– Я и не думал оказывать на него давления, ваша честь.
– Хорошо, однако помните об этом. Не слишком увлекайтесь. А теперь, Мэтью, отвечайте. Мистер Ламберт спрашивал вас о пресс-папье.
– Да, это было пресс-папье, – ответил паренек.
– Вы взяли его из кабинета, Мэтью? – спросил Ламберт.
– Нет, сэр, не я. Том.
– Понятно. Примерно та же ситуация, что и в Лондоне. А вы чем занимались?
– Стоял на шухере, пока он заходил в кабинет. А тут, как назло, проходит мимо секретарша директора. И спрашивает, что это я здесь делаю.
– Не иначе, как миссис Брэдшо?
Мэтью кивнул. Он перестал нервно сглатывать слюну и снова заговорил торопливо, точно наверстывая упущенное. Точно хотел поскорее избавиться от постыдных воспоминаний тех дней.
– Она спросила, что это я здесь делаю, и я сказал, что дожидаюсь Старину Чердачника. Хочу с ним поговорить.
– Кто такой Старина Чердачник?
– Ой, извиняюсь. Директора. Просто у него такое прозвище.
– А настоящее имя мистер Лофтхаус. Я прав?
– Да. К тому же он такой высоченный… – Тут Мэтью не сдержался и захихикал.
– Так получается, вы солгали миссис Брэдшо, сказав, что дожидаетесь там директора. Вы это признаете?
Мальчик кивнул.
– Так это, да или нет, Мэтью? Произнесите вслух, для записи. Ибо магнитофон еще не научился записывать, а затем воспроизводить кивки.
– Да.
– Благодарю вас. И что же сделала миссис Брэдшо, когда вы выдали ей этот лживый ответ?
– Она мне не поверила. Уж не знаю, почему.
– Возможно, потому, что вы не слишком умелый лжец, Мэтью.
– Мистер Ламберт, – сурово заметил судья. – Я ведь вас уже предупреждал. Дайте свидетелю возможность спокойно излагать события, не перебивайте его. Можете продолжать, Мэтью. Расскажите нам, что сделала миссис Брэдшо.
– Она вошла в кабинет, увидела там Тома и тут же позвала директора. А он заставил нас вывернуть карманы, ну и нашел это самое пресс-папье. Оно была в кармане у Тома.
– Так получается, он его украл? – спросил Майлз.
– Да нет. Мы же собирались потом его вернуть. Я ведь уже говорил, – обиженным тоном заметил Мэтью. – И Чердачник, он нам поверил. И поэтому только написал родителям, а из школы исключать не стал. Вообще он очень даже неплохой человек, сэр.
– Да уж, определенно, – согласился с ним Майлз. – А теперь я задам вам еще несколько вопросов, Мэтью. И первым будет следующий. Вы обсуждали с Томасом Робинсоном ваши показания в суде?
– Ну, об этом деле в школе вообще много говорили. Все говорили.
– Вы рассказывали кому-нибудь, что говорили тогда в гостиной Грета, Томас и сэр Питер?
– Да, наверное.
– Повторяли этот разговор слово в слово?
– Нет. Слово в слово – это вряд ли.
– Ну а как насчет Гретиных слов: «Дай сюда. Он мой». Вы об этом говорили?
– Не знаю, не помню. Возможно.
– Возможно… – задумчиво протянул в ответ Майлз и вдруг открыл по Мэтью Барну огонь из всех орудий. – Да ничего не возможно, Мэтью, а вполне даже определенно! Грета никогда этого не говорила. Томас Робинсон велел вам приписать ей эти слова, когда вы будете давать показания в суде. И вы сделали это, хотя прекрасно знали, что это неправда. Вы лжец, Мэтью. Вы лжете и вводите тем самым в заблуждение присяжных!
– Да нет, ничего подобного. Клянусь, я не лжец, – пролепетал Мэтью Барн со слезами на глазах. Но Майлз Ламберт уже опустился на свое место, и на раскрасневшейся его физиономии сияла довольная улыбка.
ГЛАВА 19
Констебль Хьюз появился в зале суда при полном параде, в полицейской униформе, если не считать головного убора, который он снял и держал в руках, давая показания. Время от времени он начинал вертеть его в руках, словно пытался почерпнуть вдохновение, скрытое где-то под полями.
Вопросов к нему у Джона Спарлинга было совсем немного, и вскоре он уступил место своему оппоненту. Майлз Ламберт, видимо, пытаясь усыпить бдительность этого бравого полицейского из Кармута, задал невинный и ни к чему не обязывающий вопрос:
– Если не ошибаюсь, вы были первым представителем полиции, прибывшим в дом «Четырех ветров» пятого июля?
