Когда все было готово и ей оставалось лишь получить деньги в кассе, шеф любезно цопрощался с ней и сказал: «Thank you, madame Nadiel»
Там же, в восточной части Лондона, существует рынок'по названию -«Аллея нижних юбок». Один лоток принадлежит здесь двум братьям. Известные грубияны, они дерзят клиентам и задирают наглыми шутками прохожих. Никого не пропускают. Зато для Нади они готовы кромсать свой товар на мельчайшие клочки. Узнав, что она занимается изготовлением и продажей кукол, они предложили оставлять ей обрезки шелка и кружев, от чего Надя с улыбкой отказалась. «Вы одна такая, мадам Надя, из всех наших Клиентов,— воскликнули на это братья.— Да благословит вас Господь! «God bless you, madame Nadie\b
Слушая эти рассказы, Репнин изумляется — откуда в Лондоне эта нежность? Значит, все же бьется где-то сердце этого города?
Однажды, в поисках синтетических шелков, Надя кружила по городу и забрела в один проезд, охраняемый часовыми, вход сюда был строго запрещен. За нарушение обычно следует суровое взыскание. Но Надю не спросили даже, кто она такая, ей и оправдываться не пришлось. Она ни в чем не виновата, успокоил ее часовой. По глазам видно, она просто заблудилась! И вдобавок объяснил ей очень любезно, как лучше выбраться отсюда.
Репнин рассказал об этом итальянцу из подвала, каблучному мастеру. Странные вещи приключаются с его женой, не иначе, это особое отношение в Англии к женщинам. Черта с два, возразил на это итальянец.
Посмотрел бы Репнин, как обращалась полиция с женщинами на днях, во время какой-то демонстрации на Трафальгарской площади. Просто у его супруги на лице отпечаток ангельской доброты — хоть он ее и видел мельком лишь однажды, но это сразу же бросается в глаза. Uanima immortal bella donna onesta l. И безотказно действует на самого дурного человека. В больших городах — даже в Марселе и Пирее, о чем ему доподлинно известно,— на доброту падки и самые отъявленные негодяи. Зато на лице самого Репнина — пусть он извинит его за откровенность — сейчас же прочитаешь такое недовольства, тоску, надменность и презрение к людям, даже к женщинам, что это сразу отталкивает от него. Ведь взрослым, как и детям, так хочется встретить какую-нибудь живую Золушку, Красную Шапочку или Белоснежку.
Из какого-то внутреннего протеста Репнин отказался от своих обедов в сквере.- Теперь он старался провести обеденный перерыв, отыскивая живописные уголки где-нибудь около церквей, у фонтанов или бродя по музеям. Благо вход туда был бесплатный.
Новый управляющий фирмы Лахуров, Робинзон, солидарен с Ордынским и советует ему переквалифицироваться в автобусного гида, который возит иностранцев на экскурсии, показывая им Лондон и его ночную
1 Бессмертная душа прекрасной благородной дамы (ит.).
жизнь. Вот где он действительно был бы на месте с его-то знанием иностранных языков!
Одно совершенно ясно — Репнин стоит у Робинзона поперек горла.
' Ордынский, как игрок, советовал ему рискнуть и попытаться вырваться из этого кощмарного подвала. Все или ничего. Довольно с него унижений. Или пусть — кровь из носа — найдет издателя и выпустит свои сумасбродные книги об охоте в Сибири и туризме на Кавказе. Да вся Европа повалит туда валом, едва эти книги прочтет! А если с книгами дело не выгорит, тогда надо испробовать другое — попытаться стать секретарем какого-нибудь английского аристократического клуба. Вот достойное место для русского эмигранта — или уж тогда жениться на богатой!
Надя весело смеялась на эти предложения, хотя в чем-то она и соглашалась с поляком, все же нашедшим выход после долгих мытарств. Ордынский обещал Наде ввести ее мужа в клуб английских либералов — это известный клуб, и при этом не был враждебным по отношению к царской России, с тех пор как в России была сделана попытка образовать парламент, Думу. Клуб уже принял одного русского эмигранта. Если с этим клубом не получится, он введет Репнина в другой клуб, там ужинают люди искусства, артисты с женами, он славится своими связями с английской аристократией. Может быть, Репнин мог бы исполнять роль писателя-негра, как называют тех, кто пишет за другого. И таким образом издать под чужой фамилией свои книги о Сибири и Кавказе. В Лондоне за это платят. И немало.
