– Вот, возьми мой платок, – сказал Питер, но Томас отстранился. Сквозь пальцы сочилась кровь, капала на рубашку.
– Не хочешь, чтоб я пачкал кровью твой ковер? Боишься, что твоя женушка узнает, что я здесь был, да?
– Заткнись, Томас.
– А если не заткнусь? Что тогда? Снова меня ударишь? Ударишь, да?
– Нет. Прости, что я так поступил. Но я просто не мог позволить, чтоб ты так отзывался о Грете.
– Конечно, как можно! И вообще, она права, что убила маму, так получается?
– Она ее не убивала. Довольно. Не хочу больше об этом говорить, Томас.
– Но ведь полчаса тому назад хотел. Считал, что такое вполне возможно, верно? Это свидетельство о рождении сотворило настоящее чудо.
– Я сглупил. И мне очень стыдно. Но пусть это останется между нами, пусть целиком лежит на моей совести.
– Это если она у тебя имеется.
– Бессмысленный разговор, – устало заметил Питер. – Нам нечего больше сказать друг другу.
Томас отвернулся. Не то чтобы он был полностью не согласен с отцом. Ему хотелось обвинить отца в том, что тот не любит его, но какой в этом смысл. Он же не мог насильно заставить отца полюбить. Уже у двери Томас обернулся. Ситуация требовала последнего обмена упреками, но Томас так и не нашел нужных слов. И внезапно почувствовал, что страшно устал. Ощущение одиночества, отрешенности навалилось на него, подавило полностью, и слова отца доносились словно с большого расстояния.
– Можешь жить в доме «Четырех ветров» сколько душе угодно. И Джейн – тоже. Просто я не могу тебя больше видеть. После всего того, что случилось…
Внизу открылась и захлопнулась дверь. Грета вернулась раньше, чем он рассчитывал.
Вспоминая позже события этого дня, Томас удивлялся, почему не сошел вниз по лестнице навстречу мачехе. Ведь он бы смог объяснить ей свое присутствие в доме, сказать, к примеру, что попросил у отца разрешения забрать кое-какие свои личные бумаги. И еще: сможет ли их брак удержаться после того, как отца посетили столь серьезные сомнения? Тогда Томас принял решение спрятаться. И единственное объяснение этому поступку он находил в том, что победа, основанная на сомнениях, больше не испытываемых отцом, на деле никакой победой не является. Он мог отомстить за мать, лишь показав Грете, кто она есть на самом деле. Но для этого ему нужны были доказательства. А свидетельство о рождении – не доказательство. И использовать его против Греты он теперь не мог.
Он отступил назад, в гостиную, приотворил дверь так, чтоб она прикрывала его, и одновременно взмахом руки показал отцу, чтоб тот вышел на лестницу.
– Ты где, Питер? – крикнула снизу Грета.
Питер начал спускаться по ступенькам.
– А ты сегодня рано, – заметил он.
– Не хотела задерживаться. Беспокоилась о тебе. Ты выглядел так скверно. Ну, как, тебе уже лучше?
– Да, гораздо лучше.
Говорил Питер каким-то сдавленным голосом, очевидно, опасался, что Грета обнаружит стоящего за дверью Томаса, но ее, похоже, успокоили уверения мужа.
– Иди сюда. Поговори со мной, пока я буду переодеваться, – сказала она. – Но только знаешь, давай не будем говорить о суде. О чем угодно, только не о суде. С меня на сегодня достаточно.
Стоя за дверью, Томас слышал, как отец с мачехой поднялись на третий этаж. Немного успокоившись, он вернулся в гостиную. С этой комнатой было связано столько воспоминаний. Он вспомнил, как мама показывала ему потайное отделение в бюро в то, первое их утро в Лондоне; вспомнил, как шесть месяцев спустя он открыл его снова и обнаружил золотой медальон. Нет, этого недостаточно. Должно быть что-то еще, что связывало Грету с убийцами. Что-то такое, от чего ей уже не отвертеться, не связанное с одними его домыслами. Свидетельство о рождении – это еще не конец. Возможно, для отца – да, но только не для него. В прошлом Греты должно существовать что-то или кто-то, могущее доказать ее связь с преступниками.
И вдруг взгляд Томаса упал на старенькую телефонную книжку, скрепленную скотчем. Она лежала на бюро под бумагами и документами, которые отец вывалил из коричневого конверта. Времени терять было нельзя. Он слышал над головой шаги. Должно быть, Грета переодевается, снимает платье, в котором очаровывала своего жирного хитрого адвоката. Через минуту она может спуститься вниз, и Питер смешает ей коктейль «Кровавая Мэри».
