Когда она скончалась во время родов, у меня появилось намерение передать эту собственность тебе, моему младшему сыну. Должен признаться, что мне кажется исключительно справедливым, что это поместье отойдет тебе, потому что ты всегда был похож на нее.
Ваши увлечения и пристрастия всегда были одинаковыми: вы были компанейскими людьми и не любили одиночество, увлекались карточными играми, предпочитали жить на природе. Да и по характеру вы тоже очень похожи, в вас всегда кипели страсти. Однако, в отличие от тебя, она всегда знала, когда нужно остановиться, чтобы избежать скандала и не причинить кому-либо боли, когда пересилить себя и не сделать излишне рискованную ставку. Возможно, к тому времени, когда ты будешь читать это письмо, ты станешь уже более выдержанным и ответственным. Как это ни странно, но я все-таки верю в тебя.
В Мэдлин, твоей матушке было то, чего был лишен я, но мы прекрасно дополняли друг друга. Если помнишь, я всегда хотел, чтобы ты походил на своего брата, но в глубине души я мечтал о том, чтобы ты был похожим на меня.
Я пишу это письмо в свой предсмертный час. Хотя думаю, что умер в тот день, когда скончалась твоя мать. Я не был справедливым и добрым по отношению к тебе и сейчас весьма жалею об этом.
Ужасно неприятно жить с постоянным чувством вины. Поэтому, Филипп, находясь на смертном одре, я желаю тебе, чтобы ты никогда не узнал этого чувства. И еще одно. Я бы хотел, чтобы ты стал по-настоящему похожим на свою мать и нашел в своей душе доброту и любовь – те качества, которыми она обладала в самой полной мере.
Любящий тебя
Артур Филипп Арчибальд Уильям Кенсингтон,
герцог Бекингем.
P.S. Прилагаю к письму обручальное кольцо твоей матери. Если ты посмеешь его продать, на тебя падет ее гнев».
Разве это было не то, о чем он всегда мечтал: получить от своего отца добрые пожелания? А он-то думал, что только содержимое бутылки может ответить на все его вопросы…
Ирония заключалась в том, что это не показалось ему забавным. Он вновь перечитал письмо, чтобы убедиться в его реальности и в том, что правильно его понял. И, судя по тому, как ему сжало грудь, а в глазах появилось это странное, горячее ощущение, похожее на то, что он испытал тогда, когда Анджела покинула его, письмо было вполне реальным.
Возможно, однажды он сможет порадоваться тому, что нашел это отцовское письмо. Но сегодня он очень жалел о том, что не нашел его много лет назад, потому что теперь, похоже, было уже поздно. Филипп уже познал это чувство вины. И постоянно жил с этим.
У него не было ни одной женщины после расставания с Анджелой, а ведь они даже не занимались с ней любовью по-настоящему.
После расставания с Анджелой он не сделал ни глотка спиртного.
Он ни разу не играл в карты с той ночи в аббатстве, когда они играли с Анджелой.
Похоже, весь его мир сошелся на одной женщине, не так ли?
Филипп посмотрел в окно – скорее, в том направлении, поскольку было слишком темно, чтобы увидеть то, что было за ним. В оконном стекле он увидел свое отражение – потерянный, измученный и страдающий человек.
За окном простиралось обширное поместье, которое сейчас принадлежало ему, но когда-нибудь будет принадлежать другому человеку.
Он приводил в порядок дом лишь затем, чтобы удачно продать его и вернуть брату долг. Филипп заметно продвинулся в этом за прошедшие восемь месяцев. Дом больше не выглядел рухлядью. Снаружи его тщательно очистили, степы во всех комнатах заново покрасили. И в результате произошло чудо – дом стал как новый.
Но у Филиппа по-прежнему не было средств и никакой надежды на то, что ситуация изменится к лучшему.
Поэтому он не может отправиться к Анджеле сейчас.
Филипп вновь пробежал письмо, задержавшись на последней строчке, где говорилось о доброте и любви. Не уже ли его отец искренне мог полагать, что Филипп может найти в своей душе доброту и любовь? Филипп рассмеялся. Похоже, последние годы своей жизни старик страдал слабоумием.
