Поиски, начатые ими из-за пустяка, благодаря счастливой догадке Никиты имели теперь самое прочное – документальное основание и не могли не закончиться успехом.Крепко пожали друг другу руки и, забравшись на чердак Петькиного дома, решили устроить небольшое совещание.Во-первых, им надо было определить линию своего поведения по отношению к вражескому лагерю в лице Мишки и Владьки.Во-вторых, следовало позаботиться о том, чтобы разведка противника не могла пронюхать ничего определенного о делах и планах отряда.В-третьих, прятаться днями напролет дома – скучно, а потому надо было как-то распланировать недели предстоящего ожидания.Петька выглянул в чердачное окошко и без труда разыскал в кустах малинника за огородом блестящий глазок подзорной трубы.Враг не дремал.По первому пункту единогласно постановили до поры до времени не ввязываться ни в какие стычки с противником: это могло отвлечь отряд от главных задач. Все хитроумные Мишкины попытки на сближение – игнорировать. Провокаций – не замечать. Отряд должен беречь свои духовные и физические силы для более важных дел. Однако, чтобы противник знал, что отряд жив и не складывает оружие, а лишь дает ему отдохнуть, решено было выставить флаг над Петькиным чердаком, где отныне и будет располагаться штаб отряда.Петька полез в кладовку, чтобы найти среди тряпья более или менее цельный кусок материи. Красного не нашел, синего тоже. Нашел зеленый – от старого материного платья, в котором – говорила мать – она еще на вечёрках пела. Это было в те времена, когда Петьки даже и на свете не было, в чем, кстати, Петька очень и очень сомневался всегда. Что мать ходила на вечёрки – это понятно, и что молодой она была – это еще можно допустить, а чтобы вот его – Петьки – не было, не было, а потом бы он – раз – и появился – это как-то не укладывалось в голове. Мать просто могла не знать, а где-то, как-то он уже существовал и тогда, когда она пела на вечёрках.Зеленый кусок порядком выцвел, но зато флаг из него получился сантиметров шестьдесят в длину и сантиметров пятьдесят в ширину.Никита красным свекольным соком написал через все полотнище новый девиз отряда: «Поиски, странствия, победы!» Петька четырьмя гвоздями приколотил флаг к сломанному черенку граблей и, распахнув чердачное окошко, выбросил флаг над крышей. Никита видел, как замельтешил при этом блестящий глазок подзорной трубы в кустах. Противник был приведен в явное смятение.Приколотив древко флага так, чтобы никакой ветер не сломил его, Петька захлопнул окошко, и совещание продолжалось.Чтобы ввести в заблуждение разведку корсаров, постановили (опять же единогласно) делать вид, будто ничего в жизни не произошло и никаких новых открытий не предвидится: ходить купаться, заглядывать в библиотеку, загорать.То же самое решено было и по третьему пункту совещания.Новые поиски могут потребовать от членов отряда новых больших усилий, а поэтому надо подготовить себя к любым трудностям, и отныне в отряде вводился обязательный, железный распорядок: только спорт и никаких поблажек собственным слабостям.Бурные прения развернулись по самому первому пункту распорядка: во сколько часов надо производить отбой. Для здоровья, говорят, полезно ложиться рано, а потому в конце концов решили производить отбой не позже двенадцати часов ночи. Лишь в особых случаях – не позже половины первого.Подъем – в шесть часов. С шести до семи – физзарядка. Потом завтрак – не досыта. Ныряние на реке по шестьдесят раз. Затем бег с препятствиями по тайге – на пять километров. Обеда – нет. Снова ныряние – по тридцать раз. Снова – бег. Борьба. Подтягивание на канате. В восемь часов ужин – не досыта. Вода – всегда в ограниченном количестве. С одиннадцати часов вечера до двенадцати – снова гимнастика. В двенадцать – отбой.Распорядок вступал в действие с сегодняшнего дня, и потому, раздевшись до трусов, путешественники тут же, на чердаке, приступили к физзарядке. Поподтягивались на стропилах, повыжимали старый, надтреснутый чугунок.Было немножко пыльно, но польза от физзарядки была явной. Друзья почувствовали в себе небывалую силу и, если бы не постановили они игнорировать противника, могли бы теперь померяться силами с кем угодно. Ныряние Возле Туры – никого, только солнце. Желтый песок обжигал пятки. И Тура была желтой, как песок.