в том же духе. Ему было восемьдесят два, когда он умер от простуды. «Не вздумайте когда-нибудь снять эту фотографию со стены!»
За столом мосье Жана была дощатая перегородка — что-то вроде ширмы из досок. Из-за перегородки доносилось бормотание, а сквозь щели просматривалась и чья-то согнутая на низком трехногом табурете фигура. Бог Вулкан в миниатюре, голые руки освещались пламенем газовой горелки, незастегнутая рубаха обнажала грудь.
— Это Zucchi,— пояснил новому клерку мосье Жан.— Наш великий виртуоз по части каблуков. Никто не может делать такие каблуки. Общество забыло, что профессия обувщика — одно из древнейших человеческих искусств. Зуки мастер своего дела.— Он снова обратился к фотографии на стене.— Мы с моей женой сорок лет работали на сына Лахура. С нас довольно. Мы начали работать на этих миллионеров еще в молодости. Встретились в их заведении в Монте-Карло, полюбили друг друга и поженились. Какие тогда были изумительные люди! Президент Французской Республики — не важно какой именно, не стану называть его имя — был найден бездыханным в постели любовницы. Это прекраснейшая смерть. Такой смерти искал для себя и дедушка Лахур. Но это ему не было дано. А посмотрите, как он на нас весело смотрит с фотографии!
Господин на фотографии и правда посмеивался весьма довольно. После него хозяином стал Paul. Он и сейчас наш хозяин. Мосье Жан знает Поля с детства. Поль тоже любит женщин, только скрывает это от всех. У деда Рене, говорят, было в жизни несколько сот актрис. Можете себе представить! Поль гораздо серьезней. Он очень строгий хозяин. Не дай вам Бог когда-нибудь проявить по отношению к нему фамильярность. Завтра он приезжает из Брюсселя. Но не волнуйтесь, с вами он не будет разговаривать. Вся его деятельность в Лондоне ограничивается посещением банка напротив. Там он просматривает недельный баланс. И это все. Англичане, встав с постели, первым делом идут смотреть на показания барометра. Поль не спрашивает о том, как идут дела, он только проверяет баланс. Затем проверяет наш недельный оборот. Turnower. Каждую субботу вы должны посылать ему сводку оборота в Брюссель.
— Авиапочтой! — добавляет из-за перегородки Зуки.
ЁМ&'^'й
— Shut up, заткнитесь, Зуки,— кричит мосье Жан.— Поль не слишком-то будет интересоваться тем, кто вы и что вы. Он полагается на меня. Только смотрите не проговоритесь, что были учителем верховой езды. Его супруга занимается верховой ездой, а Поль терпеть не может лошадей. Ну а сегодня вам придется сходить в отель «Park Len» и зарезервировать номер для Поля. Вы знаете, где находится этот отель?
— Знаю, я в нем прожил месяца два.
— Только Полю об этом ни слова. Он вас немедленно уволит.
Впрочем, номер в отеле уже заказан, признался затем Репнину мосье Жан, однако необходимо познакомить нового клерка со всем кругом обязанностей, связанных с прибытием в Лондон Поля Лахура.
— Вообще-то я вас едва дождался, чтобы ввести в курс дела,— снова заговорил мосье Жан доверительно.— За спиной Поля стоит его брат, Leon-Claude. Он инвалид. Он-то и будет читать ваши еженедельные извещения. Он за всем следит. Все знает. Всем интересуется. Не думайте, что он не любит жизнь. У него такая сиделка, которой позавидовали бы директора Фоли-Бержер. Он не пропустит ни малейшей ошибки в балансе. У них несколько миллионов, но они ненасытны. Никогда не просите повысить вам жалованье. Через год-другой они сами вам прибавят.
Мосье Жан сделал несколько комплиментов в адрес супруги Поля.
— Она хорошая и красивая женщина,— сказал он.— Во время немецкой оккупации показала себя очень храброй.
— Другие тоже были не робкого десятка! — подал голос Зуки из-за досок.
— Shut up,— прикрикнул на него мосье Жан.
— Если есть что-то срочное, отправляйте телеграммы на оба адреса. На брюссельский и в Монте-Карло. Мы здесь подыхаем на этой работе. А они в это время нюхают мимозы. Мимозы начинают цвести в феврале. Можете воображать, как они там благоухают, когда будете сидеть на этом трехногом табурете. Лично я удаляюсь в свой домик в горах, буду там ходить в широкополой соломенной шляпе. Мой домишко, конечно, не чета дворцу Поля, но для меня и он хорош. Это был дом моей тетки, теперь он принадлежит мне. Давно пора уносить моги из Лондона. Я мечтаю провести остаток ?
