И тем не менее они собрались там и глазели на дуэль, хотя прекрасно знали, что дуэли запрещены. У тебя есть враги в гоблинском квартале?
— Я знаю парочку гоблинов по именам, и они меня знают, но на этом наши отношения и заканчиваются. А даже если бы какой-то гоблин и захотел мне отомстить — откуда бы он взял столько золота, чтобы подкупить Маккея? Если меня действительно хотят убить, то, думаю, дело не в чьей-то личной мести. Я подозреваю, что здесь замешана политика.
— Политика? — Блэз его почти не слушал. За спиной Вилрована бугай наклонился, чтобы поставить хлюпика на ноги, вероятно, с целью продолжить экзекуцию. Но на солнце блеснул металл — и оба тяжело свалились на землю. Тюремщик оставался неподвижен, все его это совершенно не интересовало.
Блэз с трудом сосредоточился на последней фразе Вилла.
— Ты имеешь в виду, что кто-то завидует твоему влиянию на королеву и хочет занять твое место?
— Да, именно. Или кто-то считает, что в мире все еще осталось слишком много Рованов, особенно — Рованов, способных оказать влияние на Дайони.
Блэз тихо застонал.
— Рованы. Я уже начал было забывать об этих твоих пресловутых родственниках. И о чем только думали твои родители, когда называли тебя в их честь? Но ты мне вот что скажи: а стоит ли вообще пытаться сосчитать людей, которые могут жаждать твой крови?
Вилрован на мгновение помрачнел, и Блэз неожиданно осознал, что раздражающая его равнодушная безмятежность была только маской.
— Не знаю даже, — задумчиво улыбнулся Вилл. — Но в любом случае список получился бы дьявольски длинным.
Комнатка выглядела удручающе, она была так мала и темна, что вполне сошла бы за камеру — маленькое квадратное окошко под потолком, забранное железной решеткой, каменные плиты пола, потрескавшаяся мебель из орешника. Но это была не камера, это была комната, где заключенные, чьи бумаги уже получили одобрение, ожидали выхода на свободу.
В настоящее время в ней находился только один человек. Всю длинную холодную ночь напролет он широкими шагами ходил из угла в угол, а на столе нетронутыми стояли устрицы и кружка эля. И хотя все еще не было известно, когда же Вилла наконец отпустят, благодаря золоту Трефаллона он получил эту привилегию — его перевели из общих камер и тюремного двора в это относительно безопасное место и принесли еду, которую он, впрочем, даже не попробовал.
Когда предрассветные сумерки начали рассеиваться, в воздухе за окном послышалось хлопанье крыльев. Вилрован поднял голову и увидел, как большая черная птица опустилась на окно, протиснувшись между прутьями.
— Кракрвил, — Вилл протянул руку, и ворон перелетел с подоконника к нему на запястье. — Какие новости ты принес из Волари?
Серебряное кольцо на руке Вилрована ожило, и убогая комната осветилась зловещим голубоватым светом. Вилл каким-то внутренним зрением видел маленький очаг такого же голубоватого света в голове ворона.
Ворон сложил крылья.
— Ссора в покоях королевы. Во дворце многолюдно. Люди приходят и уходят. Перешептываются, интригуют. Но ничего необычного.
Кольцо было древнее, тут Блэз был прав, но совсем не такое безобидное, как тому казалось. Оно позволяло Вилровану говорить с этими большими черными птицами, а они летали повсюду, и никто не обращал на них особого внимания. Как оно впервые попало в руки его родственников, таинственной семьи Рован, Вилл не знал, но ему оно досталось от бабушки, леди Кроган, в тот день, когда его назначили капитаном Гвардии Ее Величества.
— Оно может тебе пригодиться, — сказала бабушка, в девичестве Одилия Рован, отдавая ему кольцо, и оно действительно пригодилось. Вороны Хоксбриджа стали для него настоящими шпионами. Очень удобно, и при этом ни вызывает ни малейших подозрений.
— А Маккей? Он вернулся во дворец? — спросил Вилл. Птица осторожно переступила с ноги на ногу.
— Нет. Его нигде не видели.
Вилл заскрипел зубами.
— Тогда вам придется обыскать весь город. Сообщи мне немедленно, если один из твоих бравых помощников его обнаружит.
— Если ты будешь не один, что мне принести в качестве знака?