У Филиппа осталось двое слуг – разительный контраст по сравнению с целой армией прислуги, которая раньше сновала по дому. Сэмюелсу было лет пятьдесят, и хотя выглядел он на все семьдесят, физически он был еще достаточно крепок. Он выполнял обязанности дворецкого, лакея и мастера на все руки – одним словом, делал все, кроме приготовления еды. Эту и другие хозяйственные заботы взяла на себя миссис Сэмюелс, у которой очень сильны были материнские инстинкты, и единственным объектом ее нежных чувств стал Филипп.
Правда, иногда Филипп думал что свою главную задачу Сэмюелс видел в том, чтобы выводить его из себя.
– Засиделись допоздна, все думаете об этой женщине? – спросил Сэмюелс следующим утром на кухне, наливая ему кофе. Филипп завтракал здесь, Поскольку топить в столовой не было смысла – только лишние расходы. Он никогда не упоминал при слугах имя Анджелы, но они сами догадывались обо всем. Какая же еще причина, если не разбитое сердце, может заставить мужчину каждый вечер выливать великолепное бренди в огонь?
– Я обдумывал кандидатуры на ваши места, – солгал Филипп.
– Пфф! Вы по-прежнему выливаете это чудесное бренди в огонь. Если вы хотите избавиться от запасов, я могу вам в этом помочь.
– Я тебе помогу! – отозвалась миссис Сэмюелс с даль него конца кухни, где готовила завтрак.
– Эти женщины, – пробормотал Сэмюелс себе под нос, так что только Филипп мог его услышать. – Неужели вам нужна женщина?
– Я все слышу! – снова отозвалась миссис Сэмюелс.
Филипп лишь бросил на них сердитый взгляд. Правда заключалась в том, что он никогда и ни за что не заменит эту замечательную пару, и не потому, что они достались ему вместе с домом и им просто некуда идти, а потому, что они были той единственной ниточкой, которая связывала его с родителями. Миссис Сэмюелс поставила перед ним тарелку с завтраком, а Сэмюелс положил рядом газету «Лондон уикли».
– Вам обязательно стоит на это взглянуть, – мрачно сказал Сэмюелс и уселся за стол. Миссис Сэмюелс принесла тарелки с едой и присоединилась к ним. Они начали выяснять, кто громче храпел прошлой ночью, а Филипп открыл газету. Он старался избегать этого занятия, но слушать их обычную утреннюю перебранку ему совсем не хотелось. Филипп не знал, почему Сэмюелс вообще не оставит попытку выиграть спор со своей женой. Вероятно, одной из причин было то, что ему это доставляло удовольствие. Ведь Филиппу тоже нравилось спорить с Анджелой, но об этом лучше не вспоминать.
На первой полосе давался краткий обзор номера: театральная афиша, колонка светских новостей, сплетни и слухи, кулинарные рецепты и адреса лучших лондонских портных. В газете печатался авантюрный роман с продолжением. Неужели эта старая история еще не закончилась? Он вспомнил прежние времена, когда он еще бывал в свете, так уже тогда девицы, да и дамы в возрасте, наперебой обсуждали прелести этого романа как реальные события. Ему это никогда не было интересно, да и сейчас тоже.
Но тут на третьей полосе он вдруг увидел иллюстрацию и выругался. Подпись гласила: «Неужели Дарси стала пленницей порочного лорда Хартсхорна?» С газетного листа на него смотрело его собственное лицо.
Манера художника была ему хорошо знакома. Он сразу узнал руку Анджелы. Она очень точно передала его улыбку, которую всегда называла «порочной». На этом рисунке он размахивал кривым и острым ножом, весьма похожим на тот, которым она его брила. Она изобразила его в том ракурсе, в котором видела во время бритья. Ошибиться было невозможно: именно Филипп был изображен в роли лорда Хартсхорна.
Под рисунком он прочитал: «Иллюстрация Анджелы Салливан»:
Он долго смотрел на ее имя, смакуя это крохотное упоминание о ней, словно какое-нибудь изысканное лакомство. Он гадал, куда она уехала. Он лежал ночами без сна, боясь, что она может оказаться в опасности или попасть в затруднительное положение. Он не знал о ней ничего, за исключением того, что без него ей будет лучше. Но этот рисунок позволил ему заглянуть в ее мир. Теперь он знал, что каким бы ни было ее положение, она завоевывала признание и у нее есть хоть какие-то средства к существованию.
Надо признать, что рисунок был очень хорош, просто превосходен. Филипп поймал себя на том, что улыбается, глядя на ее имя, и испытывает чувство гордости. А улыбался он еще и потому, что она, несомненно, помнит о нем. Правда, Филипп понимал, что даже если она думает о нем, трудно себе представить, что в ее сердце осталось какое-нибудь место для него. Ведь если бы дела обстояли иначе, то Анджела, конечно, не стала бы изображать его злодеем. Хотя надо признать, что основания у нее для этого были.
