сто дней отдыха.
Впрочем, все это было свое, тайное, и счет дням Глеб вел, тоже таясь от Ануш, от Сильвы Нерсесовны и от докторов, не оставлявших его своим вниманием. Глеб понимал, что нигде на земле, вероятно, не люг бы он ощутить сейчас так глубоко и полно это состояние всеобъемлющего покоя.
Дни были длинные, бездумные, полные какой-то счастливой и спокойной безмятежности. Сердце не болело, заботиться было абсолютно не о чем. Тетушки Бибихон и Ойниса, которым вместе было лет двести, как добрые и безмолвные феи, несколько раз в день приносили к айвану, на котором Глеб проводил почти
все время, вкусную еду, чай в маленьком синем чайнике, свежие и пухлые лепешки. Большое блюдо было всегда полно фруктов, одеяло закидано книгами, журналами, газетами — никогда прежде Базанов не читал так много, и блаженное безделье, начинавшееся рано утром, кончалось в сумерках, чтобы начаться завтра снова.
Глеб бродил по маленькому двору. Он мог остановиться под деревом и смотреть часами на кипучую жизнь ветвей и листьев, лишь на первый взгляд казавшихся недвижимыми, — мельчайшие подробности жизни проявляли себя вдруг блеском жучка, по цвету не отличимого от ветки, раной на ткани листа, какой-то неописуемой красотой яблока, зреющего на солнце,— совершенством его формы, окраски, напором сока, ощущающегося под тонкой кожицей.
Юлдаш Рахимов со свойственной ему чуткостью не вмешивался в безмятежный покой друга. Дома он бывал лгало. Поначалу приезжал, когда Базанов уже спал, уезжал засветло, а потом и вовсе отбыл в Самарканд, на раскопки дорогого его сердцу Пянджикента. Он понял, что больше всего нужны сейчас Глебу молчание, книжки, синее небо над головой, спокойная тень дерева, падающая на широкий айван, бездумье и отрешенность от житейских забот.
Старый Тиша, выписавшись из больницы, навестил Глеба, а затем исчез. Как объяснил Рахимов, Тишабай Хамраев получил бесплатную путевку в дом отдыха на Чимгане, и он сам на машине отвез его туда, в горы: после операции старику нужен покой и уход, а ташкентская жара вредна. Таинственным образом перестала появляться и Ануш. По ее словам, выпала ей очередная научная командировка в столицу. Похоже, это был сговор, чтобы избавить его от всех лишних волнений.
Но вот минул сотый день — он заранее был отмечен Глебом в карточке календаря, засунутой в записную книжку-еженедельник. И, как в детской сказке — когда расколдовывают спящего царевича, — круто переломился базановский день.
Перепуганные тетушки кинулись к телефону, чтобы предупредить Сильву Нерсесовну, рассказать ей о неслыханном поведении гостя, попросить совета. Побрив-
шись и позавтракав, гость не побрел к айвану, как обычно, а ушел из дому, напихав в портфель кучу каких-то бумаг.
Сильва Нерсесовна срочно заказала Самарканд и вызвала на переговорный пункт Рахимова.
— Значит, так и надо, — успокоил ее Юлдаш. — Значит, ему пора. Вы не беспокойтесь, он вернется...
А Базанова закрутил, завертел, завихрил привычный, добольничный темп жизни. Прежде всего он отправился на квартиру к Тише. Соседи подтвердили: старик действительно отдыхает в горах. Тогда он проехал на Пушкинскую, к Пирадовым. И застал Сильву Нерсесовну, заканчивавшую разговор с Самаркандом, и успел даже сказать несколько слов Рахимову. Затем Глеб поймал Ануш, которая, конечно, и не собиралась ни в какую командировку. Слабое и отходчивое женское сердце! Ануш самыми страшными клятвами — здоровьем матери и мальчишек — заверила Глеба в том, что Леонид чудесным образом вдруг переменился. Стал внимателен к ней и детям, в семье мир и покой, никаких разговоров про развод. Нет никаких поводов и для вмешательства Глеба.
— А ты говорила ему про нашу беседу в больнице ?
— Да. В самых общих чертах. — Ануш потупилась.
— Идиотка, — сказал Глеб. — Потому-то он и притих.
— Я слабая, — ответила Ануш. — Я попробую еще раз, последний. Мне почему-то кажется, что теперь все будет хорошо, Глеб...
Базанов появился в Министерстве геологии, нанес визит Горьковому, потолкался в отделах.