Вилрован задумался. Обычно если у воронов была для него информация, они приносили в клюве травинку, но на этот раз дело было серьезное и знак нужен был такой, чтобы не ошибиться. Он достал из кардана маленькую медную монетку.
— Возьми это с собой.
Ворон наклонил голову, блеснув гладким оперением, и взял монету в клюв.
— А пока приставь наблюдателей к Пайекрофту и Барнаби. И к Финну. Мы не особенно дружны, хоть во время дуэли он и был на моей стороне. — Вилл во всех деталях представил себе каждого из названных людей и передал образы ворону, чтобы не возникло недоразумений.
— Пайекрофт. Барнаби. Финн. — Кракрвил вернул образы, подтвердив, что все понял. — Трефаллон?
Вилл колебался. Не то чтобы он хоть на минуту усомнился в Блэзе, но, может быть, стоило послать воронов следить за ним, чтобы защитить в случае чего?
Он не успел принять никакого решения; в коридоре за дверью послышались шаги, скрипнул железный ключ в замочной скважине, и его связь с птицей прервалась. Ворон вспорхнул с руки Вилла и вылетел в окно.
* * *
Давным-давно, в то злое старое время, когда люди были слабыми и робкими, а миром правили жестокие гоблины, небольшая деревушка превратилась вдруг в великолепный город из кирпича и мрамора, сланца и булыжника.
Люди были там, конечно, такие же, как и в других городах, — нищие и забитые, грязные и невежественные, ибо именно такими они были нужны чародеям — годными только на самую тяжелую и тупую работу, например для обслуживания насосов и подземных механизмов: Тарнбург был расположен в вулканической местности далеко на севере, и насосы доставляли наверх раскаленный воздух и воду из горячих подземных источников по сложной системе труб и согревали метрополию во время долгих арктических зим.
Это был именно такой город, какие нравились гоблинам: огромный и запутанный, прекрасный и смертельно опасный. В огромном лабиринте извилистых улиц и потайных двориков располагалось множество маленьких мастерских, где искусные гоблины-мастера (в основном олухи и толстопяты) без устали трудились долгими часами, создавая поющие розы, заводных стрекоз, хрустальные башмачки и другие диковинки для своих повелителей чародеев. В необъятных библиотеках Тарнбурга и его университетах ученые гранты и горбачи, согбенные и заляпанные чернилами за долгие годы научных трудов, рисовали подробные карты звездного неба и перелистывали тяжеленные фолианты по истории, генеалогии и этикету — ведь эти расы-долгожители в те времена с увлечением смотрели вверх, в небеса, вглубь, назад и по сторонам, но очень редко заглядывали больше чем на одну или две недели вперед.
А прекрасные чародеи в своих ослепительных дворцах дни и почти напролет предавались развлечениям, ибо десятки веков прошли безмятежно с тех пор, как они создали замысловатые драгоценные вещицы, на которых теперь покоилась мощь их империи. Так что они проводили время, сочиняя изящные вариации на тему заклинаний, которые знали наизусть; становились фанатичными поклонниками всяческих искусств; либо посвящали себя наиболее изысканным и цивилизованным времяпрепровождениям: дворцовым интригам, любовным утехам и утонченной жестокости.
Но когда человечество утратило покой, когда люди поняли, что скудная пища, изнурительный труд и невежество не вечны, что есть и другие пути, — когда по всей империи люди устремились к знаниям о жизни и судьбах, времени и Вселенной, к тем знаниям, что чародеи скрыли от них, — когда наконец они с оружием в руках поднялись против гоблинов, низвергли университеты и безжалостно убили всех древних ученых до единого, загнали безобидных олухов и толстопятов в самые бедные районы городов и заставили их с тех пор жить в сырых подвалах, на продуваемых всеми ветрами чердаках и в убогих маленьких многоквартирных домах, — когда, вооруженные огнем и солью, люди с боями прошли через каждый город, через каждую деревню, отовсюду изгоняя чародеев, и поклялись, что не успокоятся, пока не сотрут их всех с лица земли, — когда люди переделали мир по новым, лучшим правилам, когда прежние огромные города теряли былое величие, а новые появлялись из ниоткуда, — Тарнбург, как и Хоксбридж, выстоял.
