)
Будто маски с лиц знакомых, друзей, даже детей, зятьев, и мужей, и любовников падают с подарков цветочки омелы, серебряные бумажки, коробки, флаконы, зайчики в снегу, фантики и изображения младенца, который, говорят, родился в яслях. Кто что получил
на Рождество? Это запоминают надолго, Что для тебя выбрал знакомый? Сколько заплатил любовник за подарок, за колечко, зажигалку, брошку, золотые запонки? Муж не очень раскошелился. Дешевка. Какая-нибудь тетка, бабка или соседка послала лишь пачку чая, гребень, а то и просто чашку. Как это мило! Ною се!
Затем блаженные дни проходят.
Надя попросила мужа лишь купить на праздник бутылку шампанского. Чтобы вспомнить Россию! Она подарила ему английскую книгу о Кавказе, которую он как-то увидел в витрине известного книжного магазина на Пикадилли, но не купил. Слишком дорогая. И хотя теперь она регулярно, каждый месяц будет получать из Америки от Марии Петровны чек, экономить придется и дальше, да еще как. Отправляясь в то утро на службу, Репнин все же спросил Жену, что ей подарить? Что бы она хотела получить на Рождество, есть ли у нее какое-нибудь желание? Сугубо личное.
Надя минуту стоит перед ним и как-то странно улыбается. Смотрит ему прямо в глаза. Спрашивает, исполнит ли он ее желание, обещает ли, может ли дать честное слово? Честное слово Репниных, которое они никогда не нарушали. Во всяком случае, он всегда так говорил.
Изумленный, иронически посмеиваясь, он дает слово.
Он ожидал, что она, гордая, по своему обыкновению, попросит какую-нибудь мелочь. Какую-нибудь женскую безделушку. Билеты в оперу? И для старой графини Пановой тоже?
Она говорит тихо: сбрейте, пожалуйста, эту чудовищную, черную бороду!
Этого он уж совсем не ожидал.
Все время, пока ехал в автобусе до остановки, на которой теперь снова каждое утро сходил, направляясь в лавку, Репнин размышлял о просьбе жены. Его передернуло от слов Нади. Еще на пароходе, в Керчи они с покойным Барловым шутя дали друг другу обещание не бриться. Даже в Париже ходили с бородами. Может быть, из суеверия? Надя не раз тщетно просила его срезать бороду — ей казалось, что борода олицетворяет собой неудачи, от которых они никак не могли отделаться. Она считала ее русской — хотя внешне та уже давно напоминала козлиные бородки французских королей и итальянских бандитов. Его изумило высказанное таким образом давнишнее желание жены. Она смотрела на него холодно своими зелеными глазами, которые в минуты нежности становились голубыми. Он ни минуты не сомневался в том, что сдержит свое слово, и все-таки был очень удивлен. Ее голос, когда она высказывала свое желание, звучал сухо, решительно и твердо.
Сам не зная отчего, Репнин побледнел.
Она проводила его не поцеловав, как будто они решили расстаться. И смотрела вслед своим холодным взглядом, пока он садился в лифт, медленно ползущий вниз. Она была очень хороша в эту минуту. Годы словно бы проходили мимо нее — и хотя один год сменял другой уже сорок три раза, ее все это словно бы не коснулось. Он не видел, как она закрывала дверь. Она тоже была бледна.
В тот день, направляясь к автобусу, он чувствовал раздражение, как будто от него потребовали что-то непорядочное, постыдное. Он уже ходил без костыля, да бросил и палку, которой некоторое время пользовался. Как ни странно, нога полностью зажила после теплых ванн и нескольких сеансов массажа в больнице под названием Мидлсекс.
И не укоротилась, ничуть.
Он снова шагал походкой бравого наездника.
Стеклянные, пестрые веночки повисли у него над головой, когда он вышел из автобуса на Пикадилли, веночки, нанизанные вверху, над уличным движением длинными гирляндами. Украшенные листьями голубых пальм и пластиковыми звездами, сверкающими даже днем. По дороге в мастерскую он погрузился в предпраздничный Лондон, расцвеченный и разукрашенный в преддверии декабря, словно уже наступило Рождество. Огромные венки на пластиковых розовых цепях, словно балдахины, покрывали здания и слева и справа. Они создавали какую-то сказочную улицу, приподнятую над улицей; настоящей.
