Естественно, я заподозрил правду. А когда сегодня я встретил юную леди со Змаджем в городе и они оба выглядели виновато, будто я застал их врасплох, я понял, что план удался.
И даже если к облегчению примешивалась ревность — это все-таки было облегчение. Облегчение, что его сказочный дворец будет принадлежать ему одному, что добрые старые ритуалы, такие вечные и однообразные, останутся нетронутыми. И более всего: облегчение, что черноглазая иностранная красотка и ее причудливая родня не будут больше ни во что вмешиваться.
— Все это в высшей степени приятно, — сказал философ, — и вы можете поздравить себя с тем, что о помолвке не было объявлено, что вы не написали никому из своих родственников, что такая помолвка возможна, — и он выжидающе посмотрел на короля. — Когда вы собираетесь обсудить это с юной леди?
Джарред отложил карты.
— Я отправляюсь к ней послезавтра. После того как мы столкнулись в городе, она прислала мне письмо, приглашая приехать либо шестого, либо десятого, когда ее тетя будет в отъезде. Мне кажется, Френсис, она попросит меня вернуть ей свободу. И естественно, я собираюсь ей уступить. — Он понимал, что все еще существовала опасность заново раздуть пламя уже угасшей было страсти, но этот последний разговор казался ему просто необходимым.
— Шестого, Ваше Величество? Но вы же запланировали навестить вашу кузину, леди Серену, в Рейвенхерсте.
— О боже, и правда, — спохватился король, хлопнув себя по лбу. — И как я только мог забыть!
Он сложил руки на столе и положил на них подбородок.
— Хотя должен признать, что пусть я и считаю кузину Серену величайшей занудой на свете, по сравнению с вечером в доме Дэбрюлей, с тетей, которая притворяется доброжелательной, и Змаджем, который пытается испепелить меня взглядом…
Несмотря на то что за окном уже светало, в комнате все еще царили сумерки. Несколько свечей погасли. Перселл собирался снова зажечь те две, что стояли под зеркалом, когда король вдруг властно приказал:
— Нет, не смейте!
Доктор вздрогнул и обернулся. Джарред неловко рассмеялся.
— Простите меня, Френсис. Не понимаю, что заставило меня сказать это так резко. Но оставьте их в покое. Света и так достаточно, и, по правде говоря, любой… блеск… вызывает у меня головную боль.
Перселл подошел поближе, достал из кармана очки и пристроил их на кончик носа.
— Что-то не так с вашими глазами, сэр? — Он напряженно всмотрелся в лицо короля.
— Думаю, это время года виновато. Через недельку-другую я снова стану самим собой, — ответил Джарред. И призадумался, зачем он скрыл правду: ему дела не было до дневного света, но вот ярких огней, отражающихся в зеркалах и других блестящих поверхностях он не выносил.
Но король уже довольно много скрыл от Перселла: свою рассеянность, провалы в памяти и то, как мадемуазель то притягивала его, то отталкивала.
— По крайней мере, — вслух сказал он, — больше не будет этих пресных обедов у Дэбрюлей. — Он наконец понял, почему еда там казалась такой безвкусной. В ней всегда не хватало специй и совершенно не было соли.
— Обеды без соли? — Перселл уже было снял очки, но теперь надел их снова и, озадаченно нахмурившись, смотрел на короля. — Я не знал, что у них в семье есть больные.
Это была правда, многие врачи предостерегали своих пациентов от соления пищи. Доводы были следующие: раз соль так опасна для гоблинов, то и для людей она не может быть полностью безвредной. А поэтому детям, пожилым людям и больным зачастую не советовали ее злоупотреблять — а то и вовсе исключать соль из пищи.
— У мадемуазель очень хрупкое здоровье. Она не то чтобы болезненная, но очень чувствительная. Поэтому мадам Дэбрюль наняла повара, который готовит без соли, и все остальные на кухне, верите ли, все до одного — олухи! — Вспомнив об этом, Джарред поежился. Конечно, все пользовались изделиями гоблинов, но доверить им приготовление пищи? Это казалось несколько небезопасным.
— Так значит, вы отправитесь в Рейвенхерст?
Король кивнул.
— Я скажу Фезону.
Господин Фезон был личный секретарь короля, деятельный и энергичный молодой человек, имевший виды на пост в кабинете министров через несколько лет.