– Да, сэр. Поступил звонок от одного из жильцов этого дома, Томаса Робинсона. И мы с констеблем Джонсом немедленно выехали на вызов. Просто в то время мы находились ближе всех остальных патрульных.
– Вы запомнили время, когда поступил этот звонок?
– Да. Он был зарегистрирован компьютером и поступил ровно в семь ноль шесть вечера.
– Спасибо. Кто из вас сидел за рулем?
– Я.
– И автомобиль имел все опознавательные знаки и атрибуты полицейской машины?
– Да.
– И вы, разумеется, включили сирену?
– Да, сэр. Ведь мы выехали на срочный вызов.
– Понимаю. И где же вы остановились, подъехав к дому?
– Вначале у главных ворот, сэр. Но они были заперты, и тогда я вышел из машины и позвонил в звонок. Томас Робинсон ответил, я представился, сказал, что я из полиции. И тогда он открыл нам ворота с помощью специального дистанционного пульта.
– Ну а что сказал вам Томас по домофону?
– Просто спросил, кто я такой. Вот и все, сэр. Больше ничего не говорил. А потом открыл ворота.
– Так значит, больше ничего не говорил?
– Нет, сэр.
– Скажите, офицер, а с того места, где вы остановились, была видна главная дверь в дом?
– Нет, сэр. Но потом, когда ворота открылись и мы въехали во двор, я ее сразу увидел. А до этого – нет.
– И эта дверь, когда вы впервые увидели ее, была открыта или закрыта?
– Открыта. И Томас Робинсон стоял внизу, у лестницы, примерно в четырех-пяти ярдах от этой двери. Я и его тоже сразу увидел. Перед домом растут шесть высоких таких деревьев, и он стоял перед первыми двумя, что ближе к входу. И выглядел страшно расстроенным, сэр.
– Он плакал?
– Нет. Был, я бы сказал, очень возбужден.
– Что он сказал?
– Мы с офицером Джонсом вышли из машины, и я спросил Томаса, что случилось.
– И что же ответил на это Томас?
– Сказал, что через главную дверь в дом ворвались двое мужчин и что он узнал одного из них. Запомнил с той самой ночи, когда была убита его мать. Сказал, что увидел, как эти двое приближаются к дому, и показал, с какой стороны. Они прошли через широкую лужайку, что к северу от дома.
– Хорошо. Сейчас секретарь передаст план. Вы видите на нем лужайку и дом? Все соответствует?
– Да, сэр. Затем Томас сказал, что мужчины покинули дом через главную дверь за несколько минут до нашего прибытия.
– И что же вы сделали, офицер, получив эту информацию?
– Я оставил офицера Джонса с Томасом, а сам сел в машину и объехал окрестности. Потом вернулся с той стороны, где находилась северная калитка, но никаких признаков вторжения не обнаружил. Как и самих этих мужчин.
– Калитку проверили?
– Да, сэр. Она была заперта.
– Следы на земле?
– Нет, сэр. Дождя давно не было, а потому какие на земле могли остаться следы.
– Но, возможно, вам удалось обнаружить какие-либо другие признаки?
– Нет, сэр. Впрочем, я не слишком тщательно осматривал окрестности. Положился на нашего эксперта. Примерно через час после нас с Джонсом на место происшествия прибыл детектив Батлер.
– Понимаю. Ну и чем же вы занялись после того, как осмотрели северную калитку?
– Присоединился к офицеру Джонсу, сэр. Он вошел в дом, и Томас Робинсон показывал ему старую деревянную скамью в холле, в которой он, по его словам, спрятался от этих мужчин.
– И еще вы увидели ключ от входной двери, не так ли?
– Так точно, сэр. Томас мне его показал.
– Наверное, это вы попросили его показать?
– Да. Ключ висел на гвоздике, в холле, прямо рядом с дверью. Томас сказал, что разбойники отперли двери этим ключом и выбежали из дома, как только заслышали сирену.
– Благодарю вас, мистер Хьюз. Вопросов к вам у меня больше нет.
– Желаете задать свидетелю еще какие-то вопросы, мистер Спарлинг? – спросил судья.
– Всего один, ваша честь. Скажите, офицер, вот вы вроде бы упоминали, что остановились поначалу у главных ворот. С того места был виден выход на северную лужайку?
– Нет, сэр. Ворота там немного отстоят от дороги, а между стеной и обочиной растут деревья. Так что от того места, где мы припарковались, видно ничего не было, сэр.
– Спасибо, офицер. Вопросов больше нет.
