И тогда в сознании человека зазвучал Голос, холодный и полнящийся властной силой: "Ты, неразумная хищная бестия, груда мышц, созданная для пожирания плоти ! Отступи перед силой Разума, покорись тому, кто стократ сильнее тебя, и умри !"
Чудовище жалобно взвизгнуло — звук, который испустил огромный зверь, был именно взвизгом, звуком, столь не соответствующим размерам и свирепости твари. Средняя пара лап соскользнула с уцелевших брёвен ограды, оставляя на них глубокие борозды. Передние лапы взрыли землю и замерли. Хвост с силой ударил по воде во рву, подняв целый фонтан брызг, и с плеском скрылся под водой. Голова пару раз дёрнулась, глаз подёрнула мутная пелена, и когда подбежавший вождь с размаху всадил в десну чудовища топор, с лезвия которого стекали капли яда, тварь уже умерла. Огромная башка уткнулась в расщеплённые обломки брёвен, — остатки проломленной чудовищем ограды, — и только лента тягучей дурнопахнущей слюны ещё сочилась между уже никому не угрожавших клыков.
— Ты великий охотник, хан-шэ , чужеземец. Мне ещё не приходилось видеть, чтобы человек в одиночку удерживал одним копьём хугу-хугу , пока он не умрёт от яда красной травы. Это уже третий хугу-хугу, который приходит из Чащи в наш Дом с тех пор, пока я вождь ан-мо-куну. Первый раз умерло девятнадцать людей нашего рода, второй раз — двадцать два. Только Великому Небесному Охотнику ведомо, жизни скольких моих соплеменников пресеклись бы сегодня, если бы не ты, Хан-Шэ — теперь мы будем звать тебя так, Пришедший-Из-Леса.
Человек внезапно осознал, что он ясно понимает всё то, что говорил, обращаясь к нему, вождь лесного племени. Щёлканье и свист пропали, голос охотника ясно звучал в сознании человека. Что ж, Хан-Шэ так Хан-Шэ — это имя ничуть не хуже любого другого из тех, что дают друг другу разумные. Они полагают, что он одолел тварь копьём — пусть будет так. Лишнее знание в данном случае только помеха, и тёплая приязнь, ясно читавшаяся сейчас на лицах обитателей посёлка, которые собирались вокруг поверженного страшилища, легко может уступить место страху перед Непонятным. И тогда человек заговорил сам, ничуть не сомневаясь в том, что его поймут так же легко, как он сам понял речь вождя:
— Благодарю тебя за имя, вождь племени ан-мо-куну. Вы приняли меня, когда Лес отпустил моё тело, и я оказался усталый и голодный у порога вашего Дома. Я выплатил свой долг приютившим меня, и пока я здесь, народ ан-мо-куну может всегда рассчитывать на мою руку, руку помощи в любой беде.
— Учтивая речь, Хан-Шэ. Я не удивляюсь тому, что ты заговорил на нашем языке — дух хугу-хугу, уходя, отдал тебе это знание. Зверь этот редок и очень опасен, однако владеет волшебством, которое может быть в некоторых случаях полезным Людям Леса и Реки — ан-мо-куну. Нам надо о многом поговорить с тобой, пришелец, но сначала… — и вождь повернулся к собравшимся сородичам — Хи-Куру!
Из толпы выступил тот самый молодой воин, который спас соплеменницу от чудовища и умудрился спастись сам. С одежды его, располосованной гигантскими когтями, стекала вода — воин проплыл по рву в реку и выбрался на берег уже в самой деревне. И девушка была тут же, она выглядывала из-за спины Хи-Куру, вся в царапинах и ссадинах, с глазами, из которых ещё не исчезла тень пережитого ужаса.
— Хи-Куру и Джэ! Вы неосторожно разбудили хугу-хугу и навлекли страшную опасность на весь наш род. Сколько бы храбрых охотников и красивых женщин ушло в Хижины Предков, если бы не отвага и умение Хан-Шэ? Вы будете наказаны, оба!
От смуглых лиц виновников, казалось, отхлынула вся кровь — они посерели. И юноша, и девушка прекрасно знали суровые законы племени, созданные только лишь для того, чтобы ан-мо-куну могли выжить перед лицом бесчисленных опасностей Леса, и приготовились к самому худшему. Вождь заговорил снова:
— Сегодня никто не погиб, и поэтому солнце не увидит крови ан-мо-куну. Но знайте — вы не только не заговорите друг с другом до самого Месяца Свадеб, но даже не увидитесь. А если вы нарушите мою волю, то никогда, — слышите — никогда ты, Хи-Куру, не назовёшь Джэ своей женой, а она тебя своим мужем. А теперь идите и не знайте ни минуты отдыха, пока хугу-хугу не покинет наш Дом. Я всё сказал.
