Констатирую: сроки сжатые.
- Констатируйте на здоровье, начальник, сроки разжимать все равно никто не собирается, - хмыкнул Богин...
Ландшафт незаметно менялся. Степь стала холмиться, горбиться, желтые песчаные залысины появлялись то слева, то справа от машины. И вдруг степь кончилась. Впереди и вокруг колыхалось море песка. Шестибалльными волнами накатывали на «газик» барханы. И чем дальше, тем выше и круче казались они, а по самому горизонту ходили цунами высотой в пятиэтажный дом.
Трое разом подумали об одном: действительно, будет трудно тащить сюда технику, а Ненаев отметил:
- Те дальние барханы - двадцать метров высота, ширина до ста. На пути трассы будем срезать бульдозерами, ничего не попишешь.
- Надо, так срезайте, — равнодушно отозвался Богин.
И тут же им пришлось вылезти: «газик» забуксовал. Низам раскачивал машину, жал на акселератор. И они приложили три свои человечьи силы. Песок летел из-под колес, как искры из-под абразивного круга во время заточки инструмента, а пустыня цепко держала автомобиль, сидевший уже на диффере. Низам заглушил мотор и вылез.
- Кипим,— сказал он, отцепляя с борта четыре доски и лопату. - Пусть мотор отдохнет, и вы отдохните. Я копать под колесом немножко буду, пять-десять минут копать буду. Вы в тени сидите. Чай немножко пейте, в термосе чай.
— Сколько прошли от Дустлика? — спросил Богин.
— Сорок семь, — сказал Базанов. — Я заметил по спидометру.
— Так мы и за четыре дня не обернемся!
— Хорошо, если за четыре дня, товарищ Богин,— подтвердил Ненаев. — Пять дней обычно уходит.
Богин только крякнул. Отобрал у шофера лопату, начал молча и ожесточенно копать под передком. Откопал одно колесо, запыхавшись, крикнул:
— Еще есть лопата?
— Йок,— сказал Низам флегматично. — Одна лопата, четыре человека лучше, чем четыре лопаты, один человек.
— Философ! — Богин кинул ему лопату, сказал: — Копай,, раз такой умный.
— Шалманить придется,— сказал Базанов.
— Немножко придется, — согласился Низам. — Совсем плохое место трассу клал, яман пески. Тут не машина надо — самолет надо, вертолет надо.
— Ну, братцы, втравили вы меня в прогулочку. И что это еще за шалманство?
— Ничего страшного. Езда по доскам, — улыбаясь, пояснил Глеб. — Пока передние колеса едут по двум, надо другую пару вытащить из-под задних и быть готовым снова засунуть их под передок, не давая машине съехать в песок.
— Представляю! Скорость километра три в час?
— Бывает и пять, при известной сноровке.
— И ты тоже думаешь участвовать в этой работенке? — Богин посмотрел на Глеба и выразительно постучал ладонью по сердцу.
Глеб промолчал, и Богин спросил, нельзя ли объехать трудный участок. Ненаев — словно он отвечал за то, что кто-то насыпал сюда такое количество песка и не утрамбовал его, — заметил виновато, что товарищ начальник строительства сам приказал ехать по трассе будущего водовода и что этот участок объехать трудно, ибо тянется он, пожалуй, до самой реки.
— Хорошо, — сразу успокоился Богин. — Копай, копай, философ! — крикнул шоферу. — Мы чаю пока хлебнем и в путь. Глеб Семенович за руль, а мы в гарнизон шалманщиков. Доедем как-нибудь. А в Кара-дарье, уж увольте, я самолет вызову. Копай, Низам, вкалывай и за матчасть не тревожься: я Базаиова за рулем не раз видел, это, братец мой, его основная профессия — баранку крутить. Партийным работником он недавно стал...
В общем, почти за четверо суток до Карадарьи они все же добрались. Четырежды жарились днем на солнце, три раза мерзли ночами у костров в пустыне. И ни разу не встретили ни человека, ни зверя. Караванные тропы лежали значительно севернее, а звери, вероятно, прятались или уходили, услышав рычание обезумевшего от частых буксовок «газика». Все пятеро устали, конечно. Особенно Глеб. Не хотел и думать, что может случиться приступ, но взял с собой, однако, всю свою «сердечную» аптечку и даже шприц, хотя ни разу не приходилось ему самому себе делать уколы. Потренировался как-то неделю на подушке и на этом закончил. Знал — надо будет, сделает. Вон в газетах писали, какой-то судовой врач не то на судне в северных широтах, не то на зимовке сам себе операцию аппендицита, глядя в зеркало, сделал. А тут укол — подумаешь! Что еще могла предложить ему медицина? Укол, ну еще укол. Вживлять новое сердце — увы! — еще не научились. Так о чем говорить?!