Проверив долбленку, отправились вниз по берегу, к обрыву, откуда можно было нырять. Пока шли к Туре, заметили вдалеке Семку Нефедова с подзорной трубой. Сделали вывод, что противник сильно растерян, если привлекает в свои ряды таких никудышных парней, как Семка.Прихватили с собой луки и по две стрелы, поэтому нападения не боялись.У обрыва сделали еще одну физзарядку. Потом Петька нырнул первым. Хотелось поплавать. Но к реке они пришли не ради забав, и, выкарабкавшись на берег, Петька снова нырнул с большой задержкой дыхания. И до пятидесяти держался у самого дна, потом еще до двадцати колыхался на волнах с опущенной в воду головой.Так они сделали по двадцать нырков. И плавать уже расхотелось – до того устали оба. Но это свидетельствовало лишь о том, что закалка была отряду совершенно необходима. Сдвинув брови и не говоря ни слова, чтобы не растрачивать дыхание на разговоры, сделали еще по десять нырков. В последний, тридцатый, раз Петька плюхнулся в воду животом, так что даже сквозь коричневый загар живот покраснел. А Никита на двадцать девятом нырке ушибся о воду головой. У Никиты это самое больное место – голова. Петька, пока силы не растрачены, входит в воду без всплеска, как стрела с острым наконечником, а Никита всегда таранит ее своим шаром – только брызги летят.Обманчивая это штука – вода. Месяц прыгаешь в нее, половину лета прыгаешь – она принимает тебя, что та материна перина. А потом чуть-чуть не так повернешься, и она ударит тебя, будто доской, так, что кажется, все внутренности оторвутся.После тридцати нырков сделали перерыв. Петька подставил красный живот солнцу, а Никита обложил свою голову мокрым песком.Дыхание быстро восстановилось, и, чтобы напомнить себе о жесткости распорядка, Никита выцарапал на обеих своих руках острым березовым сучком: «Поиски, странствия, победы!»Петьке, с животом, прогретым жгучими полуденными лучами, удобнее было писать на груди, и он выцарапал девиз отряда на коричневой груди.А когда пришла в нормальное состояние круглая Никитина голова, продолжили ныряния. Сначала прыгали по очереди, как до перерыва, потом поныряли вместе – кто пробудет под водой дольше, но раз столкнулись у самой воды и решили, из предосторожности, парным нырянием больше не заниматься.После шестидесятого нырка оба с трудом вскарабкались на обрыв, и, так как сил отползти от обрыва уже не было, минут пять они так и лежали друг против друга на краю обрыва, моргая покрасневшими от воды глазами и глубоко дыша через широко открытые рты.Впрочем, настроение у обоих было при этом отличное: все пока шло по намеченной программе, и первое испытание они выдержали.Да и вообще, великое это дело – закалка! Если после физзарядки они готовы были встретиться с любым из противников один на один, отдышавшись после ныряния, каждый из них почувствовал себя готовым на рукопашную с любыми двумя соперниками: нет, не с Мишкой и Владькой одновременно, но, к примеру, с Владькой и Семкой Нефедовым сразу.Необходимо было выполнять следующий пункт дневной программы. Быстрота, меткость, выдержка Примерно пять километров сильно пересеченной местности – это если бежать по берегу Туры до Курдюковки и обратно. На двух с половиной километрах в одном направлении нужно было пересечь шесть оврагов, дважды – заросли тальника, одно болото, три старицы – одну по колено в воде, две другие – вплавь.Никита воткнул в землю на берегу ровную обструганную палочку, чтобы по солнечной тени определять примерные успехи каждодневного пробега.Одежду спрятали в траве. Луки надели за спины, повязали на голые животы ремни и сунули за них стрелы.Никита отметил исходное положение тени от своих солнечных часов, и быстрым-быстрым маршем тронулись в сторону Курдюковки.Сначала шли, как уговаривались, быстрым маршем: вдох-выдох, вдох-выдох, а потом все быстрей, быстрей и побежали – не в полную силу, но почти.