— Мастер Люк, не говорите так, — сказал Перис, явно огорчившись. — О сэр, об этом даже подумать страшно.
Полчаса спустя почтовая карета ждала Люка у дверей, он был полностью готов к отъезду, одет в высокие сапоги и дорожный плащ. Перис и другой лакей как раз выносили последние две сумки, когда прибыл незваный гость. Люк замер на нижней ступеньке лестницы, когда подтянутая, опрятная фигура лорда Флинкса появилась в дверном проеме.
Люк сухо поклонился, и премьер-министр — тоже.
— Так слухи, что вы покидаете Люден, не лгали.
— Только на две недели, — холодно ответил Люк. — У вас ко мне какое-то срочное дело?
— Я только хотел вам сказать, — произнес лорд Флинкс с милой улыбкой, — что, возможно, вы не захотите возвращаться сюда так скоро. Более того, возможно, имело бы смысл продлить ваш визит в Херндайк — навсегда.
Люк почувствовал прилив облегчения. Лорд Флинкс не догадался, почему он уезжает, но, понимая, что отношения между Тремер и королем изменились, он просто хочет убрать Люциуса с дороги. И было бы глупо, подумал Люк, так легко на это согласиться.
— Лорд Флинкс, я должен поблагодарить вас за заботу. Но несмотря на это, я намереваюсь вернуться. Я слишком многое оставляю здесь, вы меня понимаете.
Лорд Флинкс пожал плечами и притворился, что не понял.
— Но еще не поздно приказать слугам упаковать ваши вещи и выехать следом за вами. Да, господин Гилиан, я бы вам это настоятельно советовал. Если вы вернетесь в Люден, скорее всего, я вас арестую.
Люциус ошарашенно на него уставился. Вот уж чего он совсем не ожидал услышать от лорда Флинкса.
— Арестуете? Под каким предлогом?
— За совращение моей племянницы, которая еще не достигла совершеннолетия. — Лорд Флинкс, казалось, не замечает нелепости этого заявления. — Не знаю, что считается допустимым в Винтерскаре, но в Риджксленде есть законы, защищающие молодых девушек.
— Совращение вашей племянницы? — Люк недоверчиво рассмеялся. — После того, как она совершенно открыто жила с королем Изайей больше года? Да вы шутите!
— Напротив. Вы на собственном опыте узнаете, как я серьезен, если вы не станете держаться подальше от Людена и мадемуазель.
Кровь ударила Люку в голову, он сорвал перчатки и уже сжимал одну из них в руке, готовый нанести смертельное оскорбление, которому не будет прощения, — но вдруг вспомнил свое обещание.
С большим трудом Люк подавил свой гнев.
— Как вы сами видите, лорд Флинкс, я как раз собирался уезжать, — спокойно сказал он. — Когда я вернусь в Люден, я буду иметь честь встретиться с вами, и мы это обсудим.
— Вы найдете меня дома, — сказал премьер-министр, кивнув и ухмыльнувшись. — Хотя, может быть, за это время вы поумнеете. — С этими словами он повернулся на каблуках и вышел.
А Люк еще несколько минут смотрел ему в след.
— Может быть, я и поумнею, — прошептал он. Вообще-то он, как правило, жалел о своих импульсивных поступках. Хотя к тому времени, когда он сможет спокойно поразмыслить над своей последней выходкой, он зайдет уже слишком далеко, чтобы поворачивать назад.

КНИГА ТРЕТЬЯ
Фермулин на реке Узель был городом лабиринтов, внутренних двориков, переулков и тупиков; это был город, где каждый поворот, каждый проход, каждая лестница, каждые следующие ворота, казалось, уводили все дальше и дальше вглубь, в самое сердце этой неразберихи.
В то время как Хоксбридж более тысячи лет строился и надстраивался все вверх и вверх, жители этого городка в Шенебуа рыли подвалы и подполы, закапывались все глубже и глубже, достраивая, перегораживая, застраивая задние дворы, пустыри, иногда посягая даже на уже и так тесные улочки и проулки, стараясь использовать каждый фут свободного пространства. Сотни лет закон за законом принимались, чтобы запретить такую практику, но, как и многие такие законы, они оставались на бумаге. В результате право собственности на дома, лавочки или магазинчики стало таким ненадежным, что строили их теперь еще более небрежно и из совсем уж бросовых материалов. Зачем тратить впустую деньги и строить дом, который простоит десятки лет, если хозяина могут в любой момент заставить его снести? Так что постройки в городе были убогие. Когда они ветшали, делались чисто формальные попытки их укрепить, подпереть — балками, брусьями, палками, несущими стенами, пристроенными под немыслимыми углами, поддержать при помощи сотен других способов и уловок, отчего город становился только уродливее, разношерстнее и теснее, чем раньше.
