Новых жертв не нужно, хватит и того, что случилось.
Молча кивнув, еще вчера сильный мужчина, а теперь глубокий старик поднялся и помог встать своей жене.
(Единственный сын – и такой позор! Там, на родине, они ушли бы в ночь – навсегда, но здесь, на чужбине, и этого не смеют. Сейчас каждый дорог Роду…)
С этой ночи имя Каймо больше не произносилось. Никем и никогда.
– А что делать с лашии? – раздался из темноты чей-то голос.
Девочка, не отходившая от Дрого, конечно, не понимала, да и не интересовалась происходящим. Гораздо больше занимал ее очередной кусок мяса, какой-то странный, непривычный на вкус: это был первый жареный кусок в ее жизни. Еще никогда не бывала она такой сытой, как в этот день, – а все ела и ела и не могла насытиться. За себя Анга больше не боялась: если бы ее хотели съесть, не кормили бы.
– Она не лашии, она человек! Найденыш! Пленница! – возмутился Дрого. – Лашии людей не спасают!
(Он стерпел, когда Туйя назвала так его спасительницу, но больше ни от кого не потерпит такого!)
– Утром! – сказал вождь. – Разговор на ночь бесполезный. Сейчас – всем спать! Кто на страже?
Вперед выступил старый Гор:
– Наша череда. Я и сын. Великий вождь, хочу все же спросить: погони не будет?
Арго ответил не сразу:
– Поутру и решим. Нужна ли погоня? С ним и лесовики разберутся. Уже разобрались, быть может.
Люди разбредались по своим жилищам. Анга, обглодав кость не хуже лиски, хотела было бросить ее в огонь. Дрого едва успел перехватить руку:
– Нельзя! Нельзя! Обидишь Огонь – всем большая беда будет!
Взяв обглодыш, Дрого швырнул его за спину, в темноту. Увидев его строгое лицо, девочка поспешно закивала: она поняла!
– Дро-га! Ан-га!
– Поняла? Вот и хорошо!
Подошел отец:
– Спать ей придется с нами, на мужской половине: все равно от тебя она не отойдет. Только вот что. – Арго улыбнулся. – Кто бы она ни была, твоя спасительница, а воняет, как лашии . Займитесь-ка с Нагой. Снег, дым, после – жиром протрите. А я пойду постель приготовлю да одежду твою старую посмотрю.
– Хорошо, отец. Я в порядке: даже голова не болит.
– И постарайся сразу растолковать своей Анге, – вновь усмехнулся Арго, – люди не гадят там, где спят и едят! У тебя, я вижу, получается.
– Отец, она все понимает. Она же человек!
– Утром поговорим.
Арго понимал: его сыну все кажется простым и ясным. Община должна принять ту, кто его спас, – как же иначе? Но понимал он и другое: завтрашний разговор будет долгим, и не известно, чем он закончится. Сказать по правде, вождь и сам еще не знал, какое решение будет лучшим. Быть может, утро само подскажет?
– Дрого, одумайся! Лашии не может войти в наш Род!
Спор длился уже давно. Поели – и началось!
От погони сразу отказались: еще до рассвета снег повалил, на редкость густой. После такого снегопада искать следы – хуже некуда! За день не справиться, значит, мужчинам зимовье бросать? И потом, стоит ли гоняться за Каймо? Все понимают: здесь, где ближайшие соседи только лашии , одинокий охотник обречен.
Гораздо важнее решить, что делать с этой необычной девчонкой. По рассказу Дрого, она его спасла. Вместе прикончили лашии-самца . Но ведь она сама – лашии! Правда, голая, не волосатая, но говорить по-человечески не может. Почему Дрого решил, что она пленница? Откуда он знает?
– Я не брошу Ангу! Не прогоню! Хотите, гоните нас вдвоем!
(Отец молчит. Слушает и думает!) В этот момент Дрого почти ненавидел его. И всех остальных тоже.
– Да поймите же! Если бы не Анга, меня бы и в живых не было! Гнать хотите? Гоните вдвоем; зачем только потащились тогда в ночь! Драться? Давайте, кто первый? Но от Анги я не отступлюсь!!!
