Интересно, что погубит его раньше – голод, скука или одиночество? «Нет, это уже полная ерунда», – сказал он себе. Но факт остается фактом: он действительно полностью зависит от девушки, которую крепко обидел. А это было чертовски глупо с его стороны.
Дверь отворилась.
– Я прошу прощения, – тотчас произнес он.
Девушка не ответила, и Филипп, озадаченный ее молчанием, был поражен озарившими его тревожными мыслями.
Сначала мелькнула мысль о том, что она, простая послушница, уже дважды заставила его, дворянина, попросить у нее прощения.
Второй мыслью было то, что она дважды заставила его произнести слово «пожалуйста».
Третье тревожное озарение заключалось в том, что его слова довели девушку до слез. Наверное, не в первый раз его слова стали причиной женских слез, но он впервые был свидетелем этого. И впервые он почувствовал себя виноватым.
И, наконец, четвертым пришло осознание, что из-за нанесенной обиды он чувствует себя ужасным и недостойным человеком. Поэтому, когда Филипп громко и четко произнес: «Пожалуйста, простите меня», – это прозвучало вполне искренне.
Всего за одну неделю Анджеле удалось внести изменения в его словарный запас и повлиять на его эмоциональное состояние. Что же будет дальше?
Неужели это звучит его голос? Именно он произнес эти неуклюжие и бессвязные слова?.. «Я не хотел приуменьшить ваши грехи, я уверен, что они тяжелы для вас. И вы совершенно правы, общение со мной – тяжкое испытание. По крайней мере, так всегда говорили мой отец и все мои гувернантки. Да и наши слуги, я уверен, за моей спиной говорили то же самое. Итак, вы, конечно, правы, а я не прав и…»
– Пожалуйста, перестаньте, – произнесла она, мягко прерывая его, хотя ее голос звучал по-прежнему слегка раздраженно. – Вы только еще хуже делаете.
– Этого я и боялся.
Неужели он только что говорил о своем отце? Филипп не вспоминал о нем с того момента, как старика хватил удар и он сделал единственным наследником Девона, брата Филиппа. И он, в самом деле, назвал ее «великой грешницей»? Что с ним происходит?
Похоже, у нее не только завораживающий голос, она сама заворожила его. Ведь до встречи с ней он был совсем не таким. Отсюда надо бежать, но у него нет возможности сделать это.
– Я ценю вашу попытку, – тихо сказала Анджела, и Филипп почувствовал облегчение.
– Я рад, – улыбнувшись, ответил он и замолчал, хотя его снедало любопытство.
Что же такого могла совершить эта хрупкая девушка? Но спрашивать нельзя, и Филипп в очередной раз прикусил язык. В этот момент Анджела отвлекла его внимание, попросив лечь на спину, чтобы обработать рану на лбу, которая, впрочем, уже почти зажила.
Филиппу очень хотелось, чтобы Анджела уделила внимание его переломанным ребрам, но она не сочла нужным этого делать, а он не решился попросить, чтобы лишний раз не искушать судьбу.
Филипп приподнялся и оперся на локти, чтобы лучше видеть свою сиделку, которая собиралась обрабатывать рану на бедре. Ему хотелось видеть, как ее руки отодвигают одно за другим одеяла – осторожно, словно испуганно, стараясь не касаться его кожи, снимают тугую повязку. Рана заживала прекрасно, хотя шрам, конечно, останется.
– Разве нужно так много мази? – спросил он. – Вчера вы накладывали гораздо меньше.
– Прошу меня извинить, но это необходимо, – ответила она, продолжая наносить мазь, которая уже жгла его бедро, словно каленым железом.
– Черт побери, я же извинился.
– Да, я помню.
На ее полных розовых губах играла легкая улыбка удовлетворения. Но глаза ее оставались грустными. Совесть снова заговорила в душе Филиппа. Анджела молча собрала свои вещи и направилась к двери.
– Подождите, – сказал Филипп.
Она обернулась и посмотрела на него. «Останься со мной», – хотелось сказать ему. Но он не мог себе это позволить. Девушка вопросительно подняла брови, и он сказал первое, что пришло в голову:
– Вы унесли звонок:
Он не видел, как она это сделала, но звонок исчез. Конечно, он злоупотреблял им, беспрестанно звоня, часто без всякой причины, просто чтобы увидеть ее.
– Да, я знаю.