И Степан Иванович в полуофициальной обстановке неожиданно повернулся какой-то такой новой гранью, которая показывала, что может он быть и добрым товарищем, и интересным собеседником, высказывающим весьма любопытные, хотя и спорные вещи. Ежевечерние их беседы после ужина затягивались допоздна, — Ненаев и Низам уже спали, а они еще спорили, проникаясь во время этих споров растущим интересом друг к другу. Каждый хоть и не мог полностью принять доводы другого, но понимал, что обязан считаться с ними до тех пор, пока не удастся ему обратить другого в свою веру.
Богин говорил:
— Считают, я жесткий руководитель? Зато стройка план перевыполняет. А раз так — у моих рабочих и заработки высокие, и коллектив более или менее стабильный. А что от людей требую и каждого «жму» — хочу загрузить как положено,— так я и себя загружаю.
Только так трудовые коллективы и надо выковывать. Не выдержал наших скоростей и наших требований — гуляй, не обижайся! Не соответствуешь времени — ищи работенку поспокойней, хоть газированной водой торгуй, тоже нужно людям. У меня дело превыше всего! А отдельно взятый работник, к которому я — ей-ей! — не худо отношусь, лишь правомерное звено в системе «человек — машина». Моя задача по отношению к этой системе — требуй от каждого по способностям, добивайся этого всеми возможными мерами. Мы говорим: труд — дело чести. Честь и честолюбие,— слова близкие. Я не боюсь разжигать в людях честолюбие. Честолюбивый человек способен горы перевернуть. Я боюсь идеалиста: он не имеет никакого представления ни о реальной жизни, ни об условиях реальной работы.
Базанов рассказывал ему о начальнике строительства Каракумского канала грозном Сердюке, о хитрюге Го-гуа — он командовал Главцелинстроем и обводнял степь величиной с доброе государство, — под началом которых Глеб работал в прошлом. У них были примерно такие же идеи и методы, такой же волевой стиль руководства, что и у Богина. И оба в конце концов пришли к плачевным результатам.
— Каждый руководитель определяет отношения людей в своем коллективе, — говорил он Богину. — Ты определил их по-своему: план, система «человек — машина», честолюбие и, прости, какая-то малая разборчивость в средствах для достижения целей. Но цель-то у нас главная — построить коммунизм. Не только на земле, но и в душах людей, между прочим. А людьми ты не занимаешься, считаешь, это дело парткома. Твое волевое руководство приводит к куче ошибок. Ты глава фирмы, подмявший всех под себя, непременно будешь порождать множество богиных и полубогиных, начальничков разных рангов. Азизян прав: они для тебя— работяги, исполнители, кнопочки и рычажки в созданной тобой машине, не коллеги, не товарищи, делающие общее дело. И их подчиненные для них — также. Тебя мало интересует, что может сделать исполнитель, ты интересуешься лишь тем, выполняет ли он то, что тобой приказано. С одной стороны, безынициативность, с другой — подогреваемое тобой в людях честолюбие, обозначаемое системой «работа — деньги», неизбежно
начнут развращать коллектив. Ты с подчиненным говоришь только на одной ноте — басом, а это дело мертвое. В этом еще Сердюк и Гогуа убедились.
— Главная нота — репутация руководителя.
— Репутацию руководителя создает доверие к людям.
— Этот путь не всегда оптимален. Вера в компетентность — точнее.
— Ты самоуверен.
— Уверен в себе — точнее. Я ведь на разных должностях работал, и все на крупных и трудных стройках, учти.
— И все вверх по служебной лестнице шагаешь, знаю.
— Доверяют. Отсюда и уверенность.
— А ведь при быстрой езде все мимо слишком быстро проносится — и пейзаж, и люди.
— Люди? Ясно! Плохо их подбираю, считаешь?
— Почему плохо? Подбираешь себе подобных. Помощники, советчики, но лишь простые исполнители, не более. И ни одного такого, чтоб мог реально соперничать с тобой на равных и претендовать в дальнейшем на твое кресло. «Пойдем вверх, тогда сами выдвинем преемника, и не из лучших», — рассуждают в таких случаях. Преемник, лишенный еще с детства самостоятельности, потянет дело, конечно же, со скрипом. И все станут говорить: «Жаль, нет Богина! Смотрите-ка, при Богине ведь дела шли получше!» Не так ли?