Томас двигался на цыпочках. Аккуратно сложил все документы, в том числе и свидетельство о рождении, обратно в конверт, положил его в выдвижной ящик бюро. Затем взял телефонную книжку и бесшумно опустил крышку бюро.
У двери он последний раз обернулся, стараясь навсегда запомнить эту комнату, затем начал спускаться вниз, стараясь двигаться как можно тише. Так же тихо он вышел из дома, притворил за собой дверь и секунду-другую стоял на ступеньках, прежде чем торопливо двинуться вдоль по улице. Он шел, не оглядываясь, и прижимал руку к груди в том месте, где спрятал в кармане блейзера телефонную книжку Греты.
ГЛАВА 24
Томас перешел по мосту Альберта, вышел к Бэттерси и направился к дому Мэтью Барна, где ему предстояло сегодня переночевать.
Томас и Мэтью подружились сразу же, как только оказались в одном классе школы Карстоу. Одной из причин, о ней Мэтью правдиво поведал Майлзу, послужил тот факт, что оба они были новенькими в классе, где все остальные однокашники проучились вместе вот уже два года. Но дружба их основывалась также и на общих интересах и пристрастиях. Оба они обожали приключения и были романтичными натурами. Читали одни и те же книжки: сестер Бронте, Роберта Луиса Стивенсона. Оба превыше всего ценили рыцарство и героизм; и Мэтью с самого начала занял сторону друга, помогал ему всем, чем мог, в отчаянных попытках добиться справедливого наказания злодейки мачехи. Томас же, со своей стороны, был страшно благодарен Мэтью за поддержку. И по своему опыту общения с Майлзом Ламбертом знал, что другу на перекрестном допросе придется нелегко, однако тот безропотно согласился давать показания. Оба они высоко ценили свою дружбу и в школе были практически неразлучны.
Семейство Барн проживало в довольно ветхом викторианском особняке, полном детишек, игрушек и домашних животных. Мать Мэтью не отходила от плиты, стараясь удовлетворить ненасытные аппетиты своего рыжеволосого потомства, а мистер Барн трудился на финансовом поприще. Работа занимала у него большую часть времени, но и вернувшись домой, он предпочитал проводить время, запершись в крохотной комнатушке в задней части дома, которую семья по непонятным причинам прозвала «папашиной берлогой». За все время предыдущих своих визитов Томас лишь однажды увидел, как открывается дверь в это святилище. Оттуда вышел мистер Барн с двумя пустыми бутылками от водки «Смирнофф», из чего Томас сделал вывод, что отец его лучшего друга не чуждается алкоголя. Впрочем, это не мешало родителям Мэтью относиться к нему вполне приветливо. Миссис Барн никогда не ругала Томаса за то, что он вовлек Мэтью в свои неприятности. Она была по-своему добра к нему, хоть и ее, как и супруга, отличали какая-то рассеянность и равнодушие к окружающему. А потому Томас с Мэтью были по большей части предоставлены сами себе.
Мэтью был старшим из шестерых ребятишек Барнов, на целых два года, к тому же являлся единственным мальчиком. И этот статус помог ему занять отдельную комнату на самом верхнем, чердачном этаже. Туда Томас и поспешил подняться вместе со своим трофеем – телефонной книжкой Греты.
Мэтью повесил на дверную ручку табличку «ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ», которую стащил из отеля в Брайтоне, куда семья Барн ездила на летние каникулы. И подростки начали совещаться, что делать дальше.
Томас вкратце пересказал другу, что случилось в доме отца. Губы и скула у него сильно распухли в том месте, где Питер ударил его.
– Твой папаша полный ублюдок, – заявил Мэтью. То было уже не первое нелестное его высказывание в адрес сэра Питера. – Мой, конечно, тоже не подарок, но хоть, по крайней мере, не лупит меня, пусть даже и руки у него иногда чешутся. Ты должен обратиться в полицию.
– Уже обращался, – заметил Томас с кривой улыбкой. – Он ей верит, вот в чем проблема. И неважно, осудят ее или нет. Это ничего не изменит, разве что он возненавидит меня еще больше. Так что она все равно останется в выигрыше.
– Так ее упекут?
– Упекут?..
– Ну, посадят за решетку, если признают виновной. Как думаешь?
– Нет. Этот ее толстяк адвокат разнес в пух и прах все мои утверждения. Теперь все считают, что я это выдумал.