Это особенно ощущалось вниз по реке, ближе к лесопилке, пивоварне, сахарному заводу и другим мастерским — там рабочие жили в чудовищной тесноте, иногда по пять-шесть семей в одном доме в огромном перенаселенном районе, где было полно лачуг, доходных домов и даже землянок.
Даже в лучших частях города, где улицы чистые, дома построены добротно, а комнаты в них залиты солнечным светом, было не особенно просторно. А если некоторые улочки были настолько узкими, что по ним не могла проехать повозка, — не страшно, тем больше работы было у носильщиков портшезов. Садов и парков здесь почти не было, но и один цветок в горшке ничем не хуже (как полагали стойкие горожане), чем сотня на клумбе. Они приспособились к тесноте и даже, похоже, процветали за ее счет. Говорили, что если фермулинцу приходилось уезжать куда-нибудь, свободное пространство его угнетало. Действительно, окрестные деревни горожане посещали чрезвычайно редко. То, что возникло из-за безвыходности, стало насущной необходимостью. Шум, запахи, постоянное давление людской толпы стали так же жизненно необходимы жителям, как и тот нездоровый воздух, которым они дышали.
37

Фермулин, Шенебуа. 9 флореаля 6538 г.
Ни одни часы в городе не показывали время верно. Это было первое, что Вилл заметил, когда въехал в Фермулин на большом пятнистом мерине, которого купил в Фернбрейке. Остановившись на площади, на которую выходили целых три церкви, каждая со своими часами, гордо выставленными на всеобщее обозрение, Вилрован нашарил в кармане собственные часы и откинул крышку. Его часы показывали полдень, церковные — час, два и полчетвертого. Судя по тому, что солнце стояло прямо над головой, его часы пока что были точны, как всегда.
Пробираясь по лабиринту улочек и постоянно останавливаясь, чтобы спросить дорогу, Вилл наконец прибыл в «Золотую Пятерку», шаткое четырехэтажное строение с балконами и шиферной крышей, построенное на возвышенности в миле от Узеля. Въехав во двор через закопченные кирпичные ворота, он спешился, доверил мерина конюху и спросил хозяина.
Найдя трактирщика в душной столовой и наняв комнату на верхнем этаже, он отправился в сравнительно менее шумный пивной зал, где застал Ника Брейкберна и капрала Джилпина, которые его ждали. Вилл, прихватив деревянный стул и подсев к ним за столик, выслушал их доклад. Они сняли комнату в «Круа-Руж» по соседству, как он и велел. В городе они со вчерашнего вечера, но ничего особенного не заметили, кроме, разве что…
— Некоторого всеобщего напряжения и смутного чувства тревоги, — сказал Ник. — Виновата ли в этом адская машина малахимских профессоров, я сказать не могу, но посмотрите только на лица прохожих — их определенно что-то беспокоит.
Вилл согласно кивнул. Напряженные лица и несколько взбалмошное поведение фермулинцев он тоже заметил сразу же по приезде в город.
— А лейтенант Оджерс?
От Оджерса вестей пока не было, но они с Ником почти весь путь проехали вместе и разделились, только не доезжая тридцати миль до города, так что, по всей вероятности, он должен был вскоре объявиться.
Когда прибыл его багаж, Вилрован поднялся к себе, чтобы переодеться. До заката он исследовал город, чтобы как следует сориентироваться, потом вернулся на постоялый двор, где его ждала записка от Оджерса. Лейтенант снял комнату на одном из нижних этажей. Он въехал в город на барже, каких было полно на реке, там были какие-то неполадки с механизмом, который наполнял шлюзы, чтобы можно было плыть вверх по течению, потому Оджерс и опоздал. Он приносил свои извинения, но подумал, что капитана может заинтересовать причина его задержки. И Вилла она действительно заинтересовала, как его интересовало все, что было связано с помпами и другой техникой, но он слишком устал, а потому отложил визит в шлюз до утра.