Человек — или Хан-Шэ — не совсем понял последние слова вождя, но, оглянувшись назад, догадался, что они значили. Десятки лесных людей уже облепили гигантскую тушу хугу-хугу, загромоздившую пролом, как муравьи дохлую гусеницу. В руках ан-мо-куну проворно мелькали серповидные лезвия, которыми они ловко разделывали труп чудища. Труднее всего было вспороть неподатливую чешую, однако сноровка выручала. Целые пласты чешуйчатой шкуры отделялись от туши и складывались в кучу. Огромные куски мяса срезались и скатывались в ров, где их сплавляли в реку, подталкивая баграми и копьями. Целые ручьи чёрно-бурой крови также стекали в ров, расплываясь в воде грязными клубами. «Хорошо, что вода во рву проточная, — подумал человек, — а то от этой отравы наверняка приключилась бы какая-нибудь болезнь». Первые глыбы сероватой плоти уже плыли по реке, странно подёргиваясь, — стаи мелких хищных рыбёшек жадно набросились на добычу — а на огромной туше уже забелели проступившие под срезанными слоями жира и мяса рёбра. Человек отвернулся.
— Мясо хугу-хугу несъедобно, Хан-Шэ, тем более после того, как в кровь попал яд. А вот кое-что из его внутренностей — мозг, печень… Ну, это дело знахаря. И конечно, шкура. Из неё выйдет хорошая защитная одежда для охотников. В Лесу найдётся немного клыков и когтей, которые могут пробить чешую хугу-хугу. А теперь пойдём, пришелец, имя которому отныне Хан-Шэ, — мы будем говорить.
Хижина вождя располагалась в центре посёлка, на утоптанной земляной площади, служившей местом собраний всего рода, и почти ничем не отличалась от остальных подобных строений, разве что была чуть больше по размерам. Откинув циновку, закрывавшую вход, вождь пропустил Хан-Шэ вперёд и вошёл сам. Полумрак хижины рассеивало багровое свечение устроенного посередине очага из круга камней. Вокруг очага на расстеленных на земле циновках восседали трое седовласых с неподвижно-каменными лицами. На огне очага на длинных железных прутьях жарилось мясо, капли жира стекали в огонь и сгорали с шипением, распространяя вокруг резкий, но не неприятный запах. Сидевшие у огня не произнесли ни слова, когда вошедшие опустились на циновки у очага. Затем вождь поднял стоявший на земле сосуд с узким горлом, поднёс его ко рту, сделал несколько глотков и передал посудину человеку. Хан-Шэ последовал примеру хозяина хижины. Нёбо слегка обожгло, потом по жилам растеклось приятное тепло. "Какой-то хмельной напиток — и не из самых худших. Конечно, это не рубиновое вино из горных ягод …". Рубиновое вино…. Откуда это? Человек попытался вспомнить, но внезапная резкая головная боль заставила его отступить. Ладно, попытаемся позже…
— Когда ты вышел из Леса, не все старейшины приняли тебя. — Вождь окинул быстрым взглядом сидевших подле огня. — Некоторые считали, что ты злой дух Леса, принявший облик человека, и что тебя следует отдать Реке и рыбам хам-хам. Мы спорили…. Сошлись на том, что злой дух, пришедший с тайным, знал бы наш язык и обычаи, тогда как ты…. В общем, тебя оставили в Доме. Сегодня ты одолел хугу-хугу и спас очень многих из народа ан-мо-куну. Но всё-таки, поскольку дар речи к тебе вернулся, расскажи о себе. Мы живём среди опасностей, и должны знать многое, чтобы род продолжал жить. Говори, Хан-Шэ, мы слушаем.
— Я мало что могу сказать вам, вождь и старейшины. Я не помню ничего из своей прошлой жизни …прошлого воплощения - прошелестело в мозгу… — человек помотал головой, отгоняя наваждение. — Я очнулся на берегу реки, один, без оружия, в той самой одежде, в которой я пришёл сюда. Я шёл через Лес вдоль берега Реки, шёл долго. Мне повезло — я не встретил никого из хищных тварей Леса на пути (человек благоразумно решил умолчать о встрече с серым зверем, а также о том, чем эта встреча закончилась — зачем вызывать ненужные вопросы старейшин, как он сумел безоружным выйти из этой схватки победителем) и к вечеру добрался до Дома ан-мо-куну. Остальное вы знаете. Это всё, что я могу сказать. В моем сердце нет места для зла по отношению к отогревшим и накормившим меня. Я могу быть полезен — вы видели сегодня…
— Ты не помнишь корабля, Хан-Шэ? …корабля …летящего в тёмной пустоте …холодные искры звёзд… Большой лодки со многими вёслами? — голос одного из старейшин походил на шуршание змеи в сухой траве.
