Кстати, и саму Сьюзи арестовали за то же самое.
Лишь двое клиентов не отменили свой заказ.
Соседка Кэндис, Сильвия Хардуэй, заявила:
– А мне плевать, кто была эта Соланж – француженка, американка… Да хоть албанка! Убирается она на совесть, и к тому же она сказала, что я самая стильная женщина из всех, кого она встречала. А получить такой комплимент из уст француженки – это многое значит.
Вторым был Хантер Джеймс. Он все еще не вернулся в город и, видимо, не знал, что происходит.
Подруги, что называется, «легли на дно» и старались вести себя тише воды ниже травы, ожидая, пока уляжется скандал и соседей станут интересовать другие новости. Желтенький автомобильчик скучал в гараже Кэндис, и его яркие бока немножко потускнели под слоем пыли.
Кэндис чувствовала себя плохо. Она была расстроена всем происшедшим плюс озабочена проблемами со своим здоровьем. Есть она ничего не могла, но при этом упорно прибавляла в весе. Но самое ужасное – Дэн не звонил. И никто не звонил. Она словно осталась в пустом городе. Никто не звал в гости или на благотворительные мероприятия. Порой Кэндис сидела, гипнотизируя телефон взглядом, и надеялась, что он оживет. Но телефон молчал.
В конце недели к ней пожаловала Ханна. Кэндис хотела было пошутить о том, что прежде мать никогда так часто не выезжала за пределы Атланты и, может, она собирается переселиться в пригород? Но потом Кэндис увидела сжатые в ниточку губы и суровый взгляд, которым одарила ее Ханна, и сочла благоразумным промолчать.
Миссис Блум внимательно оглядела дочь и поинтересовалась:
– Что с тобой? Ты кошмарно выглядишь!
– Спасибо, – буркнула Кэндис.
– Ты не можешь просто сидеть здесь и ждать, пока придет конец света. Нужно завести себе нового мужчину и, главное, высоко держать голову.
Кэндис молчала. Мать говорила и говорила, но странным образом ее слова не производили никакого впечатления на дочь. Кэндис чувствовала себя толстой и упрямой. Она лежала на диване и молча смотрела в стену. Мать подошла поближе и глянула на нее сверху вниз:
– Я позвоню доктору Эпштейну. Он примет тебя и пропишет что-нибудь тонизирующее.
– Я не больна. Просто устала. – «А еще я чувствую себя ужасно несчастной и одинокой…» Но этого она вслух не сказала.
– Глупости! – рявкнула Ханна. – Ты немедленно прекратишь это! Моя дочь не может сидеть вот так и мучиться из-за какого-то паршивого ирландца! Нашла о ком страдать! Можно подумать, что он не голодранец, а пуп земли! Я не позволю тебе страдать по нему!
Не позволит? Кэндис захлопала глазами. Вот это да! После всего, что она сделала, после всех бесчисленных уступок и жертв, на которые она шла ради матери, та не только не собирается проявить хоть каплю сочувствия, но еще претендует на ее душу? Собирается управлять ее чувствами?
Злость охватила Кэндис и придала ей сил. Даже тошнота несколько отступила. Она села на диване и уставилась на мать.
– Значит, ты не позволишь мне чувствовать? – медленно спросила она.
И мать, и дочь замолчали. Ханна была озадачена угрожающим тоном, а Кэндис прислушивалась к себе в поисках привычной растерянности и страха, которые всегда охватывали ее в присутствии матери. Однако ничего, кроме злости, она не испытывала. И злость эта требовала выхода.
– Ты считаешь, что можешь указывать мне и контролировать, что и когда я должна чувствовать? – Кэндис встала и сделала шаг к матери. Она была босой, но и без туфель значительно выше Ханны. И как это матери удавалось всегда смотреть на нее сверху вниз? – Ты заставила меня выбирать – ты или он. И я поступила так, как поступала всегда, – выбрала тебя. Но тебе этого недостаточно, да? Ты хочешь контролировать не только мои действия, мои поступки, но и мысли и чувства?
Гнев рос, Кэндис выпрямилась и словно стала еще выше ростом. Она устала жить по указке матери. Устала подчиняться и сожалеть о том, что могло бы быть. Дэн Донован прав. Она выросла.
Кэндис помолчала, переваривая свои мысли и чувства.