— Он извинится за меня перед юной леди и напишет письмо кузине Серене — напомнит, чтобы она меня ждала. У нее память уже не та.
Но два дня спустя, чуть позже полудня, король и философ столкнулись во дворе, между часовой башней и конюшнями. Джарред как раз садился в летнюю коляску.
— Дорогой мой Френсис, — легкомысленно сказал король, останавливаясь у коляски, чтобы достать пару светло-коричневых перчаток, — почему вы хмуритесь? Вам не нравится, что на мне такой яркий камзол? Или алые ленты на трости? Они, я должен признать, действительно несколько фривольны.
— Нет, дело совсем не в этом, — ответил Перселл. Хотя он и заметил, что темные волосы короля не напудрены, а во всем костюме сквозят некоторая легкость и отсутствие должной формальности, что вряд ли украсит его в глазах такой строгой пожилой дамы, как леди Серена. — Я рад, что вы наконец сняли траур. Мне просто пришло в голову, что уже довольно поздно и вы не успеете в Рейвенхерст к ужину.
— А…— сказал Джарред. Лакей открыл дверцу повозки, и король забрался внутрь. — Такое глупое недоразумение — простая оговорка с моей стороны. Господин Фезон уверяет меня, что я сказал: сегодня — к Дэбрюлям, а десятого — к Серене. Я узнал об этой ошибке только сегодня утром.
Он неловко рассмеялся.
— Не понимаю, как я мог сделать такую глупость. Но в конце концов, это даже к лучшему. Чем скорее я порву с мадемуазель, тем лучше для всех.
— Да, Ваше Величество, я с вами совершенно согласен. И я поздравляю вас, сэр, с отменой надвигающегося бракосочетания.
Ис ждала короля в гостиной, в комнате со множеством зеркал. Мадам Дэбрюль не уехала, хотя и удалилась в свою комнату под каким-то вымышленным предлогом и не могла его принять.
Мадемуазель и сама выглядела больной: губы побелели, а на щеках играл нездоровый румянец. Либо она больна, решил король, войдя в комнату и увидев ее сидящей у окна, либо находится в сильном душевном волнении. Тут он заметил, что она снова в черном — в тяжелом бомбазиновом платье, несмотря на жару, и в черных перчатках. Может быть, именно поэтому она выглядела нездоровой.
— Прошу прощения, — сказал он, когда она вскочила с места и изящно присела в реверансе. — Боюсь, что я не вовремя. Мадемуазель, неужели вас постигла новая потеря?
— Да, — сказала она тихим, сдавленным голосом, принимая его руку и позволяя ему помочь ей встать. — Мой кузен Айзек. Вы помните его, Ваше Величество? Мне кажется, вы встречали его раз или два.
Джарред попытался отыскать в памяти лицо этого юноши.
— Айзек. Юноша с романтическим, оставшимся после дуэли шрамом. Вы были к нему очень привязаны?
Ис покачала головой.
— Нет, но это случилось так неожиданно. Говорят, он съел что-то не то. — Она вздрогнула с головы до ног, как будто в этой душной комнате стало вдруг очень холодно. — Тетя Валентина говорит, это должно послужить нам всем уроком.
Джарред был в замешательстве, но на этот раз не из-за зеркал. Он постепенно научился в них не смотреть, а лишь незаметно скользить взглядом по их рамам.
— Я не совсем… Вы же говорите, это было пищевое отравление? Тогда я не понимаю, что ваша тетушка…
Ис горько усмехнулась.
— Она говорит — жизнь коротка и полна опасных неожиданностей. Мы не должны стремиться к счастью в отдаленном будущем, нужно брать то, что хотим, сегодня!
— Да, я понимаю. Это несколько жестоко звучит в подобных обстоятельствах. Но…— Ему неожиданно захотелось довериться девушке. — Но я не могу с ней не согласиться. Мы с Зеленой тоже строили много планов на будущее. А пока мы строили эти планы, в ней зрел недуг. Мы не знали, никто даже не догадывался, а потом однажды она просто перестала дышать.
Пока он говорил, Ис неотрывно смотрела на него широко открытыми глазами, ее губы побелели еще больше. Он не мог понять, было ли это сочувствие или шок.
— Это могло случиться с любым из нас; именно так — просто перестать дышать. Особенно в этом доме. — Короля удивила неожиданная решительность, которая блеснула в ее глазах. — Но это не случится с мной и этого не случится с теми, кого я люблю.