Вскоре в министерстве все поняли: самое ненавистное для начальника Тохтатауской экспедиции — разговоры о его недавней болезни. И в кабинетах, и в коридорах, где на ходу, как всюду, решались важные вопросы, где сталкивались, обнимались, ругались и спорили десятки знакомых и незнакомых людей, вскоре и думать забыли о его болезни. Многие всерьез считали, что Базанов вернулся из дальнего маршрута, из Москвы или заграничной и поэтому затянувшейся порядком командировки.
...«ИЛ-14» летел над Кызылкумами.Базанов глядел в окно.Под крылом самолета плыл мертвый — не земной, а какой-то инопланетный пейзаж: желтоватые, ржавые песчаные равнины, зализанные, крутолобые, словно застывшие и окаменевшие волны, серые горные плато, коричневые и красно-черные причудливые изломы Нуратинского хребта. И снова песок, и снова степь. Ни дорог, ни троп. Безлюдье. Беззвучье. Тишина. Пустыня - во все стороны, до самого горизонта. Будто повис над ней самолет, и нет ни высоты, ни скорости движения...
В коридоре министерства и разыскала его пожилая секретарша Горькового — передала поручение заместителя министра: Базанова вызывают в ЦК, в отдел промышленности.На новое назначение он согласился сразу, не выпрашивая времени на обдумывание и советы. С кем советоваться? Ася? Ее он мог бы послушать, но Ася теперь — это был он сам, и как жил он теперь за них обоих один, так и решал один, сразу. В совете Юлдаша Рахимова он был уверен: тот и сам не отказался бы от такого назначения. Рубена Пирадова не было больше на земле, и только он один, пожалуй, мог бы трезво разложить перед Глебом все «за» и «против». Тиша-бай, к счастью выздоровевший, отдыхал в горах, Глеб успел навестить его, но не захотел смущать покой старика лишними сомнениями. Вот почему он сразу сказал «согласен». А сегодня, в самолете, мысль о громадности дела, за которое он брался, вдруг устрашила его...
Земля казалась сверху серой, как застиранная гимнастерка с солеными разводьями пота. Слюдяно блестели небольшие, в гипсовой оправе, соляные, мертвые озера. Жизнь теплилась лишь вокруг редких колодцев и загонов для скота, похожих с высоты на лунные кратеры.
Жизнь должна была расцвести здесь буйством земных красок — водой, яркостью цветов, зеленой густотой крон деревьев. Ведь люди уже трудятся тут. Просто их не видно с высоты, и поэтому Кызылкумы по-прежнему кажутся пустыней. От слова «пусто»...
Да, он сразу согласился с новым назначением.Парторг на строительстве золотодобывающего комбината и города при нем - и это для него, каких-нибудь несколько месяцев назад едва перебиравшего лапками по больничному коридору?! Огромный край, тысячи людей, поселки, шахты, карьеры, машины и механизмы, дороги, вода, энергия и черт знает что еще и какие проблемы ждали его в Кызылкумах. А он мог отдать всего одну пару рук и уже рваное и заштопанное сердце. И потом — Богин. Степан Богин — начальник строительства. Глеб знал - он родной брат Музычука и Гогуа. С ним придется не раз схватиться.
И все же ему просто чертовски повезло. Он поверил в узбекское золото и нашел его. Он давно думал о новом городе и теперь будет строить его. Вероятно, это и называется воплощением мечты в жизнь.
Глеб вес еще смотрел и смотрел вниз, словно пытался на ржавой песчаной равнине отыскать дома и постройки своего Солнечного. Чудаки они — выдумали такое имя поселку! Дали космическое название беспорядочному сборищу одноэтажных домов, бараков, складов и прочих построек самой несусветной архитектуры.
Какие у них достопримечательности? Смешанный магазин, в котором продается все — от иголки и пере-водных картинок до одеколона, селедки и шоколадных наборов. Столовая, похожая на ангар для дирижаблей. Неказистая школа; почта и сберкасса в одном домике, парикмахерская в саманной пристройке с рекламным щитом, на котором изображен усатый и бородатый, набриолиненный красавец начала века; газетный киоск, оклеенный изнутри от солнца страничными репродукциями кинозвезд из «Советского экрана». Не так уж много и зелени. Она жмется к окнам домов, прячется за штакетником...