– Пожалуй, мы обе погорячились, – сказала она спокойнее, возвращаясь к дивану. – Но мне не нравится сложившееся положение вещей. У тебя власти слишком много, а у меня – слишком мало. Думаю, нам нужно это изменить.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь! – заявила Ханна, но Кэндис видела, что она потрясена. Ни разу за сорок два года ее дочь не устраивала подобных сцен. Миссис Блум не привыкла, когда ей возражают.
– Не понимаешь – и не надо, – кивнула Кэндис. – Скажу просто и коротко: я хочу жить своей собственной жизнью. Я сама буду принимать решения. И если я решу, что хочу жить с ирландским голодранцем, то так и будет…
– Кэндис, ты же не можешь так думать! Это несерьезно!
Но Кэндис уже была рядом с матерью. Она твердо подхватила Ханну под руку и вела к двери.
– Это абсолютно серьезно, мама, – заверила она. – Решение окончательное и обжалованию не подлежит.
Они уже были в холле. Кэндис открыла дверь, и Ханна непроизвольно шагнула за порог.
– Спасибо, что нашла время навестить меня, – говорила Кэндис. – Теперь я чувствую себя гораздо лучше. – И это была чистая правда! – Но давай договоримся: если захочешь заехать, сначала позвони, чтобы убедиться, что у меня есть время и что я буду дома.
Ханна Блум с трудом подобрала челюсть и пробормотала что-то вроде «Что, черт возьми…», но Кэндис уже закрыла дверь, и ей ничего не оставалось, как спуститься с крыльца и пойти к своей машине.
Кэндис в окошко наблюдала за отъездом матери и жалела только о том, что здесь нет Дэна. Она так хотела продемонстрировать ему свои успехи в самоопределении и независимости.
Брук сидела дома. Ее дом был совершенен, и сейчас в нем царила совершенная, никем и ничем не нарушаемая тишина. И Брук чувствовала себя одинокой без Хэпа. Она прошлась по комнатам. Везде одно и то же – идеальный порядок и тишина. «Хоть бы уж Тайлер был здесь», – подумала Брук и сама испугалась подобных мыслей.
К ней никто не приходил – кроме горничной, убирать в доме. Брук разговаривала с Кэндис и Амандой по телефону каждый день, иногда по нескольку раз в день. Однако большую часть дня она проводила в полном одиночестве и мучительно пыталась понять, что именно она должна сказать Хэпу, чтобы убедить его в том, что она его любит и доверяет ему. Иногда ее охватывал гнев, и тогда она даже сердилась на Хэпа. Чего он, интересно, от нее хочет? Чтобы она привезла свою мамочку познакомиться с ним? Или он хочет со вершить романтическое путешествие в места ее детства – на стоянку трейлеров, в ту развалюху, что служила ей домом? Этого не будет никогда!
Потом Брук вспомнила об одной вещи, которую не доставала очень и очень давно. Она пошла в спальню и, встав на колени, вытащила из-под кровати сундучок. Брук села и погладила потертые бока. Когда мама купила его своей дочке, девочка была вне себя от счастья. Этот сундучок стал символом всех замечательных вещей и событий, которые ждали ее впереди. И напоминанием о том, сколько всего она должна оставить позади. Брук и в колледж поехала со своим сундучком.
Она подняла крышку и принялась перебирать бумага и вещи. Что-то заставляло ее улыбаться, что-то – вздыхать. Иной раз она сама себе удивлялась – зачем хранить такие глупости? Билет на первый бейсбольный матч, пропуск в студенческое кафе, все четыре зачетки. Под этими вещами лежала коробка из-под сигар. Девочке было пять, когда мама принесла эту загадочную и странно пахнущую вещь. С тех пор Брук хранила в коробке свои самые большие ценности. То, что принадлежало лично ей. Таких вещиц было немного, и они по-прежнему умещались в коробке из-под сигар. В основном это были фотографии. Старые, не слишком хорошего качества, с погнутыми краями. Брук перебирала их без особых эмоций, когда ей пришла в голову интересная мысль. Надежда вспыхнула впервые после отъезда Хэпа. Она разложила фотографии на кровати, стараясь придерживаться хронологического порядка. Вот они все – от орущего младенца па руках юной матери до девушки-студентки, облаченной в мантию и смешную квадратную шапочку по случаю вручения дипломов. Фотографий было немного, потому что в жизни Брук выдалось не так уж много праздничных моментов, которые ей самой или кому-то еще захотелось запечатлеть на пленке. Но все же, все же это была история ее жизни. Потом Брук достала альбом со свадебными фотографиями и добавила к снимкам на кровати пару фото их с Хэпом скромной свадьбы и пару – с медового месяца.