Констебль Хьюз надел головной убор и покинул зал суда. Ему предстояло вернуться в Кармут к прежней полной безвестности.
День тянулся страшно медленно. В час сделали перерыв на ленч. Джон Спарлинг голоден не был и выбрал себе зеленый листовой салат, который запивал минеральной водой, сидя наверху, в специальном обеденном зале для барристеров.
Майлз Ламберт подниматься наверх не стал, а отправился вместо этого в маленький и уютный ресторанчик, что находился неподалеку от здания суда, где Дино держал специально для него отдельный столик в углу. Стакан доброго красного вина и огромная тарелка лазаньи, по части приготовления которой мать Дино была великая мастерица, – что ж, он прекрасно подкрепился, теперь сил должно было хватить до конца дневного заседания. На десерт он заказал чашечку крепкого и сладкого кофе по-турецки и сидел, откинувшись на спинку стула с самым довольным видом.
Да и ходом процесса Майлз пока что был вполне доволен. Линия, выбранная обвинением, рассыпалась в прах при первом же перекрестном допросе, и он с нетерпением ждал появления в суде главного свидетеля. Совершенно очевидно, что Томас попросил старую экономку и школьного друга подкрепить свою версию показаниями. И что он просто-напросто выдумал этих двух типов, Лонни и Роузи, появление которых в доме не подтверждалось ничем, кроме его собственных показаний.
Майлз знал, что может рассчитывать на свою клиентку. Уж она-то, когда наступит ее черед отвечать на вопросы, поможет ему устроить в зале суда представление, достойное премии Оскар. С каждым днем все более крепла его уверенность в том, что дело идет к оправдательному приговору. И что присяжные вынесут именно такой, справедливый вердикт. Еще задолго до начала суда Майлз про себя решил, что леди Грета – самая красивая из всех клиенток, которых ему когда-либо доводилось защищать. И вот теперь, выслушав главных свидетелей Спарлинга, он был твердо убежден в ее невиновности.
Сержант детектив Хернс был, разумеется, убежден в обратном, придерживался об обвиняемой совсем иного мнения. И перебирал в уме все доказательства ее вины, сидя в комнате для полицейских и жуя огромный сандвич с сыром и пикулями, который захватил с собой из Ипсвича.
Ровно в два он застегнул на все пуговицы двубортный пиджак, чтобы прикрыть оставшееся на нейлоновой рубашке пятно от неосторожно оброненного во время трапезы кусочка огурца, и спустился вниз в зал суда, где пришел его черед выступать свидетелем. В помещении было жарко, присяжные впали в сонное состояние. Спарлинг задавал вопросы, ответы на которые, казалось, им были известны заранее. Лишь когда со своего места поднялся Майлз Ламберт и потребовал, чтоб они на время покинули зал суда, настало некоторое оживление.
– Это надолго, мистер Ламберт? – спросил судья.
– Нет, ваша честь. Всего несколько минут.
Присяжные смотрели растерянно, Майлз терпеливо ждал, пока за последним из них не затворится дверь. И лишь после этого заговорил.
– Речь идет о личности моей клиентки, ваша честь, – сказал он. – За ней числится всего лишь одно незначительное правонарушение, и было это одиннадцать лет назад. С тех пор – ничего.
– Не нарушение, мистер Ламберт, – тут же поправил его судья. – Ей был вынесен приговор.
– Да, ваша честь, но речь тогда шла о хранении незначительного количества наркотиков.
– Кокаина, мистер Ламберт, – уточнил Грэнджер. – А это самый настоящий и опасный наркотик класса А.
– Да, ваша честь, но моя подзащитная была в ту пору совсем еще ребенком.
– Так в чем состоит ваша просьба?
– Желательно, чтобы с моей клиенткой обращались как с добропорядочной дамой. Правонарушение то было давнее и не слишком серьезное.
– Что скажете, мистер Спарлинг?
– Я бы не назвал хранение кокаина несерьезным преступлением, ваша честь. И мистеру Ламберту вовсе ни к чему поднимать тут вопрос о личности его клиентки. Но уж раз он это сделал, члены жюри присяжных должны знать все. У вас, ваша честь, может, разумеется, быть иное мнение на этот счет.
– Да, оно есть. И в данном случае я решаю в пользу обвиняемой. Случай действительно давний, никак не связан ни с насилием, ни с мошенничеством. Можете представлять вашу подзащитную перед судом, мистер Ламберт, как женщину вполне добропорядочную.
– Благодарю вас, ваша честь.
– Сержант Хернс, хочу расспросить вас о разговоре, что состоялся между вами и моей клиенткой вне стен дома «Четырех ветров», – начал Майлз, как только присяжные вернулись на свои места.