– Дрого, послушай…
Все заново. Дрого отругивался. Анга была рядом. Жевала очередной кусок мяса (и как только все это в нее помещается?!) и, ничего не понимая, смотрела на Дрого с нескрываемым восторгом. В чем, в чем, а в одном она была уверена: НЕ СЪЕДЯТ! ХОТЕЛИ БЫ СЪЕСТЬ, НЕ КОРМИЛИ БЫ! А в случае чего, Дрого заступится. Или этот… Могучий…
– Дрого, послушай! Мы же с ней – не как с лашии! Накормили даже. И пусть себе уходит к своим!..
– Дрого! Да опомнись же ты! Чего ты хочешь от нее, в конце концов?
(Как он устал, несмотря на сон! Все – против! Даже Вуул!)
– Да поймите же! Нет у нее своих – там, у лашии! Похитили ее! И не съели – пока! И НЕ СЪЕДЯТ! Я для нее свой! Я, а не те рыжешерстые!
– Ну почему ты думаешь, что ее непременно похитили? А вдруг все лашии такие – до срока? Ведь и у нас с тобой борода пока что не растет!
(Это Вуул. «Эх, ты!..»)
– Ни я, ни ты лашии-детенышей не видели; что у них там растет и как – не знаем. А только не слышал я такого, чтобы лашии своего убила, чтобы человека спасти! А о том, что не всех похищенных женщин они сразу съедают, – слышал! Где глаза твои, Вуул?! Человек это, не лашии!
– Ни я, ни ты обычаев лашии не знаем. Мало ли почему могла она своего возненавидеть? Мы люди, а и то… потрогай-ка свой затылок!
Дрого не сразу нашелся с ответом. Потом сказал – тихо, глядя прямо в глаза Вуулу:
– Она поступила со мной как человек. А вы хотите, чтобы я в ответ обошелся с ней как лашии!
Нависшую тишину прервал голос вождя:
– Почему-то молчат те, кто знает лашии не понаслышке. Пусть скажет старый Гор. И мудрый Колдун.
Гор заговорил не сразу и с неохотой:
– Детенышей лашии я… видел. Не такие. Шерстистые, хотя и не так сильно, как взрослые. И морды другие. – Помолчав, продолжил: – Должно, и впрямь пленница… Да только чья она? Оставить чужачкой , пока родня не сыщется, а ну как не сыщется, что тогда? Жертва духам в голодный год… Или – возьмет ее Дрого в жены, а ну как она в лашии перекинется? Жила-то с ними долго; ничего людского и не помнит… Предки от нас и так, почитай, отвернулись, а родись от сына Мамонта ребенок-лашии , – и все! Совсем Род загинет!
Дрого возмутился не на шутку.
– Да с чего все вы взяли, что Анга моей женой будет? Кому я Начальный дар понесу – лашии , что ли?!
Все рассмеялись. Невольно улыбнулся и сам Дрого. Потом продолжил уже спокойнее:
– Не о том речь! Не чужачкой она должна войти к нам – дочерью Мамонта! Сестрой мне будет. На сестрах не женятся.
И снова – протестующие возгласы:
– Вдруг и впрямь она – лашии? Род оскверним!
– В другой Род уйдет хозяйкой очага, да и принесет мужу лашии-ползунчика! И все, опять изгнанники!
– Если не перебьют…
– Оставлять – так чужачкой! А там… смотри, Дрого, не было бы хуже! Тебе же выпасть может – жертву принести!..
Анга начала волноваться. Конечно, она не понимала слов, но зато прекрасно чувствовала тон, общий настрой говорящих, враждебный, только Дрого вступается! Неужели ее все-таки съедят?!
Голос вождя перекрыл и остановил беспорядочный говор.
– Пусть великий Колдун скажет свое слово. Какова воля духов и наших предков?
Они обменялись понимающими взглядами. Арго знал: Колдун обессилел! Он прямо сказал об этом еще тогда, когда сильное лечение ему не удалось. Айя лежала в глубоком забытьи, Арго не выпускал из своей ладони ее сухую горячую руку. Понимал: уходит! Улетает его лебедушка! Колдун упал перед ним на колени, бессильные слезы катились по его старческим щекам.
– Убей меня, вождь! Я не могу спасти твою Айю, я больше не Колдун!
Ни в радости, ни в горе вождь не должен быть слабым.
– Может ли к Колдуну вернуться его Сила?
– Не знаю. Если одолеем Брага, – быть может.