Конечно же, он очень изменился. Несмотря на некоторое внешнее сходство, люди сильно отличаются от чародеев: их завораживают числа и величины, и они любят то, что не только прекрасно, но и полезно. И город художников-портретистов, учителей танцев, придворных астрологов и мастеров игрушек превратился в город клерков, нотариусов, оптиков, картографов, трактирщиков, портных и переплетчиков.
Чародеи же пропали, но не бесследно, о них не забыли, они поселились в легендах, стали героями и (значительно чаще) злодеями в бесчисленных фантастических историях: вероломными черными рыцарями и коварными королевами, злыми мачехами, феями-крестными и так далее. Но неуловимый дух их присутствия все еще витал в Тарнбурге, придавая городу, его старым домам и чудным лавчонкам загадочную атмосферу: казалось, что в таком месте могут произойти самые поразительные и неожиданные события.
4
Тарнбург, Винтерскар. — 13-ю месяцами ранее.
29 фримэра (ночь накануне зимнего солнцестояния) 6536 г.
Дворец сверкал огнями. Сквозь зарешеченные окна своей Мансарды в двух милях откуда Ис не могла видеть сам Линденхофф, но она проезжала мимо него два дня назад по дороге в Тарнбург; и теперь, глядя на золотистое свечение к северу от города, над черными неровными контурами крыш домов и лавочек, Ис могла легко представить себе, как очарователен будет элегантный, белый с золотом, похожий на шкатулку с драгоценностями, дворец короля Джарреда, когда зажгут все факелы.
Девушка поежилась и сложила руки на груди. Платье из серой тафты с глубоким квадратным вырезом и широким кринолином, который изнутри поддерживали обручи из китового уса, плохо защищало от сырости и сквозняков чердака гоблинского квартала. Хотя предчувствия не меньше, чем холод, леденили ее и так прохладную кровь.
Она думала о последних месяцах, заполненных составлением хитрых и каверзных планов, и о долгих и трудных годах, которые им предшествовали, о том, как она иногда даже теряла веру в мадам Соланж и уже не верила ни ее обещаниям, ни угрозам. Но вот великий день наконец настал, и приближался час, когда ей предстояло отправиться во дворец и околдовать короля.
Огромная белая крыса прошмыгнула через комнату по неровным доскам пола. Ис ахнула и почувствовала, как ее руки сами собой сжимаются в кулаки. На мгновение одно воспоминание ожило в ее голове. Воспоминание о маленьком и жалком существе: шустром, пронырливом, настороженном, о том, как оно жалось по углам, как приходилось драться за каждый кусочек пищи, за кучу тряпья, на которой оно, сжавшись в комок, спало по ночам. Но потом это воспоминание потускнело и исчезло, и Ис вздохнула с облегчением.
Давний кошмар, и больше ничего. Страх, который охватывал ее, когда она, бывало, лежала в кровати, затерявшись между сном и явью, ей тогда начинало казаться, что она сейчас задохнется.
Усилием воли Ис направила мысли по более приятному руслу. По слухам, король Джарред молод, элегантен, красив, к тому же говорят, что он человек ученый, умный и обаятельный. Учитывая все это, ей оставалось надеяться только, что он не окажется слишком умным, иначе он может загнать ее в угол вопросами, ведь она не осмелится отвечать.
Ее рука сама потянулась к ярко сверкающему ожерелью, украшавшему ее шею, эти странные камни на первый взгляд казались жемчужинами, но были ярче, холоднее и тверже. Она коснулась кристального брелока, который жег ей кожу, как кусок льда. Ис вспомнила, что королю Джарреду суждено счесть ее совершенно неотразимой, стало быть, беспокоиться нечего.
Позади нее со скрипом отворилась дверь, послышался шорох накрахмаленных юбок. Ис резко обернулась — в комнату стремительно вошла ее стройная и энергичная наставница. Как всегда, мадам Соланж переполняла темная злая энергия.
— Сколько тебя еще ждать? Ты думаешь, нам делать больше нечего, кроме как терять здесь время ради твоего удовольствия?
Ис сжалась, хотя и поняла, что жестокие слова относились не к ней. Они предназначались маленькой сутулой гоблинке, которая сидела на низкой скамеечке в углу мансарды, сшивая платье по шву быстрыми и ровными стежками.
— Я уже как раз закончила, — маленькая швея-толстопятка завязала последний узелок и откусила нитку. Это было странное маленькое существо — кожа да кости — с большими мясистыми ступнями, а ее прическа больше всего походила на крысиное гнездо.