– А что, если…
«Что, если ты будешь мне нужна?» – собирался спросить он, но вместо этого произнес:
– А если мне что-нибудь понадобится?
– Вам что-нибудь нужно?
– Нет.
– Я вернусь.
И она вышла. Филипп закрыл глаза и заставил себя уснуть, лишь бы ни о чем не думать.
Клод Дерю объяснил ему, со своим явным французским акцентом, что попытка сбежать будет гибельной – Филипп задолжал ему деньги, значит, надо платить. Клод Дерю готов был принять долг золотом, но мог принять и человеческой жизнью, хотя предпочитал наличные.
Филипп же, в свою очередь, предпочел бы не расставаться ни с тем, ни с другим. В его кошельке лежала сумма, которой он мог погасить долг, но тогда у него не осталось бы ни фартинга, а взять денег ему было негде. Клод Дерю был последним из ростовщиков, к которому он мог обратиться.
Шел дождь, когда Филипп сошел с корабля и впервые за четыре года ступил на английскую землю, но в этом не было ничего удивительного, в Англии всегда шел дождь. Он внимательно осмотрелся, пытаясь определить, кто из снующих вокруг людей мог быть соглядатаем Дерю. Ничего подозрительного Филипп не заметил, хотя понимал, что его, возможно, уже увидели.
Найдя постоялый двор, Филипп заказал обильный обед, потом купил приглянувшуюся ему лошадь и ночью, под продолжающимся проливным дождем, выехал в сторону Лондона. Но так до Лондона и не доехал…
Филипп погонял уставшую от долгого пути лошадь. Дождь не прекращался. Более того, временами он просто переходил в настоящий ливень – беспрестанный, безжалостный. И вот сквозь шум ливня позади, послышался стук копыт. Очевидно, люди Дерю догоняли его.
Уставшая лошадь Филиппа продолжала старательно вбивать копыта в размокшую землю, но воздух уже со свистом вырывался из легких скакуна. Ему не удастся оторваться. Он погибнет. Но он не хотел погибать, убегая от преследователей. Пусть это будет последняя схватка в его жизни, но он встретится со своими убийцами лицом к лицу.
Филипп остановил лошадь и развернулся навстречу преследователям. Он их не видел, но это не означало, что они не видят его. Предполагалось, что он спешится и попытается скрыться, но он ждал своих убийц в седле, с высоко поднятой головой.
Раздался выстрел. Лошадь заржала и поднялась на дыбы, сбросив потерявшего сознание Филиппа в глубокую придорожную канаву.
Филипп вздрогнул и проснулся. Стук лошадиных копыт в его сне был таким явственным… Но это был всего лишь сон. Он проснулся. Его сердце сильно стучало. Шум дождя был реальным, потому что за окном действительно шел дождь. Было так темно, что уже нельзя было понять, что это – поздний вечер или глубокая ночь.
Они оставили Филиппа, решив, что он мертв. Но что бы они сделали, обнаружив, что он выжил?
Дверь открылась, и сердце Филиппа панически дернулось. Но, слава Богу, это была Анджела – новый, иной и странный вид опасности. Она не представляла опасности для жизни, но она могла запросто уничтожить ту жизнь, которую он вел прежде.
– С вами все в порядке? – спросила она, и впервые в ее голосе прозвучала искренняя озабоченность.
– Все хорошо, а почему вы спрашиваете?
– Потому что вы серьезно ранены, и я несу ответственность за ваше здоровье.
– Раньше вы не спрашивали, – пояснил он, вдруг испытав легкую обиду.
– Странно, вы так бледны, словно увидели привидение. – Она подошла к кровати, как обычно, поставила поднос и потрогала его лоб рукой. Ее нежное прикосновение ласковой волной прокатилось по его телу. – Лихорадки у вас нет.
– Мне приснился кошмарный сон, – объяснил он. – Я вспомнил, что со мной случилось.
– Так расскажите мне об этом. Я хочу услышать вашу историю, – сказала Анджела, зажигая свечи.
Две восковые свечи ярко осветили их лица, сгустив до черноты полумрак в углах комнаты. Только шум дождя напоминал о том, что где-то там, за окном, есть целый мир, от которого здесь осталось лишь пятно света.
– Я повел себя либо смело, либо глупо. Как именно, еще не разобрался.
– У меня есть предположение на этот счет, но продолжайте, – произнесла она, садясь на табурет у его постели. Она могла ничего не говорить, он и так знал, что она думает.