– Пусть же Безымянный никому больше не скажет о том, что духи оставили его. Если людям понадобится его совет, он должен дать свой совет. Как прежде, от имени духов.
– Как Узун?!
– Нет. Не так. Колдун стар, знающ и мудр. Это – при нем, и это может понадобиться Роду, хотя бы и без помощи духов. Наша тяжкая тропа изгоев еще не пройдена до конца. Люди должны верить своему Колдуну.
И вот наступил момент, когда нужно это сделать.
Колдун стал, опираясь на свой осиновый посох, прямо напротив Дрого и Анги. Заговорил медленно, торжественно. Дрого понял: его слово решит все!
– Прав старый Гор, правы сыновья Мамонта в своих сомнениях: кровь лашии ни в коем случае не должна смешиваться с человеческой кровью в потомстве! Это недопустимо, если есть хотя бы капля сомнений! Иначе предки и духи-покровители не замедлят с карой!
(Как?! Все кончено, и… что же он должен теперь делать как мужчина?)
Колдун продолжил речь, как бы не замечая разом побледневшее лицо Дрого:
– Но прав и сын нашего вождя: дети Мамонта не должны поступать как лашии с тем, кто спас жизнь одного из них и тем самым поступил как человек! Иначе кара предков и духов-покровителей неизбежна!
– Как же быть? – Колдун сам задал этот вопрос и сам же ответил на него: – Найденыш должен быть принят в наш Род, но не как дочь, а как сын Мамонта! Обменявшись кровью с Дрого, станет его кровным братом. Этого хотят наши предки и духи-покровители.
Среди общинников прошел радостный говор. Такой обряд происходит редко, никто его даже не видел ни разу… Должно быть, потому и забыли о такой возможности. А ведь это и в самом деле лучший выход!
Повеселела и девочка. Она поняла главное: этот странный старик заступился за нее, и теперь беды не случится.
– Ну что ж, – заключил Арго, – значит, ты, Дрого, нашел себе нового брата! Когда же могучий Колдун совершит обряд?
– Переменить естество человека нельзя без помощи Небесной Старухи. Одноглазая должна проснуться окончательно. Тем временем Дрого должен подготовить Ангу. Человеческому языку научить, хоть немного. И конечно объяснить, что в Род детей Мамонта она войдет не женщиной. Будущим мужчиной-охотником .
– Ну и работенка тебе досталась, – облегченно засмеялся Вуул. Он не хотел ссоры, а дело пахло худшим, чем простая ссора!
Дрого смущенно поскреб затылок (а шишка-то преизрядная!) и в раздумье посмотрел на Ангу. Понятлива-то она понятлива, но все равно объяснить будет трудно. И не так уж много дней осталось до той ночи, когда Небесная Старуха полностью раскроет свой единственный глаз…
Встретив его взгляд, девочка радостно засмеялась:
– Дро-га! Ан-га!.. А-гонь!
И, показав обглоданную кость, ловко отбросила ее назад, через плечо.
Дрого напрасно боялся за свою ученицу. Девочка оказалась даже понятливее, чем он думал. Язык схватывала на лету, а не хватало слов – помогали жесты и мимика. Анга была потрясена всем увиденным. Эти странные, голотелые, как она сама, существа жили удивительной, совершенно непонятной жизнью и творили невероятные вещи! Шерсть им заменяли какие-то странные шкуры. Красивые, – она поняла это с самого начала. И удивительные вещи прятались в этих шкурах. Даже еда: она не могла забыть, как «Дро-га» вынул еду прямо из своей шкуры! Откуда она там взялась?! И спят они не на куче веток, а в каких-то странных… норах? «Дро-га» сказал: «дом», «жилище». Снаружи холодно, внутри тепло! Еще бы, они ведь даже «а-гонь» приручили! То, чего все боятся. Все, да не эти, у кого она теперь живет!
Конечно, они всемогущи! Убивают не зубами, не руками, острыми палками, да так ловко, что никакие зубы и руки не спасут! Еды – вдоволь, самой разной еды. Такой удивительной! Им и «а-гонь» ее дает, и «зем-ля». Возьмут да и выкопают кусок мяса! Или такое, чего она и не видела никогда: крошево. Сладкое. Или кислое. А бывает – совсем непонятное, но вкусное!