— Я починила заклинание, насколько могла, только у меня было очень мало времени.
Мадам Соланж выхватила работу у нее из рук. Это был плащ из шкурки морского котика, очень старый, поношенный и на вид чрезвычайно ветхий. Когда-то это было платье, достойное благородной леди, очень тонкой работы. По подолу и по обшлагам рукавов мех был выщипан, по тонко обработанной коже шел сложный узор, вышитый хрустальным бисером, а истончившаяся шкурка глубоко пропиталась тяжелым мускусным ароматом, запах до сих пор еще сохранился. Но мадам и не думала любоваться старинной работой. Она вывернула плащ наизнанку и расправила на коленях. Тончайшая шелковая подкладка блеснула и исчезла, и Ис и маленькая швея увидели — прямо сквозь мадам — дощатый пол позади нее.
— Юная госпожа пусть носит плащ кожаной стороной наружу, пока не доедет до дворца, — предупредила толстопятка. — Я ни за что не могу поручиться — ткань очень старая, а шить пришлось быстро, но, пока она будет идти от кухни до бального зала, заклинание должно продержаться.
— Если оно не продержится, мы все будем очень сожалеть, — в голосе мадам звенела ярость, — и ты — в первую очередь.
Она бы сказала и больше, но в этот момент на пороге появилась изящная фигура, лишь отдаленно напоминающая мужскую, и мгновенно привлекла внимание всех трех женщин.
На лорда Вифа стоило посмотреть. Пышно разодетый, в камзоле нежнейшего сиреневого цвета, расшитом серебром, он был нарумянен, напудрен, и на лице его красовались мушки. После паузы, позволившей присутствующим вдоволь на него налюбоваться, он жеманно просеменил в комнату, выставил затянутую в шелк ногу и исполнил глубокий и замысловатый поклон, направленный куда-то между Ис и ее устрашающей воспитательницей.
— Пора. Ваш экипаж и ваш эскорт ожидают вас.
Ис прекрасно знала, что ее «экипаж» представлял собой всего лишь шаткую повозку торговца всякой всячиной, а ее эскорт — разношерстную компанию бродячих актеров под предводительством выдававшей себя за гадалку гоблинки из олухов, пользующейся дурной репутацией. Нелепо и унизительно, что та, кому по праву суждено было править всем миром, вынуждена прибыть к порогу короля на телеге, но тут уж ничего не поделаешь.
Так что Ис придержала язык и позволила лорду Вифу помочь ей надеть плащ, расправила старую котиковую кожу так, чтобы не было видно ни тафты, ни кружев, затем накинула просторный капюшон, чтобы прикрыть россыпь напудренных локонов.
Она уже шла к двери, когда маленькая рука с шишковатыми пальцами робко коснулась края ее плаща.
— Госпожа моя, ваши туфли. Они блестят.
Ис наклонилась и посмотрела вниз. Насколько она могла судить, потрепанный край ее плаща доставал до самого пола. Но, наверное, маленькая швея заметила какой-то блеск из-под подола, когда Ис шла по комнате. Пожав плечами, Ис нагнулась, приподняла обручи кринолина и кружевные юбки и сняла свои парчовые туфли с алмазными каблуками. Чулки из тончайшего жемчужно-серого шелка, конечно, пострадают, но жалеть их не стоило, учитывая, как много она надеялась сегодня приобрести.
— Ожерелье, — сказала мадам Соланж. — Лучше спрятать его до наступления подходящего момента.
Без единого слова Ис расстегнула замок и уронила двойную нитку холодных камней в вырез платья.
— Только не говорите мне ничего о чародеях, я вас умоляю, — сказав это, Люциус Саквиль-Гилиан горько усмехнулся. — Не надо мне историй про прекрасных и кошмарных гоблинских колдуний, потому что я почти убежден, что их никогда не существовало. А если они действительно были, если это не всего лишь хорошо продуманная мистификация наших предков, то тогда мы и есть их прямые потомки.
Совсем не обидевшись, как мог ожидать Люциус, король Джарред в ответ тоже рассмеялся.
— Это еще одна страница из твоей Всемирной Истории? «Опровергая все», да? И сколько фактов ты уже опроверг? Его кузен пожал плечами.
— Насколько я помню, последний раз я насчитал восемьдесят три.