В начале того лета, пришедшего в Лондон, Репнин уступил настояниям поляка, бывшего графа, сохранившего внешнюю элегантность, благодаря военному мундиру. (Когда он из концертного зала Albert Hall направлялся с дочерью в ближайший Польский клуб, люди смотрели ему вслед.)
Ордынский, большой добряк и волокита, точно так же, как и за прочими женщинами, ухаживал за женой Репнина. Но безуспешно. Он предлагал Наде бежать с ним из Лондона и поселиться на каком-нибудь острове Центральной Америки, где у него были друзья, и там упиваться блаженством и счастьем. Ордынский сдержал свое обещание и по широкой роскошной мраморной лестнице ввел Репнина в знаменитый лондонский клуб либералов и представил его тамошним завсегдатаям. (При этом он всем и каждому давал понять, что Репнин княжеского рода и либерал.)
Таким образом Репнин очутился в тиши высокопоставленного клуба на этаже палаты общин, куда не достигал шум городского движения и гомон улицы. Репнину обещали найти работу — несколько членов клуба вызвались ему помочь. Ордынский ввел его также в свой клуб, где собиралась артистическая публика и поляки и где по вечерам блистало несколько красавиц в окружении множества декольтированных старух.
Репнин считал надежной рекомендацией для своих книг сделанные им снимки: сибирские охотники идут на медведя с рогатиной и прекрасные виды Кавказа. Он считал вполне соответствующим и свой английский текст к ним. Однако Ордынский находил необходимым отработать стиль и искал для него бесплатного редактора. За ужином поляк представлял Репнина светским дамам как русского эмигранта, но главным образом, как тренера по верховой езде. До сих пор Репнин искал знакомства в подвалах, парках и на станциях с трудовым людом — продавщицами, подсобными рабочими, упрямо убежденный в том, что так он вернее услышит биение сердца огромного города, поймет печали, и слезы, и смех миллионов лондонских жителей, самых его низших слоев. Ордынский считал эту идею вздорной. И настаивал на том, чтобы Репнин узнал «совершенно другой лондонский мир». Мир аристократов, куртизанок, актрис, лордов, одним словом, «высший свет», тот самый высший свет, который, по словам старого князя Репнина, ждал сына в Лондоне. (На самом деле, Репнин знакомился в клубах с пропойцами и неудачниками, эксцентричными типами или нищими родственниками аристократов.)
В огромном зале самого дорогого лондонского отеля, где теперь ужинал Репнин, введенный туда поляком, слышался бой часов с башни Парламента. Часы отбивали полночь. За мороженым, поданным на десерт, его начинали донимать расспросами о Сталине. Но самым неприятным для его жены были рассказы Ордынского о том, что с первого появления в этих так называемых аристократических клубах Репнина осаждали женщины. Они буквально завладели им. Вот уж чего не могла предвидеть бедная Надя, уговаривая своего мужа выбраться из подвала и показаться в обществе. Но она терпела и молча слушала. Возвращаясь после очередного вечера, Репнин рассказывал ей, что все его новые знакомые дамы предлагают ему свою помощь. Они так и крутятся возле него, жонглируя этим словом: help, help, help. Ордынский лишь злорадно посмеивался. Ради спасения мужа Надя готова была с ним расстаться, но только не ради своего спасения. Не раз повторяла она это с вызовом. Репнин, однако, по-прежнему не отказался от мысли уговорить свою жену уехать к тетке в Америку. Спасти ее от нищенской старости в Лондоне. Разве одна только страсть определяет глубину и подлинность чувства мужчины к женщине, прежде всего он должен позаботиться о теплой зимней обуви для любимой. Ордынский просто покатывался со смеху, слушая эти теории Репнина. Главная его задача —- нашептывать разным старухам на ужинах в клубах, куда ему удалось протащить Репнина за неполный членский взнос, какой из него выйдет идеальный секретарь. Молодым дамам поляк доверительно сообщал о близком будто бы разводе Репнина с его обворожительной женой и о том, что он княжеского рода. Хотя Репнин это скрывает. Репнина он просил побольше рассказывать о том, как он ходил на медведя, вооруженный рогатиной, или расписывать своим собеседницам красоты Кавказа. Вообще надо побольше разглагольствовать в обществе дам о лошадях, травле лисиц, рыбной ловле и особенно о Гималаях. По прогнозам Ордынского, англичане в скором времени двинутся на Гималаи. Репнин чувствовал себя отвратительно. Дома он рассказывал жене об этих сборищах, где был одни уроды, карикатурные персонажи, разные пентюхи, понятия не имеющие о том, что такое охота или верховая езда. Они наверняка и в седле-то не могут удержаться. Да и само их аристократическое происхождение весьма сомнительно. Едва познакомившись с ним, они начинают допытываться, есть ли у него фотографии местечка, где родился Сталин. И может ли он написать книгу о нем.