— Упрощаешь, но сермяга есть, — Богин улыбнулся, но, сразу же посерьезнев, сказал: — Первая задача руководителя — создать себе прочную основу во всех звеньях и на всех участках строительства. Тут я, представь, не оригинален. И потом: зачем же мне яму себе при жизни рыть и замену готовить — если быть откровенным. Тут ты прав. Но и это не мое изобретение.
— Но времена-то изменились!
— А трудные стройки остаются. Я убежден в правоте: меня так учили.
— И с Лысым, считаешь, прав?
— Я уж и забыл о нем... Нет, с Лысым не прав. . — Подумай о том, что я сказал.
— Так и ты подумай: неужели я во всем не прав? Не знал бы, что ты бывший геолог, подумал, законник, судейский. А ведь у нас юристы имеются, чтоб интересы каждого работника стройки защищать. От кого? От меня, выходит. Который «всех давишь!» — этакий Бармалей! «Не ходите, дяди, в Азию гулять». Но ты-то ведь не испугался?
— Не очень, — улыбнулся Глеб. — «Видали мы зверей побольше льва». Хочешь, расширенный партком соберем, послушаем, что строители говорят?
— С повесткой дня: «О некоторых ошибках начальника строительства и о стиле его руководства»?
— Ну зачем же так сразу? И я ведь веду с тобой ежедневную воспитательную работу.
— Давай совещаться и выкуривать трубку мира у костра... И все же о заседании парткома предупреди меня хоть за неделю.
— Зачем?
— Чтоб я успел добиться твоего перевода, — полушутливо-полусерьезно ответил Богин. — Твое больное сердце — мой козырь, из самых человеколюбивых мотивов, учти, пожалуйста.
Выпустил иголки на миг и сразу спрятал. Умел быть колючим этот Богин. Впрочем, он тут же загладил свой удар, представил его как фразу, случайно вырвавшуюся ради красного словца, как неудачную шутку, как реакцию на идею о созыве расширенного парткома...
Добравшись до Карадарьи, Богин и Базанов, сопровождаемые Ненаевым, отправились осматривать вторую базу и второй плацдарм, откуда должно было начаться строительство водовода.
Рядом с кишлаком Янги-Базар уже соорудили пристань. Возле нее — несколько барж с техникой и прокопченный, выпуска, вероятно, начала века колесный буксир. На берегу — канавокопатель, трактора, бульдозеры, вездеходы и целый передвижной город на салазках — жилые вагоны, вагон-столовая, вагон-баня, вагон-медпункт. Сергей Ненаев, как опытный азиат, прежде чем атаковать пустыню, накапливал силы и технику, проверял каждую мелочь, готовился к броску. Судя по докладу, достаточно короткому, но обстоятельному, исчерпывающему, Ненаеву вполне можно было поручать строительство мощного водовода. Тут уж и Базанов, и Богин были единодушны в оценке
этого интеллигента из чеховских рассказов: он начинал сложное строительство как опытный и дальновидный руководитель... Обратно в Солнечный Базанов и Богин возвращались самолетом, который прилетел за ними в Янги-Базар. Ненаев с двумя своими заместителями решил еще раз проскочить по трассе, чтобы уточнить кое-какие детали. Низам повез их на своем «газике».
АН-10, «Антон», как в пустыне прозвали этот непритязательный маленький самолет, взлетающий, если надо, хоть с ладони, был отличным средством передвижения. Богин как мальчишка радовался, что у него имеется персональный самолет, гордился им, про себя конечно. На людях делал вид — положено, значит положено, и удивляться тут нечему: стройка на огромной территории. Но это был первый его самолет, и, получив его, он приказал, сняв два ряда кресел, дооборудовать специальным столиком и некоторыми приспособлениями: шкафчиком с вентиляцией, баром, большим термосом — все это на случай перевозок большого начальства. Богину нравился самолет. Его скорость, независимость от адской жары и от всех этих барханов, солончаков и такыров, что проплывали под крылом, точно макет.
У Богина в самолете всегда поднималось настроение. В полете он позволял себе отдыхать, отключаться от всех дел и забот, почитать, поспать — что угодно! Но сегодня он решил провести один важный разговор с Базановым и готовил Глеба к нему, создавал подходящую атмосферу доверия и взаимного расположения. А потом, вроде бы между прочим, сказал:
— Хочу вернуться к разговорам на последнем парткоме, не возражаешь?