Это был очень скромный подсчет. Люциус переписывал историю с восьмилетнего возраста, история его книги, в отличие от истории, в ней описанной, была долгой и содержательной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Я знаю парочку гоблинов по именам, и они меня знают, но на этом наши отношения и заканчиваются. А даже если бы какой-то гоблин и захотел мне отомстить — откуда бы он взял столько золота, чтобы подкупить Маккея? Если меня действительно хотят убить, то, думаю, дело не в чьей-то личной мести. Я подозреваю, что здесь замешана политика.
— Политика? — Блэз его почти не слушал. За спиной Вилрована бугай наклонился, чтобы поставить хлюпика на ноги, вероятно, с целью продолжить экзекуцию. Но на солнце блеснул металл — и оба тяжело свалились на землю. Тюремщик оставался неподвижен, все его это совершенно не интересовало.
Блэз с трудом сосредоточился на последней фразе Вилла.
— Ты имеешь в виду, что кто-то завидует твоему влиянию на королеву и хочет занять твое место?
— Да, именно. Или кто-то считает, что в мире все еще осталось слишком много Рованов, особенно — Рованов, способных оказать влияние на Дайони.
Блэз тихо застонал.
— Рованы. Я уже начал было забывать об этих твоих пресловутых родственниках. И о чем только думали твои родители, когда называли тебя в их честь? Но ты мне вот что скажи: а стоит ли вообще пытаться сосчитать людей, которые могут жаждать твой крови?
Вилрован на мгновение помрачнел, и Блэз неожиданно осознал, что раздражающая его равнодушная безмятежность была только маской.
— Не знаю даже, — задумчиво улыбнулся Вилл. — Но в любом случае список получился бы дьявольски длинным.
Комнатка выглядела удручающе, она была так мала и темна, что вполне сошла бы за камеру — маленькое квадратное окошко под потолком, забранное железной решеткой, каменные плиты пола, потрескавшаяся мебель из орешника. Но это была не камера, это была комната, где заключенные, чьи бумаги уже получили одобрение, ожидали выхода на свободу.
В настоящее время в ней находился только один человек. Всю длинную холодную ночь напролет он широкими шагами ходил из угла в угол, а на столе нетронутыми стояли устрицы и кружка эля. И хотя все еще не было известно, когда же Вилла наконец отпустят, благодаря золоту Трефаллона он получил эту привилегию — его перевели из общих камер и тюремного двора в это относительно безопасное место и принесли еду, которую он, впрочем, даже не попробовал.
Когда предрассветные сумерки начали рассеиваться, в воздухе за окном послышалось хлопанье крыльев. Вилрован поднял голову и увидел, как большая черная птица опустилась на окно, протиснувшись между прутьями.
— Кракрвил, — Вилл протянул руку, и ворон перелетел с подоконника к нему на запястье. — Какие новости ты принес из Волари?
Серебряное кольцо на руке Вилрована ожило, и убогая комната осветилась зловещим голубоватым светом. Вилл каким-то внутренним зрением видел маленький очаг такого же голубоватого света в голове ворона.
Ворон сложил крылья.
— Ссора в покоях королевы. Во дворце многолюдно. Люди приходят и уходят. Перешептываются, интригуют. Но ничего необычного.
Кольцо было древнее, тут Блэз был прав, но совсем не такое безобидное, как тому казалось. Оно позволяло Вилровану говорить с этими большими черными птицами, а они летали повсюду, и никто не обращал на них особого внимания. Как оно впервые попало в руки его родственников, таинственной семьи Рован, Вилл не знал, но ему оно досталось от бабушки, леди Кроган, в тот день, когда его назначили капитаном Гвардии Ее Величества.
— Оно может тебе пригодиться, — сказала бабушка, в девичестве Одилия Рован, отдавая ему кольцо, и оно действительно пригодилось. Вороны Хоксбриджа стали для него настоящими шпионами. Очень удобно, и при этом ни вызывает ни малейших подозрений.
— А Маккей? Он вернулся во дворец? — спросил Вилл. Птица осторожно переступила с ноги на ногу.
— Нет. Его нигде не видели.
Вилл заскрипел зубами.
— Тогда вам придется обыскать весь город. Сообщи мне немедленно, если один из твоих бравых помощников его обнаружит.
— Если ты будешь не один, что мне принести в качестве знака?
Вилрован задумался. Обычно если у воронов была для него информация, они приносили в клюве травинку, но на этот раз дело было серьезное и знак нужен был такой, чтобы не ошибиться. Он достал из кардана маленькую медную монетку.