Они ждут от него красочных описаний русских и кавказских рек, кишащих форелью, русских экспедиций на китов в районе Южного полюса, особых способов ловли рыбы на Каспии и тому подобной экзотики. Их страшно занимают верблюды, которые водятся в Средней Азии. При упоминании русской зимы, женщины ахают: «Awfulh «Ужасно!»
Надя умоляла его быть терпеливым: чем ближе узнает он этот мир, тем лучше будет его понимать. Главное для него — вырваться из подвала. Он должен продолжать знакомство с завсегдатаями клубов и их женами. Она не будет его ревновать. Она жизнью своей готова пожертвовать, лишь бы еще раз увидеть его беззаботным и счастливым. Одного только она не может себе простить. Что не родила ребенка. Хотя бы одного.
Наконец Ордынский познакомил его с дамой, состоящей в связи с необычайно влиятельным лицом. Ходили слухи, будто бы эта особа разводится с мужем. (Он был однофамильцем адмирала, прославившегося в первую мировую войну.)
На одном из ужинов в клубе Репнин получил место подле этой женщины. Она усмехнулась. Она и не знала, что русские носят такую немыслимую бороду.
ШЕРЕНГА БОТИНОК С НОГИ ПОКОЙНОГО
Шел июль, и Репнин чуть ли не каждый день отправлялся ужинать в клуб вместе с Ордынским. Поляк продолжал настаивать на том, что новые его связи самый верный способ получить секретарское место или, на худой конец, запродать кому-нибудь кавказские снимки и записки об охоте.в Сибири. Около полуночи Репнин возвращался домой, где его встречала Надя. Обычно она не ложилась спать до его прихода и он рассказывал ей, хмурясь, свои впечатления, вынесенные с очередного раута в лондонском «высшем свете». Это была еще одна, Бог знает которая по счету, трагикомическая история русского эмигранта, разыгранная в Лондоне.
Встревоженная Надя расспрашивала о его новой знакомой. Она очень приятная и веселая, рассказывал ей муж, похожа на известную в Лондоне актрису но имени Mrs. Siddons. Они с Надей видели ее портреты. Ордынский торжественно представил Репни»а за ужином этой молодой даме, она была с оголенной спиной, на левом плече у нее родинка. Дама расспрашивала его о России и Париже. И рассказывала ему о Лондоне.
На следующий день они с Ордынским обедали с ней в маленьком ресторанчике при магазине «Fortnum Mason», ели бекон с грибами. После обеда новая знакомая повела его в частную лондонскую клинику, где лежит ее старшая сестра. Недавно сестра овдовела, и новая знакомая хотела представить ей Репнина. Старшая сестра оказалась намного красивее младшей. Ее палата была полна цветов. Видимо, сестра этой дамы весьма состоятельная женщина. Частные клиники в Лондоне невероятно дороги. И старшая сестра точь-в-точь как актриса на тех портретах, которые они с Надей видели.
Да она никакой актрисы не помнит, рассмеялась Надя.
Ордынский издевался над ним, продолжал Репнин. Сравнивал его с буридановым ослом, сдохшим от голода, поскольку никак не мог решить, с чего начать: с соломы или с сена.
Ничего себе шуточки, злилась Надя, пора ему прекратить дружбу с этим человеком. Он слишком много пьет.
Ордынский повел его в гости к старшей сестре, рассказывал Репнин, умалчивая о других остротах своего друга-поляка. Она вышла из больницы и через день-другой уезжает в Париж. Теперь младшая сестра лежит в больнице, но не в той дорогой частной клинике, а в городской, что напротив памятника английским артиллеристам, павшим в первой мировой войне.
Надя хмурилась и спрашивала, что же было у старики! сестры.
