Впрочем, вполне возможно, что Анджела молится о том, чтобы он просто поскорее исчез, лучше навсегда. Вот она совсем не похожа на страдающую старую деву. Нет, конечно, она молодая, соблазнительная и дьявольски привлекательная.
Думать о таких вещах было приятно. И Филипп начал представлять, как она расстегивает ему рубашку, проводит рукой по его груди… Потом его мысли понеслись дальше. Сначала ее волосы освободились от заколок, затем платье легко скользнуло на пол. Сминая простыню, он представлял, как его руки блуждают по ее телу, и вот она уже в постели, рядом с ним, он запускает пальцы в золотистые волосы, привлекает к себе, ее губы все ближе, и вот…
Непонятно почему его взгляд скользнул вверх по стене. С небольшого деревянного распятия на него смотрел Христос.
– Господи Иисусе, – вырвалось у него, но он так и не понял, утверждение это или сожаление.
«Да, мне все еще трудно быть праведной», – думала Анджела, направляясь на кухню. За шесть лет монастырской жизни она так и не научилась контролировать свой язык, настроение и эмоции. Иногда у нее возникает желание закричать от отчаяния, без всякой на то причины, лишь бы разрушить эту безжалостную тишину и услышать, как ее собственный голос эхом отражается в бесконечных каменных коридорах. Она жаждала музыки, танцев, смеха. Шесть лет она здесь, а все еще не может привыкнуть к грубой шерстяной ткани, которую так неприятно чувствовать на своей коже. Ей так не хватает мягкого атласа, нежного шелка и искусно сшитых платьев, какие она носила прежде. Шесть лет она здесь, а ее тело все еще наполняется желанием при виде мужчины.
Ее пульс резко участился, а тело предательски среагировало, как только она увидела этого порочного человека. Всей Англии известно, что у лорда Хантли плохая репутация. Этот кутила, проматывавший фамильное состояние, погубил многих женщин. А еще он славился своей вспыльчивостью и многочисленными дуэлями. Когда, вопреки ожиданиям, титул лорда унаследовал его брат-близнец, разразился крупный скандал. Филипп Хантли бежал в Париж, но легенды о его кутежах очень скоро пересекли Ла-Манш. Короче говоря, он был легендарной личностью. Воплощением греха.
Три дня назад Анджела стала свидетелем того, как братья Слоун вместе со всякой всячиной, которую они обычно привозят из города, выгрузили с тележки его, потрепанного и избитого. При виде этой картины ее сердце сжалось – но не от отвращения, а оттого, что такая красота была почти уничтожена. И еще оттого, что она уже шесть лет не встречалась с мужчинами – с того момента, как прибыла в Стэнбрукское аббатство. Джонни и Уильяма Слоунов можно не брать в расчет. И вот теперь появился он – красивый, порочный и нуждающийся в нежной заботе.
Аббатиса, более известная как вдовствующая графиня Бэмфорд, она же сестра Кэтрин, поручила Анджеле позаботиться о раненом, несмотря на все ее мольбы и возражения.
Войдя на кухню, Анджела увидела там Пенелопу Слоун и Хелену Смит, своих лучших и самых близких подруг. Анджела частенько думала о том, что только дружба с ними помогала ей пережить очередной день.
Пенелопа была одной из четырех дочерей викария, а всего у него было шестеро детей. Она выросла в церкви, надежд на замужество у нее не было, так как не было приданого, и ее желание пойти в монастырь было вполне естественным. Здесь, окончательно поверив в правильность выбранного ею пути, она была счастлива. Анджела временами просто завидовала ее вере и восхищалась спокойствием подруги.
Хелена была на несколько лет старше Анджелы. После короткого замужества она осталась вдовой и оказалась перед выбором: жизнь в монастыре или должность экономки в доме своего единственного родственника – скупого и распутного престарелого дяди. Она заявила, что если уж ей суждено кому-то посвятить свою оставшуюся жизнь, то пусть это будет Господь.
По выражению ее лица подруги поняли, что Анджела в отвратительном настроении. После краткого приветствия они продолжили свою работу – Пенелопа лущила горох, а Хелена чистила картофель.
Анджела слегка покривила душой в разговоре с лордом Инвалидом. Кухарка Генриетта действительно должна была готовить обед на пятьдесят человек, но не в течение получаса. Анджела с грохотом поставила поднос на большой, грубо тесанный стол, стоявший в центре кухни, и вид миски с кашей окончательно испортил ей настроение. «Я не буду этого делать», – твердила она про себя, выгребая содержимое в бак для свиней.