И все же чудовищно несправедливо, если она ненавидит его, в то время как он ее любит. Так же как и то, что у нее имеется способ выразить свою ненависть к нему, тогда как у него нет возможности выразить свою любовь к ней.
Он устало потер глаза и тут заметил, что мистер и миссис Сэмюелс молчат. Филипп закрыл газету, поднял глаза и обнаружил, что они пристально смотрят на него.
– Это ведь вы, не так ли? – возбужденно спросил Сэмюелс. – Я так и подумал – очень похожи, особенно нос. Теперь мы сможем подать на них в суд за клевету, получить деньги и восстановить, наконец, конюшни.
Филипп ничего не сказал. Даже если бы он захотел судиться, ему это было не по карману – у него не было средств на судебные тяжбы.
– Но если она одна из тех девиц, – продолжал Сэмюелс, – с которыми вы неплохо проводили время, и мстит вам, то в этом случае присяжные наверняка будут на ее стороне. – Это не было развлечением, – решительно заявил Филипп. – Это было… нечто большее.
– А, понимаю, значит, это та самая женщина, о которой вы все время думаете.
– Я не думаю, – запротестовал Филипп, сам не понимая зачем, хотя на самом деле, конечно, думал и переживал. Он держал в руках стакан с бренди и не мог его выпить, потому что горькое сожаление и без того жгло ему душу.
– Вы себя ведете как безнадежно влюбленный юноша. Только слепой может этого не заметить!
– Неужели это та девушка, из-за которой вы так себя изводите? – задумчиво произнесла миссис Сэмюелс. – Какая жалость…
– Мужчины себя не изводят, – начал поучать жену Сэмюелс. – Это чисто женская болезнь. Мы просто серьезно и здраво обдумываем сложные ситуации.
– А, вот как, то-то ты просто весь извелся на прошлой неделе, когда не мог найти удочку, – уколола его жена.
– Ничего подобного. Я серьезно и здраво рассуждал, куда она могла подеваться.
– Да уж, чуть ли не в истерике бился, и все потому, что не сообразил, что я положила ее в сарай, на место, и не искал бы ее на кухне, там, где ты ее оставил.
– Миссис Сэмюелс, а почему вы, говоря о девушке, произнесли слова «какая жалость»? – прервал их Филипп, потому что они могли переругиваться до бесконечности.
– Так ведь за ней ухаживает другой джентльмен. Посмотрите в светских новостях на шестой странице, – объяснила миссис Сэмюелс.
Филипп открыл нужную страницу и, быстро пробежав текст, нашел ее имя.
«На балу у леди Каррингтон известный иллюстратор «Лондон уикли» мисс Анджела Салливан была замечена в разговоре тет-а-тет с Лукасом Фростом. Он недавно вернулся в город после кончины своей жены. Не ищет ли он себе невесту?»
Нет, не может быть. В колонках сплетен достаточно часто печатают всякий бред. И все же… Это было невыносимо.
Из самой глубины его души поднималась буря. «Анджела моя». Фрост погубил ее, а он, Филипп, спасет ее.
Или, возможно, она опять спасет его.
Из-за нее он потерял вкус к выпивке и интерес к карточной игре. В нем живет то горько-сладостное воспоминание о той ночи, когда они придумали свою игру… А самое главное, что его теперь совершенно перестали волновать другие женщины. Анджела оказалась той женщиной, которую он смог по-настоящему полюбить. Но теперь, отняв у него способность, наслаждаться пороками, она благополучно забыла о нем.
«Доброта и любовь». Эти слова из письма отца вертелись у него в голове. «Чувство вины».
Она лишила Филиппа его привычной среды – компании таких же повес и шалопаев. Она погубила его. Она оставила в его душе огромную зияющую пустоту, и он теперь не знал, чем ее заполнить. Она была всем, что ему было нужно, чтобы он мог ощущать себя цельным.
А может быть, он все-таки знает, как заполнить эту пустоту. Филипп встал настолько резко, что стул, на котором он сидел, с грохотом опрокинулся. Сделав шаг, он наткнулся на стол и пролил кофе. Он больше не мог отрицать того, что нуждается в ней.