Получилось ужасно неловко. Ордынский под каким-то дурацким предлогом попросил прощения и исчез, а к ней пришли грузчики за огромным радиоприемником, который она продала- по' объявлению. Репнин посидел еще полчаса, поболтал о Париже и откланялся. Сказал, что через день уезжает в Бельгию. По делам фирмы Лахуров.
— Боже, Коля! К чему эти глупые выдумки?
— Чтобы прервать знакомство с ней, и чем скорее, тем лучше.
Какие грубые эти мужчины, подумала Надя, когда муж стал ей рассказывать дальше. Обе сестры, совершенно ясно, делали аборт. Обе они бледные, красивые и, по наблюдениям того же Ордынского, избегают мужчин. Так что вопрос с замужеством несколько откладывается.
— Что за дикие сплетни! — возмущалась Надя.— Прежде всего в Англии это запрещено. И кто дал тебе право так о ней говорить! Нет, это что-то немыслимое. Эти сестры не сделали тебе ничего плохого. Наоборот, хотели помочь. Как ты можешь так гадко говорить о женщине, которая так несчастна, ведь у нее недавно умер муж!
Вообще-то он согласен, задумчиво сказал Репнин, никогда еще не приходилось ему выходить с таким печальным чувством из чьей-нибудь квартиры, как из квартиры этой прелестной дамы, с которой Ордынский таким примитивным и глупым образом оставил его наедине. Она живет на одной из лондонских улиц, когда-то постоянно страдавших от наводнений. Темза кажется здесь черной, как Stix. Тут неподалеку стоит памятник поэту, писавшему о французской революции в духе шотландских баллад.
У него еще в больнице мелькнула мысль: в жизни этих сестер есть какая-то скрытая боль, что-то темное, какая-то трагедия, а возможно, и трагикомедия из жизни лондонской женщины. Но с него довольно несчастий, и своих и чужих. И потому он ретировался. Нет, нет, подальше и от той, и от другой. Когда после исчезновения Ордынского грузчики стали выносить из дома предназначенный для продажи радиоприемник, старшая сестра случайно оставила открытой дверь в одну из комнат. Он наблюдал за выносом этого приемника, громоздкого, как шкаф.
Ему было совершенно очевидно — наряду с показной роскошью этого дома здесь с недавних пор поселилась нищета. Сквозь приоткрытую дверь он увидел нечто такое, что заставило его бежать отсюда без оглядки. Это была выстроившаяся на паркете целая шеренга свеженачищенных мужских ботинок большого размера. Они, несомненно, ждали своей очереди на продажу. Видимо, это были ботинки покойника, недавно умершего мужа хозяйки дома. Этот длинный ряд ботинок напомнил ему эксцентрический памятник с какого-нибудь запущенного английского кладбища. Они застыли на полу, таинственные, в сумерках, вползавших в комнату.
Что касается младшей сестры, то с ней он распрощался письменно. Он, мол, весьма сожалеет, но его посылают на континент. В Бельгию. Для чего ему навещать ее сейчас, когда она в больнице? Для чего вообще ему встречаться с этими женщинами, когда и сам Ордынский, их знакомый, ничего о них толком не знает? Разве только то, что они сильно изменились с тех пор, как кончилась война. В их жизни что-то такое сейчас происходит, чему Репнин стал невольным свидетелем. Для чего ему в это вникать? Надо ли обескураживать их признанием, что он работает в каком-то подвале? За один фунт в день? Целыми днями просиживая, согнувшись, на трехногом табурете? Столько мужчин и женщин, едва встретившись, тотчас же расстаются в Лондоне — на станции, в вагоне подземки, в парке, в темноте. И сколько их потом, после этой краткой встречи превращается в пепел в крематории, о чем не догадываются те, кто пока еще живы.
В Лондоне, в русских эмигрантских кругах браки обычно отличались постоянством. Какие только коловращения не происходили в жизни эмигрантов за долгие годы, проведенные в печали и нужде, но разводы были редкостью. И все больше было старичков и старушек, чья жизнь завершалась в Лондоне как некая новелла.
