Причина, по которой я рассказываю тебе все это… Ты просто должен понять, почему он настроен против меня. Я отвергла его, и он сразу же меня возненавидел. А потом решил, что мы с тобой занимаемся любовью, и возненавидел еще больше за то, что ты отобрал меня у него. Это чистой воды ревность. А потом убили его мать, и у него возникло чувство вины из-за того, что он так хотел меня, а я была с леди Энн не в лучших отношениях. Гремучая смесь.
– Он прикасался к тебе, Грета?
Мысль о том, что руки сына, вообще чьи бы то ни было руки могли обнимать и ласкать Грету, казалась Питеру просто невыносимой. Его даже затошнило от ревности.
– Конечно, нет, Питер. Не смеши меня.
– Не хочу, чтоб тебя трогал кто-то другой.
– Никто и не трогает. Успокойся.
Она улыбнулась, протянула руку, коснулась его щеки. Алые губы Греты были приоткрыты, он видел кончик розового языка между мелкими ровными зубками.
Он взял ее руку, поцеловал. Хотел, чтоб поцелуй был нежен, но он получился голодным и страстным. И дыхание Питера вдруг участилось, стало прерывистым.
Грета поднялась, на секунду ему показалось, что она сейчас уйдет. Но ничего подобного. Вместо этого она взяла другую его руку, осторожно забрала из нее стакан с виски и прижала к груди.
Она мечтательно смотрела полузакрытыми глазами куда-то в стену, а Питер взял ее грудь в ладонь, сжал, нащупал пальцами затвердевший сосок сквозь тонкую ткань черного платья.
Она же тем временем уже нащупывала другой рукой застежку молнии на спине, скроила досадливую гримаску, потому что не получалось, но не произносила при этом ни слова. А потом вдруг завела обе его руки себе за спину, прижалась к нему всем телом и начала направлять его пальцы.
Секунду спустя он нашел застежку. Потянул вниз, и внезапно нащупал гладкую кожу на спине. Расстегнул застежку бюстгальтера, провел рукой по изящно выступающим лопаткам, затем пальцы скользнули ниже, провели по нежному углублению в середине спины, замерли у развилки, где начинались округлые ягодицы.
По мере того как рука Питера опускалась все ниже, Грета все больше запрокидывала голову. Она стояла, изогнувшись всем телом, черное платье соскользнуло на бедра. Питер зарылся лицом ей в грудь. Потом приоткрыл рот и нащупал языком твердый заостренный сосок. Он держал грудь уже обеими руками, ощупывал пальцами упругую ее округлость, словно взвешивал в ладонях.
Но Грета этим не удовольствовалась. Стянула платье с бедер, оно упало на пол, потом повлекла Питера за собой к креслу. Резким рывком притянула его к себе, он обхватил обеими руками упругие ягодицы и вошел в нее.
Чуть позже они занимались любовью уже на незастеленной постели Греты, не обращая внимания на царивший в комнате хаос. Он медленно двигался внутри ее, держа глаза открытыми, чтоб видеть эту прекрасную наготу в мельчайших подробностях. Розовые полукружья у сосков, нежную развилку между холмиками грудей, густые черные волосы на лобке.
– Я люблю тебя, Грета, – прошептал он, и она улыбнулась.
А потом рассмеялась.
– Любит – не любит, плюнет-поцелует, – бормотала она, раскачиваясь на нем, и Питер понял: пришло время выбирать. Если не сейчас, то никогда.
Всего шесть часов назад он смотрел, как тело его жены погружается в сырую могилу. И вот теперь уже второй раз за день он занимается любовью со своей личной секретаршей. Он вдруг стал противен сам себе. Ощущал запах виски в своем дыхании, пот, покрывавший все тело, и одновременно испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение. Грета оказалась прекрасней и желанней, чем он мог себе представить.
В половине второго вдруг зазвонил телефон. Всего один гудок, но его оказалось достаточно, чтоб Питер проснулся. Всю последнюю неделю спал он очень плохо. От виски развилась бессонница, стоило задремать, как он просыпался от самого тихого звука.
Он лежал на боку лицом к окну и слушал, что шепчет Грета в трубку.
– Ты знаешь, который теперь час? – сердито спросила она, а затем добавила: – Погоди. Сейчас пройду в другую комнату. Позвоню тебе оттуда.
Он почувствовал, как Грета выбралась из постели, накинула халат. Прошла в холл, зажгла там свет, затем вернулась, встала у постели и секунду-другую смотрела на него. Он лежал с закрытыми глазами и старался дышать ровно. Он сам не понимал, почему. Словно из вежливости притворялся спящим.