И если она собирается выйти замуж за Фроста – «Боже, только не дай этому случиться!» – то она должна знать, что у нее есть выбор.
– Я еду в Лондон. Сейчас же.
– Иди, приготовь лошадь, – сказала миссис Сэмюелс своему мужу, ласково похлопав его по руке. – А я соберу корзину с провизией. Похоже, у хозяина не будет времени, чтобы остановиться перекусить в дороге.
Старик улыбнулся и шаркающей походкой вышел из кухни. Филипп, перепрыгивая через ступеньки, стремительно взлетел по лестнице, распахнул дверь в спальню и начал быстро укладывать вещи, в том числе и обручальное кольцо своей матери. Ведь Анджела согласилась выйти за него замуж. Он молил Бога, чтобы она простила его за то, что он уехал и так долго отсутствовал. Он безумно боялся опоздать. В его голове назойливо жужжала мысль: «Поздно, слишком поздно».
Впрочем, терять ему было нечего, а получить он мог все, поэтому он решил рискнуть. Филипп был игроком, не привык упускать свой шанс.
Глава 15
Лондон
Публикация этого рисунка могла привести к грандиозному скандалу. Для какой-то части читателей такая деталь, как сломанный нос порочного лорда Хартсхорна, была совершенно возмутительной. Они считали, что иллюстратор мисс Анджела Салливан нанесла оскорбление его светлости герцогу Бекингему. Вообще все это производило странное впечатление, если учесть тот факт, что она была его родственницей по линии жены. Какой семейный конфликт мог спровоцировать художницу на такой поступок? И почему раньше об этом конфликте ничего не было известно? Эти и другие вопросы давали пищу для разговоров в гостиных всего города.
Но некоторые читатели увидели в изображении сходство не с самим герцогом, а с его братом-близнецом, имеющим дурную славу, то есть Филиппом Кенсингтоном, маркизом Хантли.
Но разве они знакомы? Он покинул город задолго до ее приезда. И, тем не менее, ходили слухи об их тайной любовной связи. Если мисс Салливан изобразила его в роли злодея, то, может быть, у нее для этого есть основания?
В конце концов, что вообще было известно свету о мисс Лнджеле Салливан? Она только недавно стала появляться в обществе, ее связи были немногочисленными. Она была молодой, незамужней и работала в «Лондон уикли». Правда, ходили слухи о некой истории, связывающей ее имя с Лукасом Фростом, который совершенно не скрывал своих ухаживаний за молодой женщиной. Он не отрицал и того факта, что был знаком с ней прежде. Но истинного положения вещей никто не знал, поскольку это были какие-то события десятилетней давности.
Анджела отдавала себе отчет в том, что публикация этого рисунка – дело весьма рискованное. Но нарисовать портрет Филиппа ей было необходимо, чтобы не лишиться разума. Прошло восемь месяцев, одна неделя и четыре дня, все это время, несмотря на все драматические события ее жизни, она ни на минуту не забывала о нем.
Его образ преследовал ее во сне и наяву. Звонок в дверь вызывал тревогу. В памяти все время всплывали какие-то подробности их жизни в монастыре – шутливые и серьезные разговоры, игра в карты, моменты близости и нежности. Вид у мужчин, занятых строительными работами, тоже напоминал ей о Филиппе. На балах она вспоминала, как мечтала появляться там вместе с ним. В общем, абсолютно все напоминало ей о Филиппе.
У нее была мысль написать ему, поскольку она знала от Эмилии, что Филипп поселился в Астон-Хаусе. Но она не смогла сделать это. И тогда она решила, что если ей удастся нарисовать и поместить его рисунки в газете, то его образ больше не будет преследовать ее.
Нарисовав его, она подумала, что этот рисунок надо выбросить. Он получился слишком совершенным, слишком чувственным. Найджел Хейвен, издатель, не поддержал ее, узнав, что Анджела не хочет публиковать рисунок. И чтобы снять ее возражения, Хейвен громогласно объявил, что удвоит гонорар и обязательно опубликует рисунок.
Таким образом был распространен по всей стране рисунок, изображающий Филиппа в качестве злодея лорда Хартсхорна, державшего в заточении Дарси Дарлингтон – героиню любимого английского авантюрного романа. Когда Анджела взяла в руки свежеотпечатанный номер, она поняла, какой мотив двигал ею. Она хотела послать ему сигнал, что ее чувства еще не остыли.
Это было как дым от огня, который хорошо виден на большом расстоянии.