Но удивительнее всего, непонятнее всего сама их жизнь. Анга здесь уже не первый день, следит – и ничего понять не может! Почему мужики между собой не грызутся – ни из-за баб, ни из-за еды? Ну пусть не «грызутся» как те, от кого она сбежала, а свои острые палки почему в ход не пускают? И ведь есть у каждого не одна такая палка – много! Положим, еды вдоволь, а вдруг да не хватит? Почему же самый сильный не берет себе больше, да еще баб и детенышей, бывает, из рук своих кормит?
И с бабами непонятно. Анга уже догадалась: самый сильный здесь тот, кто ее в свою нору взял, с кем она рядом спит. И с «Дро-га». Когда все друг с другом ругались, Анга догадалась: из-за нее! Ждала, когда драться начнут, да так и не начали. Знала уже: не съедят, если кормят. Думала: спорят, кому первым ее трахать. Там, у тех, мать к ней никого не подпускала, ну а тут – для того и оставили!.. Оказалось – вовсе и нет! Не лезут, не думают даже. Ни тот ни другой. Еще одна баба у них в «до-ме », и тоже – никто ничего. С детьми спит. Отдельно. А едят – вместе, да ей еще и куски подают! И она подает.
С «Дро-га»… (Не так! Дро-го! ДРОГО!) они неразлучны. Много говорят, как могут. Не все можно понять, но одно она поняла – и не только из разговоров: у них очень много запретов. На все: и на баб, и на еду, и на всякое другое. Сплошные запреты. Называется: закон! Потому и еды много, что закон! А кто нарушит – или сам умрет, или убьют, иначе всем будет плохо!
Она спросила:
– Кто Дрого ударил палка – нарушил закон?
Поняла: да, нарушил! Потому и не вернется сюда никогда. А если вернется – убьют его!
– Анга будет… закон! Анга хочет здесь! Не хочет там!
Оказывается, они родились от мамонтов… Или какой-то очень большой мамонт родил их всех… она не очень поняла. Этот большой мамонт и научил людей жить так, как они живут. И она, Анга, тоже может остаться здесь жить, стать своей этим всемогущим , научиться всем чудесам, которые они творят! Это трудно, но тот самый старик, что прекратил споры, поможет. Но для этого нужно знать закон, не нарушать закон!
Да, да, она будет стараться! Она на все готова, чтобы остаться здесь, стать такой, как они, всемогущие! Ведь недаром она и телом с ними схожа, и лицом! И тогда… Анга не сомневалась, что приютившие ее воистину всесильны; пожалуй, они могут справиться и с тем, страшным, кто приходит в ночи…
Она, Анга, станет одной из них! Могла ли мечтать она о таком счастье, когда решилась все же отправиться вслед за спасенным незнакомцем, пусть даже на съедение, лишь бы не видеть больше того …
Вечно голодная, вечно забитая, вечно в синяках из-за того, что не такая, как все, она даже представить себе не могла, что все может быть иначе. Ее мать, тоже голая , тоже другая , держала тем не менее в повиновении всех волосатых… Самые сильные самцы ей подчинялись, что говорить о бабах! Но дочери было не легче. Пока маленькой была, все хорошо, а после… от матери – главные колотушки! И не потому самцов не допускала, что жалела дочь. Боялась. За себя боялась!
В то утро ее вышвырнули вместе с Трупоедом на поиск жратвы. «Жрать хочешь – ищи сама!» И пинок под зад. А с Трупоедом что найдешь? И найдешь – отнимет, сильнее…
Увидели тех, гололицых, – испугались. Спрятались. Знали: опасно, очень. Убьют. А после видят: НЕТ! Им друг друга убить важнее! Тут Трупоед и решился. Знал: принесет гололицего тому, ночному, – может, и Трупоедом быть перестанет. Может, и Клыкастого заменит!
А ей – все равно. Она сама – гололицая, голотелая . Даже Трупоед, даже после всего и куска не бросил! Остальные – тем более не пожалеют, и мать тоже… Тот, ночной, прикажет – и все! А он прикажет…
И решилась: вдруг гололицый поможет, если она его выручит? Вдвоем-то сладят с Трупоедом! Так и вышло: сладили! А после – испугалась и сама не знала, куда лучше идти? Хорошо, что не ошиблась!