– Что ты делаешь? – спросила Пенелопа.
Готовка не входила в число ежедневных обязанностей Анджелы.
– Мое благодеяние на сегодня, – сухо ответила Анджела, собирая продукты и ставя на огонь воду.
– Лорду Инвалиду не понравилась каша? – спросила Хелена с притворным простодушием.
Анджела, рано утром заглянув в комнату, где лежал лорд Хантли, увидела, что тот начинает приходить в себя. Решив, что раненому, если он действительно придет в себя, после перевязки наверняка захочется перекусить, она, по совету Хелены, отнесла ему вчерашнюю кашу.
Это Хелене пришла в голову мысль прозвать лорда Хантли лордом Инвалидом. Прозвище прижилось. Так они и называли его между собой, пока он три дня лежал без сознания.
– Так он очнулся? – живо поинтересовалась Пенелопа.
– Наверняка. Иначе, зачем бы она стала так поздно готовить завтрак? – откликнулась Хелена, прежде чем погруженная в свои мысли Анджела успела что-то ответить.
– Я не буду этого делать, – бормотала она себе под нос, с грохотом ставя чугунную сковороду на плиту. Она еще не раз, словно заклинание, повторила эту фразу, в раздражении хлопая дверцами буфета и швыряя на стол продукты, чтобы приготовить лорду Инвалиду «что-нибудь другое».
– Я услышала шум и поняла, что вы здесь, – сказала леди Кэтрин, входя в кухню с обычным выражением абсолютной невозмутимости на лице. Она присела к столу, расправила свои темные юбки и слегка пригладила затянутые в безупречный узел седые волосы.
– Как наш подопечный? – спросила аббатиса.
– Если в двух словах, то очень жалок, – вскинув голову, заявила Анджела.
– Значит, он проснулся.
– К моему большому сожалению, – ответила Анджела, беря в руки хлебный тесак.
– Анджела… – Аббатиса вздохнула с неодобрением. Большими ломтями девушка начала нарезать свежевыпеченный хлеб. Затем уложила его на тарелку, добавив ветчину и сыр.
– Я не желаю ему смерти. Я не это имела в виду. Но почему именно я должна ухаживать за лордом Инвалидом?
– Да, мэм, почему вы поручили уход именно ей? – вступила в разговор Хелена, защищающим жестом обнимая подругу за плечи. – Ведь мы все знаем, что он за человек, а бедняжке Анджеле пришлось вынести гораздо больше страданий, чем любой из нас.
– По той причине, что Анджела еще не приняла послушание, – ответила аббатиса. – В отличие от нас ей дозволяется находиться в компании мужчин. Впрочем, я думаю, что пока бедняга здесь, мы в качестве исключения можем нарушить это правило. Я уверена, Бог нас простит, поскольку мы ухаживаем за раненым.
– Когда-то вы сказали, что не будете торопить меня с принятием обета, – заметила Анджела. – И теперь я наказана за то, что слишком долго тянула с этим.
– Ты не наказана. Просто я думаю, что такая работа пойдет тебе на пользу. Такие, как лорд Хантли, тоже нуждаются в сострадании и прощении.
«К числу таких людей относится и мужчина, погубивший меня», – подумала Анджела, зная, что остальные подумали о том же.
– Нет, такие люди не заслуживают сострадания и прощения, – сказала Анджела, разбивая яйцо на горячую сковороду.
– Сострадания и прощения заслуживает любой человек. И ты, Анджела, тоже, – мягко произнесла аббатиса.
– Я знаю. – Анджела вздохнула и повернулась к плите. Слезы навернулись на глаза. Она сморгнула их и добавила на сковородку еще два яйца. Шесть лет она не может простить себе то, что навлекла позор на свою семью.
На ее руках кровь, которую нельзя смыть. Не важно, сколько молитв она прочтет или скольких покалеченных порочных мужчин она выходит.
– Что ты готовишь? – спросила аббатиса. – Завтрак был два часа назад, и тебе известно, что между трапезами мы должны воздерживаться от еды.
– Я готовлю завтрак его светлости. Овсянка пришлась ему не по вкусу.
– Надеюсь, ты не предложила ему вчерашнюю кашу? – спросила Кэтрин с ужасом.
Хелена и Пенелопа, чтобы скрыть улыбку, опустили головы.