Анджела до конца не понимала, чего она хочет от Филиппа, помимо ответов на некоторые неприятные вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Ваши увлечения и пристрастия всегда были одинаковыми: вы были компанейскими людьми и не любили одиночество, увлекались карточными играми, предпочитали жить на природе. Да и по характеру вы тоже очень похожи, в вас всегда кипели страсти. Однако, в отличие от тебя, она всегда знала, когда нужно остановиться, чтобы избежать скандала и не причинить кому-либо боли, когда пересилить себя и не сделать излишне рискованную ставку. Возможно, к тому времени, когда ты будешь читать это письмо, ты станешь уже более выдержанным и ответственным. Как это ни странно, но я все-таки верю в тебя.
В Мэдлин, твоей матушке было то, чего был лишен я, но мы прекрасно дополняли друг друга. Если помнишь, я всегда хотел, чтобы ты походил на своего брата, но в глубине души я мечтал о том, чтобы ты был похожим на меня.
Я пишу это письмо в свой предсмертный час. Хотя думаю, что умер в тот день, когда скончалась твоя мать. Я не был справедливым и добрым по отношению к тебе и сейчас весьма жалею об этом.
Ужасно неприятно жить с постоянным чувством вины. Поэтому, Филипп, находясь на смертном одре, я желаю тебе, чтобы ты никогда не узнал этого чувства. И еще одно. Я бы хотел, чтобы ты стал по-настоящему похожим на свою мать и нашел в своей душе доброту и любовь – те качества, которыми она обладала в самой полной мере.
Любящий тебя
Артур Филипп Арчибальд Уильям Кенсингтон,
герцог Бекингем.
P.S. Прилагаю к письму обручальное кольцо твоей матери. Если ты посмеешь его продать, на тебя падет ее гнев».
Разве это было не то, о чем он всегда мечтал: получить от своего отца добрые пожелания? А он-то думал, что только содержимое бутылки может ответить на все его вопросы…
Ирония заключалась в том, что это не показалось ему забавным. Он вновь перечитал письмо, чтобы убедиться в его реальности и в том, что правильно его понял. И, судя по тому, как ему сжало грудь, а в глазах появилось это странное, горячее ощущение, похожее на то, что он испытал тогда, когда Анджела покинула его, письмо было вполне реальным.
Возможно, однажды он сможет порадоваться тому, что нашел это отцовское письмо. Но сегодня он очень жалел о том, что не нашел его много лет назад, потому что теперь, похоже, было уже поздно. Филипп уже познал это чувство вины. И постоянно жил с этим.
У него не было ни одной женщины после расставания с Анджелой, а ведь они даже не занимались с ней любовью по-настоящему.
После расставания с Анджелой он не сделал ни глотка спиртного.
Он ни разу не играл в карты с той ночи в аббатстве, когда они играли с Анджелой.
Похоже, весь его мир сошелся на одной женщине, не так ли?
Филипп посмотрел в окно – скорее, в том направлении, поскольку было слишком темно, чтобы увидеть то, что было за ним. В оконном стекле он увидел свое отражение – потерянный, измученный и страдающий человек.
За окном простиралось обширное поместье, которое сейчас принадлежало ему, но когда-нибудь будет принадлежать другому человеку.
Он приводил в порядок дом лишь затем, чтобы удачно продать его и вернуть брату долг. Филипп заметно продвинулся в этом за прошедшие восемь месяцев. Дом больше не выглядел рухлядью. Снаружи его тщательно очистили, степы во всех комнатах заново покрасили. И в результате произошло чудо – дом стал как новый.
Но у Филиппа по-прежнему не было средств и никакой надежды на то, что ситуация изменится к лучшему.
Поэтому он не может отправиться к Анджеле сейчас.
Филипп вновь пробежал письмо, задержавшись на последней строчке, где говорилось о доброте и любви. Не уже ли его отец искренне мог полагать, что Филипп может найти в своей душе доброту и любовь? Филипп рассмеялся. Похоже, последние годы своей жизни старик страдал слабоумием.
У Филиппа осталось двое слуг – разительный контраст по сравнению с целой армией прислуги, которая раньше сновала по дому. Сэмюелсу было лет пятьдесят, и хотя выглядел он на все семьдесят, физически он был еще достаточно крепок. Он выполнял обязанности дворецкого, лакея и мастера на все руки – одним словом, делал все, кроме приготовления еды. Эту и другие хозяйственные заботы взяла на себя миссис Сэмюелс, у которой очень сильны были материнские инстинкты, и единственным объектом ее нежных чувств стал Филипп.