жизни в горах Прованса. Там все время сияет солн Буду ходить в широкополой соломенной шляпе.
— Вы, Жан, миллионер,— встревает Зуки.
— Когда Поль уедет, сюда прибудет его сын. Будущий ваш хозяин. Сейчас он в армии. На днях возвращается. Хотя ему и исполнилось двадцать семь, он еще ребенок. Этот, надо признаться, работяга. Для своей фирмы не жалеет труда. То переместит пробор на голове справа налево, то наоборот. Только нам сейчас все едино, кто тут будет хозяйничать. Мы мечтаем поскорее смыться отсюда. Я был просто счастлив, когда они вас подыскали. Нажились мы и в Брюсселе, и в Лондоне, пора возвращаться на родину.
— Вы, Жан, большой патриот! — кричит Зуки из-за досок.
— Shut up\ Да, я большой патриот. Я люблю Францию. Мое желание возвратиться домой совершенно естественно. Да и постарели мы изрядно. Устали. У меня будет свой садик. Большая соломенная шляпа от солнца. Чтоб она мне тень давала. При лысине без шляпы не походишь. А в Лондон больше ни ногой. Хватит с меня этого Лондона и этих туманов. И Брюссель мне надоел. Хватит с меня городской жизни. И женщин с меня хватит. Сорок лет ощупываю я их шишки на ногах. А каждая считает себя Венерой. Буду там блаженствовать на горе над Монако, куда ни один черт не сунется. Хочу домой.
— Эй, Жан! — снова кричит из-за перегородки Зуки.— Сапожнику вовсе не обязательно быть патриотом. У сапожника нет своего отечества. Когда сапожник сдохнет, никто о нем в его отечестве не вспомнит. Для сапожника нет места в своей стране. И среди мимоз ему нет места. Для него весь мир — дом. Оставались бы вы лучше в Лондоне. Признавайтесь, сколько с собой повезете? Тысячу фунтов? Или две? Или сто? А может быть, миллион?
— Миллион! — кричит через доски мосье Жан, он рассержен.
И чтоб избавиться от насмешек своего старого друга, начинает показывать новому клерку пыльные бухгалтерские книги. Это ведомости, реестры, инвентаризация, переписка, все покрыто пылью. На столе у него только графин с водой и множество перьев и скрепок. На особом месте в несгораемом шкафу, который он открывает ключом, лежат чековые книжки. Здесь же и стальной ящичек с личными деньгами семейства Ла-хур. Вот как ведутся расчеты в Бельгии, и вот как в Англии, посмеиваясь, показывает мосье Перно. Все точно так же, только наоборот. Различие небольшое, но нелепое. Все это новому клерку предстоит освоить за месяц. Он показывает личные счета и заказы клиентов, охотников, среди них есть и коронованные особы*, принцессы, миллионерши. Эти дамы, не успев оплатить старый счет, уже открывают новый. Не успеет клиент рассчитаться за седло, или сапоги, или шесть пар дорогих женских туфель, как уже заказывает новых пять. Так уж у них повелось. Таковы эти богачи. Вечно в долгах. Не дай бог ему поторопить с оплатой или пожаловаться на должника.
— Наше заведение никогда себе не позволяет такого. В конце года долги списываются. И предаются забвению. Bad debtsl
Ошеломленный, слушает герой нашего романа откровения мосье Жана. Переминается с ноги на ногу, присматривается, озирается. Наконец мосье Жан объявляет, что передачу преемнику трехногого табурета следует отметить. И приглашает всех на бокал вина.
— Собирайтесь, синьор Зуки! — кричит он. Он переодевается и рассказывает своему преемнику про себя: во время первой мировой войны он был сержантом, мотоциклистом, стояли они под Верденом. Ковырялись в грязи на расхлябанных дорогах. А через некоторое время попали в настоящий ад. Его натруженные, налитые кровью глаза блестели.
— Ну где вы там, Зуки? — крикнул он через загородку.
Отличное это было время. Первая мировая война. И он, и его жена были тогда молодые.
— Другие тоже были тогда молодые! — слышится голос Зуки из-за переборки.
Перед уходом Перно показывает Репнину, как пройти в уборную. Она находится в конце темного коридора, все глубже уходящего в землю, подобно катакомбам. Мосье Перно вне себя. Эта уборная, говорит он, предназначена и для мужчин, и для женщин. В Англии такие вещи строжайше запрещены. Законы у англичан невероятно строгие. Но тем не менее оставляют возможность для всяких лазеек.