— Нет, мудрый. Я не помню ничего. Загляните в меня, и вы увидите… — человек вдруг осёкся. Как могут лесные дикари заглянуть внутрь него? Для этого нужно владеть магией …
Однако ничего не произошло, видимо, старейшины сочли его слова привычным оборотом вежливости, ритуалом, принятым в собственном племени Пришедшего-из-Леса.
— Хорошо, Хан-Шэ. Сегодня мы согласны с вождём, — на этот раз заговорил другой старейшина — ты можешь остаться среди нас. Пусть будет так…
«Остаться среди вас… Вы чистые сердцем дети природы, часть того самого Леса, в котором вы живёте и которого боитесь. Что мне ваша жизнь, мне, который…» — и тут снова в виски плеснула уже ставшая знакомой боль.
— А ты не боишься, Старший Охотник, — третий из стариков вдруг обратился прямо к вождю, — что при своих талантах Хан-Шэ захочет занять твоё место? Это вызовет смуту и кровь, вождь.
«Глупые дети! Неужели вы всерьёз думаете, что власть вождя маленького лесного племени — это предел моих мечтаний?» — подумал человек, но ничего не сказал вслух.
— Я ничего не боюсь, мудрый, и ты знаешь это. Вождем охотников становится лучший, и он обязан подтверждать своё право каждый год. Если меня сменит более достойный, тем лучше для всего племени ан-мо-куну.
Суровая отповедь вождя поставила точку в этом недолгом споре. Собственно говоря, спора и не было — просто соблюдался ритуал. Кувшин с хмельным снова пошёл по кругу, затем по второму, а жареное мясо было просто великолепным на вкус. А потом Старший Охотник вновь заговорил:
— И ещё одно, Хан-Шэ. Моя дочь…Она была женой лучшего из молодых охотников рода, но всего лишь три дня. Потом её молодой муж ушёл в лес и не вернулся — прыгающая змея впилась ему в горло. Ты великий охотник, и моя дочь сможет быть хорошей матерью для твоих сыновей — племени нужны дети, наша жизнь коротка, и слишком многие уходят в Хижины Предков до наступления старости. Хоэ!
В хижине, оказывается, было смежное помещение, вход в которое прикрывала ещё одна висячая циновка. Сейчас эта циновка отдёрнулась, и из-за неё, мягко ступая босыми ногами, появилась невысокая молодая женщина в платье из тонковыделанной кожи, расшитом бисером и перехваченном узким цветным пояском. Густые чёрные волосы спадали на плечи, полудетские губы приоткрыты, а тёмные глаза смело глядели прямо на человека, который вдруг узнал её. Они уже виделись раньше, и каждый раз лесная красавица точно также смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. Оказывается, это дочь вождя… Хан-Шэ в полной мере оценил первобытную хитрость Старшего — вряд ли зять будет подсиживать тестя. Да и какой отец не пожелает для дочери мужа-охотника, способного в одиночку положить такое чудовище, как хугу-хугу? Система жизненных ценностей лесного народа проста и незатейлива. А почему бы и нет, собственно говоря? Дикарка вполне привлекательна как женщина, тем более с таким зовущим взглядом…
— Моя дочь, Хан-Шэ. Её зовут Хоэ. До Месяца Свадеб ещё далеко, но для вас мы решили сделать исключение… — «Ещё бы! Если уж меня приняли в племя, то ждать просто неразумно — вдруг взгляд Хан-Шэ остановиться на любой другой девушке племени! После того, что случилось у частокола, наверняка почти любая из невест сочла бы за честь разделить брачное ложе с таким могучим охотником. Да и зачем мучить молодую вдову, заставляя её беспокойно ворочаться в одиночестве на звериных шкурах…». Конечно, человек снова ничего не произнёс вслух. Ему всё равно некуда идти, точнее, он не знает, куда идти. Придётся ждать, пока не проснётся память. Так почему же не сделать это ожидание приятным, насколько это возможно?