— Возьми это с собой.
Ворон наклонил голову, блеснув гладким оперением, и взял монету в клюв.
— А пока приставь наблюдателей к Пайекрофту и Барнаби. И к Финну. Мы не особенно дружны, хоть во время дуэли он и был на моей стороне. — Вилл во всех деталях представил себе каждого из названных людей и передал образы ворону, чтобы не возникло недоразумений.
— Пайекрофт. Барнаби. Финн. — Кракрвил вернул образы, подтвердив, что все понял. — Трефаллон?
Вилл колебался. Не то чтобы он хоть на минуту усомнился в Блэзе, но, может быть, стоило послать воронов следить за ним, чтобы защитить в случае чего?
Он не успел принять никакого решения; в коридоре за дверью послышались шаги, скрипнул железный ключ в замочной скважине, и его связь с птицей прервалась. Ворон вспорхнул с руки Вилла и вылетел в окно.
* * *
Давным-давно, в то злое старое время, когда люди были слабыми и робкими, а миром правили жестокие гоблины, небольшая деревушка превратилась вдруг в великолепный город из кирпича и мрамора, сланца и булыжника.
Люди были там, конечно, такие же, как и в других городах, — нищие и забитые, грязные и невежественные, ибо именно такими они были нужны чародеям — годными только на самую тяжелую и тупую работу, например для обслуживания насосов и подземных механизмов: Тарнбург был расположен в вулканической местности далеко на севере, и насосы доставляли наверх раскаленный воздух и воду из горячих подземных источников по сложной системе труб и согревали метрополию во время долгих арктических зим.
Это был именно такой город, какие нравились гоблинам: огромный и запутанный, прекрасный и смертельно опасный. В огромном лабиринте извилистых улиц и потайных двориков располагалось множество маленьких мастерских, где искусные гоблины-мастера (в основном олухи и толстопяты) без устали трудились долгими часами, создавая поющие розы, заводных стрекоз, хрустальные башмачки и другие диковинки для своих повелителей чародеев. В необъятных библиотеках Тарнбурга и его университетах ученые гранты и горбачи, согбенные и заляпанные чернилами за долгие годы научных трудов, рисовали подробные карты звездного неба и перелистывали тяжеленные фолианты по истории, генеалогии и этикету — ведь эти расы-долгожители в те времена с увлечением смотрели вверх, в небеса, вглубь, назад и по сторонам, но очень редко заглядывали больше чем на одну или две недели вперед.
А прекрасные чародеи в своих ослепительных дворцах дни и почти напролет предавались развлечениям, ибо десятки веков прошли безмятежно с тех пор, как они создали замысловатые драгоценные вещицы, на которых теперь покоилась мощь их империи. Так что они проводили время, сочиняя изящные вариации на тему заклинаний, которые знали наизусть; становились фанатичными поклонниками всяческих искусств; либо посвящали себя наиболее изысканным и цивилизованным времяпрепровождениям: дворцовым интригам, любовным утехам и утонченной жестокости.
Но когда человечество утратило покой, когда люди поняли, что скудная пища, изнурительный труд и невежество не вечны, что есть и другие пути, — когда по всей империи люди устремились к знаниям о жизни и судьбах, времени и Вселенной, к тем знаниям, что чародеи скрыли от них, — когда наконец они с оружием в руках поднялись против гоблинов, низвергли университеты и безжалостно убили всех древних ученых до единого, загнали безобидных олухов и толстопятов в самые бедные районы городов и заставили их с тех пор жить в сырых подвалах, на продуваемых всеми ветрами чердаках и в убогих маленьких многоквартирных домах, — когда, вооруженные огнем и солью, люди с боями прошли через каждый город, через каждую деревню, отовсюду изгоняя чародеев, и поклялись, что не успокоятся, пока не сотрут их всех с лица земли, — когда люди переделали мир по новым, лучшим правилам, когда прежние огромные города теряли былое величие, а новые появлялись из ниоткуда, — Тарнбург, как и Хоксбридж, выстоял.
Конечно же, он очень изменился. Несмотря на некоторое внешнее сходство, люди сильно отличаются от чародеев: их завораживают числа и величины, и они любят то, что не только прекрасно, но и полезно. И город художников-портретистов, учителей танцев, придворных астрологов и мастеров игрушек превратился в город клерков, нотариусов, оптиков, картографов, трактирщиков, портных и переплетчиков.
