке.Друзья недолго предавались разочарованию. Привезут они с собой мешки золота или не привезут – славу путешественников они обеспечили себе.Конечно, возвратиться с золотом – оно бы немножко солиднее…Никита достал тетрадь и записал результаты поиска. Даже камень срисовал…Петька выдернул с корнем пушистый кустик мха – надо хоть гербарий собрать… И незаметно от Никиты вздохнул про себя.Заходить прямо в деревню не решились. Кое-какой опыт встречи с людьми у них уже был. Двинулись опушкой леса в обход деревни и скоро натолкнулись на поляну с ульями. Парень-пасечник без маски что-то прилаживал в одном из них. Первые сведения о Прокопке – Здравствуйте, – бодро сказал Петька, останавливаясь в двух шагах за спиной пасечника.– Здорово, богатыри! – весело отозвался пасечник.Петька кашлянул.– Далеко путь держите? – вытирая руки цветным платком, спросил пасечник.– Да так… – неуверенно разъяснил Петька.– Как так? – уточнил веселый пасечник. – Не нашенские, вижу?Озорные искорки в глазах парня, морская тельняшка на широкой груди и добродушный голос не вызывали ничего подозрительного.Никита решился еще раз признаться:– Путешествуем мы…– Путешествуете? – уважительно переспросил пасечник. – Это, брат, дело! Марш-бросок на пятьдесят километров – так? Укрой, тайга, укрой, глухая!.. Хлеб да соль, выходит! Милости прошу к моему шалашу! – И он показал в сторону шалаша на краю поляны.Друзья прошагали через поляну, оглядываясь на всякий случай. Доверие – доверием, а осторожность не мешает…Но пасечник в тельняшке проковылял следом. Проковылял как-то неумело, широко расставляя ноги.– Скидавайте фуфайки! Эк вы в такую жарынь! Бросай якорь! Располагайся, – приказал он.Никита решительно стащил телогрейку, бросил на траву и не сел, а упал на нее. Петька тоже не заставил себя уговаривать.– Голодные небось?– Не… – сказал Петька. – У нас есть… – И развязал мешок.Пасечник заглянул в него.– Ха! Такого добра у меня, корешки, хоть отбавляй! Раз пригласил на хлеб на соль – свое спрячьте!Он исчез в шалаше.Через минуту около друзей появилась большущая миска творогу со сметаной, целый каравай хлеба и запотевший чайник со студеной водой.– Медку, корешки, нема! За медок надо председателю руки-ноги обломать. Медку – через год приходите – залейся будет! Ложки есть?– Есть, – быстро доложил Петька.– Это дело! Были б ложки – борщ найдется! – И неловко усаживаясь рядом с друзьями, он снова спросил: – Откуда ж вы, а?Петька признался:– С Белой Глины… На лодке мы.– Фью-ить! – присвистнул пасечник. – Это вы правильные ребята! – И строго спросил: – Не сбежали, нет?– Нет! – заверил Петька. – Мы для школы. Собираем, записываем разное…– Ну, это надо! – согласился пасечник. – Ешьте!Скрипнул протезами и, перехватывая любопытный взгляд Петьки, разъяснил:– Это меня, братцы, под самым уже Берлином… Растреклят его… Теперь вот еще не приноровлюсь никак…Беседа мало-помалу развязалась, и пасечник Саша рассказал приумолкшим друзьям, как воевал: сначала на кораблях, потом в пехоте.Одна тельняшка от моря и осталась.– Любите наши места? – неожиданно сердито спросил он.Друзья заверили, что любят.– Ну, то-то… – опять смягчился пасечник. – Я вот всякое повидал… И смерть, и все… Оно уж насмотришься до злобы, что и умереть не страшно… А это вот страшно: чтобы умереть, а не увидеть напоследок, где родился, где вырос… Ясно? А? Кажется, вдохнуть бы вот это в последний раз, – он оглянулся на деревья, – а тогда уж и прощайте, братцы!..Пасечник помолчал немного.– Оно вроде завоевал право жить, где проще: хоть направо, хоть налево плыви – за любым ветром… А я шел раз в штыковую, поклялся: буду жив – на четвереньках приползу в эти края. Отсюда – ни шагу. Ясно? То-то, путешественники! Правильно: пишите, путешествуйте – тут, братцы, красота, как нигде такой! Верно говорю?