Потом она съездила в магазин и купила кожаный альбом, куда аккуратно вставила фотографии. И лишь затем набрала телефонный номер своего мужа.
* * *
Роб явился вечером накануне отъезда родителей Аманды. Он остался на ужин – и этот вечер до странности напоминал те времена, когда они еще были семьей. А потом, когда бабушка и дети занялись посудой, попросил у Аманды разрешения поговорить с ней наедине.
Они вышли на веранду, чувствуя, что все члены семьи провожают их взволнованными взглядами. Аманда подошла к перилам и оперлась о них, повернувшись спиной к дому. Роб встал рядом. Некоторое время они молча смотрели на темнеющие стволы деревьев.
– Думаю, ты догадываешься, о чем я хочу с тобой поговорить, – сказал Роб. Он украдкой вытер вспотевшие ладони о штаны и откашлялся.
Ее сердце забилось быстрее, она кивнула, приглашая его начать.
– У меня есть… ну, в общем, это хорошие новости, – сказал Роб. – Похоже, меня берут на то место в фирме по торговле недвижимостью. У меня будет зарплата – не слишком большая, но стабильная, плюс проценты от сделок и возможности роста.
– Это действительно хорошие новости, Роб. – Аманда перевела дыхание и только теперь поняла, насколько рада узнать, что их финансовое положение упрочится. Роб сможет давать деньги на детей, да и родители заставили ее принять в долг некоторую сумму. Конечно, ей все равно придется работать, но это будет не так жизненно необходимо.
Уловив ее настроение, Роб кивнул и с вымученной улыбкой проговорил:
– Ты не представляешь, какое облегчение я испытал, когда понял, что мне не придется водить мусоровоз, как пророчила та дама-адвокат, Энн Джастисс.
Шутка получилась невеселой, и он смутился. Аманда уже поняла, что последует дальше, и удивлялась полному отсутствию радости в душе. Некоторое время Роб молчал, словно надеялся, что Аманда возьмет инициативу разговора в свои руки, но ею жена не желала открывать рот. Тогда он все же выговорил то, что собирался:
– Может, теперь ты примешь меня назад? Я мог бы переехать, а там… вдруг у нас бы получилось начать все сначала.
Аманда прислушивалась к себе в ожидании радостного стука сердца, вздоха облегчения, счастливо закружившейся головы. Однако ничего подобного она не испытывала.
Разум твердил ей: ты должна быть счастлива, раз твой муж хочет вернуться. Но сердце молчало, оно не желало радоваться, вот только очень интересовалось причинами такой перемены в мыслях и намерениях Роба.
– А что случилось с Тиффани? – спросила Аманда.
Роб неловко переступил с ноги на ногу, но все же ответил:
– Она ушла.
– Ушла? Уехала из города? Отправилась в отпуск? Ушла из твоей жизни?
– Да! – Он чуть придвинулся, пытаясь заглянуть ей в глаза, но Аманда стояла полуотвернувшись, и он нетерпеливо повторил: – Да, она ушла из моей жизни.
– А если бы она не ушла – ты бы вернулся?
Она ждала ответа, затаив дыхание, и Роб ответил, не раздумывая:
– Да. Я знаю, что причинил тебе боль. И вам пришлось через многое пройти. Но я сожалею об этом и действительно хочу вернуться.
Он говорил горячо, глядя ей в глаза, но Аманда чувствовала холодок сомнения. Тиффани-то была? Была! И тогда, объясняя жене причину своего ухода, Роб тоже не колебался и был уверен в правильности выбора.
Аманда смотрела на стоящего перед ней мужчину. С точки зрения закона он все еще ее муж. Но этот человек бросил ее ради другой женщины. Его либидо испугалось подступившего среднего возраста, и он сбежал искать вторую молодость, бросив детей и наплевав на родительские обязанности. И он обманул своих клиентов: люди доверили ему деньги, а он воспользовался их доверчивостью.
– В чем дело? – растерянно спросил Роб. – Я думал, ты обрадуешься возможности начать все сначала.
– Я тоже так думала, – отозвалась Аманда.
Меган и Уайатт будут счастливы, если папа вернется домой. Разве это не достаточно веская причина, чтобы сказать «да»? Разве она не должна сделать это ради детей? Аманда открыла рот, собираясь сказать это самое «да», но слова не шли. Этот человек надругался над ее любовью. Он отвернулся от нее и детей, словно они ничего для него не значили.
«Я никогда не смогу доверять этому человеку», – поняла Аманда.
– Это сделало бы детей счастливыми, – пробормотала она, мучительно пытаясь принять решение.