С этими мыслями человек встал на ноги и подошёл к Хоэ, которая следила за его приближением блестящими чёрными глазами. На её смуглых щеках проступил лёгкий румянец, когда она протянула свою небольшую, но крепкую ладошку и взяла Хан-Шэ за руку. Следуя за Хоэ в полумрак соседней комнаты, человек услышал, как четыре голоса за его спиной хором произнесли-пропели: «Да будет благодать неба над вашим ложем!»
Пол комнаты, которая была гораздо меньше по своим размерам, чем главная, с очагом, устилали мягкие звериные меха — целый ворох шкур. Хоэ опустилась на эти шкуры на колени и, не сводя с Хан-Шэ сверкающих глаз, медленно распустила стягивавший её одеяние ремешок. Затем она одним плавным рывком сняла через голову своё платье-рубашку, оставшись совершенно нагой. И по её движениям человек понял, что она истосковалась по мужской ласке ничуть не меньше, чем он сам по ласке женской…
А потом, глубокой ночью, когда весь посёлок (за исключением недремлющих стражей) крепко спал, человеку приснился сон. Будто бы он взирал с головокружительной высоты на какой-то мир, расстилавшийся далеко внизу. Разноцветные пятна — голубые, жёлтые, бурые, — различимые в разрывах между клубящимися облаками, обозначали моря, пустыни и горы этого мира. А потом картина стала ближе, и всё поле зрения заняло большое зелёное пятно, перечёркнутое наискось узкой синей извилистой полоской. И вдруг человек понял, что это Лес и Река, только видимые с очень большой высоты, на которую не забираются даже птицы. Что было за границами Леса, человек различить не мог. А затем картина снова стала удаляться, замелькали разноцветные пятна, и, наконец, весь Мир, где были и Лес, и Река, и наверняка многое другое, превратился в сверкающую каплю. Капель этих становилось всё больше, они сливались в сверкающий поток, в водопад, низвергавшийся из Ниоткуда в Никуда. Перед потрясённым взором человека бушевал водоворот всей необъятной Вселенной…
…Звёзды, звёзды, звёзды… Звёзды без счёта… Алые всполохи и слепящие белые вспышки… Ощущение Силы, переполняющей всё моё существо, Силы, способной гасить эти звёзды…
Человек проснулся с колотящимся сердцем, переводя дыхание, как после долгого и трудного бега, и даже не понял поначалу, где он находится. Темнота и тишина в хижине были настолько осязаемыми, что, казалось, их можно потрогать пальцами. Человек долго вглядывался, прежде чем начал различать нечёткие контуры предметов. Тихонько вскрикнула во сне Хоэ — наверное, маленькой лесной дикарке тоже приснилось что-то страшное: хугу-хугу с человеческим лицом или нечто подобное. Чёрные волосы Хоэ разметались и переплелись с мехом звериных шкур, покрывавших ложе. Хан-Шэ протянул руку и тихонько погладил её по голове. Женщина благодарно вздохнула-всхлипнула и прижалась к нему всем телом, как перепуганный зверёк, наконец-то отыскавший надёжное убежище в этом огромном и страшном мире…
* * *
Дни шли за днями, сливаясь в монотонную ленту Времени. Жизнь посёлка не отличалась разнообразием и подчинялась издревле установленному ритму, повторявшемуся из века в век. Жёсткая борьба за выживание диктовала свои законы, нарушать которые не следовало. Впрочем, больше никаких из ряда вон выходящих происшествий не случилось. Охота и рыбная ловля были удачными, и племя могло надеяться дожить до следующей весны относительно благополучно, тем более что урожай обещал быть обильным, зелёные стебли ра-ра на поле толстели и наливались янтарным соком. Даже нападение небольшой стаи летающих кровососов с телами обезьян, крыльями летучей мыши и полной пастью острейших зубов-иголок не нанесло серьёзного вреда. Стаю заметили вовремя — и ни кто иной, как Хи-Куру, который после нападения хугу-хугу, когда смерть дважды прошла мимо него, только обдав своим ледяным дыханием, выполнял всё выпадавшее на его долю с удвоенным рвением. Женщины и дети мгновенно попрятались по хижинам, а охотники встретили крылатых вампиров стрелами. Мужчины действовали слаженно: одни сбивали мерзко пищащих тварей на лету из охотничьих луков, другие прикрывали стрелков со спины, принимая пикирующих кровососов на копья и топоры. Стаю перебили начисто, тушки сволокли в кучу и сожгли — ан-мо-куну верили, что вампиры не столько звероптицы, сколько злые духи, и поэтому обращаться с ними после смерти требуется соответственно. Погибших и раненых среди жителей деревни не было, — на царапины лесные люди внимания не обращали — и такую редкую удачу объяснили тем, что среди племени жил великий охотник Хан-Шэ, победитель хугу-хугу. Авторитет человека и его почитание племенем поднялись до небывалого уровня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Чудовище жалобно взвизгнуло — звук, который испустил огромный зверь, был именно взвизгом, звуком, столь не соответствующим размерам и свирепости твари. Средняя пара лап соскользнула с уцелевших брёвен ограды, оставляя на них глубокие борозды. Передние лапы взрыли землю и замерли. Хвост с силой ударил по воде во рву, подняв целый фонтан брызг, и с плеском скрылся под водой. Голова пару раз дёрнулась, глаз подёрнула мутная пелена, и когда подбежавший вождь с размаху всадил в десну чудовища топор, с лезвия которого стекали капли яда, тварь уже умерла. Огромная башка уткнулась в расщеплённые обломки брёвен, — остатки проломленной чудовищем ограды, — и только лента тягучей дурнопахнущей слюны ещё сочилась между уже никому не угрожавших клыков.