Ее пальцы потянулись к ожерелью, рассеянно потрогали кристалл-подвеску. Глядя на это, Джарред почувствовал, как кровь леденеет в его жилах, а сердце в груди бьется неровно. Ис смотрела него, как будто что-то соображая.
— Как удобно, что вы сегодня здесь. Удобно… но вот можно ли это назвать удачей — для вас или для меня?
В кромешной тьме ничего нельзя было понять. Когда Джарред наконец пришел в себя, он обнаружил, что лежит в полумраке на огромной кровати с пологом в незнакомой комнате.
Он вяло приподнял голову и прислонился к жесткому валику, чтобы оглядеться. Окна закрывали тяжелые занавеси, и единственная свеча почти совсем догорела на столике у двери. Когда он приподнялся на локтях, чтобы получше осмотреться, он тут же наткнулся на собственное призрачное отражение в очередном высоком зеркале.
Накатившая слабость буквально придавила его к кровати. Когда головокружение прошло, он все еще чувствовал себя слабым и опустошенным. Как он сюда попал? Ему смутно припоминались холодные поцелуи в темноте, слабое, дразнящее воспоминание о том, как жемчужное ожерелье скользило по обнаженной коже, обвилось вокруг запястий, стянув их вместе, а потом…
Его бросило в жар, потом в холод, когда былые ощущения неожиданно вернулись к нему: страсть, от которой плавились кости и огнем горел каждый нерв. Темное желание, жажда, которая только возрастала, сколько он ни пытался ее утолить. Конечно, ему это только приснилось, но какой потрясающий сон!
Постепенно он осознал, что не один в комнате, что в ногах кровати сидит на стуле худенькая девушка в черном.
— Что со мной случилось?
— Вам стало плохо, Ваше Величество, но теперь вам уже лучше, — произнес тихий дрожащий голос.
Джарред лежал еще некоторое время, уставясь в пустоту, пока вдруг не понял по ее быстрому дыханию, что Ис плачет.
— Вы несчастны, — сказал он. Почему-то королю показалось, что это из-за него. — Я что-то сказал или сделал не так?
— Так вы… не помните? О сэр, что же будет со мной, если вы не сдержите своих обещаний, если все, что вы сказали мне, — только пустые слова? Неужели я сама непоправимо разрушила свою жизнь?
Так это был не сон. Поцелуи, извращенное удовольствие от боли — все это действительно было. Он с трудом сел, но все вокруг еще плыло. Он мог только лежать и бессильно слушать, как она плачет. Так горько, что у него сердце разрывалось.
Ис душераздирающе всхлипнула.
— Наверное, я сама виновата. Я, должно быть, дала вам повод думать… но ведь, в конце концов, мы уже четыре месяца, как тайно помолвлены. Неужели я не права, что позволила этому случиться.
Этого он вынести уже не мог.
— Нет. Нет, ваша жизнь не разбита, мадемуазель. Уверяю вас, я чувствую к вам только глубокое уважение и искреннюю привязанность. И, как вы и говорите, — мы поженимся.
Джарред закрыл глаза. Слова были произнесены, он не смог бы взять их назад теперь. Больше всего его беспокоило то, что он не чувствовал сожаления.
28
Во всем городе, во всех модных салонах и кофейнях поразительную помолвку короля — еще не объявленную официально, но уже ни для кого не являющуюся тайной — обсуждали без конца. Одетые в шелка леди перешептывались о ней за кружевными веерами, денди говорили о ней над бокалами ледяной лакричной воды в кафе. Сплетни и слухи передавались с газетами и портвейном в каждый клуб, подавались на серебряных подносах и расписных фарфоровых тарелочках вместе с вечерним чаем. За ужином скандал добавлял остроты каждому блюду.
— Вы только подумайте, — говорили женщины, — какая-то выскочка!
— Вы только подумайте, — говорили мужчины, — она, конечно, красавица, конечно!
Однако в Линденхоффе эту тему обсуждали напряженно и за закрытыми дверьми. В течение нескольких дней возникали самые фантастические догадки, но потом Джарред созвал своих советников, министров и несколько высокопоставленных придворных. Запершись с ними в зале совещаний, где стенные росписи обманывали глаз и заставляли помещение казаться больше, он официально объявил о своих намерениях.
Как он и ожидал, новость вызвала потрясение и смятение, а затем последовали многословные и энергичные протесты. Король внимательно выслушал все, что ему сказали, но остался непоколебим, он считал, что поступает согласно законам морали и был настроен сделать то, что следует.