Роб заулыбался и шагнул к ней. Но Аманда вытянула руку, останавливая его.
– Но этого недостаточно, чтобы мы могли быть вместе.
Они молча стояли в сгущающихся сумерках и рассматривали друг друга со странным чувством неузнавания. «Этот день заканчивается, – подумала Аманда, глядя на последние лучи заходящего солнца. – Завтра будет новый день – и это чертовски здорово!»
– Ты остаешься их отцом, Роб, – сказала она. – Не важно, в каком доме ты будешь жить, – они по-прежнему твои дети. Надеюсь, ты будешь им хорошим отцом.
– Аманда, – нетерпеливо прервал ее муж. – Ты же не собираешься сказать мне «нет»?
Было понятно, что никогда Роб Шеридан не мог представить, что его жена предпочтет развод примирению. Честно говоря, Аманда и сама удивилась своей решимости.
– Наверное, мне стоит поблагодарить тебя за это предложение, – сказала она. – Но я думаю, мы не сможем войти в одну и ту же воду дважды.
Глава 29
Мысль о поездке на стадион в воскресенье вечером не показалась Аманде заманчивой. Она не чувствовала себя готовой появиться на публике и видеть, как все глазеют на нее, перешептываются и хихикают. Роб забрал детей и сказал, что привезет их на стадион. Но он с тем же успехом мог бы завезти их домой после игры. «Так зачем выставлять себя на всеобщее обозрение», – мучительно думала Аманда, удивляясь энтузиазму Кэндис и Брук, которые просто жаждали попасть на стадион.
– Напомните мне, почему мы сегодня поехали смотреть игру? – в который раз спрашивала она.
– Потому что сегодня играет твой сын – это, во-первых. А во-вторых, никто, даже Сьюзи Симмонс, не заставит «трех мушкетеров» прятаться.
– Ах да. – Мысль о том, что она увидит кучу людей, в том числе и своих бывших клиентов, а главное, что все они увидят ее, заставила Аманду снова впасть в уныние. У нее даже желудок прихватило.
– Тебе абсолютно нечего стыдиться, – сказала Кэндис.
– Да, я знаю. И все время повторяю себе – мне нечего стыдиться. Но кто-то должен убедить в этом моих детей, – простонала Аманда. С тех пор как родители уехали, Меган почти не разговаривала с матерью. Состояние «холодной войны» в семье не способствовало душевному равновесию.
Брук в двадцатый раз посмотрела на часы. К груди она прижимала сумку, в которой угадывалось что-то вроде книги.
– Вы обе явно что-то задумали, – сказала Аманда.
– Не будем загадывать, – отозвалась Брук. – Но если все пройдет как надо, то сегодня мы с Кэндис вернем своих мужчин.
Когда они приехали на стадион, игра уже была в разгаре. Аманда шла к трибунам позади Кэндис и Брук и раздумывала о том, что именно в таком настроении, как у нее сейчас, заключенные идут в газовую камеру.
На них все смотрели, и взгляды эти причиняли Аманде почти физическую боль. Но она пересилила себя, подняла голову, расправила плечи и посмотрела людям в глаза. Сьюзи Симмонс уставилась на них так, словно не верила своим глазам. Потом она наклонилась к сидящей рядом Карен Андерсон и что-то зашептала. Обе захихикали.
Аманде хотелось подойти и напомнить Сьюзи о том, что ее тоже арестовали. И вообще она легко может поставить всех этих людей на место. Она в состоянии смутить любого из них! Стоит ей открыть рот и рассказать все те забавные и противные вещи, которые она узнала. Ведь практически каждый клиент имел секрет, который тщательно скрывал от общества, но не считал нужным прятать от какой-то служанки. Аманда насмешливо взглянула на Сьюзи Симмонс. Та вспыхнула и опустила глаза. И тогда Аманда поняла, в чем дело, – люди боятся, что она разболтает их секреты.
Меган пристроилась рядом с отцом и смотрела себе под ноги. Аманда хотела, чтобы дочь взглянула на нее, но девочка сидела, опустив голову и спрятав лицо за путаницей длинных волос. Роб, увидев ее, помахал рукой – просто дружеский жест, но Аманда почувствовала себя лучше. Кэндис и Брук прошли мимо скамей, где сидели их мужчины и дети, нарочито медленно, покачивая бедрами. Хэп и Дэн проводили их задумчивыми взглядами.
Аманда помахала рукой Уайатту. Сын не отвернулся, но и не подошел, чтобы поговорить с ней.