— Ты великий охотник, хан-шэ , чужеземец. Мне ещё не приходилось видеть, чтобы человек в одиночку удерживал одним копьём хугу-хугу , пока он не умрёт от яда красной травы. Это уже третий хугу-хугу, который приходит из Чащи в наш Дом с тех пор, пока я вождь ан-мо-куну. Первый раз умерло девятнадцать людей нашего рода, второй раз — двадцать два. Только Великому Небесному Охотнику ведомо, жизни скольких моих соплеменников пресеклись бы сегодня, если бы не ты, Хан-Шэ — теперь мы будем звать тебя так, Пришедший-Из-Леса.
Человек внезапно осознал, что он ясно понимает всё то, что говорил, обращаясь к нему, вождь лесного племени. Щёлканье и свист пропали, голос охотника ясно звучал в сознании человека. Что ж, Хан-Шэ так Хан-Шэ — это имя ничуть не хуже любого другого из тех, что дают друг другу разумные. Они полагают, что он одолел тварь копьём — пусть будет так. Лишнее знание в данном случае только помеха, и тёплая приязнь, ясно читавшаяся сейчас на лицах обитателей посёлка, которые собирались вокруг поверженного страшилища, легко может уступить место страху перед Непонятным. И тогда человек заговорил сам, ничуть не сомневаясь в том, что его поймут так же легко, как он сам понял речь вождя:
— Благодарю тебя за имя, вождь племени ан-мо-куну. Вы приняли меня, когда Лес отпустил моё тело, и я оказался усталый и голодный у порога вашего Дома. Я выплатил свой долг приютившим меня, и пока я здесь, народ ан-мо-куну может всегда рассчитывать на мою руку, руку помощи в любой беде.
— Учтивая речь, Хан-Шэ. Я не удивляюсь тому, что ты заговорил на нашем языке — дух хугу-хугу, уходя, отдал тебе это знание. Зверь этот редок и очень опасен, однако владеет волшебством, которое может быть в некоторых случаях полезным Людям Леса и Реки — ан-мо-куну. Нам надо о многом поговорить с тобой, пришелец, но сначала… — и вождь повернулся к собравшимся сородичам — Хи-Куру!
Из толпы выступил тот самый молодой воин, который спас соплеменницу от чудовища и умудрился спастись сам. С одежды его, располосованной гигантскими когтями, стекала вода — воин проплыл по рву в реку и выбрался на берег уже в самой деревне. И девушка была тут же, она выглядывала из-за спины Хи-Куру, вся в царапинах и ссадинах, с глазами, из которых ещё не исчезла тень пережитого ужаса.
— Хи-Куру и Джэ! Вы неосторожно разбудили хугу-хугу и навлекли страшную опасность на весь наш род. Сколько бы храбрых охотников и красивых женщин ушло в Хижины Предков, если бы не отвага и умение Хан-Шэ? Вы будете наказаны, оба!
От смуглых лиц виновников, казалось, отхлынула вся кровь — они посерели. И юноша, и девушка прекрасно знали суровые законы племени, созданные только лишь для того, чтобы ан-мо-куну могли выжить перед лицом бесчисленных опасностей Леса, и приготовились к самому худшему. Вождь заговорил снова:
— Сегодня никто не погиб, и поэтому солнце не увидит крови ан-мо-куну. Но знайте — вы не только не заговорите друг с другом до самого Месяца Свадеб, но даже не увидитесь. А если вы нарушите мою волю, то никогда, — слышите — никогда ты, Хи-Куру, не назовёшь Джэ своей женой, а она тебя своим мужем. А теперь идите и не знайте ни минуты отдыха, пока хугу-хугу не покинет наш Дом. Я всё сказал.