– Возможно, – ответила Анджела, перекладывая яичницу на тарелку. Достав поднос, она поставила на него тарелку с завтраком, стакан воды, чашку чая и, на секунду замешкавшись, положила полотняную салфетку.
– Анджела. – Теперь в голосе аббатисы, как это часто бывало, звучала нотка разочарования.
– Я попытаюсь, – сказала Анджела, показывая на тарелку. – Но я не собираюсь давать ему бренди, которого так требует лорд Инвалид.
– Думаю, в этом нет необходимости, – ответила Кэтрин. – В этом он нуждается меньше всего.
«Не могу поверить, что я это делаю», – думала Анджела, неся поднос в комнату своего подопечного. И причина ее отвратительного настроения была совсем не в том, что она находила его грубым, придирчивым и капризным. Просто этот человек являлся представителем самой отвратительной когорты мужчин – законченных мерзавцев. Анджеле довелось однажды встретиться с таким, и в результате она оказалась здесь.
И теперь, в аббатстве, в своем убежище, она должна быть на побегушках у этого типа, для которого добродетель – ничто. Это святое место должно было испепелить негодяя, как только он переступил его порог.
Но этого не случилось, и вот теперь она несет ему особый завтрак.
Правда, из-за вчерашней каши она испытывала некоторое чувство вины. Конечно, никто не заслуживает подобного обращения. А, кроме того, хорошая еда поможет ему быстрее восстановить силы. А чем раньше это случится, тем скорее он уедет отсюда, и тогда ее жизнь вернется в прежнее, спокойное русло. Анджела проигнорировала чувство грусти, которое промелькнуло при мысли об этом.
Когда она вошла в комнату, лорд Инвалид, раскинувшись, лежал на кровати, а на его губах играла улыбка. И у него еще хватает нахальства демонстрировать свое довольство! Но он так красив! Часть его головы была прикрыта холщовой повязкой, но бинты ничуть не портили его. Можно было даже представить, что его ранили, когда он благородно спасал молодую девушку, попавшую в беду, или вытаскивал детей из огня, охватившего сиротский приют. Но все это наверняка весьма далеко от истины. Ведь на самом деле Анджела не знала, что с ним приключилось.
Глаза у него были темно-карие, слегка затененные черными ресницами. Эти глаза обещали искушение и быструю погибель. Она раньше уже заглядывала в них и сразу же почувствовала укол страха. Соблазн.
Овал лица, ровные скулы, покрытые темной щетиной, – все говорило о его благородном происхождении. И сломанный нос, как ни странно, вовсе не портил его лица, а делал его, может быть, немного грубоватым. Казалось, только в этом случае изъян мог сделать образ более совершенным.
Слава Богу, его рубашка была застегнута и прикрывала грудь, которая, несмотря на синяки на переломанных ребрах, была весьма притягательной, даже соблазнительной. И она, его сиделка, должна была прикасаться к этой груди. Ей не следовало смотреть на нее, а лишь касаться руками. Но она не могла не смотреть. Ей нравилось то, что она видела.
– Это за ваши извинения, – сказала она. Услышав ее голос, он открыл глаза.
– Я не извинялся, – ответил он озадаченно. – Думаю, вам следовало бы это сделать.
Анджела понимала, что у него, должно быть, все болит. Конечно, он даже несколько растерян и уж точно никак не готов к жизни в монастыре. Но если он хотя бы наполовину такой, каким его считают, то Анджела должна, да просто обязана, показать этому бретеру, что к ней нельзя относиться несерьезно. И она собиралась ясно дать ему понять, что это он находится в ее власти, а не наоборот.
– Я мужчина и не должен извиняться. Что это у вас там?
– Яичница из трех яиц, свежеиспеченный хлеб, ветчина и сыр. Вода и чай.
– Хорошо, я искренне извиняюсь. Правда, не знаю за что, но смиренно прошу у вас прощения, – сказал он, положив для пущей важности руку на сердце и с мольбой глядя на нее. Анджеле не без труда удалось сдержать улыбку. Она не станет поощрять его.
– Вы извиняетесь за то, что у вас несносный характер, и зато, что вынуждаете меня заниматься исключительно вами, хотя у меня много других дел.
– Мне действительно жаль. Все это из-за ужасной боли и мучительной скуки.
Предприняв попытку сесть в кровати, лорд Инвалид поморщился.
– Мучительная скука? Вы очнулись чуть более двух часов назад после трех дней беспамятства, – подчеркнуто строго сказала она.