Гирлянды таких же украшений висели и вдоль домов и на автобусах, так что он шел словно по туннелю. Над головой пестрели бумажные фонарики в форме звезд, ваз, кулонов, раковин, шаров, разноцветных кристаллов, и казалось, Лондон собирался превратиться из всамделишного в нечто совсем иное. Короче, улицы Лондона были готовы к торжественной праздничной иллюминации в рождественскую ночь.
Подойдя, как и всегда, вовремя к лавке, Репнин не увидел Мэри, которая обычно по утрам мыла крыльцо. Мраморные ступеньки, однако, были чистые, белые, да и дверное стекло сверкало, будто зеркало, в которое он как бы входил. В лавке было пусто. Вернее, в канцелярии, к своему удивлению, он обнаружил полную деваху с глупым лицом, которая тут же поднялась со своего места и спросила: что ему угодно?
Затем, смутившись, сообщила — ее отец, Робинзон, вышел по делам, но скоро вернется. Репнин удивился, что она его не узнала или сделала вид, будто не поняла, кто он такой. Нахмурился. Молча спустился в подвал.
На лестнице тоже никого не встретил. Было странно, что в мастерской еще нет барышни Луны — Мгзз Мооп.
Внизу он натолкнулся на Зуки, который, спеша куда-то с чайником в руках, поздоровался с ним по-итальянски, чего прежде никогда не делал.
Позже сквозь щель в перегородке он видел, как итальянец, сидя на своем трехногом табурете, подбивает каблуки на женских туфлях. У него горела лампа.
Сняв пальто, Репнин подошел к пульту своего дирижерского стола, на котором кто-то уже разложил амбарные книги, журналы, счета, ручки, поставил чернильницу с красными и синими чернилами. Не видно было обычной стопки свежей почты. Он лишь заметил прислоненный к чернильнице белый конверт.
В подвале царила странная, мертвая тишина.
В те дни в подвале было холодно, но не был включен ни электрический камин, покрытый пылью, ни маленький рефлектор возле его стола. Согласно обычаю, принятому в английских банках — в том числе и в самых ' крупных,— годовой отчет следовало представлять в конце ноября. Леон Клод уже поджидал его, вдыхая аромат мимоз где-то в Монако.
Только тут Репнин заметил, что отчета, составлением которого он в те дни был занят, нет в ящике стола. Машинально он стал читать оставленное у чернильницы письмо.
В письме сообщалось о его увольнении.
Шаблонными, суконными фразами, принятыми в деловом мире, доводилось до его сведения, что — как ему и самому известно — предприятие переживает трудности и вынуждено сократить собственные рас
ходы. Его увольняют с первого января (хотя предусмотренный законом для подобных случаев срок, как известно, всего неделя). Принимая во внимание его добросовестный труд, в знак благодарности ему будет выплачено жалованье за все время до указанного дня увольнения с тем, что, вынужденный подыскивать новое место службы, он может прекратить выполнение своих обязанностей немедленно. За месяц до официального увольнения. От него не требуют — в этом нет необходимости — введения в курс дел его преемника.
И правда, в конверте оказались деньги за четыре недели вперед — двадцать восемь фунтов. Пораженный Репнин извлек их, иронически улыбаясь. Кровь прилила к голове, но он был спокоен. Значит все произошло так, как ему предсказал итальянец. Увольнение. Письмо подписано Робинзоном, а предварительно младшим Лахуром, который в тот день в мастерской отсутствовал.
Итак, он уволен, хотя еще не проработал здесь и двух лет. Несколько минут Репнин сидит, молча, за столом, подпер голову руками, потирает лоб, будто хочет освободиться от навалившейся на него тяжести. Ни о чем не сообщает итальянцу за перегородкой.
Затем встает. Открывает ящик стола. Там лежат квитанции об уплате налога и одна строго секретная книжка «Союза владельцев лавок» этой улицы, куда в алфавитном порядке ежемесячно заносятся фамилии клиентов-должников. Не погасивших долги. Каждая лавка, входящая в этот «Союз», а также все прочие лавки на данной улице, должны извещать коллег о клиентах, уклоняющихся от выплаты долга. Все это строго секретно. В книжке написано, что в ней содержатся только самые необходимые сведения. Указывается и номер телефона, куда о подобных клиентах следует сообщать.