– Меня преследовали двое. Остановив лошадь, я развернулся, чтобы встретиться с ними лицом к лицу. Я подождал несколько минут, позволив им хорошенько прицелиться. Если бы я вовремя свернул с дороги, то мог бы убежать.
Рассказывая свою историю, Филипп понял, насколько нелепо она звучит. Он не выглядел смелым – скорее, невероятно глупым и малодушным.
Но, черт побери, где он оказался в результате? В месте, где не только соотношение мужчин и женщин – один к пятидесяти, но и очень привлекательные сиделки. Возможно, ему просто повезло.
– Чего они хотели от вас? – спросила Анджела.
– Трудно сказать. Когда меня нашли, у меня были при себе деньги?
– Не думаю.
– В таком случае долг погашен. Они забрали мои деньги и пытались убить меня. Они думают, что им это удалось.
Он удовлетворенно вздохнул и с облегчением почувствовал, что сломанные ребра болят уже меньше.
– Так вы просто спасались от кредиторов? А я-то думала, что вы пострадали за более благородное дело, – сказала она с некоторым разочарованием.
– Например, бежал от разбойников с большой дороги? – саркастически спросил Филипп.
– Да, но я рада, что дело обстояло не так.
– Это почему же?
Как странно! Считается, что женщинам нравится слушать такого рода истории. Неудивительно, что он никогда не пытался их понять.
– Зная правду, легче управлять своими чувствами.
– А разве вам недостаточно того, что у меня совершенно определенная репутация и я достаточно капризный пациент? – отшутился он, предпочитая не спрашивать, почему у нее возникла необходимость «управлять своими чувствами».
– Вам действительно без труда удается вызывать к себе неприязненное отношение, – тихо пробормотала Анджела.
Ну что ж, девушка была права, он у любого человека мог вызвать раздражение и даже неприязнь.
– И, тем не менее, вы сидите и разговариваете со мной, хотя у вас наверняка много других дел, – произнес он с плохо скрытой ехидцей.
– Вы правы, мне следует идти.
Девушка встала, и Филипп сразу же пожалел о своих словах. Ведь для него любая компания была лучше одиночества. И, кроме того, в самой послушнице было нечто особенное. За все время она ни разу не пыталась польстить ему, как это делают другие женщины. А если не пытались льстить, то старались не смотреть в глаза, потому что, по слухам, Филипп Хантли мог погубить женщину одним взглядом. Анджела, в отличие от других, совершенно не боялась смотреть ему в глаза. И даже если она ухаживала за ним, руководствуясь лишь чувством долга и сострадания, так он должен отметить, что до того еще никто и никогда о нем так не заботился.
Поэтому, рискуя вызвать ее недовольство, он все-таки осмелился задать девушке вопрос, который мучил его весь день, хотя шанс получить ответ был ничтожно мал.
– Анджела, вы не скажете мне, что же такое вы совершили? В чем состоит ваш великий грех?
Она стояла у двери, спиной к нему, уже собираясь выйти из комнаты. Рука, готовая взяться за тяжелую кованую ручку двери, замерла. Несколько секунд прошло в тяжелом молчании. Филипп, напряженно ожидавший ответа, невольно залюбовался ее фигурой, которую со спины не уродовал грубый фартук. Наконец она повернулась.
– В моей жизни был мужчина, подобный вам, – холодно ответила она, глядя ему в глаза.
– Подобный мне?
– Да, красивый, легкомысленный и не испытывающий угрызений совести. Он погубил меня, а я опозорила свою семью.
Филипп вновь посмотрел на нее и на этот раз увидел красивого «падшего ангела». Лишь теперь он понял: все эти язвительные замечания, резкие ответы и нисколько не завуалированная попытка настроить себя против него не имели к нему почти никакого отношения. Эти эмоции были направлены совсем на другого человека, он просто оказался под рукой и вынужден отвечать за чужие грехи.
«Подобный вам». Для нее, как и для всех остальных, не было разницы между человеком и его репутацией. Может быть, она в этом смысле и не отличалась от всех остальных.
– Вы всегда принимаете слухи за истину? – спросил он, стараясь, чтобы его слова не звучали обвиняюще, но ему это не удалось.
Неужели на земле нет места, где он мог бы быть самим собой? Неужели не было человека, который еще до встречи с ним не знал бы о нем больше, чем он сам?
– Что вы хотите этим сказать? – спросила Анджела удивленно.