– Теперь я, надеюсь, уже могу взять поднос? – Когда она не пошевелилась, он прибегнул к последнему средству: – Дайте, пожалуйста.
– Раз уж вы сказали «пожалуйста». – Анджела поставила поднос ему на колени.
– Знаете, а ведь я, должно быть, впервые в жизни сказал «пожалуйста», – заметил он, беря в руки нож.
– Мне придется дать вам за это награду, – сухо ответила Анджела.
– Никому не говорите. Это изменит мою репутацию. На секунду он показался ей совершенно серьезным, но затем она уловила намек на хитрую улыбку и поняла, что он шутит. Значит, он не просто законченный негодяй, а с чувством юмора. Это еще опаснее. Она должна уйти, причем немедленно.
– Я думаю, тут уже трудно что-то изменить, – ответила Анджела. И вопреки голосу разума подвинула стул и села. Дело в том, что он единственный, новый человек, с которым можно поговорить. У нее шесть лет не было такой возможности.
– Это восхитительно, – сказал он. – Ваша кухарка все-таки может готовить прилично.
– Да, может.
– Так чем же вы провинились, что вам поручили ухаживать за мной? – спросил Филипп после недолгой паузы, во время которой он уничтожил половину своего довольно обильного завтрака.
– А почему вы считаете, что это наказание для меня? – ответила она уклончиво.
– Видите ли, Анджела, – снисходительно произнес он, кладя вилку и глядя на девушку губительным взглядом, – я не так глуп, как обо мне говорят.
– А слухи о вашей порочности тоже преувеличены? – спросила Анджела.
Эти слова вылетели у нее изо рта сами собой.
– Возможно, – ответил Филипп, пожав плечами, и это движение снова заставило его поморщиться от боли. – Но можете не беспокоиться, ведь сейчас я почти прикован к постели.
– Вам не стоило этого говорить, у меня может появиться желание сохранить для вас такое положение.
– А я не стал бы возражать. Меня нигде не ждут, идти мне некуда.
– Разве вас после отъезда за границу вывели из состава клуба? – поддразнила его она.
– Надеюсь, нет. Это было бы страшнее смерти. Хотя жизнь здесь не многим лучше.
– Здесь хорошо, – возразила она. – Тихо, спокойно, и я здесь счастлива.
Лорд Инвалид бросил на нее взгляд, в котором читалось сомнение.
Да, конечно, здесь тихо и спокойно. И она была здесь почти счастлива. Но в последнее время это бесконечное спокойствие стало ее тяготить. Однако гостю вовсе ни к чему было знать об этом.
– Вы закончили? – вдруг резко спросила Анджела. Она поймала себя на мысли, что ей приятно находиться в его обществе, а это было уже слишком. Одно дело – уставать от однообразия, тишины и спокойствия и совсем другое – поддаться чему-то такому, что может захватить и увлечь.
А этот человек не только внешне привлекателен, он ведь еще умен и остроумен, а это в корне меняет дело. В такой ситуации кроется реальная опасность, а Анджеле дорого обошелся урок, который она, к счастью, хорошо усвоила: лучше вообще избежать соблазна, чем пытаться противостоять ему.
– Да, спасибо, – сказал он, жестом давая понять, что поднос можно забрать. – Вы будете мне делать перевязку? – спросил он, надеясь услышать утвердительный ответ.
– Не сейчас.
– А как насчет одеяла? Пожалуйста.
– Если вы будете так часто говорить «пожалуйста», то не заметите, как это войдет в привычку. И что же тогда подумают ваши друзья? – сказала Анджела и вышла из комнаты. В коридоре она встретила Пенелопу.
– Ну, как он? – спросила она. – По-прежнему капризен?
– Да. Но теперь ему нужны одеяла. Потом он, наверное, попросит свечи и сигары, – сказала Анджела.
– А мне он показался обаятельным, – сказала Пенелопа, и в ее взгляде скользнуло разочарование.
– Красивые мужчины не развивают такие качества, как обаяние, потому что они в них не нуждаются, – ответила Анджела.
– Если даже при отсутствии обаяния в него влюблялось так много женщин, значит, наш лорд Инвалид необычайно красив, – задумчиво произнесла Пенелопа. Все девятнадцать лет своей жизни она провела в монастыре, и у нее фактически не было опыта общения с мужчинами.