Это тайна. Книжку и налоговые квитанции он кладет -в отдельный большой конверт. Передаст их на подпись дочери Робинзона, наверху. Вернет ей и деньги. Не желает их брать. Надевает пальто, хочет уйти, не прощаясь.
Уже в пальто передумал. Забирает банкноты. Он имеет на них право. На эти деньги они смогут прожить целый месяц. Наде он ничего не скажет.
С фотографии на стене улыбается ему родоначальник здешнего дела — Лахур.
У лестницы снова столкнулся с Зуки. Тот, говорит,— все знает. Знает, что это за письмо. Знает, что Репнин уволен. В Лондоне все получают такие письма, кто раньше, кто позже. Для Репнина еще сделали исключение. С ним еще хорошо обошлись. Так распорядился Леон Клод. Уволили троих рабочих, а подобные письма ожидают и других, только еще не известно, кого именно. Маркиз, конечно, найдет другую службу. (Раньше итальянец никогда не называл его «маркизом».)
Репнин минуту-две молча слушал этого человека, затем протянул руку и сказал, что уходит. Итальянец спросил, не намерен ли он ответить на письмо? По закону можно его обжаловать. Как он думает ответить на письмо?
Никак. Совершенно никак. Он благодарит за предоставленный ему четырехнедельный срок. Говорить не о чем. Зуки он желает всего хорошего. Он со своей мандолиной часто скрашивал существование в этом подвале. Просил передать привет мисс Мун и, если можно, Сандре. Они очень красивые девочки и очень милые. И прекрасно себя ведут.
Тогда итальянец спрашивает, не хочет ли он хотя бы дождаться Робинзона? Молодой Лахур не показывается в лавке уже два дня. Может быть, хотя бы передать ему привет?
Незачем. Это и так подразумевается. И Робинзону тоже не надо. Я думаю, говорит Репнин , и это ни к чему.
Затем не спеша поднимается по лестнице в канцелярию.
Попросил дочь Робинзона передать отцу, что письмо он получил. Оставляет ему секретный пакет. Если отцу потребуется еще что-то — номер телефона и адрес ему известен. А ей хочет пожелать счастливых рождественских праздников.
Она покраснела до ушей. Таков, говорит, в Лондоне обычай. Жаль, что он не хочет дождаться отца, но она,— разумеется, все отцу передаст.
Репнин после этого вышел.
В дверях невольно задержался. Припомнилось, как каждый день в течение почти двух лет входил сюда. Больше не придет. Как все быстро пролетело, А Мэри по утрам мыла лестницу. В витрине красовалась хрустальная женская туфелька, модель, она блестела, как тот мексиканский череп в музее. Неожиданно из лавки
выбегает итальянец, в белом халате, похожий на санитара кареты «скорой помощи». Он хочет еще раз попрощаться. Хорошо, что Репнин сразу ушел. Иначе было бы хуже. Накануне, говорит, к Робинзону приходил какой-то капитан — Билеев, что ли? Сообщил, что, мол, князь вот-вот получит службу получше, чем здесь, в подвале. Мол, такое занятие не для князя. Со своей стороны Зуки лишь должен сказать, что с приходом Репнина в лавку налог на них возрос в три раза. Перно к каждому заказу подходил по-разному. Налог платили лишь с изготовленной новой пары, а набойки и ремонт не учитывались. Вот так. Надо уметь вести эту бухгалтерию...
Репнин глядел на него с изумлением.
Тогда Зуки ему сказал, что он теперь обедает здесь, поблизости, в пассаже, недалеко от дома, где жил Байрон. Если господину «маркизу» понадобится какой- нибудь совет, когда устроится на новое место, он будет рад с ним встретиться. У него теперь новая девица. Молодая. Он ей играет на мандолине. Англичанки на это хорошо клюют. То же рекомендует сделать и господину маркизу, хоть он и женат. Пока в Лондоне не дошло до баррикад — а, вероятно, дожить до такого ему не удастся,— самое важное для мужчины — это переменить женщину. Скеепо.
Репнин решил сразу же отправиться на биржу труда, через которую когда-то получил это место, и начать поиски новой работы. Они обязаны ему помочь, согласно закону. Раздумывал, в какую сторону пойти. Налево, к памятнику погибшим в Крыму, сооруженному из захваченных русских пушек, или направо, где маршируют гвардейцы перед дворцом Сент-Джеймса. А пошел прямо, в парк — немного передохнуть на скамейке. В голове мутится. Его опять выкинули на улицу. Хочет посмотреть на пару плавающих в пруду пеликанов, которых некогда Лондону преподнесли русские. С тех пор англичане погибших заменяют новыми. Впрочем, этой дорогой шел и король Карл I, направляясь на казнь. День был холодный, он — дрожал.