Заметили невдалеке рядом с Семкой Нефедовым Мишку – сознательно не обратили внимания. Пускай противник шпионит. Бежали плечо в плечо, сосредоточенные, молчаливые. Первый овраг преодолели, скатившись кубарем на глинистое дно и быстро вскарабкавшись по противоположному склону, второй – узкий – преодолели в прыжке. Продираясь сквозь тальник, Петька сильно расцарапал плечо, но, не останавливаясь, пришлепнул рану листком подорожника и замазал сверху коричневой глиной.Из болота выбрались до подбородков заляпанные тухлой жижей, даже головастики шныряли по телу, но, переплывая с луками в поднятых руках старицу, обмылись.На обратном пути вынуждены были с бега перейти на шаг, но все же, когда возвратились к исходному рубежу, тень солнечных часов описала за время их отсутствия сравнительно небольшой угол. Никита разыскал в куче хвороста рогатулинку, равную углу отклонения тени, и спрятал ее в карман штанов: завтра надо бежать так, чтобы солнечный угол оказался меньше рогатулины.Крепко запыхались оба, но, чувствуя наблюдение за собой, не легли, чтобы отдохнуть, а молча посидели у колышка часок. Молчание также диктовалось необходимостью: пусть противник теряется в догадках.В новые странствия они выйдут трижды уверенные в собственных силах: есть они сегодня вовсе не ели, пить, кроме той воды, что наглотались во время купанья, – не пили, выносливость проверили, быстроту начали отрабатывать, оставалось потренироваться в меткости. Никита нарисовал на ближайшей сосне круг, примерно с собственную голову, отмерил пятнадцать шагов вдоль берега, и Петька занял исходную позицию. Стрела его с двумя петушиными перьями в хвосте описала правильную дугу и задрожала, воткнувшись в круг около самого края его. Петька поморщился, недовольный, и отошел в сторону. Никита занял его место, спокойно оттянул тетиву, спокойно спустил ее, чуть наклонясь вперед. Стрела его задрожала у противоположной кромки круга. Никита тоже пошевелил бровями, недовольный. Робин Гуд стрелял, конечно, лучше. Правда, у Робин Гуда был фабричный лук, то есть сделанный мастерами, а они свои луки гнули сами. И у Робин Гуда была тетива из жил, а Никите и Петьке достать жил было негде, тетиву они вили из конского волоса, как и леску для удочек.Стреляли они долго, так что привлеченный их упорными упражнениями противник шаг за шагом приближался: все ближе и наконец уселся на траве шагах в десяти от них.Никита и Петька молча выдергивали свои стрелы из дерева, молча отходили на исходную позицию, молча стреляли… Загадка муравейников Когда Петька убедился, что Семка и Мишка достаточно нагляделись на его и Никитину меткость, Петька закинул лук за спину. Никита тоже закинул. Оглядели стрелы. Наконечники могли выдержать еще сколько угодно выстрелов. Только оперение слегка потрепалось. Достали из травы штаны и майки, оделись. И так как основная программа первой половины дня была на этом исчерпана, присели на траве, внимательно разглядывая исколотый стрелами круг на красноватой коре сосны.Упорное молчание недавно еще всполошивших всю деревню беглецов, будто языки у них отнялись, и все то, что они делали после возвращения, было так загадочно, что Мишка, сгорая от любопытства, пересел к ним еще ближе, спросил:– Вы чего это, а?.. Онемели?..Петька не ответил. Никита глядел в точку на сосновой коре и вообще не слышал вопроса. Мишка вздохнул от нечего делать и стал глядеть на сверкающую поверхность Туры. Семка тоже нерешительно приблизился и сел рядом с Мишкой.Петька, прищурившись, глянул на солнце, как бы определяя, пора или не пора. «Нет, – решил, – еще не пора…»Мишка взял у Семки подзорную трубу и вгляделся в противоположный берег, потом вгляделся без трубы, потом опять через трубу, сказал:– Корова…Петька равнодушно глянул на противоположный берег. Корова стояла у самой воды и, отмахиваясь хвостом от мошкары, пила.– Луки и у нас есть, – сказал Мишка.– И у дурака голова бывает, – не выдержал Петька.Мишка и обозлился, и обрадовался, что беглецы заговорили наконец.– Это ты про меня, что ли? – спросил Мишка.– Нет, вообще… – сказал Петька.Мишка успокоился.– Ладно, – сказал Мишка. – Пойдем, Семка, разроем эту кучу…Друзья с невольным любопытством проследили, как Мишка и Семка отошли от них шагов на тридцать и стали палками разрывать огромную муравьиную кучу под сосной.