По субботам, после окончания вечерней службы в русской церкви, напротив здания лондонского Аэровокзала, откуда зеленые автобусы отправляются в окрестности Лондона, можно было наблюдать, как расходятся по домам эти русские пары. Они начинали церемонно прощаться друг с другом в темноте перед церковью, старички — бывшие гвардейские офицеры и старухи — бывшие красавицы Санкт-Петербурга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Там же, в восточной части Лондона, существует рынок'по названию -«Аллея нижних юбок». Один лоток принадлежит здесь двум братьям. Известные грубияны, они дерзят клиентам и задирают наглыми шутками прохожих. Никого не пропускают. Зато для Нади они готовы кромсать свой товар на мельчайшие клочки. Узнав, что она занимается изготовлением и продажей кукол, они предложили оставлять ей обрезки шелка и кружев, от чего Надя с улыбкой отказалась. «Вы одна такая, мадам Надя, из всех наших Клиентов,— воскликнули на это братья.— Да благословит вас Господь! «God bless you, madame Nadie\b
Слушая эти рассказы, Репнин изумляется — откуда в Лондоне эта нежность? Значит, все же бьется где-то сердце этого города?
Однажды, в поисках синтетических шелков, Надя кружила по городу и забрела в один проезд, охраняемый часовыми, вход сюда был строго запрещен. За нарушение обычно следует суровое взыскание. Но Надю не спросили даже, кто она такая, ей и оправдываться не пришлось. Она ни в чем не виновата, успокоил ее часовой. По глазам видно, она просто заблудилась! И вдобавок объяснил ей очень любезно, как лучше выбраться отсюда.
Репнин рассказал об этом итальянцу из подвала, каблучному мастеру. Странные вещи приключаются с его женой, не иначе, это особое отношение в Англии к женщинам. Черта с два, возразил на это итальянец.
Посмотрел бы Репнин, как обращалась полиция с женщинами на днях, во время какой-то демонстрации на Трафальгарской площади. Просто у его супруги на лице отпечаток ангельской доброты — хоть он ее и видел мельком лишь однажды, но это сразу же бросается в глаза. Uanima immortal bella donna onesta l. И безотказно действует на самого дурного человека. В больших городах — даже в Марселе и Пирее, о чем ему доподлинно известно,— на доброту падки и самые отъявленные негодяи. Зато на лице самого Репнина — пусть он извинит его за откровенность — сейчас же прочитаешь такое недовольства, тоску, надменность и презрение к людям, даже к женщинам, что это сразу отталкивает от него. Ведь взрослым, как и детям, так хочется встретить какую-нибудь живую Золушку, Красную Шапочку или Белоснежку.
Из какого-то внутреннего протеста Репнин отказался от своих обедов в сквере.- Теперь он старался провести обеденный перерыв, отыскивая живописные уголки где-нибудь около церквей, у фонтанов или бродя по музеям. Благо вход туда был бесплатный.
Новый управляющий фирмы Лахуров, Робинзон, солидарен с Ордынским и советует ему переквалифицироваться в автобусного гида, который возит иностранцев на экскурсии, показывая им Лондон и его ночную
1 Бессмертная душа прекрасной благородной дамы (ит.).
жизнь. Вот где он действительно был бы на месте с его-то знанием иностранных языков!
Одно совершенно ясно — Репнин стоит у Робинзона поперек горла.
' Ордынский, как игрок, советовал ему рискнуть и попытаться вырваться из этого кощмарного подвала. Все или ничего. Довольно с него унижений. Или пусть — кровь из носа — найдет издателя и выпустит свои сумасбродные книги об охоте в Сибири и туризме на Кавказе. Да вся Европа повалит туда валом, едва эти книги прочтет! А если с книгами дело не выгорит, тогда надо испробовать другое — попытаться стать секретарем какого-нибудь английского аристократического клуба. Вот достойное место для русского эмигранта — или уж тогда жениться на богатой!
Надя весело смеялась на эти предложения, хотя в чем-то она и соглашалась с поляком, все же нашедшим выход после долгих мытарств. Ордынский обещал Наде ввести ее мужа в клуб английских либералов — это известный клуб, и при этом не был враждебным по отношению к царской России, с тех пор как в России была сделана попытка образовать парламент, Думу. Клуб уже принял одного русского эмигранта. Если с этим клубом не получится, он введет Репнина в другой клуб, там ужинают люди искусства, артисты с женами, он славится своими связями с английской аристократией. Может быть, Репнин мог бы исполнять роль писателя-негра, как называют тех, кто пишет за другого. И таким образом издать под чужой фамилией свои книги о Сибири и Кавказе. В Лондоне за это платят. И немало.