Человек — или Хан-Шэ — не совсем понял последние слова вождя, но, оглянувшись назад, догадался, что они значили. Десятки лесных людей уже облепили гигантскую тушу хугу-хугу, загромоздившую пролом, как муравьи дохлую гусеницу. В руках ан-мо-куну проворно мелькали серповидные лезвия, которыми они ловко разделывали труп чудища. Труднее всего было вспороть неподатливую чешую, однако сноровка выручала. Целые пласты чешуйчатой шкуры отделялись от туши и складывались в кучу. Огромные куски мяса срезались и скатывались в ров, где их сплавляли в реку, подталкивая баграми и копьями. Целые ручьи чёрно-бурой крови также стекали в ров, расплываясь в воде грязными клубами. «Хорошо, что вода во рву проточная, — подумал человек, — а то от этой отравы наверняка приключилась бы какая-нибудь болезнь». Первые глыбы сероватой плоти уже плыли по реке, странно подёргиваясь, — стаи мелких хищных рыбёшек жадно набросились на добычу — а на огромной туше уже забелели проступившие под срезанными слоями жира и мяса рёбра. Человек отвернулся.
— Мясо хугу-хугу несъедобно, Хан-Шэ, тем более после того, как в кровь попал яд. А вот кое-что из его внутренностей — мозг, печень… Ну, это дело знахаря. И конечно, шкура. Из неё выйдет хорошая защитная одежда для охотников. В Лесу найдётся немного клыков и когтей, которые могут пробить чешую хугу-хугу. А теперь пойдём, пришелец, имя которому отныне Хан-Шэ, — мы будем говорить.
Хижина вождя располагалась в центре посёлка, на утоптанной земляной площади, служившей местом собраний всего рода, и почти ничем не отличалась от остальных подобных строений, разве что была чуть больше по размерам. Откинув циновку, закрывавшую вход, вождь пропустил Хан-Шэ вперёд и вошёл сам. Полумрак хижины рассеивало багровое свечение устроенного посередине очага из круга камней. Вокруг очага на расстеленных на земле циновках восседали трое седовласых с неподвижно-каменными лицами. На огне очага на длинных железных прутьях жарилось мясо, капли жира стекали в огонь и сгорали с шипением, распространяя вокруг резкий, но не неприятный запах. Сидевшие у огня не произнесли ни слова, когда вошедшие опустились на циновки у очага. Затем вождь поднял стоявший на земле сосуд с узким горлом, поднёс его ко рту, сделал несколько глотков и передал посудину человеку. Хан-Шэ последовал примеру хозяина хижины. Нёбо слегка обожгло, потом по жилам растеклось приятное тепло. "Какой-то хмельной напиток — и не из самых худших. Конечно, это не рубиновое вино из горных ягод …". Рубиновое вино…. Откуда это? Человек попытался вспомнить, но внезапная резкая головная боль заставила его отступить. Ладно, попытаемся позже…
— Когда ты вышел из Леса, не все старейшины приняли тебя. — Вождь окинул быстрым взглядом сидевших подле огня. — Некоторые считали, что ты злой дух Леса, принявший облик человека, и что тебя следует отдать Реке и рыбам хам-хам. Мы спорили…. Сошлись на том, что злой дух, пришедший с тайным, знал бы наш язык и обычаи, тогда как ты…. В общем, тебя оставили в Доме. Сегодня ты одолел хугу-хугу и спас очень многих из народа ан-мо-куну. Но всё-таки, поскольку дар речи к тебе вернулся, расскажи о себе. Мы живём среди опасностей, и должны знать многое, чтобы род продолжал жить. Говори, Хан-Шэ, мы слушаем.
— Я мало что могу сказать вам, вождь и старейшины. Я не помню ничего из своей прошлой жизни …прошлого воплощения - прошелестело в мозгу… — человек помотал головой, отгоняя наваждение. — Я очнулся на берегу реки, один, без оружия, в той самой одежде, в которой я пришёл сюда. Я шёл через Лес вдоль берега Реки, шёл долго. Мне повезло — я не встретил никого из хищных тварей Леса на пути (человек благоразумно решил умолчать о встрече с серым зверем, а также о том, чем эта встреча закончилась — зачем вызывать ненужные вопросы старейшин, как он сумел безоружным выйти из этой схватки победителем) и к вечеру добрался до Дома ан-мо-куну. Остальное вы знаете. Это всё, что я могу сказать. В моем сердце нет места для зла по отношению к отогревшим и накормившим меня. Я могу быть полезен — вы видели сегодня…
— Ты не помнишь корабля, Хан-Шэ? …корабля …летящего в тёмной пустоте …холодные искры звёзд… Большой лодки со многими вёслами? — голос одного из старейшин походил на шуршание змеи в сухой траве.