Чародеи же пропали, но не бесследно, о них не забыли, они поселились в легендах, стали героями и (значительно чаще) злодеями в бесчисленных фантастических историях: вероломными черными рыцарями и коварными королевами, злыми мачехами, феями-крестными и так далее. Но неуловимый дух их присутствия все еще витал в Тарнбурге, придавая городу, его старым домам и чудным лавчонкам загадочную атмосферу: казалось, что в таком месте могут произойти самые поразительные и неожиданные события.
4
Тарнбург, Винтерскар. — 13-ю месяцами ранее.
29 фримэра (ночь накануне зимнего солнцестояния) 6536 г.
Дворец сверкал огнями. Сквозь зарешеченные окна своей Мансарды в двух милях откуда Ис не могла видеть сам Линденхофф, но она проезжала мимо него два дня назад по дороге в Тарнбург; и теперь, глядя на золотистое свечение к северу от города, над черными неровными контурами крыш домов и лавочек, Ис могла легко представить себе, как очарователен будет элегантный, белый с золотом, похожий на шкатулку с драгоценностями, дворец короля Джарреда, когда зажгут все факелы.
Девушка поежилась и сложила руки на груди. Платье из серой тафты с глубоким квадратным вырезом и широким кринолином, который изнутри поддерживали обручи из китового уса, плохо защищало от сырости и сквозняков чердака гоблинского квартала. Хотя предчувствия не меньше, чем холод, леденили ее и так прохладную кровь.
Она думала о последних месяцах, заполненных составлением хитрых и каверзных планов, и о долгих и трудных годах, которые им предшествовали, о том, как она иногда даже теряла веру в мадам Соланж и уже не верила ни ее обещаниям, ни угрозам. Но вот великий день наконец настал, и приближался час, когда ей предстояло отправиться во дворец и околдовать короля.
Огромная белая крыса прошмыгнула через комнату по неровным доскам пола. Ис ахнула и почувствовала, как ее руки сами собой сжимаются в кулаки. На мгновение одно воспоминание ожило в ее голове. Воспоминание о маленьком и жалком существе: шустром, пронырливом, настороженном, о том, как оно жалось по углам, как приходилось драться за каждый кусочек пищи, за кучу тряпья, на которой оно, сжавшись в комок, спало по ночам. Но потом это воспоминание потускнело и исчезло, и Ис вздохнула с облегчением.
Давний кошмар, и больше ничего. Страх, который охватывал ее, когда она, бывало, лежала в кровати, затерявшись между сном и явью, ей тогда начинало казаться, что она сейчас задохнется.
Усилием воли Ис направила мысли по более приятному руслу. По слухам, король Джарред молод, элегантен, красив, к тому же говорят, что он человек ученый, умный и обаятельный. Учитывая все это, ей оставалось надеяться только, что он не окажется слишком умным, иначе он может загнать ее в угол вопросами, ведь она не осмелится отвечать.
Ее рука сама потянулась к ярко сверкающему ожерелью, украшавшему ее шею, эти странные камни на первый взгляд казались жемчужинами, но были ярче, холоднее и тверже. Она коснулась кристального брелока, который жег ей кожу, как кусок льда. Ис вспомнила, что королю Джарреду суждено счесть ее совершенно неотразимой, стало быть, беспокоиться нечего.
Позади нее со скрипом отворилась дверь, послышался шорох накрахмаленных юбок. Ис резко обернулась — в комнату стремительно вошла ее стройная и энергичная наставница. Как всегда, мадам Соланж переполняла темная злая энергия.
— Сколько тебя еще ждать? Ты думаешь, нам делать больше нечего, кроме как терять здесь время ради твоего удовольствия?
Ис сжалась, хотя и поняла, что жестокие слова относились не к ней. Они предназначались маленькой сутулой гоблинке, которая сидела на низкой скамеечке в углу мансарды, сшивая платье по шву быстрыми и ровными стежками.
— Я уже как раз закончила, — маленькая швея-толстопятка завязала последний узелок и откусила нитку. Это было странное маленькое существо — кожа да кости — с большими мясистыми ступнями, а ее прическа больше всего походила на крысиное гнездо.
— Я починила заклинание, насколько могла, только у меня было очень мало времени.