– Бог знает, как ему это удалось, – ответила Анджела, хотя, конечно, догадывалась. В своем нынешнем искалеченном состоянии Хантли, безусловно, не был уж очень красив, но она хорошо себе представляла, каким он мог быть, если бы не раны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Думать о таких вещах было приятно. И Филипп начал представлять, как она расстегивает ему рубашку, проводит рукой по его груди… Потом его мысли понеслись дальше. Сначала ее волосы освободились от заколок, затем платье легко скользнуло на пол. Сминая простыню, он представлял, как его руки блуждают по ее телу, и вот она уже в постели, рядом с ним, он запускает пальцы в золотистые волосы, привлекает к себе, ее губы все ближе, и вот…
Непонятно почему его взгляд скользнул вверх по стене. С небольшого деревянного распятия на него смотрел Христос.
– Господи Иисусе, – вырвалось у него, но он так и не понял, утверждение это или сожаление.
«Да, мне все еще трудно быть праведной», – думала Анджела, направляясь на кухню. За шесть лет монастырской жизни она так и не научилась контролировать свой язык, настроение и эмоции. Иногда у нее возникает желание закричать от отчаяния, без всякой на то причины, лишь бы разрушить эту безжалостную тишину и услышать, как ее собственный голос эхом отражается в бесконечных каменных коридорах. Она жаждала музыки, танцев, смеха. Шесть лет она здесь, а все еще не может привыкнуть к грубой шерстяной ткани, которую так неприятно чувствовать на своей коже. Ей так не хватает мягкого атласа, нежного шелка и искусно сшитых платьев, какие она носила прежде. Шесть лет она здесь, а ее тело все еще наполняется желанием при виде мужчины.
Ее пульс резко участился, а тело предательски среагировало, как только она увидела этого порочного человека. Всей Англии известно, что у лорда Хантли плохая репутация. Этот кутила, проматывавший фамильное состояние, погубил многих женщин. А еще он славился своей вспыльчивостью и многочисленными дуэлями. Когда, вопреки ожиданиям, титул лорда унаследовал его брат-близнец, разразился крупный скандал. Филипп Хантли бежал в Париж, но легенды о его кутежах очень скоро пересекли Ла-Манш. Короче говоря, он был легендарной личностью. Воплощением греха.
Три дня назад Анджела стала свидетелем того, как братья Слоун вместе со всякой всячиной, которую они обычно привозят из города, выгрузили с тележки его, потрепанного и избитого. При виде этой картины ее сердце сжалось – но не от отвращения, а оттого, что такая красота была почти уничтожена. И еще оттого, что она уже шесть лет не встречалась с мужчинами – с того момента, как прибыла в Стэнбрукское аббатство. Джонни и Уильяма Слоунов можно не брать в расчет. И вот теперь появился он – красивый, порочный и нуждающийся в нежной заботе.
Аббатиса, более известная как вдовствующая графиня Бэмфорд, она же сестра Кэтрин, поручила Анджеле позаботиться о раненом, несмотря на все ее мольбы и возражения.
Войдя на кухню, Анджела увидела там Пенелопу Слоун и Хелену Смит, своих лучших и самых близких подруг. Анджела частенько думала о том, что только дружба с ними помогала ей пережить очередной день.
Пенелопа была одной из четырех дочерей викария, а всего у него было шестеро детей. Она выросла в церкви, надежд на замужество у нее не было, так как не было приданого, и ее желание пойти в монастырь было вполне естественным. Здесь, окончательно поверив в правильность выбранного ею пути, она была счастлива. Анджела временами просто завидовала ее вере и восхищалась спокойствием подруги.
Хелена была на несколько лет старше Анджелы. После короткого замужества она осталась вдовой и оказалась перед выбором: жизнь в монастыре или должность экономки в доме своего единственного родственника – скупого и распутного престарелого дяди. Она заявила, что если уж ей суждено кому-то посвятить свою оставшуюся жизнь, то пусть это будет Господь.
По выражению ее лица подруги поняли, что Анджела в отвратительном настроении. После краткого приветствия они продолжили свою работу – Пенелопа лущила горох, а Хелена чистила картофель.
Анджела слегка покривила душой в разговоре с лордом Инвалидом. Кухарка Генриетта действительно должна была готовить обед на пятьдесят человек, но не в течение получаса. Анджела с грохотом поставила поднос на большой, грубо тесанный стол, стоявший в центре кухни, и вид миски с кашей окончательно испортил ей настроение. «Я не буду этого делать», – твердила она про себя, выгребая содержимое в бак для свиней.