– То, что вы скорее поверите слухам, чем попробуете отыскать истину. Никто никогда не пытался понять меня, узнать меня настоящего, все слепо верили сложившемуся мнению. И, к сожалению, вы не исключение.
Впервые Филипп облек в слова то тусклое и постоянно ноющее чувство, которое занозой сидело в его душе. Разве кто-нибудь когда-нибудь упоминал его имя, не вспомнив при этом какие-то ужасные поступки, которые он якобы совершил? Нет. Все видели в нем только источник светских сплетен, которые регулярно появлялись в газетах.
– Значит, на самом деле вы не губили невинных женщин? – парировала Анджела. – Значит, вы не проиграли за карточным столом состояние вашей семьи? Значит, вы не проводили время в постоянных пирушках, лишь изредка появляясь на людях трезвым?
– Я лишь хочу сказать, что у каждой истории есть обратная сторона, как бы банально это ни звучало.
Хотя некоторые вещи, в которых она его обвиняла, были правдой.
– Но непохоже, чтобы вы когда-либо пытались развеять эти заблуждения, – возразила она. – Или вы считали, что если будете их игнорировать, то они просто исчезнут сами собой, как и те девушки, которых вы погубили?
– Я не утверждаю, что я идеал. Меня просто не понимают. Более того, никто даже не пытается меня понять.
– Значит, теперь я должна вам посочувствовать? – горячо спросила Анджела.
– Нет, просто не путай меня с человеком, который тебя погубил.
– Так не давай мне для этого оснований.
Она стремительно вышла. Это был довольно малодушный способ выиграть спор. Скорее, это была хитрая уловка на грани мошенничества. Кроме того, это было нечестно, потому что ее оппонент был прикован к постели и не мог уйти, оставив за собой последнее слово.
Завтра он встанет на ноги, чего бы это ему ни стоило.
А пока он будет спать. Или постарается заснуть. «Никто даже не пытался меня понять». Его собственные слова бесконечным эхом отдавались в его голове. А что, если дело не в этом? Может быть, в нем, кроме длинного списка прегрешений, действительно нет ничего, что следовало бы понять?
Анджела часто мучилась от бессонницы, и сегодняшняя ночь не стала исключением. Когда ей не удавалось заснуть, она всегда шла в часовню и там приводила свои мысли в порядок. В этот поздний час священное место было пустынным и темным, горело лишь несколько свечей, которые всегда оставляли зажженными у статуи, изображающей Деву Марию с младенцем Иисусом.
Она опустилась перед ней на колени.
Но не склонила голову и не сложила руки в молитве, а открыла принесенный с собой альбом для рисования.
Этот толстый альбом ей подарил в свое время Лукас Фрост. Она взяла его с собой в монастырь не в силу какой-либо сентиментальной привязанности, а потому, что рисование приносило ей успокоение, в котором она порой так нуждалась. Периодически ей просто необходимо было отключиться и уйти с головой в процесс нанесения линий и штрихов, в тщательную и аккуратную растушевку, в уплотнение теней и выделение главного в композиции рисунка. Она очень любила это спокойное занятие. Оно приносило ей истинное удовлетворение.
На первой странице так и остался набросок портрета Лукаса. Анджела рисовала его в доме своих родителей сидящим на канапе перед окном гостиной. Если она была похожа на ангела, то и Лукас здесь напоминал амура. У него были темно-русые, слегка вьющиеся волосы. Голубые глаза. Черты лица были не резко очерченными, а мягкими и округлыми, вполне мужественными и красивыми. На заднем плане она легкими штрихами набросала высокое окно и небольшой участок газона. Дом. Ее дом.
На второй странице был рисунок статуи, перед которой она сейчас стояла. Каменная Дева Мария держала младенца Иисуса. Пухленький младенец, запеленатый в тонкую материю, спокойно лежал на руках матери, ее улыбка была легка и безмятежна.
Вплоть до сороковой страницы в альбоме были рисунки статуи в разных ракурсах, сделанные с разного расстояния. На некоторых набросках был только профиль Девы Марии, на нескольких – только младенец. Для рисунка на сорок второй странице, над которым Анджела трудилась сейчас, она выбрала очень сложный ракурс – вид снизу, с уровня взгляда молящегося на коленях.
Анджела работала, думая о том, что ей хотелось бы вернуть назад тот последний час, который она провела с Филиппом.