— Нет, мудрый. Я не помню ничего. Загляните в меня, и вы увидите… — человек вдруг осёкся. Как могут лесные дикари заглянуть внутрь него? Для этого нужно владеть магией …
Однако ничего не произошло, видимо, старейшины сочли его слова привычным оборотом вежливости, ритуалом, принятым в собственном племени Пришедшего-из-Леса.
— Хорошо, Хан-Шэ. Сегодня мы согласны с вождём, — на этот раз заговорил другой старейшина — ты можешь остаться среди нас. Пусть будет так…
«Остаться среди вас… Вы чистые сердцем дети природы, часть того самого Леса, в котором вы живёте и которого боитесь. Что мне ваша жизнь, мне, который…» — и тут снова в виски плеснула уже ставшая знакомой боль.
— А ты не боишься, Старший Охотник, — третий из стариков вдруг обратился прямо к вождю, — что при своих талантах Хан-Шэ захочет занять твоё место? Это вызовет смуту и кровь, вождь.
«Глупые дети! Неужели вы всерьёз думаете, что власть вождя маленького лесного племени — это предел моих мечтаний?» — подумал человек, но ничего не сказал вслух.
— Я ничего не боюсь, мудрый, и ты знаешь это. Вождем охотников становится лучший, и он обязан подтверждать своё право каждый год. Если меня сменит более достойный, тем лучше для всего племени ан-мо-куну.
Суровая отповедь вождя поставила точку в этом недолгом споре. Собственно говоря, спора и не было — просто соблюдался ритуал. Кувшин с хмельным снова пошёл по кругу, затем по второму, а жареное мясо было просто великолепным на вкус. А потом Старший Охотник вновь заговорил:
— И ещё одно, Хан-Шэ. Моя дочь…Она была женой лучшего из молодых охотников рода, но всего лишь три дня. Потом её молодой муж ушёл в лес и не вернулся — прыгающая змея впилась ему в горло. Ты великий охотник, и моя дочь сможет быть хорошей матерью для твоих сыновей — племени нужны дети, наша жизнь коротка, и слишком многие уходят в Хижины Предков до наступления старости. Хоэ!
В хижине, оказывается, было смежное помещение, вход в которое прикрывала ещё одна висячая циновка. Сейчас эта циновка отдёрнулась, и из-за неё, мягко ступая босыми ногами, появилась невысокая молодая женщина в платье из тонковыделанной кожи, расшитом бисером и перехваченном узким цветным пояском. Густые чёрные волосы спадали на плечи, полудетские губы приоткрыты, а тёмные глаза смело глядели прямо на человека, который вдруг узнал её. Они уже виделись раньше, и каждый раз лесная красавица точно также смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. Оказывается, это дочь вождя… Хан-Шэ в полной мере оценил первобытную хитрость Старшего — вряд ли зять будет подсиживать тестя. Да и какой отец не пожелает для дочери мужа-охотника, способного в одиночку положить такое чудовище, как хугу-хугу? Система жизненных ценностей лесного народа проста и незатейлива. А почему бы и нет, собственно говоря? Дикарка вполне привлекательна как женщина, тем более с таким зовущим взглядом…
— Моя дочь, Хан-Шэ. Её зовут Хоэ. До Месяца Свадеб ещё далеко, но для вас мы решили сделать исключение… — «Ещё бы! Если уж меня приняли в племя, то ждать просто неразумно — вдруг взгляд Хан-Шэ остановиться на любой другой девушке племени! После того, что случилось у частокола, наверняка почти любая из невест сочла бы за честь разделить брачное ложе с таким могучим охотником. Да и зачем мучить молодую вдову, заставляя её беспокойно ворочаться в одиночестве на звериных шкурах…». Конечно, человек снова ничего не произнёс вслух. Ему всё равно некуда идти, точнее, он не знает, куда идти. Придётся ждать, пока не проснётся память. Так почему же не сделать это ожидание приятным, насколько это возможно?
С этими мыслями человек встал на ноги и подошёл к Хоэ, которая следила за его приближением блестящими чёрными глазами. На её смуглых щеках проступил лёгкий румянец, когда она протянула свою небольшую, но крепкую ладошку и взяла Хан-Шэ за руку. Следуя за Хоэ в полумрак соседней комнаты, человек услышал, как четыре голоса за его спиной хором произнесли-пропели: «Да будет благодать неба над вашим ложем!»