Ложась в тот вечер спать, он никак не мог отделаться от необъяснимого, но отчетливого ощущения, что Лили где-то поблизости и что она о нем думает. Но он понимал, что это немыслимо. Укрываясь ветхой простыней, Вилл решил, что просто принимает желаемое за действительное. Он закрыл глаза и почти тут же провалился в глубокий и беспокойный сон, и всю ночь ему снились рычаги, колеса, насосы, вертящиеся стрелки компасов.
* * *
Первое, что он сделал на следующее утро, после того как оделся, — развернул большую карту, которую купил накануне, и пришпилил ее на стену. Затем внизу в столовой наскоро позавтракал почками, беконом, тостами и сардинами в обществе Ника и двух остальных своих людей.
К середине дня Вилл сделал первое открытие — его часы шли в обратную сторону. Он вышел из этого положения, купив маленькие солнечные часы в чехле из шагреневой кожи.
В течение последующих шести дней, получая сведения от своих людей и сам отправляясь в город на длительные вылазки и собирая информацию, Вилл сделал немало пометок на своей карте. Ничто не ускользнуло от его внимания — пожары, драки, столкновения карет, вышедшие из строя машины. К концу первой недели он заметил, что его пометки по большей части сосредоточены в одной части карты — квадратная миля вниз по реке, на которой уместилось несчетное количество лавочек и мастерских. Когда прогуливаешься по улицам или смотришь на эти места, проплывая на лодке по Узелю, все выглядит довольно мирно, но внешность обманчива. На самом деле там было даже слишком тихо. Шумная бумажная фабрика и завод, где делали фетр для шляп, закрылись, и потому народу там стало значительно меньше. Но за невинными фасадами лавок и мастерских произошли убийство, самоубийство и — из-за неисправностей — три несчастных случая с техникой со смертельным исходом, и все за последние две-три недели.
Вспоминая слова доктора Фокса о пагубном влиянии магнетизма на нервную систему человека, Вилл отправил своих людей патрулировать другие части города, а сам сосредоточил внимание на этом районе.
Еще неделю ничего не происходило. В самых разных, зачастую совершенно неприглядных обличьях он рыскал по интересовавшему его району, и постепенно азарт погони сменился нетерпением, а затем — скукой. Потом в один прекрасный день, когда он сидел у входа в чугунолитейню, прислонившись к стене и стараясь не привлекать внимания, Вилл бросил скучающий взгляд на оборванного с виду стражника, который оживленно беседовал с невысокой светлокожей женщиной в шелковом платье в цветочек и легкомысленной шляпке. И только когда эти двое распрощались и направились в разные стороны, Вилл заметил нечто интересное в походке стражника. Это был горбач — тот самый горбач, а женщина, вполне возможно, — та самая женщина, которую юный Даггет видел с гоблином в Хоксбридже.
На мгновение Вилл заколебался, не зная, за кем из них следовать. Но в тот момент, когда женщина сворачивала за угол, он все же выбрал ее.
Он не сомневался, что она — человек: для олуха или толстопята она была слишком высокого роста и слишком хорошо сложена, а для горбача или гранта — слишком маленькая и определенно — женского пола. У него создалось впечатление, что в этом заговоре к гоблинам относились как к расходному материалу, так что женщина будет более ценной пленницей.
Разыграв безразличие, которого у него и в помине не было, Вилл, ссутулившись, направился за ней. Завернув за угол, он без труда заметил ее в толпе, она продвигалась по рядам, где торговали корзинами, зайцами, индюшками, цесарками, капустой и ношеной одеждой, — но она ушла уже далеко, так что ему пришлось прибавить шагу, чтобы не потерять ее из виду.
За следующие несколько часов она заставила его хорошенько поколесить по городу — пешком, в паланкине, потом снова пешком. Казалось, что она хорошо знала город и имела определенную цель. Она ни разу не замедлила шаг и не посмотрела ни на один указатель, но уверенно продвигалась вперед сквозь лабиринты улиц, дворов и переулков, быстро и неутомимо, с рыбного рынка она вышла в фешенебельный квартал, потом в район небольших кафе и одинаковых домов, где сдавались комнаты внаем, потом обратно к фабрикам и винным лавкам у реки, останавливаясь только тогда, когда повозки и телеги преграждали ей путь, и оглядываясь только тогда, когда ее задевал за плечо какой-нибудь прохожий или порыв ветра сдувал с нее шляпу. Не желая, чтобы она его заметила, Вилл нырял за углы, следил за ней из дверных проемов, и эта погоня совершенно его измотала.