Правда, иногда Филипп думал что свою главную задачу Сэмюелс видел в том, чтобы выводить его из себя.
– Засиделись допоздна, все думаете об этой женщине? – спросил Сэмюелс следующим утром на кухне, наливая ему кофе. Филипп завтракал здесь, Поскольку топить в столовой не было смысла – только лишние расходы. Он никогда не упоминал при слугах имя Анджелы, но они сами догадывались обо всем. Какая же еще причина, если не разбитое сердце, может заставить мужчину каждый вечер выливать великолепное бренди в огонь?
– Я обдумывал кандидатуры на ваши места, – солгал Филипп.
– Пфф! Вы по-прежнему выливаете это чудесное бренди в огонь. Если вы хотите избавиться от запасов, я могу вам в этом помочь.
– Я тебе помогу! – отозвалась миссис Сэмюелс с даль него конца кухни, где готовила завтрак.
– Эти женщины, – пробормотал Сэмюелс себе под нос, так что только Филипп мог его услышать. – Неужели вам нужна женщина?
– Я все слышу! – снова отозвалась миссис Сэмюелс.
Филипп лишь бросил на них сердитый взгляд. Правда заключалась в том, что он никогда и ни за что не заменит эту замечательную пару, и не потому, что они достались ему вместе с домом и им просто некуда идти, а потому, что они были той единственной ниточкой, которая связывала его с родителями. Миссис Сэмюелс поставила перед ним тарелку с завтраком, а Сэмюелс положил рядом газету «Лондон уикли».
– Вам обязательно стоит на это взглянуть, – мрачно сказал Сэмюелс и уселся за стол. Миссис Сэмюелс принесла тарелки с едой и присоединилась к ним. Они начали выяснять, кто громче храпел прошлой ночью, а Филипп открыл газету. Он старался избегать этого занятия, но слушать их обычную утреннюю перебранку ему совсем не хотелось. Филипп не знал, почему Сэмюелс вообще не оставит попытку выиграть спор со своей женой. Вероятно, одной из причин было то, что ему это доставляло удовольствие. Ведь Филиппу тоже нравилось спорить с Анджелой, но об этом лучше не вспоминать.
На первой полосе давался краткий обзор номера: театральная афиша, колонка светских новостей, сплетни и слухи, кулинарные рецепты и адреса лучших лондонских портных. В газете печатался авантюрный роман с продолжением. Неужели эта старая история еще не закончилась? Он вспомнил прежние времена, когда он еще бывал в свете, так уже тогда девицы, да и дамы в возрасте, наперебой обсуждали прелести этого романа как реальные события. Ему это никогда не было интересно, да и сейчас тоже.
Но тут на третьей полосе он вдруг увидел иллюстрацию и выругался. Подпись гласила: «Неужели Дарси стала пленницей порочного лорда Хартсхорна?» С газетного листа на него смотрело его собственное лицо.
Манера художника была ему хорошо знакома. Он сразу узнал руку Анджелы. Она очень точно передала его улыбку, которую всегда называла «порочной». На этом рисунке он размахивал кривым и острым ножом, весьма похожим на тот, которым она его брила. Она изобразила его в том ракурсе, в котором видела во время бритья. Ошибиться было невозможно: именно Филипп был изображен в роли лорда Хартсхорна.
Под рисунком он прочитал: «Иллюстрация Анджелы Салливан»:
Он долго смотрел на ее имя, смакуя это крохотное упоминание о ней, словно какое-нибудь изысканное лакомство. Он гадал, куда она уехала. Он лежал ночами без сна, боясь, что она может оказаться в опасности или попасть в затруднительное положение. Он не знал о ней ничего, за исключением того, что без него ей будет лучше. Но этот рисунок позволил ему заглянуть в ее мир. Теперь он знал, что каким бы ни было ее положение, она завоевывала признание и у нее есть хоть какие-то средства к существованию.
Надо признать, что рисунок был очень хорош, просто превосходен. Филипп поймал себя на том, что улыбается, глядя на ее имя, и испытывает чувство гордости. А улыбался он еще и потому, что она, несомненно, помнит о нем. Правда, Филипп понимал, что даже если она думает о нем, трудно себе представить, что в ее сердце осталось какое-нибудь место для него. Ведь если бы дела обстояли иначе, то Анджела, конечно, не стала бы изображать его злодеем. Хотя надо признать, что основания у нее для этого были.