В начале того лета, пришедшего в Лондон, Репнин уступил настояниям поляка, бывшего графа, сохранившего внешнюю элегантность, благодаря военному мундиру. (Когда он из концертного зала Albert Hall направлялся с дочерью в ближайший Польский клуб, люди смотрели ему вслед.)
Ордынский, большой добряк и волокита, точно так же, как и за прочими женщинами, ухаживал за женой Репнина. Но безуспешно. Он предлагал Наде бежать с ним из Лондона и поселиться на каком-нибудь острове Центральной Америки, где у него были друзья, и там упиваться блаженством и счастьем. Ордынский сдержал свое обещание и по широкой роскошной мраморной лестнице ввел Репнина в знаменитый лондонский клуб либералов и представил его тамошним завсегдатаям. (При этом он всем и каждому давал понять, что Репнин княжеского рода и либерал.)
Таким образом Репнин очутился в тиши высокопоставленного клуба на этаже палаты общин, куда не достигал шум городского движения и гомон улицы. Репнину обещали найти работу — несколько членов клуба вызвались ему помочь. Ордынский ввел его также в свой клуб, где собиралась артистическая публика и поляки и где по вечерам блистало несколько красавиц в окружении множества декольтированных старух.
Репнин считал надежной рекомендацией для своих книг сделанные им снимки: сибирские охотники идут на медведя с рогатиной и прекрасные виды Кавказа. Он считал вполне соответствующим и свой английский текст к ним. Однако Ордынский находил необходимым отработать стиль и искал для него бесплатного редактора. За ужином поляк представлял Репнина светским дамам как русского эмигранта, но главным образом, как тренера по верховой езде. До сих пор Репнин искал знакомства в подвалах, парках и на станциях с трудовым людом — продавщицами, подсобными рабочими, упрямо убежденный в том, что так он вернее услышит биение сердца огромного города, поймет печали, и слезы, и смех миллионов лондонских жителей, самых его низших слоев. Ордынский считал эту идею вздорной. И настаивал на том, чтобы Репнин узнал «совершенно другой лондонский мир». Мир аристократов, куртизанок, актрис, лордов, одним словом, «высший свет», тот самый высший свет, который, по словам старого князя Репнина, ждал сына в Лондоне. (На самом деле, Репнин знакомился в клубах с пропойцами и неудачниками, эксцентричными типами или нищими родственниками аристократов.)
В огромном зале самого дорогого лондонского отеля, где теперь ужинал Репнин, введенный туда поляком, слышался бой часов с башни Парламента. Часы отбивали полночь. За мороженым, поданным на десерт, его начинали донимать расспросами о Сталине. Но самым неприятным для его жены были рассказы Ордынского о том, что с первого появления в этих так называемых аристократических клубах Репнина осаждали женщины. Они буквально завладели им. Вот уж чего не могла предвидеть бедная Надя, уговаривая своего мужа выбраться из подвала и показаться в обществе. Но она терпела и молча слушала. Возвращаясь после очередного вечера, Репнин рассказывал ей, что все его новые знакомые дамы предлагают ему свою помощь. Они так и крутятся возле него, жонглируя этим словом: help, help, help. Ордынский лишь злорадно посмеивался. Ради спасения мужа Надя готова была с ним расстаться, но только не ради своего спасения. Не раз повторяла она это с вызовом. Репнин, однако, по-прежнему не отказался от мысли уговорить свою жену уехать к тетке в Америку. Спасти ее от нищенской старости в Лондоне. Разве одна только страсть определяет глубину и подлинность чувства мужчины к женщине, прежде всего он должен позаботиться о теплой зимней обуви для любимой. Ордынский просто покатывался со смеху, слушая эти теории Репнина. Главная его задача —- нашептывать разным старухам на ужинах в клубах, куда ему удалось протащить Репнина за неполный членский взнос, какой из него выйдет идеальный секретарь. Молодым дамам поляк доверительно сообщал о близком будто бы разводе Репнина с его обворожительной женой и о том, что он княжеского рода. Хотя Репнин это скрывает. Репнина он просил побольше рассказывать о том, как он ходил на медведя, вооруженный рогатиной, или расписывать своим собеседницам красоты Кавказа. Вообще надо побольше разглагольствовать в обществе дам о лошадях, травле лисиц, рыбной ловле и особенно о Гималаях. По прогнозам Ордынского, англичане в скором времени двинутся на Гималаи. Репнин чувствовал себя отвратительно. Дома он рассказывал жене об этих сборищах, где был одни уроды, карикатурные персонажи, разные пентюхи, понятия не имеющие о том, что такое охота или верховая езда. Они наверняка и в седле-то не могут удержаться. Да и само их аристократическое происхождение весьма сомнительно. Едва познакомившись с ним, они начинают допытываться, есть ли у него фотографии местечка, где родился Сталин. И может ли он написать книгу о нем.