– Что ты делаешь? – спросила Пенелопа.
Готовка не входила в число ежедневных обязанностей Анджелы.
– Мое благодеяние на сегодня, – сухо ответила Анджела, собирая продукты и ставя на огонь воду.
– Лорду Инвалиду не понравилась каша? – спросила Хелена с притворным простодушием.
Анджела, рано утром заглянув в комнату, где лежал лорд Хантли, увидела, что тот начинает приходить в себя. Решив, что раненому, если он действительно придет в себя, после перевязки наверняка захочется перекусить, она, по совету Хелены, отнесла ему вчерашнюю кашу.
Это Хелене пришла в голову мысль прозвать лорда Хантли лордом Инвалидом. Прозвище прижилось. Так они и называли его между собой, пока он три дня лежал без сознания.
– Так он очнулся? – живо поинтересовалась Пенелопа.
– Наверняка. Иначе, зачем бы она стала так поздно готовить завтрак? – откликнулась Хелена, прежде чем погруженная в свои мысли Анджела успела что-то ответить.
– Я не буду этого делать, – бормотала она себе под нос, с грохотом ставя чугунную сковороду на плиту. Она еще не раз, словно заклинание, повторила эту фразу, в раздражении хлопая дверцами буфета и швыряя на стол продукты, чтобы приготовить лорду Инвалиду «что-нибудь другое».
– Я услышала шум и поняла, что вы здесь, – сказала леди Кэтрин, входя в кухню с обычным выражением абсолютной невозмутимости на лице. Она присела к столу, расправила свои темные юбки и слегка пригладила затянутые в безупречный узел седые волосы.
– Как наш подопечный? – спросила аббатиса.
– Если в двух словах, то очень жалок, – вскинув голову, заявила Анджела.
– Значит, он проснулся.
– К моему большому сожалению, – ответила Анджела, беря в руки хлебный тесак.
– Анджела… – Аббатиса вздохнула с неодобрением. Большими ломтями девушка начала нарезать свежевыпеченный хлеб. Затем уложила его на тарелку, добавив ветчину и сыр.
– Я не желаю ему смерти. Я не это имела в виду. Но почему именно я должна ухаживать за лордом Инвалидом?
– Да, мэм, почему вы поручили уход именно ей? – вступила в разговор Хелена, защищающим жестом обнимая подругу за плечи. – Ведь мы все знаем, что он за человек, а бедняжке Анджеле пришлось вынести гораздо больше страданий, чем любой из нас.
– По той причине, что Анджела еще не приняла послушание, – ответила аббатиса. – В отличие от нас ей дозволяется находиться в компании мужчин. Впрочем, я думаю, что пока бедняга здесь, мы в качестве исключения можем нарушить это правило. Я уверена, Бог нас простит, поскольку мы ухаживаем за раненым.
– Когда-то вы сказали, что не будете торопить меня с принятием обета, – заметила Анджела. – И теперь я наказана за то, что слишком долго тянула с этим.
– Ты не наказана. Просто я думаю, что такая работа пойдет тебе на пользу. Такие, как лорд Хантли, тоже нуждаются в сострадании и прощении.
«К числу таких людей относится и мужчина, погубивший меня», – подумала Анджела, зная, что остальные подумали о том же.
– Нет, такие люди не заслуживают сострадания и прощения, – сказала Анджела, разбивая яйцо на горячую сковороду.
– Сострадания и прощения заслуживает любой человек. И ты, Анджела, тоже, – мягко произнесла аббатиса.
– Я знаю. – Анджела вздохнула и повернулась к плите. Слезы навернулись на глаза. Она сморгнула их и добавила на сковородку еще два яйца. Шесть лет она не может простить себе то, что навлекла позор на свою семью.
На ее руках кровь, которую нельзя смыть. Не важно, сколько молитв она прочтет или скольких покалеченных порочных мужчин она выходит.
– Что ты готовишь? – спросила аббатиса. – Завтрак был два часа назад, и тебе известно, что между трапезами мы должны воздерживаться от еды.
– Я готовлю завтрак его светлости. Овсянка пришлась ему не по вкусу.
– Надеюсь, ты не предложила ему вчерашнюю кашу? – спросила Кэтрин с ужасом.
Хелена и Пенелопа, чтобы скрыть улыбку, опустили головы.
– Возможно, – ответила Анджела, перекладывая яичницу на тарелку. Достав поднос, она поставила на него тарелку с завтраком, стакан воды, чашку чая и, на секунду замешкавшись, положила полотняную салфетку.