Солнечный далеко на западе, но с самолета он выглядит, наверное, так же, как и этот поселок, над которым проходила сейчас тень их «ИЛа-14». Здания были почти неотличимы от земли. Высота, впрочем, убивала и их неприглядность, а две, видно недавно окрашенные суриком, крыши смотрелись даже весело на общем коричнево-ржавом фоне. Какими Пальмирами и Ялтами кажутся эти поселки людям, месяцами
странствующим по Кызылкумам! Хоть и нелегкий, но устоявшийся быт — крыша, вода, относительная прохлада, электричество. Представил себе, как идут с уроков мальчики и девочки; автолавка привезла картофель и виноград, и сразу выстроилась тут терпеливая очередь; старая узбечка с допотопным безменом продает морковь, рис и разные приправы для плова; на школьной грифельной доске чубатый парень в модных башмаках на босу ногу пишет объявление о том, что сегодня в кино будет демонстрироваться фильм. Как же не умилиться всем этим?! Замечательный поселок! В таком-то бы жить да жить! Не так разве? Нет, не так: это вчерашний день пустыни...
Минута — и самолет уже ушел далеко от поселка. И снова равнина кажется безжизненной. И только опытный, привычный глаз Базанова уже различает впереди, в мареве, минареты и купола Бухары.
Глеб глядит на серую и желтую землю и думает о том, что через пять — десять лет именно отсюда, с высоты, лучше всего и будет смотреться новый город. Он будет четок и красив, как хорошо выполненный чертеж. И будет в нем что-нибудь такое — дом-башня или дом-шар, главный проспект или центральная площадь, которые сразу, как Исаакий над Ленинградом, станут ориентиром и знаком: это город Солнечный... Глеб задумался: что бы это могло быть? И снова подивился тому, как чертовски здорово устраивается его жизнь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ДОБРЫЙ ДЕЛОВОЙ ЧЕЛОВЕК
И вот Базанов снова в Солнечном.Его встречала вся геологическая экспедиция и весь поселок.И все уже, конечно, знали, что он не будет работать здесь и не будет руководить ими. Но никто ни словом, ни взглядом не дал ему почувствовать, что здесь, в поселке, он уже гость, а не хозяин. И это взволновало Базанова, поддержало в нем радостное, благодарное и одновременно тоскливо-щемящее ощущение. Он расставался и с любимым делом, которым занимался много лет, и с людьми, которые были ему дороги своей сопричастнос-тью к этому делу.
В базовом поселке геологов Солнечном среди друзей Глеб провел всего сутки. И это было замечательное время: в своем кабинете, среди своих парней, которые словно сговорились — наверное сговорились! — ни слова о его болезни, о его долгом отсутствии в Кызылкумах. Вроде вернулся начальник из отпуска или затянувшейся командировки.
И даже беспорядочное сборище одноэтажных домов, складов и прочих весьма неказистых построек вызывало радостное и одновременно грустное чувство скорого расставания.
Как-то по-иному смотрелся нынче и смешанный магазин, в котором продавалось все — от иголок и переводных картинок до одеколона, селедки и шоколадных наборов; и столовая, похожая на ангар для дирижаблей; и почта, и школа, и сберкасса; и парикмахерская в саманной пристройке с рекламным фанерным щитом, на котором был изображен усатый и бородатый, набриолиненный красавец начала века; и газетный киоск, оклеенный внутри от солнца репродукциями кинозвезд из «Экрана».
Какой Пальмирой и Ниццей представлялся этот поселок всем людям, месяцами странствующим по пустьь ням! Какой святой землей был он и для Базанова! Все, что видел он, проходя «главной» улицей, радовало его...
Возвращались с уроков мальчики и девочки. Автолавка привезла картофель и виноград, и сразу же выстроилась возле терпеливая очередь женщин. Старая узбечка с допотопным безменом, как обычно, сидела возле клуба — продавала морковь, лук и разные приправы для плова. Губастый парень в модных башмаках на босу ногу старательно скреб на старой грифельной доске объявление о том, что сегодня будет демонстрироваться фильм... Хоть и нелегкий, но устоявшийся уже здесь людской быт — крыша, вода, электричество, чахлая зелень, что жмется к стенам домов и прячется за редким штакетником.
«Главная» улица переходила в накатанную дорогу. Дорога была отчетливо видна полкилометра, дальше она терялась в песках. Дорога вела на буровые.Обычный маршрут Базанова. Теперь он выходил в новый маршрут — один, без своих старых и испытанных друзей.Парторг строительства (огромный край, тысячи людей, поселки, шахты, карьеры, машины и механизмы, вода, дороги, электроэнергия и черт знает что еще!) — какие проблемы ждали его в пустыне, где все начиналось с нуля. Ради этого стоило собираться в новый, неизведанный и поэтому самый трудный маршрут. И Глеб готовил себя к нему, как готовился ко всяким другим маршрутам, ставшим обычными за эти годы. Не знал он лишь одного — кто будет с ним рядом. И это, пожалуй, беспокоило его сейчас больше всего.
