Здесь, Надюша, каждый кассир, каждый бухгалтер ощущает себя равным Нельсону. Офицеров ценят одни только примитивные народы. Здесь ценят фунт стерлинга. А этого у нас нет. Все потоплено на Азове. Целый флот угнали в Африку. Что ты привезла с собой в Англию? Одну книгу. Пушкина. Даже серег у тебя нет. Серьги остались в Париже.
— Почему мы не остались в Португалии? Там и нищему светит солнце. В крайнем случае ты нашел бы там место швейцара. А здесь и этого нет. Ваш муж, говорят мне, аристократ. Он заслуживает лучшего. Надо ждать. Может, счастье уже близко. За углом. Почему вы не остались в Париже? На каждом шагу спрашивают меня про Париж. Где я научилась делать куклы, допытываются. В Париже? Это единственный город, который они признают.
Он смеется на это. Как будто ему и правда весело. И начинает что-то рассказывать, желая, видимо, развеселить жену. Польские дипломаты, которых они сопровождали в Лондон, говорили ему, будто бы в Англии проститутки исключительно француженки. Так им представили дело англичане. Ни одной, мол, англичанки среди них не найдешь. Англичане никогда не поверят, что здесь проституцией занимаются и английские девчонки, порой даже несовершеннолетние.
— Боже, какой вздор!
— Ничуть! Такие у них понятия. Париж всегда пользовался в Лондоне большим авторитетом. Об это писал еще Шекспир. Я тут хочу иметь английский пудинг и английское мыло, которые так любил мой отец, они же предлагают мне какие-то раскрашенные пирожные и говорят, что они французские. У них все лучшее — французское. Единственное исключение делают они для хлеба, сравнивая его с венским.
— Мне тоже все хвастаются тут своими поездками в Париж. Мол, на лето они туда едут. И даже говорить со мной пытаются по-французски. Мадам разбирается во французском покрое! Скажите, ваши куклы сделаны по французским моделям? А когда узнают, что я русская, не желают на них и смотреть.
— Это понятно, для англичан и англичанок Париж город романтики. Тут они трудятся бок о бок по разным банкам, учреждениям, фабрикам, но как будто не замечают друг друга. Упаси боже иметь любовную интригу на работе. Это тут не принято. Среди сослуживцев никто романов не заводит. Здесь все исключительно чопорны. Если какая-нибудь парочка и встречается, то тайком, желательно в Париже. Они порознь пересекают пролив, делая вид, будто бы совсем не знакомы, и соединяются лишь, сойдя с поезда в Париже, в номере какого нибудь скромного отеля. Гут уж англичанки дают себе нолю: «Ах, как хорошо!» «How wonderful!»
— Какие глупости. Все это ваши выдумки.
— Вовсе нет. Это мне Ордынский рассказывал. Да и сами англичане. Дома сдержанность, приличествующая человеку хорошего воспитания. Зато уж когда вырвутся из Англии, тут у них разыгрывается темперамент. По воскресеньям. А в понедельник вернулись домой, и снова все забыто. Парочки расстаются заранее, на пароходе. Словно бы не знакомы. Все шито-крыто. Вернутся к себе, и точно ничего и не было. Поэтому они и рвутся в Париж.
Его жена не любила скабрезностей. Не верит она ему. Выдумки все это. Англичане лучшие мужья на свете. Верные в браке.
— Это правильно, только иногда эти пуритане теряют голову. То изнасилуют девочку. То проткнут ножом мальчишку. В газетах полно таких сообщений. Не могут они совладать со своим бурным темпераментом.
— Этот ужас невозможно понять. Допустим, какое-то животное нападает на девочку. Такое повсюду бывает на свете — но зачем потом убивать?
— По утверждению врачей,— это особый вид удовольствия.
Разговоры на эту низменную тему, в полуосвещенной комнате вызывают в ней отвращение и к людям, и к любви. Она встает, чтобы заменить огарок в подсвечнике, ежеминутно грозящий погаснуть. Но постепенно дремота одолевает ее, и она тихо шепчет тому, кто ей всех ближе:
— Это конец, конец... Вчера я не смогла продать ни одной куклы. Стоит мне только заикнуться о том, кто мы такие и как нам плохо,— они и видеть не желают моих кукол. Скоро из Германии прибудут прекрасные куклы. Война кончилась. Им не требуются куклы, сделанные перемещенными лицами.