— Но, Ваше Величество, о юной леди так мало известно, — сказал премьер-министр. В этой комнате без окон он казался раскрасневшимся и разгоряченным в своих легких одеждах. — Правильно сказать, что о ней вообще ничего не известно.
— Все, что вам следует знать, и единственное, что имеет значение, — это то, что я уже поклялся своей честью. А кроме того, она достаточно благородного происхождения, безупречно воспитана и у нее незапятнанная репутация.
— Несомненно, юная особа вполне добродетельна. Но ее считают чрезвычайно эксцентричной. — Это уже президент сената Винтерскара. — Она окружает себя прислугой из гоблинов, а вы подумали, сэр, о том, как отреагируют ваши собственные слуги, если она привезет своих гоблинов в Линденхофф?
Джарред чувствовал, что ему все труднее сдерживаться. Споры продолжались уже несколько часов, все возможные аргументы уже были предъявлены и отвергнуты, а теперь все просто повторялось по второму кругу.
Он вцепился в ручки белого с золотом кресла.
— Я не для того созвал вас сюда, чтобы обсуждать моих слуг. И вашего разрешения мне, чтобы жениться, тоже не требуется — хотя, признаюсь, я надеялся получить ваше благословение.
— А ваш наследник? — напомнил президент. — Вы уведомили лорда Руперта? Это определенно будет для него большой неожиданностью и даже, прошу прощения, большим разочарованием.
— Вряд ли, — холодно ответил Джарред. — Будучи кузеном моего отца и, можно сказать, представителем старшего поколения, лорд Руперт вряд ли надеялся, что я скончаюсь раньше него.
Президент отступил на шаг, вынул шелковый платок и вытер лоб, но на его место выступил еще один чиновник.
— Сэр, я никогда бы не подумал, что мне придется напоминать королю о его долге. Ваши указы всегда были так разумны, ваши суждения — справедливы, никто не смог бы обвинить вас во взбалмошности или равнодушии, когда дело касается блага вашего народа. Но у вас есть и другая обязанность, к которой не следует относиться легкомысленно, — дать стране достойную преемницу милостивой и прекрасной…
Приступ негодования заставил Джарреда вскочить на ноги.
— Мы не будем говорить о нашей покойной королеве. Только я один знаю, что это была за женщина и как много страна потеряла…— Мысль о том, что другая женщина окажется на месте Зелены, как ножом резанула его по сердцу.
Джарред с трудом взял себя в руки, снова сел в кресло и продолжил несколько тише:
— Я не забываю о долге перед моим народом.. По правде говоря, я думаю о нем каждую минуту. Вы только что упомянули мои указы. Если мое слово не имеет веса, если моя подпись ничего не стоит, то разве люди смогут рассматривать мои слова и действия как проявление закона?
В комнате повисло напряженное молчание, пока его не нарушил Хьюго Саквиль.
— Ваша… подпись, Ваше Величество? — сказал он. — Вы хотите сказать, сэр, что подписали брачный контракт?
— Да. Вчера вечером, в присутствии нотариуса.
На лицах присутствующих появилось скорбное выражение. Многие, казалось, хотели бы спорить и дальше, но не знали, что сказать. И действительно, что уж тут было говорить. Заверенный нотариусом контракт был юридическим документом, и чтобы отмахнуться от него, пришлось бы пересмотреть в корне кодекс законов, основы которого не менялись уже более тысячелетия.
С чувством глубокого облегчения Джарред наблюдал, как они один за другим выходили из комнаты, а затем послал за церемониймейстером.
Лорд Виттлсбек явился с ужасно важным видом. За те несколько месяцев, пока он наставлял Ис, он проникся к своей ученице если не симпатией, то по крайней мере рассматривал себя как ее покровителя, а ее — как свое собственное творение. И как и следовало ожидать, планируя церемонию, он чувствовал себя в своей стихии.
— Вы можете положиться на меня, Ваше Величество. Я за всем прослежу. Золотая карета, тысячу белых голубей отпустят на волю с дворцового двора — ни одна мелочь не будет упущена.