Аманда вздохнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Лишь двое клиентов не отменили свой заказ.
Соседка Кэндис, Сильвия Хардуэй, заявила:
– А мне плевать, кто была эта Соланж – француженка, американка… Да хоть албанка! Убирается она на совесть, и к тому же она сказала, что я самая стильная женщина из всех, кого она встречала. А получить такой комплимент из уст француженки – это многое значит.
Вторым был Хантер Джеймс. Он все еще не вернулся в город и, видимо, не знал, что происходит.
Подруги, что называется, «легли на дно» и старались вести себя тише воды ниже травы, ожидая, пока уляжется скандал и соседей станут интересовать другие новости. Желтенький автомобильчик скучал в гараже Кэндис, и его яркие бока немножко потускнели под слоем пыли.
Кэндис чувствовала себя плохо. Она была расстроена всем происшедшим плюс озабочена проблемами со своим здоровьем. Есть она ничего не могла, но при этом упорно прибавляла в весе. Но самое ужасное – Дэн не звонил. И никто не звонил. Она словно осталась в пустом городе. Никто не звал в гости или на благотворительные мероприятия. Порой Кэндис сидела, гипнотизируя телефон взглядом, и надеялась, что он оживет. Но телефон молчал.
В конце недели к ней пожаловала Ханна. Кэндис хотела было пошутить о том, что прежде мать никогда так часто не выезжала за пределы Атланты и, может, она собирается переселиться в пригород? Но потом Кэндис увидела сжатые в ниточку губы и суровый взгляд, которым одарила ее Ханна, и сочла благоразумным промолчать.
Миссис Блум внимательно оглядела дочь и поинтересовалась:
– Что с тобой? Ты кошмарно выглядишь!
– Спасибо, – буркнула Кэндис.
– Ты не можешь просто сидеть здесь и ждать, пока придет конец света. Нужно завести себе нового мужчину и, главное, высоко держать голову.
Кэндис молчала. Мать говорила и говорила, но странным образом ее слова не производили никакого впечатления на дочь. Кэндис чувствовала себя толстой и упрямой. Она лежала на диване и молча смотрела в стену. Мать подошла поближе и глянула на нее сверху вниз:
– Я позвоню доктору Эпштейну. Он примет тебя и пропишет что-нибудь тонизирующее.
– Я не больна. Просто устала. – «А еще я чувствую себя ужасно несчастной и одинокой…» Но этого она вслух не сказала.
– Глупости! – рявкнула Ханна. – Ты немедленно прекратишь это! Моя дочь не может сидеть вот так и мучиться из-за какого-то паршивого ирландца! Нашла о ком страдать! Можно подумать, что он не голодранец, а пуп земли! Я не позволю тебе страдать по нему!
Не позволит? Кэндис захлопала глазами. Вот это да! После всего, что она сделала, после всех бесчисленных уступок и жертв, на которые она шла ради матери, та не только не собирается проявить хоть каплю сочувствия, но еще претендует на ее душу? Собирается управлять ее чувствами?
Злость охватила Кэндис и придала ей сил. Даже тошнота несколько отступила. Она села на диване и уставилась на мать.
– Значит, ты не позволишь мне чувствовать? – медленно спросила она.
И мать, и дочь замолчали. Ханна была озадачена угрожающим тоном, а Кэндис прислушивалась к себе в поисках привычной растерянности и страха, которые всегда охватывали ее в присутствии матери. Однако ничего, кроме злости, она не испытывала. И злость эта требовала выхода.
– Ты считаешь, что можешь указывать мне и контролировать, что и когда я должна чувствовать? – Кэндис встала и сделала шаг к матери. Она была босой, но и без туфель значительно выше Ханны. И как это матери удавалось всегда смотреть на нее сверху вниз? – Ты заставила меня выбирать – ты или он. И я поступила так, как поступала всегда, – выбрала тебя. Но тебе этого недостаточно, да? Ты хочешь контролировать не только мои действия, мои поступки, но и мысли и чувства?
Гнев рос, Кэндис выпрямилась и словно стала еще выше ростом. Она устала жить по указке матери. Устала подчиняться и сожалеть о том, что могло бы быть. Дэн Донован прав. Она выросла.
Кэндис помолчала, переваривая свои мысли и чувства.
– Пожалуй, мы обе погорячились, – сказала она спокойнее, возвращаясь к дивану. – Но мне не нравится сложившееся положение вещей. У тебя власти слишком много, а у меня – слишком мало. Думаю, нам нужно это изменить.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь! – заявила Ханна, но Кэндис видела, что она потрясена. Ни разу за сорок два года ее дочь не устраивала подобных сцен. Миссис Блум не привыкла, когда ей возражают.