Дрого почти не расставался с Ангой. До полнолуния совсем близко, а он, хотя и рассказал о многом (только многое ли она поняла?), все еще не знает, как объяснить главное? Говорит она день ото дня все лучше и лучше, но все равно – поймет ли? А ведь еще растолковать нужно: переменив естество , мужчиной не станет! Еще и Посвящение предстоит – в начале лета, должно быть…
Замаялся Дрого, даже Туйю перестал замечать. Арго молчал, но на сына посматривал загадочно. Со значением. Дрого знал, что отец жалеет молодую женщину, то ли вдову, то ли брошенную жену, говорит с ней, пытается утешить. Он и сам бы хотел того же, да как это сделать, если все время Ангой занято? Да и сама Туйя явно встреч избегает. Даже случайных.
Конечно, Дрого понимал: теперь можно и о Начальном даре поговорить! Туйя свободна, и его сейчас никто за поспешность не осудит. Слова Айона припомнят, больше будут уважать. Понимать-то понимал и все же колебался. Если быть честным до конца, не в одном Найденыше дело. Можно для разговора с Туйей время найти. Можно-то можно, но… страшно! Сердце вздрагивает, когда представишь: а ну как откажет, да еще посмотрит с жалостью! Есть же и другие холостяки, ничуть не хуже. Тот же Вуул; и ведь в тот день, накануне злополучной охоты, она пришла к Дрого именно с ним, с Вуулом! Нет, лучше подождать! Недаром же говорят:«Спеши медленно!»
Но, очевидно, не всегда хороша эта поговорка. Началось с того, что однажды под вечер в их жилище появился Морт. С дарами: три пояса. Арго и Дрого с мужскими узорами, а третий, женский, – для Наги. Но еще до того, как развернул свой дар, отец и сын поняли по вспыхнувшему лицу женщины, с чем пожаловал молодой вдовец.
– Великий вождь! Морт, охотник, вот уже вторую зиму не делит ни с кем свою постель и очаг. Теперь он хочет, чтобы Нага, вдова твоего погибшего сына Йома, стала хозяйкой очага в жилище Морта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Молча кивнув, еще вчера сильный мужчина, а теперь глубокий старик поднялся и помог встать своей жене.
(Единственный сын – и такой позор! Там, на родине, они ушли бы в ночь – навсегда, но здесь, на чужбине, и этого не смеют. Сейчас каждый дорог Роду…)
С этой ночи имя Каймо больше не произносилось. Никем и никогда.
– А что делать с лашии? – раздался из темноты чей-то голос.
Девочка, не отходившая от Дрого, конечно, не понимала, да и не интересовалась происходящим. Гораздо больше занимал ее очередной кусок мяса, какой-то странный, непривычный на вкус: это был первый жареный кусок в ее жизни. Еще никогда не бывала она такой сытой, как в этот день, – а все ела и ела и не могла насытиться. За себя Анга больше не боялась: если бы ее хотели съесть, не кормили бы.
– Она не лашии, она человек! Найденыш! Пленница! – возмутился Дрого. – Лашии людей не спасают!
(Он стерпел, когда Туйя назвала так его спасительницу, но больше ни от кого не потерпит такого!)
– Утром! – сказал вождь. – Разговор на ночь бесполезный. Сейчас – всем спать! Кто на страже?
Вперед выступил старый Гор:
– Наша череда. Я и сын. Великий вождь, хочу все же спросить: погони не будет?
Арго ответил не сразу:
– Поутру и решим. Нужна ли погоня? С ним и лесовики разберутся. Уже разобрались, быть может.
Люди разбредались по своим жилищам. Анга, обглодав кость не хуже лиски, хотела было бросить ее в огонь. Дрого едва успел перехватить руку:
– Нельзя! Нельзя! Обидишь Огонь – всем большая беда будет!
Взяв обглодыш, Дрого швырнул его за спину, в темноту. Увидев его строгое лицо, девочка поспешно закивала: она поняла!
– Дро-га! Ан-га!
– Поняла? Вот и хорошо!
Подошел отец:
– Спать ей придется с нами, на мужской половине: все равно от тебя она не отойдет. Только вот что. – Арго улыбнулся. – Кто бы она ни была, твоя спасительница, а воняет, как лашии . Займитесь-ка с Нагой. Снег, дым, после – жиром протрите. А я пойду постель приготовлю да одежду твою старую посмотрю.