Но вот она вышла, притворила за собой дверь, и он тут же сед в постели. Сидел в темноте, размышляя над тем, кто мог позвонить Грете в столь поздний час. Вспомнил шантажиста, о котором она рассказывала в ночь убийства. Может, он вернулся? Хочет еще денег? Так обычно ведут себя шантажисты, им все мало. И вдруг Питер понял: теперь это не только проблема Греты. Это и его проблема тоже. Нужно сказать Грете, что она может на него рассчитывать. Он пошарил в темноте, нашел одежду, натянул брюки и рубашку. Затем прошел в холл, до двери в соседнюю комнату, остановился, взялся за ручку. По ту сторону двери слышался голос Греты, и Питер вдруг почувствовал, что подслушивать просто не вправе. Он понимал: надо вернуться обратно, в спальню, и уже отошел на шаг, но вдруг его остановили слова Греты.
– Слушай, оставил бы ты меня в покое, – сердито говорила она. Пауза, затем ее голос послышался снова и звучал уже громче: – Не смей называть меня так! Я уже не твоя Грета Роуз. Больше нет, понял? – Снова пауза, и опять ее голос: – Ты получил все, как договорились. Ясно тебе? А теперь оставь меня в покое.
Питер почувствовал себя жалким шпионом. Нет, он все же должен выяснить, что происходит. Что все это означает. Сейчас или никогда.
Отворяя дверь, он услышал ее последние слова, она собиралась положить трубку:
– У меня на тебя ровно столько, что и у тебя на меня. Советую это запомнить.
Грета вздрогнула, увидев в дверях Питера.
– Я думала, ты спишь, – пробормотала она.
– Спал. А потом услышал, как ты встала. Кто это тебе звонил? Тот самый мужчина, да?
– Да, да, он. Но больше не позвонит, обещаю.
– Почему ты так уверена?
– Да потому, что у меня есть одна вещица. От него. Заставила отдать, когда передавала ему деньги. Ты же слышал, что я только что сказала.
– И что же это за вещица?
– Не хочу тебе говорить, Питер. Тебе это знать ни к чему. Неужели недостаточно того, что я обещала? Теперь больше не будет никаких звонков.
Грета протянула к нему руки, полы халата распахнулись, обнажив тело. Но Питер остался стоять у двери. Лоб его прорезала морщинка озабоченности.
– «Я не твоя Грета Роуз». Что это означает? Я должен знать, что это означает, слышишь, Грета?
– Так ты подслушивал под дверью, Питер. Шпионил за мной, да?
Питер пропустил это обвинение мимо ушей. Ему нужен был ответ.
– Говори, что все это означает, Грета.
– Да ничего особенного. Мое полное имя – Грета Роуз. В Манчестере все меня так называли. А Роуз – имя моей бабушки. Уж не знаю, в честь кого меня назвали Гретой. Может, в честь Греты Гарбо, но знаменитостью она вроде бы была задолго до моего рождения.
Грета улыбнулась. Но Питер не удовлетворился этим ответом.
– Тогда почему ты сказала, что ты «не его» Грета Роуз?
– Да потому что не его. Ты же знаешь, я тебе рассказывала. Я ему нравилась. При последней встрече здесь он пытался ко мне приставать, но я ему не позволила.
Голова у Питера пошла кругом. Мысль о том, что какой-то незнакомец лапал его Грету, просто сводила с ума. Он был зол и в смятении, как тогда, когда она рассказала ему о шантажисте. Только теперь при виде обнаженного тела Греты, при воспоминании о том, что они совсем недавно проделывали в постели, злость и похоть только усилились.
Его реакция не укрылась от внимания Греты, и она снова воспользовалась моментом.
– А может, и стоило ему позволить. Тогда все было бы куда как проще.
– Нет! – Питер почти выкрикнул это слово. Подбежал к Грете, крепко, до боли, сжал в объятиях.
– Я не сделала этого только из-за тебя, – тихо шепнула она, одним движением плеч сбросила халат и опустилась на пол.
На этот раз он кончил почти сразу же и лежал изнеможенный, уткнувшись лицом в ее грудь. Она отодвинулась, подсунула ему под голову подушку и лежала рядом, на ковре, голая, не намереваясь прикрыть свою наготу. Лежала и смотрела в потолок загадочным и отрешенным взглядом зеленых глаз. Потом начала поглаживать густые темные волосы своего любовника, и на алых ее губах заиграла улыбка.
ГЛАВА 18
– Мой следующий свидетель, ваша честь, Мэтью Барн.
– Барн или Барнс?
– Барн, ваша честь, – ответил Джон Спарлинг. – Без «эс» на конце.