Ни чувство собственного достоинства, ни здравый смысл не помешали Анджеле рассказать о том, как она потеряла свое доброе имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Дверь отворилась.
– Я прошу прощения, – тотчас произнес он.
Девушка не ответила, и Филипп, озадаченный ее молчанием, был поражен озарившими его тревожными мыслями.
Сначала мелькнула мысль о том, что она, простая послушница, уже дважды заставила его, дворянина, попросить у нее прощения.
Второй мыслью было то, что она дважды заставила его произнести слово «пожалуйста».
Третье тревожное озарение заключалось в том, что его слова довели девушку до слез. Наверное, не в первый раз его слова стали причиной женских слез, но он впервые был свидетелем этого. И впервые он почувствовал себя виноватым.
И, наконец, четвертым пришло осознание, что из-за нанесенной обиды он чувствует себя ужасным и недостойным человеком. Поэтому, когда Филипп громко и четко произнес: «Пожалуйста, простите меня», – это прозвучало вполне искренне.
Всего за одну неделю Анджеле удалось внести изменения в его словарный запас и повлиять на его эмоциональное состояние. Что же будет дальше?
Неужели это звучит его голос? Именно он произнес эти неуклюжие и бессвязные слова?.. «Я не хотел приуменьшить ваши грехи, я уверен, что они тяжелы для вас. И вы совершенно правы, общение со мной – тяжкое испытание. По крайней мере, так всегда говорили мой отец и все мои гувернантки. Да и наши слуги, я уверен, за моей спиной говорили то же самое. Итак, вы, конечно, правы, а я не прав и…»
– Пожалуйста, перестаньте, – произнесла она, мягко прерывая его, хотя ее голос звучал по-прежнему слегка раздраженно. – Вы только еще хуже делаете.
– Этого я и боялся.
Неужели он только что говорил о своем отце? Филипп не вспоминал о нем с того момента, как старика хватил удар и он сделал единственным наследником Девона, брата Филиппа. И он, в самом деле, назвал ее «великой грешницей»? Что с ним происходит?
Похоже, у нее не только завораживающий голос, она сама заворожила его. Ведь до встречи с ней он был совсем не таким. Отсюда надо бежать, но у него нет возможности сделать это.
– Я ценю вашу попытку, – тихо сказала Анджела, и Филипп почувствовал облегчение.
– Я рад, – улыбнувшись, ответил он и замолчал, хотя его снедало любопытство.
Что же такого могла совершить эта хрупкая девушка? Но спрашивать нельзя, и Филипп в очередной раз прикусил язык. В этот момент Анджела отвлекла его внимание, попросив лечь на спину, чтобы обработать рану на лбу, которая, впрочем, уже почти зажила.
Филиппу очень хотелось, чтобы Анджела уделила внимание его переломанным ребрам, но она не сочла нужным этого делать, а он не решился попросить, чтобы лишний раз не искушать судьбу.
Филипп приподнялся и оперся на локти, чтобы лучше видеть свою сиделку, которая собиралась обрабатывать рану на бедре. Ему хотелось видеть, как ее руки отодвигают одно за другим одеяла – осторожно, словно испуганно, стараясь не касаться его кожи, снимают тугую повязку. Рана заживала прекрасно, хотя шрам, конечно, останется.
– Разве нужно так много мази? – спросил он. – Вчера вы накладывали гораздо меньше.
– Прошу меня извинить, но это необходимо, – ответила она, продолжая наносить мазь, которая уже жгла его бедро, словно каленым железом.
– Черт побери, я же извинился.
– Да, я помню.
На ее полных розовых губах играла легкая улыбка удовлетворения. Но глаза ее оставались грустными. Совесть снова заговорила в душе Филиппа. Анджела молча собрала свои вещи и направилась к двери.
– Подождите, – сказал Филипп.
Она обернулась и посмотрела на него. «Останься со мной», – хотелось сказать ему. Но он не мог себе это позволить. Девушка вопросительно подняла брови, и он сказал первое, что пришло в голову:
– Вы унесли звонок:
Он не видел, как она это сделала, но звонок исчез. Конечно, он злоупотреблял им, беспрестанно звоня, часто без всякой причины, просто чтобы увидеть ее.
– Да, я знаю.
– А что, если…
«Что, если ты будешь мне нужна?» – собирался спросить он, но вместо этого произнес:
– А если мне что-нибудь понадобится?