— А почему тебе надо исповедоваться им? В прошлом веке русские эмигранты были тут салонными львами. В прошлом столетии русские строили для себя на французской Ривьере даже церкви с драгоценными украшениями, чтобы было где Богу помолиться, перед тем как отправиться в игорные дома Монте-Карло. Когда кто-то из русских играл в рулетку в Монте-Карло, молва об этом гремела, как русские пушки в Севастополе. Горы золота проигрывали. Мы, как и поляки, опоздали со своим приездом на сто лет.
— Ах, Коля, вечно вы со своими шутками.
— Нет, Надя, сходите, прошу вас, к отелю «Dorchester» с Ордынским, пусть он покажет вам, как польские полковники, воевавшие на стороне Англии, строевым шагом идут по команде на кухню — чистить серебро.
— Ники, перестаньте вы со своими глупыми шутками.
— Никакие это не шутки, Надя,— глухо отвечает ей муж.— Я сам это видел.
Жена выходит из себя и впервые бросает ему горький упрек — раньше, мол, он совсем другое говорил. Обещал найти себе место, продать свою книгу об охоте в Сибири.
Ему тоже обещали. Обещали с три короба. А теперь он убедился: в Лондоне пишут даже старые девы. Пишут книги дочери министров, лордов, генералов и при этом за мизерные деньги служат в издательствах. Как раньше их бабки в Ланкашире, на ткацкой фабрике. Ордынский уговаривает его свести знакомство с этими дамами. Кооперироваться с ними. Из расчета — пятьдесят на пятьдесят процентов.
— Вам все же надо еще раз сходить к майору в Министерство труда; графиня сказала, этот майор Gardner должен найти вам работу.
-— Без толку, Надя, ходить. Я хотел наняться к местному жестянщику. Но он меня не может взять, пока я не запишусь в слесарное училище, а в училище можно записаться, только работая у какого-нибудь жестянщика.
—- Какая дикость, все у них тут смешно и бессмысленно.
— Не так уж бессмысленно, когда он на подручном экономит несколько лет.
— Если бы вы не оставили свою скрипку в Португалии, вы могли бы устроиться здесь в какой-нибудь оркестр при ресторане. И заработать хотя бы на крышу над головой.
— Музыкантам здесь тоже туго приходится. Помните того старого еврея, который играл на улице напротив дома, где мы жили в Кингсроде? Однажды он заплакал. Когда-то он играл в Вене, в одном прославленном оркестре. А теперь не мог заработать на хлеб. Пальцы сводит. Но если бы и не сводило, его репертуар здесь никому не нужен. Классическая музыка. Слишком печально.
Жена снопа жалуется Репнину: сегодня у нее было столько огорчений. Чуть не плача рассказывает, как на Бонд-стрите перед бутикой «Sulka» она столкнулась с рыжеволосой пухленькой англичанкой, они познакомились с ней как-то летом в Монте-Карло. Отец этой молодой девушки занимал очень высокий пост. Во Францию она приехала в компании с чокнутой американкой — та занималась вычислением квадратуры круга: кто должен платить за размещение польского разоруженного корпуса?
Эта англичанка была так необыкновенно сердечна по отношению к Наде там, на море. А встретив ее в Лондоне пять лет назад, пропела целый хвалебный гимн в честь польского и русского народов за то, что они «щелкнули Гитлера по носу». Им надо увидеться. Вообще давайте встречаться. Взяла у нее номер телефона. Это так чудесно увидеть ее в Лондоне. It's wonderful! Думаете, они увиделись или англичанка позвонила? Сегодня Надя снова столкнулась с ней на Бонд-стрит. И что же? Англичанка от нее отвернулась!
— Может быть, она тебя не узнала? Или перепугалась твоих коробок? Все бегут от бедности.
— Отлично она меня узнала. И отвернулась. А помнишь, как она бросилась ко мне, когда встретила меня с Ордынским. Как была любезна! Просто невозможно описать! Я должна к ней прийти! Нам надо встречаться! Ложь! Все это чистая ложь!
Репнин старается утешить ее оскорбленную, расстроенную.
— Не стоит обращать внимания. Не стоит принимать такие вещи близко к сердцу. За границей англичане ведут себя совсем не так, как в Англии. Все женщины меняются в зависимости от того, в какой точке земного шара они находятся. Англичан, как и русских, приводит в восторг Париж, Ривьера, Монте-Карло. Вино. Каждый готов жениться. Без промедления. Англичанки теряют голову в Италии. Но все это бывает забыто, как только они вернутся в Англию. Это был Шекспир. Сон в летнюю ночь.