— Это повторный брак, — напомнил ему Джарред. После стольких часов горячих споров он чувствовал себя измученным и немного больным. — И в моем возрасте мне не хотелось бы выглядеть нелепо. Церемония должна быть пышная, мы должны соблюсти все традиции, но следует также проявить сдержанность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
И даже если к облегчению примешивалась ревность — это все-таки было облегчение. Облегчение, что его сказочный дворец будет принадлежать ему одному, что добрые старые ритуалы, такие вечные и однообразные, останутся нетронутыми. И более всего: облегчение, что черноглазая иностранная красотка и ее причудливая родня не будут больше ни во что вмешиваться.
— Все это в высшей степени приятно, — сказал философ, — и вы можете поздравить себя с тем, что о помолвке не было объявлено, что вы не написали никому из своих родственников, что такая помолвка возможна, — и он выжидающе посмотрел на короля. — Когда вы собираетесь обсудить это с юной леди?
Джарред отложил карты.
— Я отправляюсь к ней послезавтра. После того как мы столкнулись в городе, она прислала мне письмо, приглашая приехать либо шестого, либо десятого, когда ее тетя будет в отъезде. Мне кажется, Френсис, она попросит меня вернуть ей свободу. И естественно, я собираюсь ей уступить. — Он понимал, что все еще существовала опасность заново раздуть пламя уже угасшей было страсти, но этот последний разговор казался ему просто необходимым.
— Шестого, Ваше Величество? Но вы же запланировали навестить вашу кузину, леди Серену, в Рейвенхерсте.
— О боже, и правда, — спохватился король, хлопнув себя по лбу. — И как я только мог забыть!
Он сложил руки на столе и положил на них подбородок.
— Хотя должен признать, что пусть я и считаю кузину Серену величайшей занудой на свете, по сравнению с вечером в доме Дэбрюлей, с тетей, которая притворяется доброжелательной, и Змаджем, который пытается испепелить меня взглядом…
Несмотря на то что за окном уже светало, в комнате все еще царили сумерки. Несколько свечей погасли. Перселл собирался снова зажечь те две, что стояли под зеркалом, когда король вдруг властно приказал:
— Нет, не смейте!
Доктор вздрогнул и обернулся. Джарред неловко рассмеялся.
— Простите меня, Френсис. Не понимаю, что заставило меня сказать это так резко. Но оставьте их в покое. Света и так достаточно, и, по правде говоря, любой… блеск… вызывает у меня головную боль.
Перселл подошел поближе, достал из кармана очки и пристроил их на кончик носа.
— Что-то не так с вашими глазами, сэр? — Он напряженно всмотрелся в лицо короля.
— Думаю, это время года виновато. Через недельку-другую я снова стану самим собой, — ответил Джарред. И призадумался, зачем он скрыл правду: ему дела не было до дневного света, но вот ярких огней, отражающихся в зеркалах и других блестящих поверхностях он не выносил.
Но король уже довольно много скрыл от Перселла: свою рассеянность, провалы в памяти и то, как мадемуазель то притягивала его, то отталкивала.
— По крайней мере, — вслух сказал он, — больше не будет этих пресных обедов у Дэбрюлей. — Он наконец понял, почему еда там казалась такой безвкусной. В ней всегда не хватало специй и совершенно не было соли.
— Обеды без соли? — Перселл уже было снял очки, но теперь надел их снова и, озадаченно нахмурившись, смотрел на короля. — Я не знал, что у них в семье есть больные.
Это была правда, многие врачи предостерегали своих пациентов от соления пищи. Доводы были следующие: раз соль так опасна для гоблинов, то и для людей она не может быть полностью безвредной. А поэтому детям, пожилым людям и больным зачастую не советовали ее злоупотреблять — а то и вовсе исключать соль из пищи.
— У мадемуазель очень хрупкое здоровье. Она не то чтобы болезненная, но очень чувствительная. Поэтому мадам Дэбрюль наняла повара, который готовит без соли, и все остальные на кухне, верите ли, все до одного — олухи! — Вспомнив об этом, Джарред поежился. Конечно, все пользовались изделиями гоблинов, но доверить им приготовление пищи? Это казалось несколько небезопасным.
— Так значит, вы отправитесь в Рейвенхерст?
Король кивнул.
— Я скажу Фезону.
Господин Фезон был личный секретарь короля, деятельный и энергичный молодой человек, имевший виды на пост в кабинете министров через несколько лет.
— Он извинится за меня перед юной леди и напишет письмо кузине Серене — напомнит, чтобы она меня ждала. У нее память уже не та.