– Не понимаешь – и не надо, – кивнула Кэндис. – Скажу просто и коротко: я хочу жить своей собственной жизнью. Я сама буду принимать решения. И если я решу, что хочу жить с ирландским голодранцем, то так и будет…
– Кэндис, ты же не можешь так думать! Это несерьезно!
Но Кэндис уже была рядом с матерью. Она твердо подхватила Ханну под руку и вела к двери.
– Это абсолютно серьезно, мама, – заверила она. – Решение окончательное и обжалованию не подлежит.
Они уже были в холле. Кэндис открыла дверь, и Ханна непроизвольно шагнула за порог.
– Спасибо, что нашла время навестить меня, – говорила Кэндис. – Теперь я чувствую себя гораздо лучше. – И это была чистая правда! – Но давай договоримся: если захочешь заехать, сначала позвони, чтобы убедиться, что у меня есть время и что я буду дома.
Ханна Блум с трудом подобрала челюсть и пробормотала что-то вроде «Что, черт возьми…», но Кэндис уже закрыла дверь, и ей ничего не оставалось, как спуститься с крыльца и пойти к своей машине.
Кэндис в окошко наблюдала за отъездом матери и жалела только о том, что здесь нет Дэна. Она так хотела продемонстрировать ему свои успехи в самоопределении и независимости.
Брук сидела дома. Ее дом был совершенен, и сейчас в нем царила совершенная, никем и ничем не нарушаемая тишина. И Брук чувствовала себя одинокой без Хэпа. Она прошлась по комнатам. Везде одно и то же – идеальный порядок и тишина. «Хоть бы уж Тайлер был здесь», – подумала Брук и сама испугалась подобных мыслей.
К ней никто не приходил – кроме горничной, убирать в доме. Брук разговаривала с Кэндис и Амандой по телефону каждый день, иногда по нескольку раз в день. Однако большую часть дня она проводила в полном одиночестве и мучительно пыталась понять, что именно она должна сказать Хэпу, чтобы убедить его в том, что она его любит и доверяет ему. Иногда ее охватывал гнев, и тогда она даже сердилась на Хэпа. Чего он, интересно, от нее хочет? Чтобы она привезла свою мамочку познакомиться с ним? Или он хочет со вершить романтическое путешествие в места ее детства – на стоянку трейлеров, в ту развалюху, что служила ей домом? Этого не будет никогда!
Потом Брук вспомнила об одной вещи, которую не доставала очень и очень давно. Она пошла в спальню и, встав на колени, вытащила из-под кровати сундучок. Брук села и погладила потертые бока. Когда мама купила его своей дочке, девочка была вне себя от счастья. Этот сундучок стал символом всех замечательных вещей и событий, которые ждали ее впереди. И напоминанием о том, сколько всего она должна оставить позади. Брук и в колледж поехала со своим сундучком.
Она подняла крышку и принялась перебирать бумага и вещи. Что-то заставляло ее улыбаться, что-то – вздыхать. Иной раз она сама себе удивлялась – зачем хранить такие глупости? Билет на первый бейсбольный матч, пропуск в студенческое кафе, все четыре зачетки. Под этими вещами лежала коробка из-под сигар. Девочке было пять, когда мама принесла эту загадочную и странно пахнущую вещь. С тех пор Брук хранила в коробке свои самые большие ценности. То, что принадлежало лично ей. Таких вещиц было немного, и они по-прежнему умещались в коробке из-под сигар. В основном это были фотографии. Старые, не слишком хорошего качества, с погнутыми краями. Брук перебирала их без особых эмоций, когда ей пришла в голову интересная мысль. Надежда вспыхнула впервые после отъезда Хэпа. Она разложила фотографии на кровати, стараясь придерживаться хронологического порядка. Вот они все – от орущего младенца па руках юной матери до девушки-студентки, облаченной в мантию и смешную квадратную шапочку по случаю вручения дипломов. Фотографий было немного, потому что в жизни Брук выдалось не так уж много праздничных моментов, которые ей самой или кому-то еще захотелось запечатлеть на пленке. Но все же, все же это была история ее жизни. Потом Брук достала альбом со свадебными фотографиями и добавила к снимкам на кровати пару фото их с Хэпом скромной свадьбы и пару – с медового месяца.