— Как вы не хотите, Коля, понять! Я ей не навязывалась. Она была так рада встретить меня в Лондоне. Так рада.
— Подумаешь, курортное знакомство. Было и прошло. Тогда была война, но война кончилась.
Поразительно, что эта англичанка, снова заговорила его жена, как и ее американская приятельница, так быстро позабыли и про русских, и про поляков, которые были в Ницце, и про раненых, и про плачущих детей, не вспоминали они ни о море, ни о ночных прогулках на яхте при лунном свете. Они интересовались только Мустафой! Не знает ли она, где теперь Мустафа?
Репнин смутно представлял себе англичанку, а тем более ее американскую приятельницу, и уж совсем не мог припомнить Мустафу. Кто он? Это тот красивый марокканец, напомнила ему жена, у которого была маленькая сувенирная лавочка в Монте-Карло, он варил изумительный кофе. Мустафа обладал магическими чарами приковывать к себе симпатии иностранок, которые купались в море, а вечером играли в казино. Репнин так и не припомнил марокканца, но задумался. Вот вам пожалуйста! -— пробормотал он про себя. Страшная война. Столько человеческих слез. Столько любви. А вспоминают Мустафу. Под Монте-Карло такое дивное море, кипарисы, небо голубое. Но самое красивое здесь — яхты. Небо усыпано звездами. И море, до самой Корсики, дивное. (По ассоциации с Корсикой он вспомнил Наполеона.) Вдоль моря тянутся бесконечные санатории. И все это тонет в средиземноморской голубизне, как будто бы уходит в небо. Земной шар огромен. А их интересует Мустафа.
Он все старался вспомнить, как выглядит та англичанка и ее американская приятельница, которых он видел мельком. Но воспоминания расплывались. Свеча на столе возле постели затрещала, грозя погаснуть. Зачадила дымом. Жена его успокоилась и сама стала его уговаривать ложиться спать — полночь давно миновала. Она уже засыпает. Утром она снова отправляется в Лондон торговать своими куклами. (Могли ли ее родители представить себе такое, когда она появилась на свет? А уж тем более, что она выйдет замуж за Репнина?) Уже в полусне она вдруг помянула Кению: почему бы им туда не поехать? Там все дешево. И едва слышно пролепетала:
— Ники, вы не попроситесь в Кению?
— Шоша, кто нас туда отправит, даже если я и буду просить? Кто-то должен оплатить дорогу в Кению, а у нас больше денег нет. Чудо, что мы успели сюда перебраться благодаря полякам. Англиканская церковь иной раз еще и платит — долларами — за проезд переселенцев в Кению. Но выбирает людей помоложе. Которые могли бы заработать и вернуть долг. Я уже для этого стар.
Говорят, там можно купить ферму. Если бы кто-нибудь знал, что у нас в банке осталось всего тридцать фунтов!
— Для чего говорить об этом, Шоша? Сытый голодного не разумеет. В Англии тоже есть такая поговорка, я слышал ее в детстве. Но, конечно, не знал, что она может иметь отношение ко мне. Теперь знаю.
Тишина тем временем незаметно обвила черным бархатом и комнату, и постель, и мужчину, и его жену. Постепенно весь дом погрузился во мрак. Репнин уже едва различает черты лица своей жены. Она затихла, укрытая сибирским мехом,— вылезший от времени, он все еще был теплым, подобно живому зверю. Муж ее не может заснуть, мучимый голодом; он осторожно натягивает ей на правое оголившееся плечо меховое одеяло, а потом прижимается головой к ее плечу. «И правда,— шепчет он себе,— почему бы мне не попросить переправить нас в Африку?»
Видения далеких стран открываются на темных стенах комнаты, где они спят. Ему начинает казаться, будто на огромной географической карте он видит Африку в облике громадного человеческого сердца. Горячего сердца. И сквозь мглу и туман перед ним возникают озера и джунгли и вдалеке высокая гора. То ли это Килиманджаро, знакомая со школьной скамьи? Или гряда так называемых Лунных гор в Кении? Поросшая гигантской растительностью и лесами, она возвышается над голубыми озерами. Но нет, скорее всего это Килиманджаро сверкает снеговой вершиной в небесной голубизне.
Откуда пришло это видение?