– Я всего один раз разговаривал с миссис Робинсон, сэр, и было это, когда сэр Питер приехал вместе с ней после того, как я сообщил ему об убийстве.
– Все правильно. Именно этот разговор меня и интересует. Вы к тому времени уже успели поговорить с Томасом Робинсоном?
– Нет, сэр. Мальчик был слишком расстроен. Просто вне себя. Я говорил с Кристофером Маршем, соседом Робинсонов. Томас успел что-то рассказать ему. И мне пришлось поговорить с ним, сэр, поскольку надобно было узнать, как именно преступники проникли в дом и где. Ну и вообще на территорию, – добавил полицейский.
Поверх широкого галстука, лежавшего на нейлоновой сорочке, нависал подбородок, а еще выше, на губах, сержант Хернс водрузил скорбно-ироническую улыбку. Намерения посвящать защитника в подробности этой беседы у него не просматривалось.
– Хорошо. Итак, вы говорили с Кристофером Маршем и выяснили следующее: возвратившись в дом «Четырех ветров», Томас увидел, что окно в гостиной открыто.
– Да, сэр. И было это примерно в половине девятого вечера.
– И тогда вы спросили мою клиентку, возможно, это она оставила окно открытым. Так или нет, сержант?
– Нет, сэр.
– Нет?
– Нет, потому что я спросил об этом сэра Питера. И он сказал, что в кабинет вообще не заходил. А потом сэр Питер спросил об этом вашу клиентку, и та ответила, что да, возможно, это она забыла закрыть окно.
– Иными словами, она не отказывалась отвечать на этот вопрос, верно, сержант Хернс? Она не говорила, что Томас лжет. Она спокойно призналась в том, что могла оставить это окно открытым.
– Она сказала, что не помнит, но, может, и оставила. И знаете, она ужасно нервничала, сэр. Была прямо как на иголках.
– Как сэр Питер?
– Нет. Про него такое сказать не могу. Он был настроен скорее… решительно. А ваша клиентка, она нас прямо так и подгоняла, сэр.
– Возможно, ей не терпелось увидеть Томаса?
– Возможно, сэр.
– Но разве она не сказала тогда, что оставила окно открытым потому, что день выдался теплым?
– Да, она это говорила, сэр.
– И вы не арестовали ее тем вечером, не так ли, сержант, даже несмотря на то, что она призналась, что могла оставить окно открытым?
– Не арестовал, сэр. Я арестовал вашу клиентку после того, как взял показания у Томаса Робинсона и Джейн Мартин. Только тогда она и стала подозреваемой.
– Вы получили эти показания в субботу, пятого июня. То есть через пять дней после убийства. Я не ошибаюсь?
– Нет, сэр. Накануне Томас наконец смог поговорить со мной о том, что произошло.
– И на следующий же день вы арестовали Грету Грэхем. В воскресенье. В день похорон.
– Да, сэр. Утром. Мы прибыли к ней в Челси ровно в семь двадцать пять утра.
– И обыскали квартиру, верно?
– Да. У нас был ордер.
– В последнем ничуть не сомневаюсь. Нашли что-нибудь?
– Ничего, что могло бы иметь отношение к преступлению. Нет, сэр.
– И затем вы отвезли мисс Грэхем в Ипсвич и допросили ее?
– Да. Она все отрицала.
– А затем вам пришлось отпустить ее даже без залога, верно?
– Она подписала специальную бумагу. С обещанием вернуться по первому же нашему требованию. Но сперва мы связались с королевской службой прокурорского надзора. За советом.
– И там вам сказали, что арестовать ее нельзя, поскольку никакой реальной перспективы для обвинения не существует. Правильно, сержант Хернс?
– Нам просто посоветовали не задерживать ее, сэр.
– Именно. Не задерживать и не предъявлять обвинения, даже несмотря на ее признания в том, что она оставила окно в кабинете открытым, а северную калитку – незапертой. Вы даже не поленились навестить Томаса в доме Боллов, где получили от него письменное свидетельство, что убийца и мужчина, которого он видел у окон квартиры моей клиентки, одно и то же лицо. У вас было все это плюс еще показания Джейн Мартин, но для предъявления обвинения – все равно недостаточно. Потому как все это лишь разговоры, ничего больше. Я прав, сержант?
Майлз зарядил свою пушку, прицелился и произвел залп, но сержант Хернс лишь отмахнулся от снаряда. Мрачно-ироническая улыбка осталась на устах, он вопросительно взглянул на судью.
– Я должен отвечать на этот вопрос, ваша честь? По моему мнению, так нет.
– Вы совершенно правы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36