– Понимаю. Мне тоже от него крепко досталось, – задумчиво протянул Мэтью. Его даже слегка затошнило при мысли о том, как Майлз расправился с ним в суде.
– И все равно, должно быть что-то доказывающее ее вину. Причем поверить этому должны не только присяжные, но и отец. Какой-то документ, что ли, что-то такое, чего она не сможет объяснить, как в случае с медальоном. Вот почему столь важным было свидетельство о рождении. Если б с самого начала ее не назвали Гретой Роуз, если б она взяла это двойное имя потом…
– К примеру, выйдя замуж за Роузи?
– Да. Именно поэтому отец просто сходил с ума. Прямо так и вцепился в это свидетельство, словно то была драгоценность из короны ее величества.
– Но ведь это свидетельство еще не означает, что она не могла быть замужем за Роузи. Возможно и то и другое, верно?
– Что? Чтоб Грета вышла замуж за типа по фамилии Роузи? – Томас смотрел скептически.
– Если Роузи его фамилия. И потом, я вовсе не хочу сказать, что ей было обязательно выходить за него замуж. Просто стоит проверить, вот и все. Больше мы ничего не сможем сделать. В суде оба уже выступили…
– Проверить? Но как?
– Ты должен обратиться в Центр регистрации гражданских состояний. Это на севере Лондона, неподалеку от оперы Сэдлера Уэллса. Там есть такие большие регистрационные книги с записями браков, рождений и смертей на всей территории Англии. И ведутся они чуть ли не со дня битвы при Ватерлоо.
– С тысяча восемьсот пятнадцатого?
– Ну, даты точно не помню, но это неважно. Важно, что книгам более ста лет, а если Грета и выходила замуж, то было это лет десять тому назад, никак не больше. Правильно?
– Похоже, что так. Послушай, Мэтью, а ты откуда все это знаешь?
– В прежней школе мы однажды получили задание. Проторчали в этом центре весь день. Каждый должен был как можно больше узнать об истории своей семьи, ну, по этим справочным книгам. И знаешь, я докопался до свидетельства о рождении своего деда. И кем, как думаешь, был его отец? Тюремным капелланом, так что наверняка молился вместе с преступниками перед тем, как им взойти на эшафот. Стоит только представить, прямо дрожь берет. И вообще все это жутко интересно.
– Так что же, любой имеет право взглянуть на эти книги? – спросил Томас.
– Да, и возраст твой значения не имеет. Нет, конечно, всю информацию сразу не получить. Придется заполнить бланк заказа на копию этого самого свидетельства, ну а потом остается только ждать.
– Сколько ждать?
– Не знаю. Мы ждали свои документы неделю, но, возможно, есть способ получить их быстрей. Если заплатить побольше.
– Недели у меня нет. Как только закончится дача свидетельских показаний, новые улики они уже не примут. Так мне объяснил сержант Хернс.
– А когда закончится дача показаний? – спросил Мэтью.
– Не знаю. Отец сказал, что его, вероятно, вызовут в четверг. Он будет выступать свидетелем защиты.
– Да, времени всего ничего. Как же мы не додумались до этого раньше?
– Да потому, что только сегодня отец рассказал мне о том ночном звонке, – ответил Томас. Потом задумался и добавил: – Говорил, что Грета сказала тому человеку: «Я не твоя Грета Роуз». Заметь, не просто «Грета Роуз», а «не твоя Грета Роуз». Так что, выходит, ее и этого Роузи что-то связывало, Мэт, точно тебе говорю. Не знаю, были ли они женаты или нет, но кто-то должен был видеть их вместе, знать о них. Ладно. Я пока займусь этой телефонной книжкой, посмотрю, может, возникнут какие имена. А завтра, прямо с утра, идем с тобой в этот самый центр.
Мэтью вскоре заснул, а Томас сидел чуть ли не до рассвета, ломая голову над записями в телефонной книжке, сделанными аккуратным почерком Греты. Затем вдруг подумал: а что, если завтра, прямо с утра, она хватится этой книжки? Хотя… вряд ли. У нее и без того хлопот полно, к чему искать какие-то старые телефонные номера.