Но два дня спустя, чуть позже полудня, король и философ столкнулись во дворе, между часовой башней и конюшнями. Джарред как раз садился в летнюю коляску.
— Дорогой мой Френсис, — легкомысленно сказал король, останавливаясь у коляски, чтобы достать пару светло-коричневых перчаток, — почему вы хмуритесь? Вам не нравится, что на мне такой яркий камзол? Или алые ленты на трости? Они, я должен признать, действительно несколько фривольны.
— Нет, дело совсем не в этом, — ответил Перселл. Хотя он и заметил, что темные волосы короля не напудрены, а во всем костюме сквозят некоторая легкость и отсутствие должной формальности, что вряд ли украсит его в глазах такой строгой пожилой дамы, как леди Серена. — Я рад, что вы наконец сняли траур. Мне просто пришло в голову, что уже довольно поздно и вы не успеете в Рейвенхерст к ужину.
— А…— сказал Джарред. Лакей открыл дверцу повозки, и король забрался внутрь. — Такое глупое недоразумение — простая оговорка с моей стороны. Господин Фезон уверяет меня, что я сказал: сегодня — к Дэбрюлям, а десятого — к Серене. Я узнал об этой ошибке только сегодня утром.
Он неловко рассмеялся.
— Не понимаю, как я мог сделать такую глупость. Но в конце концов, это даже к лучшему. Чем скорее я порву с мадемуазель, тем лучше для всех.
— Да, Ваше Величество, я с вами совершенно согласен. И я поздравляю вас, сэр, с отменой надвигающегося бракосочетания.
Ис ждала короля в гостиной, в комнате со множеством зеркал. Мадам Дэбрюль не уехала, хотя и удалилась в свою комнату под каким-то вымышленным предлогом и не могла его принять.
Мадемуазель и сама выглядела больной: губы побелели, а на щеках играл нездоровый румянец. Либо она больна, решил король, войдя в комнату и увидев ее сидящей у окна, либо находится в сильном душевном волнении. Тут он заметил, что она снова в черном — в тяжелом бомбазиновом платье, несмотря на жару, и в черных перчатках. Может быть, именно поэтому она выглядела нездоровой.
— Прошу прощения, — сказал он, когда она вскочила с места и изящно присела в реверансе. — Боюсь, что я не вовремя. Мадемуазель, неужели вас постигла новая потеря?
— Да, — сказала она тихим, сдавленным голосом, принимая его руку и позволяя ему помочь ей встать. — Мой кузен Айзек. Вы помните его, Ваше Величество? Мне кажется, вы встречали его раз или два.
Джарред попытался отыскать в памяти лицо этого юноши.
— Айзек. Юноша с романтическим, оставшимся после дуэли шрамом. Вы были к нему очень привязаны?
Ис покачала головой.
— Нет, но это случилось так неожиданно. Говорят, он съел что-то не то. — Она вздрогнула с головы до ног, как будто в этой душной комнате стало вдруг очень холодно. — Тетя Валентина говорит, это должно послужить нам всем уроком.
Джарред был в замешательстве, но на этот раз не из-за зеркал. Он постепенно научился в них не смотреть, а лишь незаметно скользить взглядом по их рамам.
— Я не совсем… Вы же говорите, это было пищевое отравление? Тогда я не понимаю, что ваша тетушка…
Ис горько усмехнулась.
— Она говорит — жизнь коротка и полна опасных неожиданностей. Мы не должны стремиться к счастью в отдаленном будущем, нужно брать то, что хотим, сегодня!
— Да, я понимаю. Это несколько жестоко звучит в подобных обстоятельствах. Но…— Ему неожиданно захотелось довериться девушке. — Но я не могу с ней не согласиться. Мы с Зеленой тоже строили много планов на будущее. А пока мы строили эти планы, в ней зрел недуг. Мы не знали, никто даже не догадывался, а потом однажды она просто перестала дышать.
Пока он говорил, Ис неотрывно смотрела на него широко открытыми глазами, ее губы побелели еще больше. Он не мог понять, было ли это сочувствие или шок.
— Это могло случиться с любым из нас; именно так — просто перестать дышать. Особенно в этом доме. — Короля удивила неожиданная решительность, которая блеснула в ее глазах. — Но это не случится с мной и этого не случится с теми, кого я люблю.