С самого утра в понедельник зал суда был снова полон. На скамьях, отведенных для прессы, яблоку негде упасть. Все присяжные были напряжены до предела. И Грета заметила, что похожая на Маргарет Тэтчер дамочка передвинулась поближе к судье, на то место, где обычно сидит старшина присяжных, когда приходит время оглашать вердикт. Да, похоже, ее действительно избрали старшиной присяжных.
Мэтью Барн вошел в зал заседаний в сопровождении своей матери. Та заняла место поблизости от скамьи свидетелей, сам Мэтью приготовился давать клятву.
У него были рыжие волосы, веснушчатое лицо и бледно-голубые глаза, взгляд которых он непрестанно переводил с одного из присутствующих на другого, пока, запинаясь, произносил слова клятвы, читая их вслух с карточки, которую держала перед ним мисс Хукс.
Одет он был в двубортный костюм, видимо, купленный специально для этого случая, поверх воротничка рубашки, узковатого для его толстой шеи, был повязан широким узлом школьный галстук. Словом, смотрелся здесь этот паренек несколько странно, даже как-то неуместно и, отвечая на вопросы, явно ощущал себя не в своей тарелке. Говорил он отрывисто, то и дело замолкая, порой отвечал слишком лаконично, порой, напротив, излишне подробно, что все больше запутывало слушателей. И они уже вконец отчаялись составить о личности этого свидетеля какое-то определенное впечатление. Говоря, он постоянно потирал лоб под челкой – жест, который напомнил Грете о Томасе.
– Сколько вам лет, Мэтью? – осведомился судья.
– Шестнадцать, сэр.
– Думаю, вам будет удобней и привычней, если мистер Спарлинг и мистер Ламберт станут называть вас просто Мэтью. А не мистер Барн. Не так официально. Вы не против, Мэтью?
– Нет, сэр.
– И еще я предлагаю вам давать показания сидя. Для человека вашего возраста находиться в суде большое испытание. И если по ходу дела возникнут какие затруднения, не стесняйтесь, обращайтесь прямо ко мне.
– Спасибо, сэр.
Мэтью умудрился выдавать нервную улыбку и сел. Затем извернулся и взглянул на Джона Спарлинга.
– Скажите, Мэтью, – начал обвинитель, – вам знаком Томас Робинсон?
– Да, сэр, знаком. Мы ходим в одну школу.
– Уточните, в какую именно школу?
– «Карстоу», сэр. Это в Суррее.
– Как давно вы знаете Томаса?
– С прошлого сентября. Мы оба оказались там новичками.
– Расскажите нам о ваших взаимоотношениях.
– Он мой лучший друг. Все остальные мальчики в классе учатся там вот уже два года, а мы только что поступили. Ну и вместе прошли все это, если вы понимаете, о чем это я, сэр.
– Понимаю. Так, теперь скажите, вы когда-нибудь бывали в Лондоне по адресу дом номер пять, Сент-Мэри-Террас, в Челси?
– Это где отец Тома живет?
– Да. Вы когда-нибудь бывали у него в доме?
– Да. Бывал.
Тут Мэтью почему-то заметно занервничал и жалобно поднял глаза на судью Грэнджера. Тот постарался успокоить паренька.
– Просто отвечайте на вопросы, Мэтью, – мягко проговорил он. – Вам совершенно нечего бояться. Можете выпить воды, если хотите.
– Спасибо, ваша честь, – сказал Спарлинг. – А теперь, Мэтью, расскажите-ка нам, когда вы впервые попали в дом сэра Питера Робинсона?
– В конце октября прошлого года. На уик-энд. Была суббота.
– Вы были один или с кем-то?
– С Томом. Это была его идея.
– Ясно. А теперь расскажите своими словами, в чем же заключалась его идея. Зачем вы отправились в этот дом?
– Потому что подружка отца Тома держала там свое барахло. В газете Том прочитал, что отец его уезжает на уик-энд в Париж на какое-то там политическое мероприятие. Ну и Томас сказал, что эта его подружка везде таскается с ним, потому что она одновременно еще и его секретарша.
– Стало быть, оба они уезжали. И какова же была ваша цель?
– Том хотел порыться в ее барахле. Он считает, что она стоит за убийством его матери. Ну и он хотел найти какие-то улики, доказательства. Потому что так ему сказали в полиции. Сказали, что им не хватает прямых доказательств.
Майлз Ламберт встретился глазами с судьей Грэнджером, тот еле заметно кивнул и, всем телом подавшись вперед, заговорил с обвинителем прежде, чем тот успел задать следующий вопрос.