К его великому разочарованию, она ни разу не вошла ни в дом, ни в лавку, ни с кем не заговорила после того, как сошла с паланкина. Так как она вряд ли носила Машину Хаоса с собой, он надеялся узнать, где она живет и куда ходит, и только потом делать какие-либо попытки задержать ее. Но день клонился к вечеру, и он начал уже сомневаться, что поступает мудро. Если он и дальше будет тянуть с арестом, она может от него совсем ускользнуть.
Она увела его дальше вниз по реке, в док, где села на общественный паром, направлявшийся на другой берег, в Чокфорд в Брайдморе. Паром уже собирался отчалить. Вилл протолкнулся сквозь плотную толпу в доке, яростно обыскал карманы, опасаясь, что у него не хватит денег, отдал плату человеку, охранявшему деревянный турникет, и обнаружил, что паром уже отплывает, а он все еще по эту сторону турникета. Преодолев турникет, он разбежался и прыгнул через расширяющееся пространство пенящейся воды.
Вилл с громким стуком приземлился на палубу и больно подвернул лодыжку. Затем успокоился и оглянулся. Один из матросов как раз запирал за ним дверцу в ограде парома.
На палубе толпился народ. Остальные пассажиры отшатнулись, когда Вилл приземлился, но теперь вернулись на свои места, закрывая обзор. В первый момент Вилрован не смог отыскать в толпе ту, за которой гнался, и на мгновение он испугался, что совершил ошибку. Затем дородный джентльмен в камзоле из кротовой шкуры шагнул в сторону, и он увидел эту женщину — она сидела на скамейке.
Вилрован дохромал до поручня, откуда мог наблюдать за ней во время путешествия. Таким образом он смог повнимательнее рассмотреть хорошенькое круглое личико под украшенной лентами шляпкой. Сколько ей лет? Невозможно было сказать наверняка. Кожа у нее была гладкая, ни единой морщинки, глаза ясные, но все же ему подумалось, что она вовсе не так юна, как казалась на первый взгляд.
И как только такая степенная молодая женщина, что сидела там чинно в шелковом платье, сложив на коленях руки в белых перчатках, как она оказалась замешана в таком постыдном заговоре? Может быть, он сделал неверный выбор там, у чугунолитейни? Но Даггет описывал спутницу горбача как изящную и благовоспитанную, и эта женщина определенно подходила под такое описание.
Река между Фермулином и Чокфордом была широка, и паром пересекал ее почти час. Солнце садилось и на воде играли торжественные алые и золотые блики, когда паром наконец причалил и пассажиры сошли на берег. Идя по трапу, женщина уронила маленькую, шитую бисером сумочку. Не успев подумать, что он делает, Вилл поднял ее и отдал женщине. Они оказались лицом к лицу, и незнакомка вдруг очень пристально взглянула ему в глаза.
И хотя она вежливо поблагодарила его и отвернулась с великолепно разыгранным равнодушием, Вилл обозвал себя дураком. Он почти не изменил внешность — небритый подбородок, низко надвинутая шляпа, рыжие волосы натерты сажей, чтобы скрыть настоящий цвет, но не известно, насколько хорошо она его знала. Если она его все-таки вычислила, не было смысла дальше ходить за ней — теперь она не подойдет и близко к Машине Хаоса, пока он следует по пятам.
Вилл вытащил пистолет из кармана, проверил, заряжен ли он, взвел курок и поспешил за незнакомкой. Она была в двадцати футах впереди, переходила широкий бульвар, как вдруг между ними неожиданно потекла толпа и поехали повозки. Улицы Чокфорда были оживлены, и, хотя он не спускал взгляда с ее прямой спины и яркого платья еще четверть часа, он никак не мог поравняться с ней. Она свернула в узкий проход между двумя зданиями, но когда Вилл завернул за угол вслед за ней, ее уже и след простыл.
Он стоял, оглядываясь по сторонам, не веря своим глазам. Ни одной двери не было видно по сторонам проулка, на первых этажах домов даже не было ни одного окна, только длинные, побитые непогодой кирпичные стены магазинов и жилых домов, которые фасадами выходили на соседние улицы. Спрятаться ей здесь было совершенно негде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60