Ее пальцы потянулись к ожерелью, рассеянно потрогали кристалл-подвеску. Глядя на это, Джарред почувствовал, как кровь леденеет в его жилах, а сердце в груди бьется неровно. Ис смотрела него, как будто что-то соображая.
— Как удобно, что вы сегодня здесь. Удобно… но вот можно ли это назвать удачей — для вас или для меня?
В кромешной тьме ничего нельзя было понять. Когда Джарред наконец пришел в себя, он обнаружил, что лежит в полумраке на огромной кровати с пологом в незнакомой комнате.
Он вяло приподнял голову и прислонился к жесткому валику, чтобы оглядеться. Окна закрывали тяжелые занавеси, и единственная свеча почти совсем догорела на столике у двери. Когда он приподнялся на локтях, чтобы получше осмотреться, он тут же наткнулся на собственное призрачное отражение в очередном высоком зеркале.
Накатившая слабость буквально придавила его к кровати. Когда головокружение прошло, он все еще чувствовал себя слабым и опустошенным. Как он сюда попал? Ему смутно припоминались холодные поцелуи в темноте, слабое, дразнящее воспоминание о том, как жемчужное ожерелье скользило по обнаженной коже, обвилось вокруг запястий, стянув их вместе, а потом…
Его бросило в жар, потом в холод, когда былые ощущения неожиданно вернулись к нему: страсть, от которой плавились кости и огнем горел каждый нерв. Темное желание, жажда, которая только возрастала, сколько он ни пытался ее утолить. Конечно, ему это только приснилось, но какой потрясающий сон!
Постепенно он осознал, что не один в комнате, что в ногах кровати сидит на стуле худенькая девушка в черном.
— Что со мной случилось?
— Вам стало плохо, Ваше Величество, но теперь вам уже лучше, — произнес тихий дрожащий голос.
Джарред лежал еще некоторое время, уставясь в пустоту, пока вдруг не понял по ее быстрому дыханию, что Ис плачет.
— Вы несчастны, — сказал он. Почему-то королю показалось, что это из-за него. — Я что-то сказал или сделал не так?
— Так вы… не помните? О сэр, что же будет со мной, если вы не сдержите своих обещаний, если все, что вы сказали мне, — только пустые слова? Неужели я сама непоправимо разрушила свою жизнь?
Так это был не сон. Поцелуи, извращенное удовольствие от боли — все это действительно было. Он с трудом сел, но все вокруг еще плыло. Он мог только лежать и бессильно слушать, как она плачет. Так горько, что у него сердце разрывалось.
Ис душераздирающе всхлипнула.
— Наверное, я сама виновата. Я, должно быть, дала вам повод думать… но ведь, в конце концов, мы уже четыре месяца, как тайно помолвлены. Неужели я не права, что позволила этому случиться.
Этого он вынести уже не мог.
— Нет. Нет, ваша жизнь не разбита, мадемуазель. Уверяю вас, я чувствую к вам только глубокое уважение и искреннюю привязанность. И, как вы и говорите, — мы поженимся.
Джарред закрыл глаза. Слова были произнесены, он не смог бы взять их назад теперь. Больше всего его беспокоило то, что он не чувствовал сожаления.
28
Во всем городе, во всех модных салонах и кофейнях поразительную помолвку короля — еще не объявленную официально, но уже ни для кого не являющуюся тайной — обсуждали без конца. Одетые в шелка леди перешептывались о ней за кружевными веерами, денди говорили о ней над бокалами ледяной лакричной воды в кафе. Сплетни и слухи передавались с газетами и портвейном в каждый клуб, подавались на серебряных подносах и расписных фарфоровых тарелочках вместе с вечерним чаем. За ужином скандал добавлял остроты каждому блюду.
— Вы только подумайте, — говорили женщины, — какая-то выскочка!
— Вы только подумайте, — говорили мужчины, — она, конечно, красавица, конечно!
Однако в Линденхоффе эту тему обсуждали напряженно и за закрытыми дверьми. В течение нескольких дней возникали самые фантастические догадки, но потом Джарред созвал своих советников, министров и несколько высокопоставленных придворных. Запершись с ними в зале совещаний, где стенные росписи обманывали глаз и заставляли помещение казаться больше, он официально объявил о своих намерениях.
Как он и ожидал, новость вызвала потрясение и смятение, а затем последовали многословные и энергичные протесты. Король внимательно выслушал все, что ему сказали, но остался непоколебим, он считал, что поступает согласно законам морали и был настроен сделать то, что следует.