До биржи, рукой подать.
Когда после долгих колебаний Репнин медленно поплелся через парк туда — он чувствовал себя разбитым. Он не замечал перемен на улицах, по которым так же шел два года назад. Многие развалины были теперь расчищены, но на бывших пожарищах рос
бурьян, который никто не косил. Тротуары на этих улицах ремонтировали, асфальт местами Чернел и еще пах гудроном.
Кое-где что-то начинали строить.
Потом он снова вошел в здание, куда некогда уже обращался в поисках работы. Будто во сне миновал несколько канцелярий. Его никто не останавливал и не спрашивал, что ему надо. Наконец какие-то очки задали вопрос: что он хочет, что здесь ищет? Потом сказали, что нужное ему учреждение переехало в другое место. Он должен обратиться в бюро для безработных, которое находится в лондонском районе по названию Мелибоун.
До него с трудом дошло, что речь идет.
А ему пояснили, что увольнение его незаконно. Он не должен был соглашаться. Он может спокойно вернуться на прежнее место. Если, конечно, в чем-то не провинился. Но и в этом случае хозяевам следует доказать его вину.
Тогда он смиренно заявляет, что не хотел бы возвращаться обратно в лавку. На это имеется много причин. Заведение частное. Просит лишь направить в то бюро, которое занимается трудоустройством подобных ему людей. Он готов на любую работу. Ему кажется, он был бы вполне на своем месте в качестве гида в экскурсионном автобусе. Он знает несколько языков.
У беседующего с ним человека на правой руке, в которой он держит его документы, шесть пальцев (на большом вырос еще один — маленький). Возвращая бумаги, он советует обратиться в бюро, о котором только что упоминал. Ему подыщут новую службу, наверняка. Скеепо.
Понурившись, русский эмигрант объясняет, что не знает, на что будет жить, если через месяц не найдет работы. Конечно, он поедет, куда его направили. Ему необходимо зарабатывать на жизнь.
Затем молча спускается по лестнице, по хорошо знакомой лестнице, по которой подымался два года назад. Людям свойственно ощущение, что из года в год они вынуждены подыматься и снова опускаться вниз. Выйдя на улицу, чувствует, что идти ему трудно.
Снова надо брести в толчее, по улице, до Парламента и опять спускаться в подземку. Снова возникает безумное ощущение, что все эти мужчины и все эти женщины только кажется, что проходят мимо, а в действительности они не идут, не идут, а плывут. Плывут. Вопрос — куда и доколе?
Спускается на станцию метро под названием «Вестминстер».
Отсюда до нужной ему станции совсем близко. В Лондоне все какое-то странное. Репнин не знает, что недавно от этой станции его жена шла в больницу, не знает и зачем туда ходила. Когда-то здесь протекала речушка Войте — теперь ее засыпали, а на этой речушке, вероятно, стояла церковь в честь Божьей матери и называлась Магу а Войте, теперь же она зовется Магу Вопге, а произносится: Мелибоун. Так ее называет весь Лондон.
Выйдя из метро, Репнин видит, что и здесь все тот же Лондон, празднично украшенный елками. Даже знаменитый Музей восковых фигур — хранилище злодеев и государственных деятелей, королей и королев, воров и убийц, вплоть до сексуальных извращенцев. И тут — рождественское настроение. Направляясь к бирже труда, куда его послали, он проходит возле дома известного сыщика, любимца Лондона — Шерлока Холмса. Его почитатели приобрели дом, где как будто бы он жил, у входа в дом — тоже рождественская елка. Елку, конечно, поставили члены клуба его имени? Хотя Холмс никогда не существовал, он — только герой детективных романов, хотя в доме этом никогда взаправду не жил, жил только на страницах романа.
Репнину здесь все знакомо. Тут и знаменитый Планетарий, который он, бывало, охотно посещал. Уже у самой биржи труда, куда его направили, он проходит мимо нескладного здания, где они с Надей поселились по приезде в Лондон. Может быть, поэтому он должен встать на учет именно здесь, в этом районе? Может быть, он занесен в список по этому, старому адресу? Находит нужную ему канцелярию, быстро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81