И все же чудовищно несправедливо, если она ненавидит его, в то время как он ее любит. Так же как и то, что у нее имеется способ выразить свою ненависть к нему, тогда как у него нет возможности выразить свою любовь к ней.
Он устало потер глаза и тут заметил, что мистер и миссис Сэмюелс молчат. Филипп закрыл газету, поднял глаза и обнаружил, что они пристально смотрят на него.
– Это ведь вы, не так ли? – возбужденно спросил Сэмюелс. – Я так и подумал – очень похожи, особенно нос. Теперь мы сможем подать на них в суд за клевету, получить деньги и восстановить, наконец, конюшни.
Филипп ничего не сказал. Даже если бы он захотел судиться, ему это было не по карману – у него не было средств на судебные тяжбы.
– Но если она одна из тех девиц, – продолжал Сэмюелс, – с которыми вы неплохо проводили время, и мстит вам, то в этом случае присяжные наверняка будут на ее стороне. – Это не было развлечением, – решительно заявил Филипп. – Это было… нечто большее.
– А, понимаю, значит, это та самая женщина, о которой вы все время думаете.
– Я не думаю, – запротестовал Филипп, сам не понимая зачем, хотя на самом деле, конечно, думал и переживал. Он держал в руках стакан с бренди и не мог его выпить, потому что горькое сожаление и без того жгло ему душу.
– Вы себя ведете как безнадежно влюбленный юноша. Только слепой может этого не заметить!
– Неужели это та девушка, из-за которой вы так себя изводите? – задумчиво произнесла миссис Сэмюелс. – Какая жалость…
– Мужчины себя не изводят, – начал поучать жену Сэмюелс. – Это чисто женская болезнь. Мы просто серьезно и здраво обдумываем сложные ситуации.
– А, вот как, то-то ты просто весь извелся на прошлой неделе, когда не мог найти удочку, – уколола его жена.
– Ничего подобного. Я серьезно и здраво рассуждал, куда она могла подеваться.
– Да уж, чуть ли не в истерике бился, и все потому, что не сообразил, что я положила ее в сарай, на место, и не искал бы ее на кухне, там, где ты ее оставил.
– Миссис Сэмюелс, а почему вы, говоря о девушке, произнесли слова «какая жалость»? – прервал их Филипп, потому что они могли переругиваться до бесконечности.
– Так ведь за ней ухаживает другой джентльмен. Посмотрите в светских новостях на шестой странице, – объяснила миссис Сэмюелс.
Филипп открыл нужную страницу и, быстро пробежав текст, нашел ее имя.
«На балу у леди Каррингтон известный иллюстратор «Лондон уикли» мисс Анджела Салливан была замечена в разговоре тет-а-тет с Лукасом Фростом. Он недавно вернулся в город после кончины своей жены. Не ищет ли он себе невесту?»
Нет, не может быть. В колонках сплетен достаточно часто печатают всякий бред. И все же… Это было невыносимо.
Из самой глубины его души поднималась буря. «Анджела моя». Фрост погубил ее, а он, Филипп, спасет ее.
Или, возможно, она опять спасет его.
Из-за нее он потерял вкус к выпивке и интерес к карточной игре. В нем живет то горько-сладостное воспоминание о той ночи, когда они придумали свою игру… А самое главное, что его теперь совершенно перестали волновать другие женщины. Анджела оказалась той женщиной, которую он смог по-настоящему полюбить. Но теперь, отняв у него способность, наслаждаться пороками, она благополучно забыла о нем.
«Доброта и любовь». Эти слова из письма отца вертелись у него в голове. «Чувство вины».
Она лишила Филиппа его привычной среды – компании таких же повес и шалопаев. Она погубила его. Она оставила в его душе огромную зияющую пустоту, и он теперь не знал, чем ее заполнить. Она была всем, что ему было нужно, чтобы он мог ощущать себя цельным.
А может быть, он все-таки знает, как заполнить эту пустоту. Филипп встал настолько резко, что стул, на котором он сидел, с грохотом опрокинулся. Сделав шаг, он наткнулся на стол и пролил кофе. Он больше не мог отрицать того, что нуждается в ней.
И если она собирается выйти замуж за Фроста – «Боже, только не дай этому случиться!» – то она должна знать, что у нее есть выбор.