Они ждут от него красочных описаний русских и кавказских рек, кишащих форелью, русских экспедиций на китов в районе Южного полюса, особых способов ловли рыбы на Каспии и тому подобной экзотики. Их страшно занимают верблюды, которые водятся в Средней Азии. При упоминании русской зимы, женщины ахают: «Awfulh «Ужасно!»
Надя умоляла его быть терпеливым: чем ближе узнает он этот мир, тем лучше будет его понимать. Главное для него — вырваться из подвала. Он должен продолжать знакомство с завсегдатаями клубов и их женами. Она не будет его ревновать. Она жизнью своей готова пожертвовать, лишь бы еще раз увидеть его беззаботным и счастливым. Одного только она не может себе простить. Что не родила ребенка. Хотя бы одного.
Наконец Ордынский познакомил его с дамой, состоящей в связи с необычайно влиятельным лицом. Ходили слухи, будто бы эта особа разводится с мужем. (Он был однофамильцем адмирала, прославившегося в первую мировую войну.)
На одном из ужинов в клубе Репнин получил место подле этой женщины. Она усмехнулась. Она и не знала, что русские носят такую немыслимую бороду.
ШЕРЕНГА БОТИНОК С НОГИ ПОКОЙНОГО
Шел июль, и Репнин чуть ли не каждый день отправлялся ужинать в клуб вместе с Ордынским. Поляк продолжал настаивать на том, что новые его связи самый верный способ получить секретарское место или, на худой конец, запродать кому-нибудь кавказские снимки и записки об охоте.в Сибири. Около полуночи Репнин возвращался домой, где его встречала Надя. Обычно она не ложилась спать до его прихода и он рассказывал ей, хмурясь, свои впечатления, вынесенные с очередного раута в лондонском «высшем свете». Это была еще одна, Бог знает которая по счету, трагикомическая история русского эмигранта, разыгранная в Лондоне.
Встревоженная Надя расспрашивала о его новой знакомой. Она очень приятная и веселая, рассказывал ей муж, похожа на известную в Лондоне актрису но имени Mrs. Siddons. Они с Надей видели ее портреты. Ордынский торжественно представил Репни»а за ужином этой молодой даме, она была с оголенной спиной, на левом плече у нее родинка. Дама расспрашивала его о России и Париже. И рассказывала ему о Лондоне.
На следующий день они с Ордынским обедали с ней в маленьком ресторанчике при магазине «Fortnum Mason», ели бекон с грибами. После обеда новая знакомая повела его в частную лондонскую клинику, где лежит ее старшая сестра. Недавно сестра овдовела, и новая знакомая хотела представить ей Репнина. Старшая сестра оказалась намного красивее младшей. Ее палата была полна цветов. Видимо, сестра этой дамы весьма состоятельная женщина. Частные клиники в Лондоне невероятно дороги. И старшая сестра точь-в-точь как актриса на тех портретах, которые они с Надей видели.
Да она никакой актрисы не помнит, рассмеялась Надя.
Ордынский издевался над ним, продолжал Репнин. Сравнивал его с буридановым ослом, сдохшим от голода, поскольку никак не мог решить, с чего начать: с соломы или с сена.
Ничего себе шуточки, злилась Надя, пора ему прекратить дружбу с этим человеком. Он слишком много пьет.
Ордынский повел его в гости к старшей сестре, рассказывал Репнин, умалчивая о других остротах своего друга-поляка. Она вышла из больницы и через день-другой уезжает в Париж. Теперь младшая сестра лежит в больнице, но не в той дорогой частной клинике, а в городской, что напротив памятника английским артиллеристам, павшим в первой мировой войне.
Надя хмурилась и спрашивала, что же было у старики! сестры.