– Вам что-нибудь нужно?
– Нет.
– Я вернусь.
И она вышла. Филипп закрыл глаза и заставил себя уснуть, лишь бы ни о чем не думать.
Клод Дерю объяснил ему, со своим явным французским акцентом, что попытка сбежать будет гибельной – Филипп задолжал ему деньги, значит, надо платить. Клод Дерю готов был принять долг золотом, но мог принять и человеческой жизнью, хотя предпочитал наличные.
Филипп же, в свою очередь, предпочел бы не расставаться ни с тем, ни с другим. В его кошельке лежала сумма, которой он мог погасить долг, но тогда у него не осталось бы ни фартинга, а взять денег ему было негде. Клод Дерю был последним из ростовщиков, к которому он мог обратиться.
Шел дождь, когда Филипп сошел с корабля и впервые за четыре года ступил на английскую землю, но в этом не было ничего удивительного, в Англии всегда шел дождь. Он внимательно осмотрелся, пытаясь определить, кто из снующих вокруг людей мог быть соглядатаем Дерю. Ничего подозрительного Филипп не заметил, хотя понимал, что его, возможно, уже увидели.
Найдя постоялый двор, Филипп заказал обильный обед, потом купил приглянувшуюся ему лошадь и ночью, под продолжающимся проливным дождем, выехал в сторону Лондона. Но так до Лондона и не доехал…
Филипп погонял уставшую от долгого пути лошадь. Дождь не прекращался. Более того, временами он просто переходил в настоящий ливень – беспрестанный, безжалостный. И вот сквозь шум ливня позади, послышался стук копыт. Очевидно, люди Дерю догоняли его.
Уставшая лошадь Филиппа продолжала старательно вбивать копыта в размокшую землю, но воздух уже со свистом вырывался из легких скакуна. Ему не удастся оторваться. Он погибнет. Но он не хотел погибать, убегая от преследователей. Пусть это будет последняя схватка в его жизни, но он встретится со своими убийцами лицом к лицу.
Филипп остановил лошадь и развернулся навстречу преследователям. Он их не видел, но это не означало, что они не видят его. Предполагалось, что он спешится и попытается скрыться, но он ждал своих убийц в седле, с высоко поднятой головой.
Раздался выстрел. Лошадь заржала и поднялась на дыбы, сбросив потерявшего сознание Филиппа в глубокую придорожную канаву.
Филипп вздрогнул и проснулся. Стук лошадиных копыт в его сне был таким явственным… Но это был всего лишь сон. Он проснулся. Его сердце сильно стучало. Шум дождя был реальным, потому что за окном действительно шел дождь. Было так темно, что уже нельзя было понять, что это – поздний вечер или глубокая ночь.
Они оставили Филиппа, решив, что он мертв. Но что бы они сделали, обнаружив, что он выжил?
Дверь открылась, и сердце Филиппа панически дернулось. Но, слава Богу, это была Анджела – новый, иной и странный вид опасности. Она не представляла опасности для жизни, но она могла запросто уничтожить ту жизнь, которую он вел прежде.
– С вами все в порядке? – спросила она, и впервые в ее голосе прозвучала искренняя озабоченность.
– Все хорошо, а почему вы спрашиваете?
– Потому что вы серьезно ранены, и я несу ответственность за ваше здоровье.
– Раньше вы не спрашивали, – пояснил он, вдруг испытав легкую обиду.
– Странно, вы так бледны, словно увидели привидение. – Она подошла к кровати, как обычно, поставила поднос и потрогала его лоб рукой. Ее нежное прикосновение ласковой волной прокатилось по его телу. – Лихорадки у вас нет.
– Мне приснился кошмарный сон, – объяснил он. – Я вспомнил, что со мной случилось.
– Так расскажите мне об этом. Я хочу услышать вашу историю, – сказала Анджела, зажигая свечи.
Две восковые свечи ярко осветили их лица, сгустив до черноты полумрак в углах комнаты. Только шум дождя напоминал о том, что где-то там, за окном, есть целый мир, от которого здесь осталось лишь пятно света.
– Я повел себя либо смело, либо глупо. Как именно, еще не разобрался.
– У меня есть предположение на этот счет, но продолжайте, – произнесла она, садясь на табурет у его постели. Она могла ничего не говорить, он и так знал, что она думает.