Но ни одна из записей ничего пока что не говорила Томасу. Там был телефон матери Греты в Манчестере, но большинство остальных имен и фамилий были, похоже, связаны с работой и какими-то другими делами. Здесь значились телефоны парикмахерских, химчисток, туристических агентств, а также магазинов по продаже компьютерных принадлежностей. Нет, между ними все же попалось несколько имен, с фамилиями и без, которые Томас переписал на отдельный листок бумаги, чтоб поразмыслить над этим списком завтра с утра. Анна, Мартин, Джайлз, Питер, Пьер, Роберт, Джейн. Но ни Роуз, ни Роузи там не было. Ничего в цветочном розовом духе. Эти имена вертелись в голове у Томаса, когда он выключил ночник, но еще долго лежал без сна, глядя в высокое окно на полную луну, зависшую над крышами южного Лондона. Ночь выдалась ясной, и казалось, что до луны рукой подать. Она выглядела такой выпуклой, тяжелой, а вся ее поверхность занята безжизненной пустыней и кратерами. «Как, должно быть, там одиноко в ночи, какое абсолютное царит молчание», – подумал Томас и ощутил, что им овладевает отчаяние. Оседает на душу, точно космическая пыль. И этот широкий жест, каким он выбросил в Северное море сапфир Султана, показался ему сейчас дурацкой мальчишеской выходкой.
Томас подумал о последних словах отца: «Видеть тебя больше не могу. После всего того, что случилось», и тут же вспомнил свою красавицу маму, представил, как лежит она, неотмщенная, в сырой земле на кладбище Флайта. Времени у него не осталось, обратиться за помощью просто не к кому. Он отвернулся от луны, закрыл глаза и забылся беспокойным сном.
Когда он проснулся, то подумал, что прошло совсем немного времени, однако часы со светящимся циферблатом, что стояли на камине в комнате Мэтью, показывали без нескольких минут семь. И еще Томас слышал, как этажом ниже подняли возню малолетние детишки Барнов. Томасу казалось, что ему приснилось что-то очень важное, но он никак не мог вспомнить, что именно. Он был почти в отчаянии. То ли имя, то ли слово, оно застряло где-то в глубине подсознания, извлечь его оттуда не представлялось возможным. Он бы так никогда и не вспомнил, если б взгляд вдруг случайно не упал на список имен и телефонных номеров, которые он выписал из книжки Греты накануне, перед тем как лечь спать.
Пьер . Да, именно это имя. Мысленно Томас тут же перенесся в незабываемый солнечный день на берегу Темзы. Тогда он еще не ведал, что представляет собой Грета, что она замышляет. Он вспомнил белое вино в пластиковых стаканчиках, плед, раскинутый на траве, бой часов Биг-Бен и Грету. Она лежала, опустив голову ему на колени. И говорила о мальчике, с которым была знакома еще по школе. Говорила, что Томас очень напоминает его. И звали этого мальчика Пьер.
Томас выскочил из постели, сбежал вниз по ступенькам, едва избежав столкновения внизу с отцом Мэтью, который как раз направлялся в свою берлогу. Томас выждал, пока дверь за мистером Барном закроется, затем бросился к телефону в холле и набрал номер Пьера.
Ему предшествовал какой-то иностранный код, и ответивший женский голос заговорил по-французски. Томас дважды повторил «Пьер», стараясь, за неимением лучшего, выговаривать это слово как можно громче и отчетливей. Он не понял ни единого слова из того, о чем вещал ему голос на том конце линии. Затем этот словесный поток вдруг иссяк, в трубке настала тишина. Может, там повесили трубку? Но едва Томас успел подумать об этом, как в трубке прорезался уже другой голос, низкий, мужской, и человек этот назвался Пьером.
– Вам знакома Грета Грэхем? – спросил Томас, кляня себя на чем свет стоит за то, что не подготовился к беседе.
– Кто?
– Грета Грэхем. Она говорит, что знала вас много лет назад, еще по Манчестеру, где вы вместе учились в школе.
– Грета… Ах да, верно. Я ее знал. Даже немного больше, чем просто знал. Мы какое-то время встречались. Давно это было.
– Да, давно. И все-таки мне хотелось бы спросить вас о людях, с которыми она тогда общалась.
– Так почему бы не спросить прямо ее?
– Потому что она мне не скажет, – ответил Томас, судорожно пытаясь придумать историю, которая смогла бы убедить этого незнакомца поделиться с ним информацией. – Не хочет, чтоб я подвергся риску. Опасности.
– Что-то я не понимаю, – пробормотал Пьер. – Вы, простите, кем ей приходитесь?
– Я друг Греты. Очень близкий друг. Тут возник один человек, он ей угрожает, и мне необходимо выяснить, кто он такой. Чтоб сообщить в полицию.
– Но чем я могу тут помочь? Не понимаю. Мы с Гретой не виделись больше десяти лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36