Во время войны говорили, что в самой середине муравейника находят иногда кусок сливочного масла килограмма на полтора весом. Петька даже представлял себе этот кусок – точно такой, какой, бывало, мать вытаскивала из туеска, в котором сбивала сметану, – душистый, светлый, аккуратно обшлепанный со всех сторон материнскими ладонями. Но сколько ни рылись в муравейниках Никита и Петька, масла так до конца войны и не видели. А после войны оно появилось всего с год назад, да и то не из муравейников, а из туесков… Теперь говорят другое: говорят, самородки случаются в муравейниках… Кто их находил, друзья не знали. Но дыма без огня не бывает, и мало ли какой муравейник следует разрывать…Путешественники встали, приблизились к Мишке и Семке, помолчали немного, потом Никита строго спросил:– Вы зачем роете?– Посмотрим… – неопределенно ответил Мишка, довольный уже тем, что не он, а они пристают к нему с разговорами.– Мы вот посмотрим… – сказал Никита. – Муравьи полезны.– Чем полезны? – удивился Мишка.Никита запнулся, так как и сам не знал – чем.– А рыбачить ты на что будешь? – нашелся Петька.– А… Так я же зарою потом, – отпарировал Мишка.Все возражения на этом были исчерпаны, и, сказав «ну-ну…», мол, посмотрим, как ты зароешь, путешественники уселись на трухлявом осиновом бревне в четырех шагах от кучи.Золота под муравейником не оказалось, и, не дожидаясь, когда Мишка закроет кучу прелой хвоей, друзья встали, чтобы уйти от навязчивых шпионов. Индеец Уйти они не успели.Блеснув стальным наконечником, в стороне, через поляну, пролетело копье и вонзилось глубоко в кучу хвороста.Следом за копьем, ошеломив своим видом чуточку даже растерявшихся Никиту и Петьку, с криком «Йэх-хо!» вылетел на поляну полуголый, рыжий, как пламя, индеец – Владька.Одежду его нес в руках Колька тетки Татьянин.Вокруг рыжей индейцевой головы торчали разноцветные перья. Голая грудь, спина, руки и ноги были расписаны красной и белой глиной в запутанные узоры. Вместо трусов вокруг бедер у индейца была повязана веревочка с нанизанными на нее лопухами.Мишка ухмыльнулся, довольный произведенным эффектом.Колька тетки Татьянин с Владькиной одеждой в охапке остановился на почтительном расстоянии ото всех, как бы подчеркивая этим свой полный нейтралитет: попросили человека потаскать одежду – вот и все…Владька выхватил копье из хвороста и, держа его наизготовку, оглянулся по сторонам, словно не замечая адмирал-генералиссимуса и вроде бы выискивая какую-то ускользнувшую от него добычу.– Ха! – Быстро овладев собой, Петька соврал: – Копье и у нас есть!Индеец хотел не обратить внимания на реплику, но повернулся к адмирал-генералиссимусу и сказал на русском языке:– Это не копье, а дротик.– У нас есть и копье, и дротик, – заверил Никита.Петька торжествующе усмехнулся, хотя зависть и съедала его. Стрелы – стрелами, а дротик – это оружие пострашнее, чем лук…– Что-то мы не видели у вас дротиков, – резонно заметил Мишка.Петька пожал плечами: мол, ты еще много чего не видел.Никита, как бы пробуя лук, оттянул и спустил тетиву, отворачиваясь от Владьки.Петька тоже отвернулся, и они спокойно зашагали прочь.– Врут они, – крикнул Владька. – Ничего у них нет!Петька на какую-то секунду замер от оскорбления. Надо было вернуться, доказать свою правоту. Но индеец высказал такую жестокую правду, что не хватило совести возвращаться. Петька зашагал с еще более непринужденным видом, даже головы не повернул.Это подействовало.Мишка и Семка хохотнули в ответ на Владькину реплику, но хохотнули не очень уверенно.– Покажите, если у вас есть дротик! – крикнул Мишка.Никита быстро стал на колено, выхватил из-за пояса стрелу и мгновенно выстрелил в куст перед собой. Петька торопливо проделал то же самое.Противник за спиной умолк.Никита и Петька подобрали свои стрелы, с сожалением оглянулись по сторонам: «Неужели убежал?..» Но добычи в радиусе десяти шагов нигде не оказалось.Петька опять внимательно глянул на солнце, и путешественники неожиданно быстрым шагом заторопились в деревню.Противник опять вынужден был теряться в догадках. Нужны ли воинам свистульки? Слух о том, что беглецы, возвратившись домой, занимаются теперь какими-то загадочными прыжками, стрельбой, беганьем взад-вперед, облетел всю деревню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35