Для героя нашего романа началась новая полоса жизни в Лондоне. Теперь он каждый день рано утром являлся в лавку. Весь день проходил у него расписанным по минутам, словно бы такт отбивали часы на башне Парламента. Бухгалтер фирмы «Paul Lahur & Son» вводит его в курс дела, показывает, как выплачивать суточное жалованье, производить расчеты, вести переписку. По вечерам жена с нетерпением ждет его возвращения домой. Она страшно волнуется: сумеет ли он справиться с новыми обязанностями и заменить француза? И с пристрастием расспрашивает мужа, что за люди окружают его теперь в Лондоне.
Муж рассказывает, как он, побрившись наспех, несется со всех ног на станцию подземки и врывается в красные вагоны метро. Народу в них полно. Он едет до Лондона и выходит на Пикадилли, англичане считают ее красивейшей площадью в мире. Еще бы — центр Империи! (По мнению мосье Жана,— это одна из самых уродливых площадей в Европе.) Здесь, словно из могилы, он выходит из подземки на поверхность. Ежедневно вместе с ним такой же путь проделывают несколько сотен и тысяч подсобных рабочих, подмастерьев, ремесленников, а также посудомоек и разного рода стенографисток и дактилографисток или, как их тут называют, секретарш. Молоденькая секретарша есть буквально у каждого англичанина. Когда у англичанина умирает жена, а сам он достигает семидесяти лет, он женится на секретарше. При этом делается заявление: это, мол, давняя привязанность. Секретарша получает свое лишь после, по завещанию. Все это он рассказывает с бесстрастным выражением лица, и жену его это страшно сердит. А он продолжает рассказывать, как невероятно переполнены вагоны. Поневоле ощущаешь на себе то чье-то дыхание, то прикосновение женской груди. Или жаркого бедра. Женщины смотрят на тебя остановившимся взглядом. Англичанки не прочь получить удовольствие втихаря. Иной раз с ним пытаются заигрывать и мужчины. С этаким отсутствующим видом. В Лондоне полно напудренных типов с невинным выражением лица. Бывает, они ищут любви в переполненном вагоне. Нередко их забирают прямо в подземных уборных. Достаточно такому субъекту улыбнуться своей избраннице мужского рода, как он оказывается в тюрьме. (На днях именно за это был брошен за решетку один из известнейших лондонских артистов, исполнитель шекспировских ролей.) Жена умоляет Репнина прекратить об этом и рассказать ей о работе.
После того, как схлынет первая волна низкооплачиваемых поденщиков, метро заполняют толпы рабочего люда, в отличие от поденщиков живущих на твердое жалованье. Недельное или месячное. Это уже высший слой по отношению к обслуживающему персоналу и посудомойкам. На них черные пальто и белые воротнички. Следом за второй волной в метро появляются шефы. Обычно они ездят в машинах, пользуясь метро, лишь когда торопятся. Вместе с ними в подземку входят чиновники. В черных котелках, с непременными зонтами. Англичане говорят: в плохую погоду обязательно надо взять с собой зонт. И уж тем более надо его взять, когда над Лондоном безоблачное небо. Вся эта публика ведет себя необычайно учтиво. Мужчины, по обыкновению, погружаются в чтение газет и не смотрят по сторонам и на женщин.
— Я вам так и говорила — англичане лучшие мужья на свете,— заявляет на это его жена.
Выйдя на станции «Пикадилли», он идет до нужной ему улицы пешком — когда-то здесь кутил и играл в карты восемнадцатый век, а Байрон стяжал себе славу. У входа в лавку он каждый день застает уборщицу — стоя на коленях, она моет с мылом ступени мраморной лестницы. Женщина неизменно говорит ему: доброе утро. А он отвечает: сегодня прекрасная погода. Это Мэри.
Когда он спускается в подвал к мосье Жану, старшая продавщица по имени Пэтси приносит ему почту. Все это женские письма о разных дефектах, обнаруженных в обуви. Некоторые из них весьма сентиментальны. Актрисы пишут в патетическом стиле. За большинство женщин письма пишут секретарши. Секретарша есть у каждой состоятельной англичанки. Обычно это какая-нибудь молодая, красивая и бедная девушка. Чего только не бывает в отношениях между старухами и их молоденькими красивыми секретаршами.