– Хорошо, отец. Я в порядке: даже голова не болит.
– И постарайся сразу растолковать своей Анге, – вновь усмехнулся Арго, – люди не гадят там, где спят и едят! У тебя, я вижу, получается.
– Отец, она все понимает. Она же человек!
– Утром поговорим.
Арго понимал: его сыну все кажется простым и ясным. Община должна принять ту, кто его спас, – как же иначе? Но понимал он и другое: завтрашний разговор будет долгим, и не известно, чем он закончится. Сказать по правде, вождь и сам еще не знал, какое решение будет лучшим. Быть может, утро само подскажет?
– Дрого, одумайся! Лашии не может войти в наш Род!
Спор длился уже давно. Поели – и началось!
От погони сразу отказались: еще до рассвета снег повалил, на редкость густой. После такого снегопада искать следы – хуже некуда! За день не справиться, значит, мужчинам зимовье бросать? И потом, стоит ли гоняться за Каймо? Все понимают: здесь, где ближайшие соседи только лашии , одинокий охотник обречен.
Гораздо важнее решить, что делать с этой необычной девчонкой. По рассказу Дрого, она его спасла. Вместе прикончили лашии-самца . Но ведь она сама – лашии! Правда, голая, не волосатая, но говорить по-человечески не может. Почему Дрого решил, что она пленница? Откуда он знает?
– Я не брошу Ангу! Не прогоню! Хотите, гоните нас вдвоем!
(Отец молчит. Слушает и думает!) В этот момент Дрого почти ненавидел его. И всех остальных тоже.
– Да поймите же! Если бы не Анга, меня бы и в живых не было! Гнать хотите? Гоните вдвоем; зачем только потащились тогда в ночь! Драться? Давайте, кто первый? Но от Анги я не отступлюсь!!!
– Дрого, послушай…
Все заново. Дрого отругивался. Анга была рядом. Жевала очередной кусок мяса (и как только все это в нее помещается?!) и, ничего не понимая, смотрела на Дрого с нескрываемым восторгом. В чем, в чем, а в одном она была уверена: НЕ СЪЕДЯТ! ХОТЕЛИ БЫ СЪЕСТЬ, НЕ КОРМИЛИ БЫ! А в случае чего, Дрого заступится. Или этот… Могучий…
– Дрого, послушай! Мы же с ней – не как с лашии! Накормили даже. И пусть себе уходит к своим!..
– Дрого! Да опомнись же ты! Чего ты хочешь от нее, в конце концов?
(Как он устал, несмотря на сон! Все – против! Даже Вуул!)
– Да поймите же! Нет у нее своих – там, у лашии! Похитили ее! И не съели – пока! И НЕ СЪЕДЯТ! Я для нее свой! Я, а не те рыжешерстые!
– Ну почему ты думаешь, что ее непременно похитили? А вдруг все лашии такие – до срока? Ведь и у нас с тобой борода пока что не растет!
(Это Вуул. «Эх, ты!..»)
– Ни я, ни ты лашии-детенышей не видели; что у них там растет и как – не знаем. А только не слышал я такого, чтобы лашии своего убила, чтобы человека спасти! А о том, что не всех похищенных женщин они сразу съедают, – слышал! Где глаза твои, Вуул?! Человек это, не лашии!
– Ни я, ни ты обычаев лашии не знаем. Мало ли почему могла она своего возненавидеть? Мы люди, а и то… потрогай-ка свой затылок!
Дрого не сразу нашелся с ответом. Потом сказал – тихо, глядя прямо в глаза Вуулу:
– Она поступила со мной как человек. А вы хотите, чтобы я в ответ обошелся с ней как лашии!
Нависшую тишину прервал голос вождя:
– Почему-то молчат те, кто знает лашии не понаслышке. Пусть скажет старый Гор. И мудрый Колдун.
Гор заговорил не сразу и с неохотой:
– Детенышей лашии я… видел. Не такие. Шерстистые, хотя и не так сильно, как взрослые. И морды другие. – Помолчав, продолжил: – Должно, и впрямь пленница… Да только чья она? Оставить чужачкой , пока родня не сыщется, а ну как не сыщется, что тогда? Жертва духам в голодный год… Или – возьмет ее Дрого в жены, а ну как она в лашии перекинется? Жила-то с ними долго; ничего людского и не помнит… Предки от нас и так, почитай, отвернулись, а родись от сына Мамонта ребенок-лашии , – и все! Совсем Род загинет!
