Жан подошел к дочери и взял ее за руку.
– Именно эту возможность и дал нам Николас. Возможность свершить суд – здесь и сейчас.
Симона посмотрела на Ника – не станет ли тот опровергать слова Жана.
– Симона, мы можем доставить его в Лондон, если ты решишь, что так будет лучше, – заговорил Николас. – Можем попытаться убедить Вильгельма, что он уже во всем признался. Я не стану тебя уговаривать, но прежде чем принять решение, знай, я подчинюсь любой твоей воле. – Ник, не отрываясь, смотрел в зеленые глаза Симоны своими синими глазами, так похожими цветом на море у него за спиной.
Он продолжал:
– Я люблю тебя, Симона. Моя гордость, мое дурацкое высокомерие и упрямство едва не лишили меня всего. Сейчас мне остается только надеяться, что самого дорогого я все-таки не лишился. Ты изменила мою жизнь. Я даже не подозревал, что не имею самого важного. Ты показала мне, что значит бескорыстная любовь: любовь к семье, к матери, к брату, страстная любовь к тебе. Я никогда не знал этого, пока не встретил тебя. Теперь у меня нет гордости – я бросаю ее к твоим ногам.
Симоне не хотелось говорить об этом сейчас, когда Шарль ждал решения своей судьбы. Но она понимала, что они с Ником стоят над пропастью, на пороге будущего, которое они встретят либо вместе, либо раздельно. Не стоит испытывать судьбу. Не время.
– А леди Ивлин? – спросила она наконец.
Николас нахмурился:
– При чем тут она? Я не люблю Ивлин и никогда не любил.
– Она любит тебя, – спокойно произнесла Симона. – Я прочла письма, которые она тебе написала. Она сожалела о своем выборе, просила прислать за ней в монастырь, чтобы вы могли пожениться.
Ник помотал головой:
– Это не имеет значения. Я люблю тебя. И всегда буду любить. До последнего дня.
Симона сглотнула.
– Ты уверен, Николас? Правда уверен?
– Я люблю тебя, Симона, – отчетливо повторил Ник. – Люблю больше всего на свете. Я хочу, чтобы ты осталась со мной в Англии и была моей женой. Я хочу снова жениться на тебе. Ты вернешься со мной в Хартмур, Симона?
– Конечно, вернусь, – прошептала она, подошла к Николасу, привстала на цыпочки и поцеловала его в губы. – Я люблю тебя, Ник, – сказала она, глядя прямо ему в глаза.
Затем она обернулась к белокурому французу, жавшемуся к поручням. Перед ее глазами вдруг встало мальчишеское лицо Дидье. Вспомнились его огромные смеющиеся глаза, его лукавая улыбка, любовь к пирожным, чистое сердце.
Все это Шарль украл у Жана, у Симоны. Она понимала, что им никого не удастся убедить в невероятных событиях, связанных с этой трагедией.
– Становись на доску, Шарль.
– Нет! – завопил Бовиль, его взгляд в панике метнулся к длинной наклонной доске. – Нет! Я не умею плавать.
– Тогда ты, может быть, умеешь дышать под водой? – сквозь зубы процедила Симона.
У Шарля глаза полезли из орбит.
– Конечно, не умею! Ты знаешь, что не умею!
Симона почувствовала, что к ней подошел Жан.
– И Дидье тоже не умел, – бесстрастно произнесла Симона.
Жан вынул из ножен длинную шпагу и вместе с Николасом стал надвигаться на Шарля.
– Нет, нет! – кричал тот, дико озираясь вокруг в надежде на помощь, но помощи не было.
Ник показал на доску.
– Ты можешь пойти сам и, как подобает мужчине, принять заслуженную кару. Иначе мы разрубим тебя на куски и вышвырнем их в море, – мрачно говорил он, подталкивая Шарля к парапету. – Выбирай.
– Н-не надо! – заикаясь, хрипел Шарль. – Простите меня! Я вернусь во Францию, и вы больше никогда меня не увидите! Клянусь вам!
Шпага Жана сверкнула. Из царапины на щеке Шарля закапала кровь. Он взвыл.
– Мы тебя действительно никогда не увидим, – сказал Жан. – Но во Францию ты попадешь только в животе у рыбы. Иди!
– Симона, пожалуйста! – взмолился Шарль, пятясь к доске.
Она видела, как все глаза впились в ее губы, пока она смотрела на человека, убившего Дидье.
– Нет, – твердо произнесла Симона и услышала отчаянный крик, затем тяжелый всплеск, это тело Шарля ударилось о воду.
Ник обнял ее и укрыл в своих объятиях. Она не стала смотреть, как тонул Шарль, но слышала каждый крик, каждый жадный вдох, вплоть до самого последнего. Шарль умер. Она прикрыла глаза и ясно увидела детское личико Дидье.