Вечерело. Только что ушел Устинов, назначенный наконец начальником базановской геологической экспедиции. Унес приемосдаточные акты, толстые папки, распухшие от бумаг скоросшиватели. В голове у Глеба — молоточками по вискам — стучали слова: «пробурено скважин», «пройдено шурфов», «пройдено», «пробурено», «пройдено-пробурено». Он чувствовал себя погано: устал, видно, не успел акклиматизировать-
ся. Взял с места серьезную нагрузку, сердце сразу и отозвалось.
Глеб хотел было прилечь, но в этот момент постучали, и, не дожидаясь ответа, кто-то распахнул дверь и, пригнувшись, шагнул в комнату. Человек был очень высок, худощав и, как все высокие и худые люди, сутулился. Пиджак свободно висел на его широких плечах и впалой груди, как на вешалке. Выражение лица у вошедшего было спокойным, замкнутым и чуть отчужденным.
Некоторое, совсем короткое мгновение он и Базанов смотрели друг на друга изучающе. Потом вошедший улыбнулся широко и доверчиво — серые глаза его при этом ничуть не помягчели, смотрели пристально-оценивающе — и сказал мальчишески-ломким, задорным голосом :
— Я — Богин. Пришел знакомиться.
Они пожали друг другу руки. Усадив гостя, Глеб поинтересовался, не хочет ли он чаю. Богин сказал без улыбки:
— Коньячку бы — по случаю знакомства. Но вам нельзя. Наводил справочки, простите уж великодушно: надо знать всех, с кем придется работать, чтобы решать, от кого чего ждать и от кого чего требовать.
— Вы правы, — согласился Глеб.
— Считаю, повезло мне: приобрел парторга с жилплощадью. Этот ваш Устинов сговорчивым оказался, уж конечно, не без вашего нажима. Где это видано, чтоб со строителями домами делились! Правда, мы с вами жильцы здесь временные. Не жаль с геологией расставаться и из начальников в подчиненные идти?
— Жаль.
— Откровенно. Это я люблю. Тут характер нужен. Вы мне подходите. Я это и в ЦК доказал.
— Неужели?
— А что?! Рано ему, говорю, кабинетное кресло просиживать. Инфаркт — дело прошлое, я ему на стройке все условия создам. Мне крепкий вожак масс нужен. Ну и азиат старый. Лучше Базанова, говорю, мне все равно кандидатуру не подыщете. И что думаете? Выбил!
— Да и меня им не пришлось долго уговаривать.
— Уверен, сработаемся.
— Будем стараться, товарищ начальник. Богин хмыкнул:
— Вы мне нравитесь.
— Это уже полдела, Степан Иванович.
— Ясно. Если половину моих дел на себя возьмешь — полный порядок будет. — Богин встал, прошелся по комнате — высокий, сутулый, похожий на цаплю. — Кстати, прошу завтра к девяти. Поедем место под город столбить. Первый колышек заточен. Исторический момент: «Здесь будет город заложен». Газетчики пронюхали уже, кинохроника. Так что ты в самое время подоспел. Готовься!
— Увидимся в девять.
— А чтоб ты не скучал, — незаметно они перешли на «ты», и оба почувствовали облегчение от этого, точно это «ты» как-то сблизило их, — пришлю двух деятелей. Один — умник, другой - архитектор. Они тебя просветят перед завтрашним интервью.
— Заблуждаешься, Степан Иванович. Завтра я буду нем как рыба — точно. И не из-за упрямства. Просто никогда не говорю о том, чего не знаю.
— Так не присылать?
— Почему — пришли, побеседуем. Особенно интересен архитектор. А первый-то кто?
— Начальник СМУ, который будет строить город. Предположительно. — Богин усмехнулся. — Хотелось бы, чтобы ты все же сказал что-нибудь. — И, махнув рукой, вышел так же внезапно, как появился.
«Газик» начальника стройки, переваливаясь, как утка, довольно резво бежал по пустыне. В отдалении шла небольшая колонна грузовиков и несколько тракторов тащили на жестких прицепах домики на салазках — «балки».
Дул низовой холодный ветер. Нес пыль. Пробивал брезентовые борта автомашин, задувал в щели, забирался под телогрейку, морозил колени и кисти рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88