Потом она съездила в магазин и купила кожаный альбом, куда аккуратно вставила фотографии. И лишь затем набрала телефонный номер своего мужа.
* * *
Роб явился вечером накануне отъезда родителей Аманды. Он остался на ужин – и этот вечер до странности напоминал те времена, когда они еще были семьей. А потом, когда бабушка и дети занялись посудой, попросил у Аманды разрешения поговорить с ней наедине.
Они вышли на веранду, чувствуя, что все члены семьи провожают их взволнованными взглядами. Аманда подошла к перилам и оперлась о них, повернувшись спиной к дому. Роб встал рядом. Некоторое время они молча смотрели на темнеющие стволы деревьев.
– Думаю, ты догадываешься, о чем я хочу с тобой поговорить, – сказал Роб. Он украдкой вытер вспотевшие ладони о штаны и откашлялся.
Ее сердце забилось быстрее, она кивнула, приглашая его начать.
– У меня есть… ну, в общем, это хорошие новости, – сказал Роб. – Похоже, меня берут на то место в фирме по торговле недвижимостью. У меня будет зарплата – не слишком большая, но стабильная, плюс проценты от сделок и возможности роста.
– Это действительно хорошие новости, Роб. – Аманда перевела дыхание и только теперь поняла, насколько рада узнать, что их финансовое положение упрочится. Роб сможет давать деньги на детей, да и родители заставили ее принять в долг некоторую сумму. Конечно, ей все равно придется работать, но это будет не так жизненно необходимо.
Уловив ее настроение, Роб кивнул и с вымученной улыбкой проговорил:
– Ты не представляешь, какое облегчение я испытал, когда понял, что мне не придется водить мусоровоз, как пророчила та дама-адвокат, Энн Джастисс.
Шутка получилась невеселой, и он смутился. Аманда уже поняла, что последует дальше, и удивлялась полному отсутствию радости в душе. Некоторое время Роб молчал, словно надеялся, что Аманда возьмет инициативу разговора в свои руки, но ею жена не желала открывать рот. Тогда он все же выговорил то, что собирался:
– Может, теперь ты примешь меня назад? Я мог бы переехать, а там… вдруг у нас бы получилось начать все сначала.
Аманда прислушивалась к себе в ожидании радостного стука сердца, вздоха облегчения, счастливо закружившейся головы. Однако ничего подобного она не испытывала.
Разум твердил ей: ты должна быть счастлива, раз твой муж хочет вернуться. Но сердце молчало, оно не желало радоваться, вот только очень интересовалось причинами такой перемены в мыслях и намерениях Роба.
– А что случилось с Тиффани? – спросила Аманда.
Роб неловко переступил с ноги на ногу, но все же ответил:
– Она ушла.
– Ушла? Уехала из города? Отправилась в отпуск? Ушла из твоей жизни?
– Да! – Он чуть придвинулся, пытаясь заглянуть ей в глаза, но Аманда стояла полуотвернувшись, и он нетерпеливо повторил: – Да, она ушла из моей жизни.
– А если бы она не ушла – ты бы вернулся?
Она ждала ответа, затаив дыхание, и Роб ответил, не раздумывая:
– Да. Я знаю, что причинил тебе боль. И вам пришлось через многое пройти. Но я сожалею об этом и действительно хочу вернуться.
Он говорил горячо, глядя ей в глаза, но Аманда чувствовала холодок сомнения. Тиффани-то была? Была! И тогда, объясняя жене причину своего ухода, Роб тоже не колебался и был уверен в правильности выбора.
Аманда смотрела на стоящего перед ней мужчину. С точки зрения закона он все еще ее муж. Но этот человек бросил ее ради другой женщины. Его либидо испугалось подступившего среднего возраста, и он сбежал искать вторую молодость, бросив детей и наплевав на родительские обязанности. И он обманул своих клиентов: люди доверили ему деньги, а он воспользовался их доверчивостью.
– В чем дело? – растерянно спросил Роб. – Я думал, ты обрадуешься возможности начать все сначала.
– Я тоже так думала, – отозвалась Аманда.
Меган и Уайатт будут счастливы, если папа вернется домой. Разве это не достаточно веская причина, чтобы сказать «да»? Разве она не должна сделать это ради детей? Аманда открыла рот, собираясь сказать это самое «да», но слова не шли. Этот человек надругался над ее любовью. Он отвернулся от нее и детей, словно они ничего для него не значили.
«Я никогда не смогу доверять этому человеку», – поняла Аманда.
– Это сделало бы детей счастливыми, – пробормотала она, мучительно пытаясь принять решение.