– Я еду в Лондон. Сейчас же.
– Иди, приготовь лошадь, – сказала миссис Сэмюелс своему мужу, ласково похлопав его по руке. – А я соберу корзину с провизией. Похоже, у хозяина не будет времени, чтобы остановиться перекусить в дороге.
Старик улыбнулся и шаркающей походкой вышел из кухни. Филипп, перепрыгивая через ступеньки, стремительно взлетел по лестнице, распахнул дверь в спальню и начал быстро укладывать вещи, в том числе и обручальное кольцо своей матери. Ведь Анджела согласилась выйти за него замуж. Он молил Бога, чтобы она простила его за то, что он уехал и так долго отсутствовал. Он безумно боялся опоздать. В его голове назойливо жужжала мысль: «Поздно, слишком поздно».
Впрочем, терять ему было нечего, а получить он мог все, поэтому он решил рискнуть. Филипп был игроком, не привык упускать свой шанс.
Глава 15
Лондон
Публикация этого рисунка могла привести к грандиозному скандалу. Для какой-то части читателей такая деталь, как сломанный нос порочного лорда Хартсхорна, была совершенно возмутительной. Они считали, что иллюстратор мисс Анджела Салливан нанесла оскорбление его светлости герцогу Бекингему. Вообще все это производило странное впечатление, если учесть тот факт, что она была его родственницей по линии жены. Какой семейный конфликт мог спровоцировать художницу на такой поступок? И почему раньше об этом конфликте ничего не было известно? Эти и другие вопросы давали пищу для разговоров в гостиных всего города.
Но некоторые читатели увидели в изображении сходство не с самим герцогом, а с его братом-близнецом, имеющим дурную славу, то есть Филиппом Кенсингтоном, маркизом Хантли.
Но разве они знакомы? Он покинул город задолго до ее приезда. И, тем не менее, ходили слухи об их тайной любовной связи. Если мисс Салливан изобразила его в роли злодея, то, может быть, у нее для этого есть основания?
В конце концов, что вообще было известно свету о мисс Лнджеле Салливан? Она только недавно стала появляться в обществе, ее связи были немногочисленными. Она была молодой, незамужней и работала в «Лондон уикли». Правда, ходили слухи о некой истории, связывающей ее имя с Лукасом Фростом, который совершенно не скрывал своих ухаживаний за молодой женщиной. Он не отрицал и того факта, что был знаком с ней прежде. Но истинного положения вещей никто не знал, поскольку это были какие-то события десятилетней давности.
Анджела отдавала себе отчет в том, что публикация этого рисунка – дело весьма рискованное. Но нарисовать портрет Филиппа ей было необходимо, чтобы не лишиться разума. Прошло восемь месяцев, одна неделя и четыре дня, все это время, несмотря на все драматические события ее жизни, она ни на минуту не забывала о нем.
Его образ преследовал ее во сне и наяву. Звонок в дверь вызывал тревогу. В памяти все время всплывали какие-то подробности их жизни в монастыре – шутливые и серьезные разговоры, игра в карты, моменты близости и нежности. Вид у мужчин, занятых строительными работами, тоже напоминал ей о Филиппе. На балах она вспоминала, как мечтала появляться там вместе с ним. В общем, абсолютно все напоминало ей о Филиппе.
У нее была мысль написать ему, поскольку она знала от Эмилии, что Филипп поселился в Астон-Хаусе. Но она не смогла сделать это. И тогда она решила, что если ей удастся нарисовать и поместить его рисунки в газете, то его образ больше не будет преследовать ее.
Нарисовав его, она подумала, что этот рисунок надо выбросить. Он получился слишком совершенным, слишком чувственным. Найджел Хейвен, издатель, не поддержал ее, узнав, что Анджела не хочет публиковать рисунок. И чтобы снять ее возражения, Хейвен громогласно объявил, что удвоит гонорар и обязательно опубликует рисунок.
Таким образом был распространен по всей стране рисунок, изображающий Филиппа в качестве злодея лорда Хартсхорна, державшего в заточении Дарси Дарлингтон – героиню любимого английского авантюрного романа. Когда Анджела взяла в руки свежеотпечатанный номер, она поняла, какой мотив двигал ею. Она хотела послать ему сигнал, что ее чувства еще не остыли.
Это было как дым от огня, который хорошо виден на большом расстоянии.
Анджела до конца не понимала, чего она хочет от Филиппа, помимо ответов на некоторые неприятные вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34