Мадам Соланж выхватила работу у нее из рук. Это был плащ из шкурки морского котика, очень старый, поношенный и на вид чрезвычайно ветхий. Когда-то это было платье, достойное благородной леди, очень тонкой работы. По подолу и по обшлагам рукавов мех был выщипан, по тонко обработанной коже шел сложный узор, вышитый хрустальным бисером, а истончившаяся шкурка глубоко пропиталась тяжелым мускусным ароматом, запах до сих пор еще сохранился. Но мадам и не думала любоваться старинной работой. Она вывернула плащ наизнанку и расправила на коленях. Тончайшая шелковая подкладка блеснула и исчезла, и Ис и маленькая швея увидели — прямо сквозь мадам — дощатый пол позади нее.
— Юная госпожа пусть носит плащ кожаной стороной наружу, пока не доедет до дворца, — предупредила толстопятка. — Я ни за что не могу поручиться — ткань очень старая, а шить пришлось быстро, но, пока она будет идти от кухни до бального зала, заклинание должно продержаться.
— Если оно не продержится, мы все будем очень сожалеть, — в голосе мадам звенела ярость, — и ты — в первую очередь.
Она бы сказала и больше, но в этот момент на пороге появилась изящная фигура, лишь отдаленно напоминающая мужскую, и мгновенно привлекла внимание всех трех женщин.
На лорда Вифа стоило посмотреть. Пышно разодетый, в камзоле нежнейшего сиреневого цвета, расшитом серебром, он был нарумянен, напудрен, и на лице его красовались мушки. После паузы, позволившей присутствующим вдоволь на него налюбоваться, он жеманно просеменил в комнату, выставил затянутую в шелк ногу и исполнил глубокий и замысловатый поклон, направленный куда-то между Ис и ее устрашающей воспитательницей.
— Пора. Ваш экипаж и ваш эскорт ожидают вас.
Ис прекрасно знала, что ее «экипаж» представлял собой всего лишь шаткую повозку торговца всякой всячиной, а ее эскорт — разношерстную компанию бродячих актеров под предводительством выдававшей себя за гадалку гоблинки из олухов, пользующейся дурной репутацией. Нелепо и унизительно, что та, кому по праву суждено было править всем миром, вынуждена прибыть к порогу короля на телеге, но тут уж ничего не поделаешь.
Так что Ис придержала язык и позволила лорду Вифу помочь ей надеть плащ, расправила старую котиковую кожу так, чтобы не было видно ни тафты, ни кружев, затем накинула просторный капюшон, чтобы прикрыть россыпь напудренных локонов.
Она уже шла к двери, когда маленькая рука с шишковатыми пальцами робко коснулась края ее плаща.
— Госпожа моя, ваши туфли. Они блестят.
Ис наклонилась и посмотрела вниз. Насколько она могла судить, потрепанный край ее плаща доставал до самого пола. Но, наверное, маленькая швея заметила какой-то блеск из-под подола, когда Ис шла по комнате. Пожав плечами, Ис нагнулась, приподняла обручи кринолина и кружевные юбки и сняла свои парчовые туфли с алмазными каблуками. Чулки из тончайшего жемчужно-серого шелка, конечно, пострадают, но жалеть их не стоило, учитывая, как много она надеялась сегодня приобрести.
— Ожерелье, — сказала мадам Соланж. — Лучше спрятать его до наступления подходящего момента.
Без единого слова Ис расстегнула замок и уронила двойную нитку холодных камней в вырез платья.
— Только не говорите мне ничего о чародеях, я вас умоляю, — сказав это, Люциус Саквиль-Гилиан горько усмехнулся. — Не надо мне историй про прекрасных и кошмарных гоблинских колдуний, потому что я почти убежден, что их никогда не существовало. А если они действительно были, если это не всего лишь хорошо продуманная мистификация наших предков, то тогда мы и есть их прямые потомки.
Совсем не обидевшись, как мог ожидать Люциус, король Джарред в ответ тоже рассмеялся.
— Это еще одна страница из твоей Всемирной Истории? «Опровергая все», да? И сколько фактов ты уже опроверг? Его кузен пожал плечами.
— Насколько я помню, последний раз я насчитал восемьдесят три.
Это был очень скромный подсчет. Люциус переписывал историю с восьмилетнего возраста, история его книги, в отличие от истории, в ней описанной, была долгой и содержательной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60