Роб заулыбался и шагнул к ней. Но Аманда вытянула руку, останавливая его.
– Но этого недостаточно, чтобы мы могли быть вместе.
Они молча стояли в сгущающихся сумерках и рассматривали друг друга со странным чувством неузнавания. «Этот день заканчивается, – подумала Аманда, глядя на последние лучи заходящего солнца. – Завтра будет новый день – и это чертовски здорово!»
– Ты остаешься их отцом, Роб, – сказала она. – Не важно, в каком доме ты будешь жить, – они по-прежнему твои дети. Надеюсь, ты будешь им хорошим отцом.
– Аманда, – нетерпеливо прервал ее муж. – Ты же не собираешься сказать мне «нет»?
Было понятно, что никогда Роб Шеридан не мог представить, что его жена предпочтет развод примирению. Честно говоря, Аманда и сама удивилась своей решимости.
– Наверное, мне стоит поблагодарить тебя за это предложение, – сказала она. – Но я думаю, мы не сможем войти в одну и ту же воду дважды.
Глава 29
Мысль о поездке на стадион в воскресенье вечером не показалась Аманде заманчивой. Она не чувствовала себя готовой появиться на публике и видеть, как все глазеют на нее, перешептываются и хихикают. Роб забрал детей и сказал, что привезет их на стадион. Но он с тем же успехом мог бы завезти их домой после игры. «Так зачем выставлять себя на всеобщее обозрение», – мучительно думала Аманда, удивляясь энтузиазму Кэндис и Брук, которые просто жаждали попасть на стадион.
– Напомните мне, почему мы сегодня поехали смотреть игру? – в который раз спрашивала она.
– Потому что сегодня играет твой сын – это, во-первых. А во-вторых, никто, даже Сьюзи Симмонс, не заставит «трех мушкетеров» прятаться.
– Ах да. – Мысль о том, что она увидит кучу людей, в том числе и своих бывших клиентов, а главное, что все они увидят ее, заставила Аманду снова впасть в уныние. У нее даже желудок прихватило.
– Тебе абсолютно нечего стыдиться, – сказала Кэндис.
– Да, я знаю. И все время повторяю себе – мне нечего стыдиться. Но кто-то должен убедить в этом моих детей, – простонала Аманда. С тех пор как родители уехали, Меган почти не разговаривала с матерью. Состояние «холодной войны» в семье не способствовало душевному равновесию.
Брук в двадцатый раз посмотрела на часы. К груди она прижимала сумку, в которой угадывалось что-то вроде книги.
– Вы обе явно что-то задумали, – сказала Аманда.
– Не будем загадывать, – отозвалась Брук. – Но если все пройдет как надо, то сегодня мы с Кэндис вернем своих мужчин.
Когда они приехали на стадион, игра уже была в разгаре. Аманда шла к трибунам позади Кэндис и Брук и раздумывала о том, что именно в таком настроении, как у нее сейчас, заключенные идут в газовую камеру.
На них все смотрели, и взгляды эти причиняли Аманде почти физическую боль. Но она пересилила себя, подняла голову, расправила плечи и посмотрела людям в глаза. Сьюзи Симмонс уставилась на них так, словно не верила своим глазам. Потом она наклонилась к сидящей рядом Карен Андерсон и что-то зашептала. Обе захихикали.
Аманде хотелось подойти и напомнить Сьюзи о том, что ее тоже арестовали. И вообще она легко может поставить всех этих людей на место. Она в состоянии смутить любого из них! Стоит ей открыть рот и рассказать все те забавные и противные вещи, которые она узнала. Ведь практически каждый клиент имел секрет, который тщательно скрывал от общества, но не считал нужным прятать от какой-то служанки. Аманда насмешливо взглянула на Сьюзи Симмонс. Та вспыхнула и опустила глаза. И тогда Аманда поняла, в чем дело, – люди боятся, что она разболтает их секреты.
Меган пристроилась рядом с отцом и смотрела себе под ноги. Аманда хотела, чтобы дочь взглянула на нее, но девочка сидела, опустив голову и спрятав лицо за путаницей длинных волос. Роб, увидев ее, помахал рукой – просто дружеский жест, но Аманда почувствовала себя лучше. Кэндис и Брук прошли мимо скамей, где сидели их мужчины и дети, нарочито медленно, покачивая бедрами. Хэп и Дэн проводили их задумчивыми взглядами.
Аманда помахала рукой Уайатту. Сын не отвернулся, но и не подошел, чтобы поговорить с ней.
Аманда вздохнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35