– Анджела. – Теперь в голосе аббатисы, как это часто бывало, звучала нотка разочарования.
– Я попытаюсь, – сказала Анджела, показывая на тарелку. – Но я не собираюсь давать ему бренди, которого так требует лорд Инвалид.
– Думаю, в этом нет необходимости, – ответила Кэтрин. – В этом он нуждается меньше всего.
«Не могу поверить, что я это делаю», – думала Анджела, неся поднос в комнату своего подопечного. И причина ее отвратительного настроения была совсем не в том, что она находила его грубым, придирчивым и капризным. Просто этот человек являлся представителем самой отвратительной когорты мужчин – законченных мерзавцев. Анджеле довелось однажды встретиться с таким, и в результате она оказалась здесь.
И теперь, в аббатстве, в своем убежище, она должна быть на побегушках у этого типа, для которого добродетель – ничто. Это святое место должно было испепелить негодяя, как только он переступил его порог.
Но этого не случилось, и вот теперь она несет ему особый завтрак.
Правда, из-за вчерашней каши она испытывала некоторое чувство вины. Конечно, никто не заслуживает подобного обращения. А, кроме того, хорошая еда поможет ему быстрее восстановить силы. А чем раньше это случится, тем скорее он уедет отсюда, и тогда ее жизнь вернется в прежнее, спокойное русло. Анджела проигнорировала чувство грусти, которое промелькнуло при мысли об этом.
Когда она вошла в комнату, лорд Инвалид, раскинувшись, лежал на кровати, а на его губах играла улыбка. И у него еще хватает нахальства демонстрировать свое довольство! Но он так красив! Часть его головы была прикрыта холщовой повязкой, но бинты ничуть не портили его. Можно было даже представить, что его ранили, когда он благородно спасал молодую девушку, попавшую в беду, или вытаскивал детей из огня, охватившего сиротский приют. Но все это наверняка весьма далеко от истины. Ведь на самом деле Анджела не знала, что с ним приключилось.
Глаза у него были темно-карие, слегка затененные черными ресницами. Эти глаза обещали искушение и быструю погибель. Она раньше уже заглядывала в них и сразу же почувствовала укол страха. Соблазн.
Овал лица, ровные скулы, покрытые темной щетиной, – все говорило о его благородном происхождении. И сломанный нос, как ни странно, вовсе не портил его лица, а делал его, может быть, немного грубоватым. Казалось, только в этом случае изъян мог сделать образ более совершенным.
Слава Богу, его рубашка была застегнута и прикрывала грудь, которая, несмотря на синяки на переломанных ребрах, была весьма притягательной, даже соблазнительной. И она, его сиделка, должна была прикасаться к этой груди. Ей не следовало смотреть на нее, а лишь касаться руками. Но она не могла не смотреть. Ей нравилось то, что она видела.
– Это за ваши извинения, – сказала она. Услышав ее голос, он открыл глаза.
– Я не извинялся, – ответил он озадаченно. – Думаю, вам следовало бы это сделать.
Анджела понимала, что у него, должно быть, все болит. Конечно, он даже несколько растерян и уж точно никак не готов к жизни в монастыре. Но если он хотя бы наполовину такой, каким его считают, то Анджела должна, да просто обязана, показать этому бретеру, что к ней нельзя относиться несерьезно. И она собиралась ясно дать ему понять, что это он находится в ее власти, а не наоборот.
– Я мужчина и не должен извиняться. Что это у вас там?
– Яичница из трех яиц, свежеиспеченный хлеб, ветчина и сыр. Вода и чай.
– Хорошо, я искренне извиняюсь. Правда, не знаю за что, но смиренно прошу у вас прощения, – сказал он, положив для пущей важности руку на сердце и с мольбой глядя на нее. Анджеле не без труда удалось сдержать улыбку. Она не станет поощрять его.
– Вы извиняетесь за то, что у вас несносный характер, и зато, что вынуждаете меня заниматься исключительно вами, хотя у меня много других дел.
– Мне действительно жаль. Все это из-за ужасной боли и мучительной скуки.
Предприняв попытку сесть в кровати, лорд Инвалид поморщился.
– Мучительная скука? Вы очнулись чуть более двух часов назад после трех дней беспамятства, – подчеркнуто строго сказала она.
– Теперь я, надеюсь, уже могу взять поднос? – Когда она не пошевелилась, он прибегнул к последнему средству: – Дайте, пожалуйста.