– Меня преследовали двое. Остановив лошадь, я развернулся, чтобы встретиться с ними лицом к лицу. Я подождал несколько минут, позволив им хорошенько прицелиться. Если бы я вовремя свернул с дороги, то мог бы убежать.
Рассказывая свою историю, Филипп понял, насколько нелепо она звучит. Он не выглядел смелым – скорее, невероятно глупым и малодушным.
Но, черт побери, где он оказался в результате? В месте, где не только соотношение мужчин и женщин – один к пятидесяти, но и очень привлекательные сиделки. Возможно, ему просто повезло.
– Чего они хотели от вас? – спросила Анджела.
– Трудно сказать. Когда меня нашли, у меня были при себе деньги?
– Не думаю.
– В таком случае долг погашен. Они забрали мои деньги и пытались убить меня. Они думают, что им это удалось.
Он удовлетворенно вздохнул и с облегчением почувствовал, что сломанные ребра болят уже меньше.
– Так вы просто спасались от кредиторов? А я-то думала, что вы пострадали за более благородное дело, – сказала она с некоторым разочарованием.
– Например, бежал от разбойников с большой дороги? – саркастически спросил Филипп.
– Да, но я рада, что дело обстояло не так.
– Это почему же?
Как странно! Считается, что женщинам нравится слушать такого рода истории. Неудивительно, что он никогда не пытался их понять.
– Зная правду, легче управлять своими чувствами.
– А разве вам недостаточно того, что у меня совершенно определенная репутация и я достаточно капризный пациент? – отшутился он, предпочитая не спрашивать, почему у нее возникла необходимость «управлять своими чувствами».
– Вам действительно без труда удается вызывать к себе неприязненное отношение, – тихо пробормотала Анджела.
Ну что ж, девушка была права, он у любого человека мог вызвать раздражение и даже неприязнь.
– И, тем не менее, вы сидите и разговариваете со мной, хотя у вас наверняка много других дел, – произнес он с плохо скрытой ехидцей.
– Вы правы, мне следует идти.
Девушка встала, и Филипп сразу же пожалел о своих словах. Ведь для него любая компания была лучше одиночества. И, кроме того, в самой послушнице было нечто особенное. За все время она ни разу не пыталась польстить ему, как это делают другие женщины. А если не пытались льстить, то старались не смотреть в глаза, потому что, по слухам, Филипп Хантли мог погубить женщину одним взглядом. Анджела, в отличие от других, совершенно не боялась смотреть ему в глаза. И даже если она ухаживала за ним, руководствуясь лишь чувством долга и сострадания, так он должен отметить, что до того еще никто и никогда о нем так не заботился.
Поэтому, рискуя вызвать ее недовольство, он все-таки осмелился задать девушке вопрос, который мучил его весь день, хотя шанс получить ответ был ничтожно мал.
– Анджела, вы не скажете мне, что же такое вы совершили? В чем состоит ваш великий грех?
Она стояла у двери, спиной к нему, уже собираясь выйти из комнаты. Рука, готовая взяться за тяжелую кованую ручку двери, замерла. Несколько секунд прошло в тяжелом молчании. Филипп, напряженно ожидавший ответа, невольно залюбовался ее фигурой, которую со спины не уродовал грубый фартук. Наконец она повернулась.
– В моей жизни был мужчина, подобный вам, – холодно ответила она, глядя ему в глаза.
– Подобный мне?
– Да, красивый, легкомысленный и не испытывающий угрызений совести. Он погубил меня, а я опозорила свою семью.
Филипп вновь посмотрел на нее и на этот раз увидел красивого «падшего ангела». Лишь теперь он понял: все эти язвительные замечания, резкие ответы и нисколько не завуалированная попытка настроить себя против него не имели к нему почти никакого отношения. Эти эмоции были направлены совсем на другого человека, он просто оказался под рукой и вынужден отвечать за чужие грехи.
«Подобный вам». Для нее, как и для всех остальных, не было разницы между человеком и его репутацией. Может быть, она в этом смысле и не отличалась от всех остальных.
– Вы всегда принимаете слухи за истину? – спросил он, стараясь, чтобы его слова не звучали обвиняюще, но ему это не удалось.
Неужели на земле нет места, где он мог бы быть самим собой? Неужели не было человека, который еще до встречи с ним не знал бы о нем больше, чем он сам?
– Что вы хотите этим сказать? – спросила Анджела удивленно.