— Но, Ваше Величество, о юной леди так мало известно, — сказал премьер-министр. В этой комнате без окон он казался раскрасневшимся и разгоряченным в своих легких одеждах. — Правильно сказать, что о ней вообще ничего не известно.
— Все, что вам следует знать, и единственное, что имеет значение, — это то, что я уже поклялся своей честью. А кроме того, она достаточно благородного происхождения, безупречно воспитана и у нее незапятнанная репутация.
— Несомненно, юная особа вполне добродетельна. Но ее считают чрезвычайно эксцентричной. — Это уже президент сената Винтерскара. — Она окружает себя прислугой из гоблинов, а вы подумали, сэр, о том, как отреагируют ваши собственные слуги, если она привезет своих гоблинов в Линденхофф?
Джарред чувствовал, что ему все труднее сдерживаться. Споры продолжались уже несколько часов, все возможные аргументы уже были предъявлены и отвергнуты, а теперь все просто повторялось по второму кругу.
Он вцепился в ручки белого с золотом кресла.
— Я не для того созвал вас сюда, чтобы обсуждать моих слуг. И вашего разрешения мне, чтобы жениться, тоже не требуется — хотя, признаюсь, я надеялся получить ваше благословение.
— А ваш наследник? — напомнил президент. — Вы уведомили лорда Руперта? Это определенно будет для него большой неожиданностью и даже, прошу прощения, большим разочарованием.
— Вряд ли, — холодно ответил Джарред. — Будучи кузеном моего отца и, можно сказать, представителем старшего поколения, лорд Руперт вряд ли надеялся, что я скончаюсь раньше него.
Президент отступил на шаг, вынул шелковый платок и вытер лоб, но на его место выступил еще один чиновник.
— Сэр, я никогда бы не подумал, что мне придется напоминать королю о его долге. Ваши указы всегда были так разумны, ваши суждения — справедливы, никто не смог бы обвинить вас во взбалмошности или равнодушии, когда дело касается блага вашего народа. Но у вас есть и другая обязанность, к которой не следует относиться легкомысленно, — дать стране достойную преемницу милостивой и прекрасной…
Приступ негодования заставил Джарреда вскочить на ноги.
— Мы не будем говорить о нашей покойной королеве. Только я один знаю, что это была за женщина и как много страна потеряла…— Мысль о том, что другая женщина окажется на месте Зелены, как ножом резанула его по сердцу.
Джарред с трудом взял себя в руки, снова сел в кресло и продолжил несколько тише:
— Я не забываю о долге перед моим народом.. По правде говоря, я думаю о нем каждую минуту. Вы только что упомянули мои указы. Если мое слово не имеет веса, если моя подпись ничего не стоит, то разве люди смогут рассматривать мои слова и действия как проявление закона?
В комнате повисло напряженное молчание, пока его не нарушил Хьюго Саквиль.
— Ваша… подпись, Ваше Величество? — сказал он. — Вы хотите сказать, сэр, что подписали брачный контракт?
— Да. Вчера вечером, в присутствии нотариуса.
На лицах присутствующих появилось скорбное выражение. Многие, казалось, хотели бы спорить и дальше, но не знали, что сказать. И действительно, что уж тут было говорить. Заверенный нотариусом контракт был юридическим документом, и чтобы отмахнуться от него, пришлось бы пересмотреть в корне кодекс законов, основы которого не менялись уже более тысячелетия.
С чувством глубокого облегчения Джарред наблюдал, как они один за другим выходили из комнаты, а затем послал за церемониймейстером.
Лорд Виттлсбек явился с ужасно важным видом. За те несколько месяцев, пока он наставлял Ис, он проникся к своей ученице если не симпатией, то по крайней мере рассматривал себя как ее покровителя, а ее — как свое собственное творение. И как и следовало ожидать, планируя церемонию, он чувствовал себя в своей стихии.
— Вы можете положиться на меня, Ваше Величество. Я за всем прослежу. Золотая карета, тысячу белых голубей отпустят на волю с дворцового двора — ни одна мелочь не будет упущена.
— Это повторный брак, — напомнил ему Джарред. После стольких часов горячих споров он чувствовал себя измученным и немного больным. — И в моем возрасте мне не хотелось бы выглядеть нелепо. Церемония должна быть пышная, мы должны соблюсти все традиции, но следует также проявить сдержанность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60