– Раз уж вы сказали «пожалуйста». – Анджела поставила поднос ему на колени.
– Знаете, а ведь я, должно быть, впервые в жизни сказал «пожалуйста», – заметил он, беря в руки нож.
– Мне придется дать вам за это награду, – сухо ответила Анджела.
– Никому не говорите. Это изменит мою репутацию. На секунду он показался ей совершенно серьезным, но затем она уловила намек на хитрую улыбку и поняла, что он шутит. Значит, он не просто законченный негодяй, а с чувством юмора. Это еще опаснее. Она должна уйти, причем немедленно.
– Я думаю, тут уже трудно что-то изменить, – ответила Анджела. И вопреки голосу разума подвинула стул и села. Дело в том, что он единственный, новый человек, с которым можно поговорить. У нее шесть лет не было такой возможности.
– Это восхитительно, – сказал он. – Ваша кухарка все-таки может готовить прилично.
– Да, может.
– Так чем же вы провинились, что вам поручили ухаживать за мной? – спросил Филипп после недолгой паузы, во время которой он уничтожил половину своего довольно обильного завтрака.
– А почему вы считаете, что это наказание для меня? – ответила она уклончиво.
– Видите ли, Анджела, – снисходительно произнес он, кладя вилку и глядя на девушку губительным взглядом, – я не так глуп, как обо мне говорят.
– А слухи о вашей порочности тоже преувеличены? – спросила Анджела.
Эти слова вылетели у нее изо рта сами собой.
– Возможно, – ответил Филипп, пожав плечами, и это движение снова заставило его поморщиться от боли. – Но можете не беспокоиться, ведь сейчас я почти прикован к постели.
– Вам не стоило этого говорить, у меня может появиться желание сохранить для вас такое положение.
– А я не стал бы возражать. Меня нигде не ждут, идти мне некуда.
– Разве вас после отъезда за границу вывели из состава клуба? – поддразнила его она.
– Надеюсь, нет. Это было бы страшнее смерти. Хотя жизнь здесь не многим лучше.
– Здесь хорошо, – возразила она. – Тихо, спокойно, и я здесь счастлива.
Лорд Инвалид бросил на нее взгляд, в котором читалось сомнение.
Да, конечно, здесь тихо и спокойно. И она была здесь почти счастлива. Но в последнее время это бесконечное спокойствие стало ее тяготить. Однако гостю вовсе ни к чему было знать об этом.
– Вы закончили? – вдруг резко спросила Анджела. Она поймала себя на мысли, что ей приятно находиться в его обществе, а это было уже слишком. Одно дело – уставать от однообразия, тишины и спокойствия и совсем другое – поддаться чему-то такому, что может захватить и увлечь.
А этот человек не только внешне привлекателен, он ведь еще умен и остроумен, а это в корне меняет дело. В такой ситуации кроется реальная опасность, а Анджеле дорого обошелся урок, который она, к счастью, хорошо усвоила: лучше вообще избежать соблазна, чем пытаться противостоять ему.
– Да, спасибо, – сказал он, жестом давая понять, что поднос можно забрать. – Вы будете мне делать перевязку? – спросил он, надеясь услышать утвердительный ответ.
– Не сейчас.
– А как насчет одеяла? Пожалуйста.
– Если вы будете так часто говорить «пожалуйста», то не заметите, как это войдет в привычку. И что же тогда подумают ваши друзья? – сказала Анджела и вышла из комнаты. В коридоре она встретила Пенелопу.
– Ну, как он? – спросила она. – По-прежнему капризен?
– Да. Но теперь ему нужны одеяла. Потом он, наверное, попросит свечи и сигары, – сказала Анджела.
– А мне он показался обаятельным, – сказала Пенелопа, и в ее взгляде скользнуло разочарование.
– Красивые мужчины не развивают такие качества, как обаяние, потому что они в них не нуждаются, – ответила Анджела.
– Если даже при отсутствии обаяния в него влюблялось так много женщин, значит, наш лорд Инвалид необычайно красив, – задумчиво произнесла Пенелопа. Все девятнадцать лет своей жизни она провела в монастыре, и у нее фактически не было опыта общения с мужчинами.
– Бог знает, как ему это удалось, – ответила Анджела, хотя, конечно, догадывалась. В своем нынешнем искалеченном состоянии Хантли, безусловно, не был уж очень красив, но она хорошо себе представляла, каким он мог быть, если бы не раны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34