– Верно, – подтвердил Петька.Скоро ложки их застучали по дну миски. Друзьям не хотелось выглядеть обжорами, но Саша приказал:– Чтобы до тютельки. – И облизал свою ложку. – Путешествие – дело серьезное… Только как же это вы без оружия?Петька чуточку поколебался и вытащил из мешка штык.Лицо пасечника Саши стало на мгновение грустным, когда он коснулся пальцами граненой стали штыка. Коснулся осторожно, как будто чего-то хрупкого. Потом усмехнулся опять, одобрительно крякнул, возвращая Петьке его оружие.– Штык – это дело. Ребята вы, я вижу, отчаянные. Ну, и что попалось вам интересного в наших краях?Настроение блаженного покоя, которому друзья невольно поддались от сытного ужина и яркого солнца над стихшим в безветрии лесом, тут же улетучилось.– Есть тут… – заспешил было Петька. Но раб божий начальник штаба решил взять ответственные переговоры на себя.– Видели мы здесь камень… – сказал раб божий начальник штаба Никита. – Там… – Показал в тайгу. – Вроде могилы. Написано: «Здесь покоится…», по-старинному написано. А яма рядом. Разрыл кто, что ли?Пасечник Саша усмехнулся.– Тут, братцы, история путаная… – Расправив широкую грудь под тельняшкой, лег на спину. Разъяснил: – После приема пищи полагается мертвый час… Располагайтесь. История эта темная… Правда – не правда, где анекдот, где сказка – не поймешь. Но раз уж ваше дело собирать всякую всячину – пишите. Может, и распутаете что…Друзья остались сидеть, как сидели. Никита на всякий случай достал тетрадь.Глядя в синее небо над соснами, Саша продолжал:– Было это, если что было, еще до нас с вами… Тут, чтобы понятней, наша деревня, слышали небось, называется Кедрачи, рядом хутор – Савеловки, там дальше в лес – вам это назад – Засули, в аккурат у Чертова болота, где раньше Мусейка начиналась, а по реке назад – Гуменки. Так вот в Засулях барином был француз какой-то, тут у нас, в Кедрачах и на хуторе, – полковник бывший с дочкой, а Гуменки – тоже полковничьи были, но там его сын, одним словом, жил, – чертей им в хвост и гриву… Так вот все это правда, а уж где правда, где неправда дальше – это сами разбирайтесь… Дыма без огня не бывает… Француз этот все в Москве да Петрограде жил, – так, хлипкий французишко, одно название, что барин… Но, говорят, когда революция началась, дал наш французик деру, так сказать, в свое имение, в Засули то есть… Ну, и вдруг слух пошел – французик наш разбогател где-то… Революция ж к нам не сразу, а потом пришла. Ну, и слух – это уже после… Было тут два дела враз. Первое – французика нашего нашли мертвым у себя, связанного, глаза выколоты, словом, помученным крепко нашли… И будто бы кто-то видел полковника с сыном на лошадях с вечера… Словом, тут кутерьма уже быстро пошла – не до судов и следствий… Дела одно за другим, а люди все это в кучу сваливают. Утром нашли француза мертвым, а днем здесь полковничья дочка отравилась. Наши-то в деревне – красные уже близко – за топоры было взялись, но, такое дело, дочь у полковника отравилась – пожалели отцовские вроде чувства…Хоронить самоубийцу по-старому нельзя на общем кладбище. Тем же днем вырыли полковник с сыном могилу в тайге, камень этот кузнец полковнику вытесал… Не по обязанности уже, а из жалости опять…Словом, через день, как здесь крестьяне власть взяли, уже ни полковника тут, ни сына. Дочь они, считалось, ночью захоронили.Это видели – телегу опять же… Ну и вот – лет десять прошло тому – наш Прокопка (есть здесь такой) надоумился раскопать ту могилу. Прокопка этот сына родного раскопает – посмотреть…Друзья напряглись в тревожном ожидании.