Писать ответы корреспонденткам лавки Лахур — занятие отнюдь не безопасное. И это несмотря на то, что формулировки, которые Репнин быстро изучил, остаются практически неизменными, а мосье Жан предоставил в его распоряжение собственные образцы эпистолярного искусства, собранные им за двадцать лет практики. Сам стиль ответа требовал особого внимания. Достаточно было одного неосторожного слова в наборе стандартных фраз, лишенных какого бы то ни было личного оттенка, чтобы все испортить и создать конфликтную ситуацию, и что еще хуже — нанести оскорбление. А быть любезным, «kind», в Англии самое главное. Слово «kindness» в Англии у всех на устах. Как в музыке есть несколько тональностей, так в переписке с англичанками существует широкий спектр нюансов для извинений. Необходимо с особой тщательностью следить за обращением и титулом. Из-за малейшей погрешности в написании титула фамилия Лахур может навсегда лишиться клиента. По мнению Перно, лесть бывает полезна во всех случаях. Эти дамы обожают комплименты, даже если их делает сапожник.
Жена Репнина на это весело смеется, ей очень нравится этот обычай.
Его больше всего поражают женские имена, добавляемые к почтовому адресу мужа. Как они романтичны! Вот некоторые из них, он выписал их в азбучном порядке на бумажку: Alice, Amy, Ann, Arabella, Aurora, Beatrice, Caroline, Cecily, Clarissa, Clementine, Constance, Daphne, Deborah, Delia, Diana, Eleonor, Elvira, Emily, Esther, Felicity, Georgina, Geraldine, Harriet, Irene, Jenny, Kitty, Lealia, Lavinia, Leah, Leila, Margaret, Marianne, Mary, Maud, Molly, Naomy, Philomela, Phoebe, Porcia, Priscilla, Rachel, Rebecca, Rose, Ruth, Sarah, Silvia, Sheila, Theodora, Victoria, Vivian. Прямо-таки голубиное воркование. Птичий щебет.
Его жена хохочет. Наказание Господне эти имена, восклицает она.
Самое комичное заключается в том, что эти письма нередко приходят надушенными. (Впрочем, Зуки утверждает, будто бы в этом обществе принято пользоваться надушенной туалетной бумагой, хотя это и кажется абсурдным.)
Жена его объясняет это стремлением англичан приукрасить неэстетичные стороны жизни.
Но с чем у него главная морока — так это с чеками за женскую обувь, пересылаемыми в этих письмах. Эти богатые дамы невообразимо рассеянны. Они вечно забывают вцисать в чек самое существенное, перевирают название фирмы «Paul Lahur & Son», адрес лавки. И с цифрами у них явно неладно. Просто поразительно, до чего доходит дело. Мелочь они вообще опускают. В свою пользу. По всей видимости, просто из презрения к мизерным суммам. Это вносит невероятную путаницу в бухгалтерские расчеты. Возникает страшная неразбериха. Случается, клиентки вообще не хотят платить. Заказанные ими туфли, в том виде, в каком они их получили, сообщают они, не соответствуют их ожиданиям. Они от них отказываются. Как будто отказываются от младенцев. Не желая их признавать. Обещают вернуть негодные туфли почтой. Иногда эти туфли не возвращаются. А иной раз приходят явно поношенными. Дама передумала — говорит в таких случаях мосье Жан.
Жену Репнина больше всего интересуют, естественно, женщины, с которыми ему предстоит работать на новом месте. За все время супружеской жизни она никогда не расспрашивала его о знакомых женщинах, не волновало ее это и в Париже. Не расспрашивала его о женщинах и потом, когда он вращался в Лондоне в эмигрантских кругах. Не допытывалась и об англичанках, появлявшихся в русском обществе. Она была для этого слишком горда. Да и не думала, что он может ей изменить. Но в последнее время в ней возникла странная, нелепая ревность, она занимала ее мысли, сквозила в словах. И потому ее муж подробно рассказывает о женщинах, которых застал в лавке Лахуров. Их здесь три. Старше других упомянутая им Пэтси, приносящая почту. Эта женщина уже в годах. Ее не увольняют только потому, что она проработала в лавке тридцать лет — объяснил ему Зуки. Это одинокая, увядшая женщина, ее посылают в бой, когда самые старые привередливые клиентки приходят в лавку подбирать себе обувь. Пэтси страшно обидчива. Она молодится, увлекается косметикой, вызывающе одевается. Носит красные шляпки. У нее крашеные волосы. Любая мелочь ее задевает. В обхождении с ней необходимо проявлять галантность. Она ужасно смешная.
Аристократической публикой занимаются две молодые продавщицы, гораздо моложе Пэтси, разодетые точно на великосветский раут. Обе они красавицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81