– То, что вы скорее поверите слухам, чем попробуете отыскать истину. Никто никогда не пытался понять меня, узнать меня настоящего, все слепо верили сложившемуся мнению. И, к сожалению, вы не исключение.
Впервые Филипп облек в слова то тусклое и постоянно ноющее чувство, которое занозой сидело в его душе. Разве кто-нибудь когда-нибудь упоминал его имя, не вспомнив при этом какие-то ужасные поступки, которые он якобы совершил? Нет. Все видели в нем только источник светских сплетен, которые регулярно появлялись в газетах.
– Значит, на самом деле вы не губили невинных женщин? – парировала Анджела. – Значит, вы не проиграли за карточным столом состояние вашей семьи? Значит, вы не проводили время в постоянных пирушках, лишь изредка появляясь на людях трезвым?
– Я лишь хочу сказать, что у каждой истории есть обратная сторона, как бы банально это ни звучало.
Хотя некоторые вещи, в которых она его обвиняла, были правдой.
– Но непохоже, чтобы вы когда-либо пытались развеять эти заблуждения, – возразила она. – Или вы считали, что если будете их игнорировать, то они просто исчезнут сами собой, как и те девушки, которых вы погубили?
– Я не утверждаю, что я идеал. Меня просто не понимают. Более того, никто даже не пытается меня понять.
– Значит, теперь я должна вам посочувствовать? – горячо спросила Анджела.
– Нет, просто не путай меня с человеком, который тебя погубил.
– Так не давай мне для этого оснований.
Она стремительно вышла. Это был довольно малодушный способ выиграть спор. Скорее, это была хитрая уловка на грани мошенничества. Кроме того, это было нечестно, потому что ее оппонент был прикован к постели и не мог уйти, оставив за собой последнее слово.
Завтра он встанет на ноги, чего бы это ему ни стоило.
А пока он будет спать. Или постарается заснуть. «Никто даже не пытался меня понять». Его собственные слова бесконечным эхом отдавались в его голове. А что, если дело не в этом? Может быть, в нем, кроме длинного списка прегрешений, действительно нет ничего, что следовало бы понять?
Анджела часто мучилась от бессонницы, и сегодняшняя ночь не стала исключением. Когда ей не удавалось заснуть, она всегда шла в часовню и там приводила свои мысли в порядок. В этот поздний час священное место было пустынным и темным, горело лишь несколько свечей, которые всегда оставляли зажженными у статуи, изображающей Деву Марию с младенцем Иисусом.
Она опустилась перед ней на колени.
Но не склонила голову и не сложила руки в молитве, а открыла принесенный с собой альбом для рисования.
Этот толстый альбом ей подарил в свое время Лукас Фрост. Она взяла его с собой в монастырь не в силу какой-либо сентиментальной привязанности, а потому, что рисование приносило ей успокоение, в котором она порой так нуждалась. Периодически ей просто необходимо было отключиться и уйти с головой в процесс нанесения линий и штрихов, в тщательную и аккуратную растушевку, в уплотнение теней и выделение главного в композиции рисунка. Она очень любила это спокойное занятие. Оно приносило ей истинное удовлетворение.
На первой странице так и остался набросок портрета Лукаса. Анджела рисовала его в доме своих родителей сидящим на канапе перед окном гостиной. Если она была похожа на ангела, то и Лукас здесь напоминал амура. У него были темно-русые, слегка вьющиеся волосы. Голубые глаза. Черты лица были не резко очерченными, а мягкими и округлыми, вполне мужественными и красивыми. На заднем плане она легкими штрихами набросала высокое окно и небольшой участок газона. Дом. Ее дом.
На второй странице был рисунок статуи, перед которой она сейчас стояла. Каменная Дева Мария держала младенца Иисуса. Пухленький младенец, запеленатый в тонкую материю, спокойно лежал на руках матери, ее улыбка была легка и безмятежна.
Вплоть до сороковой страницы в альбоме были рисунки статуи в разных ракурсах, сделанные с разного расстояния. На некоторых набросках был только профиль Девы Марии, на нескольких – только младенец. Для рисунка на сорок второй странице, над которым Анджела трудилась сейчас, она выбрала очень сложный ракурс – вид снизу, с уровня взгляда молящегося на коленях.
Анджела работала, думая о том, что ей хотелось бы вернуть назад тот последний час, который она провела с Филиппом.
Ни чувство собственного достоинства, ни здравый смысл не помешали Анджеле рассказать о том, как она потеряла свое доброе имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34