– Знаю, как это нелегко, мистер Спарлинг, но, пожалуйста, воздержитесь от оценок свидетеля. И вычеркните только что услышанное из его показаний. Томас Робинсон сам расскажет о мотивах, когда придет его черед выступать в суде. Нам не нужно, чтобы Мэтью делал это за него.
– Прошу прощенья, ваша честь, – сказал Спарлинг. – Я вас понял. Так, теперь, Мэтью, скажите нам, когда вы попали в дом.
– Днем. Где-то в половине пятого. У Тома были ключи от входной двери, но он сперва позвонил. И потом мы ждали, откроет ли кто. Но никто к двери не подошел. То же самое он проделал внизу, у подвала. Потом мы вошли. В подвале есть дверь, которая ведет в нижний холл, через нее мы и прошли.
– Каким образом?
– В ней торчал ключ. Видно, уже давно.
– И куда же вы пошли дальше?
– Я остался наверху. Там была комната с разным компьютерным оборудованием, я там сидел. Ничего не трогал.
– Что же было дальше?
– Том вернулся и начал перебирать разные вещи в компьютерной комнате.
– Какие именно вещи?
– Ну, он смотрел в ящиках стола, потом включил компьютер и просматривал файлы. Но ничего такого не нашел. Мне показалось, мы просидели там вечность, и я все время порывался уйти. Но Том сказал, что надо посмотреть еще и наверху. Сказал, что отец живет с этой самой секретаршей и что она наверняка держит свои личные вещи в спальне.
– Мистер Спарлинг, – предупредительным тоном произнес судья.
– Да, ваша честь. Попытайтесь придерживаться только фактов, Мэтью. Рассказывать только то, что произошло. А что говорил Том, нас не интересует. Договорились?
– Да, сэр.
– Вот и прекрасно. Теперь расскажите, что произошло наверху. Вы поднялись туда вместе?
– Да. Но только я стоял в дверях, пока Том обыскивал комнату. Он действительно нашел там ее личные вещи, как и говорил, но ни в шкафах, ни в ящиках комода не оказалось ничего такого, что могло быть как-то связано с его матерью. Ну и потом мы спустились вниз. Том был очень расстроен. Просто в отчаянии от того, что не нашел никаких улик, с помощью которых можно было бы припереть Грету к стенке. Я боялся, что он будет говорить об этом всю дорогу, и в поезде – тоже. И еще он…
– Понятно, Мэтью, – перебил его Спарлинг. – Давайте-ка лучше сфокусируемся на том, что произошло в доме. Вы говорили, что спустились вниз. Что произошло дальше?
– Ну, мы находились этажом выше той комнаты с компьютерами. На площадке. И дверь в большую комнату была открыта.
– В гостиную?
– Вроде бы да. Том указал на старинный столик в углу и сказал, что им пользовалась его мама, когда бывала в Лондоне. И что там есть секретное отделение. Вроде такого потайного ящичка. Там он и нашел медальон.
– Он показывал вам этот медальон? Вы хорошо разглядели его?
– Да, сэр. Золотой, на цепочке, а внутри маленький такой снимок. Том сказал, что там его родители. На снимке, я имею в виду.
– Благодарю вас, Мэтью. А теперь я хотел бы познакомить присяжных с одним из наших экспонатов. Под номером тринадцать, ваша честь… Вы узнаете эту вещицу, Мэтью?
– Да, похож. Вроде бы тот самый, что нашел тогда Томас.
– Спасибо. А теперь, Мэтью, пожалуйста, расскажите нам, что произошло после того, как Томас нашел этот медальон.
– Ну, он страшно разволновался. Много чего наговорил, и все такое. Наверное, именно поэтому мы и не услышали, как внизу открылась дверь. Ничего не слышали. А потом вдруг увидели ее на ступеньках.
– Кого именно? Кого вы увидели на лестнице?
– Грету. Она… ну, которая вон там сидит. – И Мэтью указал на Грету, сидевшую на скамье подсудимых и не сводившую с него глаз.
– Что же было дальше?
– Том стоял в дверях, и, думаю, она заметила его первым. Она страшно разозлилась. Орала на него, ругалась, говорила разные там нехорошие слова.
– Нам необходимо, чтоб вы, Мэтью, в точности передали все ее слова, – отеческим тоном произнес Спарлинг. – Знаю, это нелегко, но нам необходимо их услышать, пусть даже то были действительно неприличные слова.
– Она обозвала Тома маленьким гребаным шпионом. Это я точно помню. И такая была злая, просто жуть! Том даже отступил, так она на него поперла, и едва не сбил меня с ног. Потому как я стоял прямо у него за спиной. Ну и еще Том держал в руке медальон, прямо чуть не к носу ей совал и говорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36