– И оказалось, – продолжал пасечник, – нет там никакого гроба. Куда уж они ее – в другом месте, что ли, захоронили? А там, значит, ящики с книгами. Семь ящиков да смоленые все. Полковник этот давно упаковывался, а взять с собой вряд ли что успел. Девку-то он либо в речку, либо в болото какое бросил, а это схоронил, гад… Культура, что ли?.. Так вот это уже опять точно: книги в ящиках… Три или четыре ящика с книгами были, а в других одежда разная…Петька уставился на Никиту. А Никита, не отрываясь, глядел на пасечника. Благо, тот не замечал, какое впечатление производит его рассказ.– Это… – заикнувшись, спросил Никита. – Тот Прокопка, который потом книгами печь топил? Нам бабушка рассказывала…Пасечник Саша даже сел от негодования.– Это Прокопка да чтобы кусочек бумажки выбросил?! Да он хворостины лишней в огонь не сунет!.. Да он – этот скобарь – он из чужого огня себе полешко выхватит!.. Это такой гад, братцы… Людям – кому война, кому голодуха, а он тут один во всей деревне как сыр в масле катался: корова с телкой каждый год, два поросенка во дворе, куры, утки, забор вокруг в два метра! Одни бабы в деревне и остались – найди-ка на Прокопку управу!.. Еще старый хрыч девок мордовал!.. Женился, видишь ты!.. На эвакуированной, гад, на молодухе, из блокады!..– И где же теперь… книги?.. – осторожно спросил Никита.– Книги-то?.. Да у него ж, у Прокопки, – успокаиваясь, разъяснил пасечник. – У него там склад на чердаке… Там небось комбайн сыщешь! Да по сараям еще всякого… Я вот, погодите, братцы, расхожусь малость. Мне сейчас тяжело это – драться. Месяц, другой еще, а там я наведу порядок! Я этого кулака заставлю работать – Прокопку этого, и председателя заставлю! Тут, братцы, закипит еще! А то бабы в поле, а мироеды – по дворам! Растащили колхоз! В хлебах, да чтобы без хлеба! Развелось, как до революции!.. Я этих гадов знаю! Которые так всякое время на смертях умели наживаться! Я вот только расхожусь! – Пасечник в ярости ударил себя широкими ладонями по протезам. Глухо отозвалось на удар пустое дерево.– Саша… – вдруг позвал чей-то голос.Друзья оглянулись.Над ними стояла молодая женщина с руками, сложенными под передником, в платке до бровей. На друзей она поглядела неприветливо.– У-х… – все еще горячась, проворчал пасечник. И объяснил с гордостью: – Это моя жена. Ясно? Всю войну ждала в невестах. Да потом еще – пока по госпиталям. Ясно?Друзья кивнули: ясно.– Что за ребята? – сердито опросила жена.– Это? Это, Любаш, путешественники! Края наши изучают!..Любаша недоверчиво оглядела путешественников.– Ты бы меньше волновался, Саш… Успеется – все сделаешь… И так с зари до зари… Нельзя тебе сейчас…– Душа вон, Любаш, как подумаю… – ворчливо оправдался пасечник, опираясь своими могучими руками на руки жены, чтобы встать, и немножко смущаясь собственной беспомощности.Друзья начали прощаться. В засаде Дом Прокопки стоял обособленно от хутора, так что, затаившись в кустах, друзья оказались прямо перед ним.Все видел Петька: и такие никудышные дома, как сопляковская усадьба, и ворота с коньками, и навесы в половину двора, и высокие ограды вокруг дворов, но такую крепость, как Прокопкин дом, видел впервые.Главное дело, какую ограду ни городи, а дом должен глядеть своими окнами на улицу. Здесь же дом был спрятан за высоким забором так, что виднелась одна лишь крыша его… Крыша с ходом на чердак и с лестницей, приткнутой к самому ходу. Потом крыша сарая – тоже с ходом и лестницей. Забор тянулся метров на пятьдесят в одну сторону и метров на пятьдесят – в другую, по квадрату. Поверх забора – в два ряда колючая проволока, ворота на замке, калитка, наверное, тоже, в две трети двора – навес, а что там, под этим навесом, не углядишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35