Пол комнаты, которая была гораздо меньше по своим размерам, чем главная, с очагом, устилали мягкие звериные меха — целый ворох шкур. Хоэ опустилась на эти шкуры на колени и, не сводя с Хан-Шэ сверкающих глаз, медленно распустила стягивавший её одеяние ремешок. Затем она одним плавным рывком сняла через голову своё платье-рубашку, оставшись совершенно нагой. И по её движениям человек понял, что она истосковалась по мужской ласке ничуть не меньше, чем он сам по ласке женской…
А потом, глубокой ночью, когда весь посёлок (за исключением недремлющих стражей) крепко спал, человеку приснился сон. Будто бы он взирал с головокружительной высоты на какой-то мир, расстилавшийся далеко внизу. Разноцветные пятна — голубые, жёлтые, бурые, — различимые в разрывах между клубящимися облаками, обозначали моря, пустыни и горы этого мира. А потом картина стала ближе, и всё поле зрения заняло большое зелёное пятно, перечёркнутое наискось узкой синей извилистой полоской. И вдруг человек понял, что это Лес и Река, только видимые с очень большой высоты, на которую не забираются даже птицы. Что было за границами Леса, человек различить не мог. А затем картина снова стала удаляться, замелькали разноцветные пятна, и, наконец, весь Мир, где были и Лес, и Река, и наверняка многое другое, превратился в сверкающую каплю. Капель этих становилось всё больше, они сливались в сверкающий поток, в водопад, низвергавшийся из Ниоткуда в Никуда. Перед потрясённым взором человека бушевал водоворот всей необъятной Вселенной…
…Звёзды, звёзды, звёзды… Звёзды без счёта… Алые всполохи и слепящие белые вспышки… Ощущение Силы, переполняющей всё моё существо, Силы, способной гасить эти звёзды…
Человек проснулся с колотящимся сердцем, переводя дыхание, как после долгого и трудного бега, и даже не понял поначалу, где он находится. Темнота и тишина в хижине были настолько осязаемыми, что, казалось, их можно потрогать пальцами. Человек долго вглядывался, прежде чем начал различать нечёткие контуры предметов. Тихонько вскрикнула во сне Хоэ — наверное, маленькой лесной дикарке тоже приснилось что-то страшное: хугу-хугу с человеческим лицом или нечто подобное. Чёрные волосы Хоэ разметались и переплелись с мехом звериных шкур, покрывавших ложе. Хан-Шэ протянул руку и тихонько погладил её по голове. Женщина благодарно вздохнула-всхлипнула и прижалась к нему всем телом, как перепуганный зверёк, наконец-то отыскавший надёжное убежище в этом огромном и страшном мире…
* * *
Дни шли за днями, сливаясь в монотонную ленту Времени. Жизнь посёлка не отличалась разнообразием и подчинялась издревле установленному ритму, повторявшемуся из века в век. Жёсткая борьба за выживание диктовала свои законы, нарушать которые не следовало. Впрочем, больше никаких из ряда вон выходящих происшествий не случилось. Охота и рыбная ловля были удачными, и племя могло надеяться дожить до следующей весны относительно благополучно, тем более что урожай обещал быть обильным, зелёные стебли ра-ра на поле толстели и наливались янтарным соком. Даже нападение небольшой стаи летающих кровососов с телами обезьян, крыльями летучей мыши и полной пастью острейших зубов-иголок не нанесло серьёзного вреда. Стаю заметили вовремя — и ни кто иной, как Хи-Куру, который после нападения хугу-хугу, когда смерть дважды прошла мимо него, только обдав своим ледяным дыханием, выполнял всё выпадавшее на его долю с удвоенным рвением. Женщины и дети мгновенно попрятались по хижинам, а охотники встретили крылатых вампиров стрелами. Мужчины действовали слаженно: одни сбивали мерзко пищащих тварей на лету из охотничьих луков, другие прикрывали стрелков со спины, принимая пикирующих кровососов на копья и топоры. Стаю перебили начисто, тушки сволокли в кучу и сожгли — ан-мо-куну верили, что вампиры не столько звероптицы, сколько злые духи, и поэтому обращаться с ними после смерти требуется соответственно. Погибших и раненых среди жителей деревни не было, — на царапины лесные люди внимания не обращали — и такую редкую удачу объяснили тем, что среди племени жил великий охотник Хан-Шэ, победитель хугу-хугу. Авторитет человека и его почитание племенем поднялись до небывалого уровня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75