— Ты о Шемякине?
— Да. — Богин усмехнулся. —' Дуплетом от Лысого, так сказать.
— Слушаю тебя.
— Думаю Шемякина пока оставить. Хоть и образования невеликого, зато практик, с опытом. И с должностью вполне справляется.
— Хочешь еще раз мое мнение? Я — против.
— Почему? Несимпатичен? - искренне удивился Богин.
— Дело не в этом. В твоем стиле работает. Или ты в его — не разберешь. С вами двумя мне воевать придется. Люди на него жалуются. На тебя — еще боятся, а на него опять жалуются.
— Ладно, — махнул рукой Богин. — К этому вопросу мы с тобой еще вернемся, у костерка. Хоп?
— Хорошо. Надо только тебе его в узде держать.
— В узде! Держать! — нервно воскликнул вдруг Богин. — Пожалуйста! Давай мне тогда другую кандидатуру. Посмотрим, кто и тебя, и меня устроит одновременно.
— Ну, Степан, — пожал плечами Базанов. — У тебя же начкадров, Мостовой Федя. Специалист! Нажми на него, как ты можешь, он подберет.
— У меня кандидатура есть — Шемякин. Это ты ищи. А не найдешь, я Шемякина оставлю.
— А разве я предлагаю его сегодня уволить?
— Вроде и не предлагаешь, да черт тебя знает!.. Внизу сквозь легкую дымку возник Солнечный — уже не поселок, а рождающийся город. Самолет сделал круг и пошел на посадку, нацеливаясь на пустырь неподалеку за улицей Первомайской. Там стояло несколько машин. И группа людей уже ждала прибытия начальства.
Азизян тут же сообщил Базанову «приятную» новость: прибыла комиссия из республиканского Госстроя, представительная и многочисленная. И Милеш-кин при ней «советником», главным экспертом.
— Специалист по гражданскому строительству в пустынях! Старый друг! — восклицал Азизян.
— Да, вот ведь как порой бывает, — сокрушенно покачал головой Глеб. — Его через дверь попросили, но расстались мы ведь тихо, по-хорошему и крови не пролили. А он снова вернулся, в окно влез и, оказывается, крови жаждет. Ну и ну.
— Он и Морозову, беднягу, совсем замучил. Спасать ее надо!
— А чем эта комиссия, собственно, занимается?
— Все стройплощадки облазили, на ДСК чуть не три дня безвылазно просидели.
— Ну и что?
— Морозова наша посерела, замучили допросами: почему институт не берет типовых проектов, почему меняет технологию работы ДСК, во сколько это удорожит строительство? Докажи им, что мы не крокодилы и не зря государственные средства растрачиваем, с жиру не бесимся — бесполезные палаццо и сады Семирамиды, понимаешь, сооружать и не думали.
— Ну пусть, бог с ними: республиканский Госстрой! Мы же союзная стройка.
— Не скажи! Они по своей линии на союзный Госстрой запросто выходят. Морозова говорит: ох, некстати! Они институту и без того сложные отношения С Госстроем осложнят, увидите. Но она, оказывается, и полемист, и дипломат гибкий, — будь здоров! Просто молодец! Не ожидал, признаться...
«Действительно, только милешкинской комиссии сейчас недоставало», — с неудовольствием подумал Глеб.
В тот же вечер Базанов встретился с Милешкиным.Алексей Алексеевич явился с некоторым, небольшим, правда, опозданием. Слушал внимательно, но несколько расслабленно, как-то лениво, отвалясь на спинку кресла. Все время принимал величественные и одновременно усталые позы, чуть снисходительно улыбался, скучал, поглядывая в окно.
Да, это был тот самый и уже совсем иной Милешкин — независимый, Глеб понял: Милешкин первым делом и подчеркивает свою от Базанова независимость. И в то же время зависимость Базанова от него, от их отношений. Зависимость от того, что скажет Алексей Алексеевич членам комиссии и что решит эта комиссия, в которой он пользуется большим весом.
Действительно, сегодня роли Базанова и Милеш-кина переменились. Беспринципный человек выдавал себя за принципиального, понимал, что ему не верят, но, не стыдясь, играл свою роль до конца. И даже позволил себе обрушиться на ленинградских архитекторов, действия которых назвал «партизанским самоуправством».
— Но ведь на коллегии министерства вы сами, помнится, восхищались проектом галерейного дома? — заметил Глеб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88