Эпилог
Рождество 1077 года
Хартмур
Праздник был великолепен. Весь Хартмур собрался в большом зале. Слышались музыка и смех. Повсюду ощущались запахи падуба, горящих свечей, жареной дичи и аппетитных пирогов. Симона со сложенными на все еще плоском животе руками сидела рядом с Ником за хозяйским столом. По левую руку от нее был ее отец. Он беспрерывно болтал и смеялся с Женевьевой, что за последние два месяца вошло у него в привычку.
За праздничным столом не хватало Тристана, Хейт и Изабеллы, которые вскоре после свадьбы Николаса и Симоны вернулись в Гринли. Брат Николаса удивительно быстро оправился от своей раны, и Хейт очень хотелось поскорее вернуться домой. Симона заметила явные перемены в поведении невестки с того дня, как Минерва… ушла? Умерла? Симона так никогда и не узнала, что именно случилось со старой колдуньей. Но леди Хейт очень изменилась. Она оставалась такой же заботливой и наблюдательной, но в ее манерах появилась какая-то сдержанность.
Глаза Хейт тоже изменились. Чистые и ярко-синие, как у Тристана и Николаса, они вдруг приобрели цвет ночного неба и стали почти черными.
Все разногласия между Николасом и Тристаном кончились с возвращением Ника в Хартмур. Тристан расплакался, как ребенок, когда узнал, что Арман наконец мертв. Николасу удалось сделать то, что не смог совершить Тристан за все годы битв и сражений. Симона видела, что связи между братьями окрепли и теперь уже никогда не прервутся.
Ивлин Годвин исчезла из Хартмура, что создало некоторые трудности, когда за нею явились монахи из монастыря. Симона раскаивалась в том, что так сурово обошлась с потерявшей опору Ивлин. Однако Ник уверял, что она отправилась на поиски своего предназначения, которое всегда от нее ускользало. Она не могла отыскать его ни в Обни, ни в супружестве с Ником, ни, разумеется, в монастыре. Симоне оставалось только надеяться, что Ивлин обретет то, что ищет.
Что касается Жана Рено, то он пока решил остаться в Англии, с дочерью и зятем. Франция для него была связана со слишком мрачными и болезненными воспоминаниями, и теперь он надеялся начать все сначала с дочерью, ее мужем и, как подозревали Николас и Симона, с леди Женевьевой.
С помощью отца, который много с ней беседовал, Симона начала в своем сердце примиряться с Порцией, хотя прощение давалось ей нелегко. Теперь она лучше понимала мотивы поведения своей матери. Порция пыталась дать своим детям достойную жизнь, но всегда надеялась воссоединиться с человеком, которого любила и который был отцом ее детей. Венчаясь с Арманом, она и представить себе не могла, что тот проживет хотя бы один-единственный год. И конечно, как уверил Симону Жан, Порция никогда бы не вышла замуж за Армана, если бы знала, что он безумен. Порция сделала все, что смогла. И теперь Симона чувствовала себя не вправе винить ее. Дневники и наряды матери она аккуратно убрала в чулан.
– Ты устала? – прошептал Ник на ухо Симоне.
Она кивнула.
– Ты недоволен?
Ник тут же поднялся из-за стола и подал Симоне руку. Они попрощались с гостями и направились к винтовой лестнице в углу. Оказавшись в своих покоях, оба сразу разделись, забрались в постель и прижались друг к другу.
– Чудесный праздник, – вздохнула Симона, пряча нос на груди у Ника.
– Ммм… – протянул Ник. – Чудесная у меня – ты.
Симона улыбнулась. Она никогда не переставала удивляться своему счастью. Полному. Невероятному. Онажелан-на, и это главное.
Симона думала, что Ник сразу уснет, хотя сама она, как ни странно, больше не чувствовала усталости.
– Муж мой, ты больше не думал, как мы назовем этого младенца? – спросила она.
Николас шевельнулся, поцеловал ее и проговорил, не отрывая губ.
– Как тебе имя Оливия, если будет девочка?
Симона откинула голову и поцеловала мужа в губы.
– Очень нравится. А если будет мальчик?
Николас заглянул ей в глаза.
– Я вот что подумал. – Он снова поцеловал ее и стал поглаживать по спине. – Может быть… – его рука опустилась ниже, – мы назовем его Дидье?
– Тебе не кажется, что это будет сбивать с толку? – И она запустила пальцы ему в волосы.
– Как так? – пробормотал Ник и коснулся губами шеи Симоны.
– Ну… – начала было Симона, но замолчала и постучала Николаса по плечу, а когда он поднял голову, указала ему за спину. Ник повернул шею. У края постели танцевало маленькое белое перышко: вверх-вниз, вверх-вниз.
Николас зарычал, а Симона не сдержалась и захихикала, когда ее муж сказал:
– Дидье, мы тебя видим.
Симона несколько секунд прислушивалась, потом рассмеялась и объявила:
– Милорд, Дидье говорит, что ему нравится имя Билли.
Словно бы подозревая некий обман, Николас осторожно посмотрел на перышко, потом на жену. У Симоны не хватило духу признаться, что он прав.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31