Получилось ужасно неловко. Ордынский под каким-то дурацким предлогом попросил прощения и исчез, а к ней пришли грузчики за огромным радиоприемником, который она продала- по' объявлению. Репнин посидел еще полчаса, поболтал о Париже и откланялся. Сказал, что через день уезжает в Бельгию. По делам фирмы Лахуров.
— Боже, Коля! К чему эти глупые выдумки?
— Чтобы прервать знакомство с ней, и чем скорее, тем лучше.
Какие грубые эти мужчины, подумала Надя, когда муж стал ей рассказывать дальше. Обе сестры, совершенно ясно, делали аборт. Обе они бледные, красивые и, по наблюдениям того же Ордынского, избегают мужчин. Так что вопрос с замужеством несколько откладывается.
— Что за дикие сплетни! — возмущалась Надя.— Прежде всего в Англии это запрещено. И кто дал тебе право так о ней говорить! Нет, это что-то немыслимое. Эти сестры не сделали тебе ничего плохого. Наоборот, хотели помочь. Как ты можешь так гадко говорить о женщине, которая так несчастна, ведь у нее недавно умер муж!
Вообще-то он согласен, задумчиво сказал Репнин, никогда еще не приходилось ему выходить с таким печальным чувством из чьей-нибудь квартиры, как из квартиры этой прелестной дамы, с которой Ордынский таким примитивным и глупым образом оставил его наедине. Она живет на одной из лондонских улиц, когда-то постоянно страдавших от наводнений. Темза кажется здесь черной, как Stix. Тут неподалеку стоит памятник поэту, писавшему о французской революции в духе шотландских баллад.
У него еще в больнице мелькнула мысль: в жизни этих сестер есть какая-то скрытая боль, что-то темное, какая-то трагедия, а возможно, и трагикомедия из жизни лондонской женщины. Но с него довольно несчастий, и своих и чужих. И потому он ретировался. Нет, нет, подальше и от той, и от другой. Когда после исчезновения Ордынского грузчики стали выносить из дома предназначенный для продажи радиоприемник, старшая сестра случайно оставила открытой дверь в одну из комнат. Он наблюдал за выносом этого приемника, громоздкого, как шкаф.
Ему было совершенно очевидно — наряду с показной роскошью этого дома здесь с недавних пор поселилась нищета. Сквозь приоткрытую дверь он увидел нечто такое, что заставило его бежать отсюда без оглядки. Это была выстроившаяся на паркете целая шеренга свеженачищенных мужских ботинок большого размера. Они, несомненно, ждали своей очереди на продажу. Видимо, это были ботинки покойника, недавно умершего мужа хозяйки дома. Этот длинный ряд ботинок напомнил ему эксцентрический памятник с какого-нибудь запущенного английского кладбища. Они застыли на полу, таинственные, в сумерках, вползавших в комнату.
Что касается младшей сестры, то с ней он распрощался письменно. Он, мол, весьма сожалеет, но его посылают на континент. В Бельгию. Для чего ему навещать ее сейчас, когда она в больнице? Для чего вообще ему встречаться с этими женщинами, когда и сам Ордынский, их знакомый, ничего о них толком не знает? Разве только то, что они сильно изменились с тех пор, как кончилась война. В их жизни что-то такое сейчас происходит, чему Репнин стал невольным свидетелем. Для чего ему в это вникать? Надо ли обескураживать их признанием, что он работает в каком-то подвале? За один фунт в день? Целыми днями просиживая, согнувшись, на трехногом табурете? Столько мужчин и женщин, едва встретившись, тотчас же расстаются в Лондоне — на станции, в вагоне подземки, в парке, в темноте. И сколько их потом, после этой краткой встречи превращается в пепел в крематории, о чем не догадываются те, кто пока еще живы.
В Лондоне, в русских эмигрантских кругах браки обычно отличались постоянством. Какие только коловращения не происходили в жизни эмигрантов за долгие годы, проведенные в печали и нужде, но разводы были редкостью. И все больше было старичков и старушек, чья жизнь завершалась в Лондоне как некая новелла.
По субботам, после окончания вечерней службы в русской церкви, напротив здания лондонского Аэровокзала, откуда зеленые автобусы отправляются в окрестности Лондона, можно было наблюдать, как расходятся по домам эти русские пары. Они начинали церемонно прощаться друг с другом в темноте перед церковью, старички — бывшие гвардейские офицеры и старухи — бывшие красавицы Санкт-Петербурга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81