Клубы облаков несутся из Африки, врываясь в его дом, пронизывают сырую комнату, прокатываются по постели. Желтая, необозримая африканская саванна простирается до самого горизонта, и по ней скачут газели с белыми пятнами на боках. Еще один скачок, и они, как чудится ему, столкнутся с ним лбами. А вот и жирафы длинными шеями тянутся к их кровати в Милл-Хилле. И пока догорает огарок в подсвечнике, он еще различает в темноте спящую жену — сон ее напоминает забытье больного. Руки свесились с кровати, и только голова в копне буйных волос, которую она носит, как корону, покоится на подушке.
Он тихонько встает, поднимает с ковра ее руку, поправляет и голову на подушке, чтоб она не лежала так окаменело, как мертвец. Потом опускается на колени, точно в сцене молитвы, и целует ей вторую руку. Она заснула голодной, он это знает.
ЛОДКА В ВЕРСАЛЕ
Следующий день жена иностранца снова проводит в Лондоне. Бегает по магазинам со своими куклами. Тем временем ее муж, точно безумный, бродит по занесенным снегом дорожкам Милл-Хилла с учебником в руках. Готовится к экзамену на должность служащего при отеле. И только когда солнце начинает клониться к земле, подобно баллону Монгольфье постепенно спускаясь за колокольней пригорода Финчле, виднеющегося из-за холма, Репнин отправляется домой, чтобы приготовить жене немного капусты и картофельную похлебку, в которую он осторожно опускает маленькие кусочки бекона. В неделю один раз берут они бекон,
\ и тогда голод мучает их не так сильно, и они быстрее засыпают.
Потомка Аникиты Репнина, фельдмаршала, вошедшего с казаками в Париж, сломила не утрата богатства, домов в Петрограде, родового поместья Набережное, не нужда, преследовавшая его все долгие годы скитания до Европе, где после первой мировой войны очутилось много тысяч русских эмигрантов. Его сломило само это существование, превратившееся после того, как они покинули Россию, в бесконечные годы одиночества, неприкаянности и бездеятельности, точно какой-то страшный сон, из которого нет пробуждения. Для него нигде не было приюта, нигде не мог он жить и зарабатывать, как другие люди. Их жизнь стала не просто тяжкой, она стала призрачной, бесцельной, неправдоподобной.
В тот день жена его вернулась из Лондона поздно, вся в грязи, несчастная. Выйдя из автобуса, она поскользнулась и упала. Едва не попала под колеса. Пока он очищал ее пальто от грязи и грел ее руки в своих, она на него смотрела и говорила совершенно бесстрастно. Хоть бы пришел когда-нибудь конец. Всему!
Горячий чай и постель постепенно успокоили ее норны, и она едва слышно, но открывая глаз, принялась рассказывать, как ее поднимали. Ей показалось на секунду, будто бы перед ней мелькнуло его лицо. И первая мысль была — как же он будет в этой жизни без нее? Точно он был ее ребенком, ее сыном, а не мужем.
— Братья Мдивани нашли в Америке миллионерш и женились. Почему бы вам не последовать их примеру, не вырваться из этого заколдованного круга? Мы катимся вниз. Оставьте меня. Одному вам будет легче устроиться. Вы мне представились сегодня, когда я упала, таким, каким были в Керчи, когда мы садились на пароход, в ту первую нашу встречу. Высокий, прямой, собранный и невероятно бледный. Единственный трезвый в пьяной толпе. Единственный не потерявший голову среди помешанных. А ваш взгляд — добрый и грустный. Вы наступили на моего щенка, и он завизжал. Я заплакала, а вы тогда выругались. По-французски. И сказали мне, что привыкли ругаться на войне, а чтобы вас не понимали, ругаетесь по-французски. Эта встреча перевернула всю мою жизнь. Меня как будто подхватило и понесло, и я уже не представляла себе жизни без вас. С вами мне было так хорошо с самого начала. Я была так счастлива, когда выходила за вас замуж, хотя это и было против желания моей тетки. И в Париже нам было прекрасно. Вы помните, Коля? А помните, как мы целовались в лодке, на озере, в Версале? Когда сторожа стали подсматривать за нами в бинокль?
И она засмеялась тихонько, как будто во сне, не открывая глаз.
— В руке была дикая боль, — снова зашептала она. — Я подумала в ужасе, а вдруг я теперь не смогу шить куклы. Ники, вы не можете найти радиостанцию Милана? Сон нейдет. Такое чувство, будто меня задавили. Люди сбежались, поднялся крик...
Муж гладил ее, как ребенка, и согревал своим дыханием ее руку. Потом зажег вторую свечу в подсвечнике и попробовал настроить радиоприемник майора на волну Милана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81