Дрого возмутился не на шутку.
– Да с чего все вы взяли, что Анга моей женой будет? Кому я Начальный дар понесу – лашии , что ли?!
Все рассмеялись. Невольно улыбнулся и сам Дрого. Потом продолжил уже спокойнее:
– Не о том речь! Не чужачкой она должна войти к нам – дочерью Мамонта! Сестрой мне будет. На сестрах не женятся.
И снова – протестующие возгласы:
– Вдруг и впрямь она – лашии? Род оскверним!
– В другой Род уйдет хозяйкой очага, да и принесет мужу лашии-ползунчика! И все, опять изгнанники!
– Если не перебьют…
– Оставлять – так чужачкой! А там… смотри, Дрого, не было бы хуже! Тебе же выпасть может – жертву принести!..
Анга начала волноваться. Конечно, она не понимала слов, но зато прекрасно чувствовала тон, общий настрой говорящих, враждебный, только Дрого вступается! Неужели ее все-таки съедят?!
Голос вождя перекрыл и остановил беспорядочный говор.
– Пусть великий Колдун скажет свое слово. Какова воля духов и наших предков?
Они обменялись понимающими взглядами. Арго знал: Колдун обессилел! Он прямо сказал об этом еще тогда, когда сильное лечение ему не удалось. Айя лежала в глубоком забытьи, Арго не выпускал из своей ладони ее сухую горячую руку. Понимал: уходит! Улетает его лебедушка! Колдун упал перед ним на колени, бессильные слезы катились по его старческим щекам.
– Убей меня, вождь! Я не могу спасти твою Айю, я больше не Колдун!
Ни в радости, ни в горе вождь не должен быть слабым.
– Может ли к Колдуну вернуться его Сила?
– Не знаю. Если одолеем Брага, – быть может.
– Пусть же Безымянный никому больше не скажет о том, что духи оставили его. Если людям понадобится его совет, он должен дать свой совет. Как прежде, от имени духов.
– Как Узун?!
– Нет. Не так. Колдун стар, знающ и мудр. Это – при нем, и это может понадобиться Роду, хотя бы и без помощи духов. Наша тяжкая тропа изгоев еще не пройдена до конца. Люди должны верить своему Колдуну.
И вот наступил момент, когда нужно это сделать.
Колдун стал, опираясь на свой осиновый посох, прямо напротив Дрого и Анги. Заговорил медленно, торжественно. Дрого понял: его слово решит все!
– Прав старый Гор, правы сыновья Мамонта в своих сомнениях: кровь лашии ни в коем случае не должна смешиваться с человеческой кровью в потомстве! Это недопустимо, если есть хотя бы капля сомнений! Иначе предки и духи-покровители не замедлят с карой!
(Как?! Все кончено, и… что же он должен теперь делать как мужчина?)
Колдун продолжил речь, как бы не замечая разом побледневшее лицо Дрого:
– Но прав и сын нашего вождя: дети Мамонта не должны поступать как лашии с тем, кто спас жизнь одного из них и тем самым поступил как человек! Иначе кара предков и духов-покровителей неизбежна!
– Как же быть? – Колдун сам задал этот вопрос и сам же ответил на него: – Найденыш должен быть принят в наш Род, но не как дочь, а как сын Мамонта! Обменявшись кровью с Дрого, станет его кровным братом. Этого хотят наши предки и духи-покровители.
Среди общинников прошел радостный говор. Такой обряд происходит редко, никто его даже не видел ни разу… Должно быть, потому и забыли о такой возможности. А ведь это и в самом деле лучший выход!
Повеселела и девочка. Она поняла главное: этот странный старик заступился за нее, и теперь беды не случится.
– Ну что ж, – заключил Арго, – значит, ты, Дрого, нашел себе нового брата! Когда же могучий Колдун совершит обряд?
– Переменить естество человека нельзя без помощи Небесной Старухи. Одноглазая должна проснуться окончательно. Тем временем Дрого должен подготовить Ангу. Человеческому языку научить, хоть немного. И конечно объяснить, что в Род детей Мамонта она войдет не женщиной. Будущим мужчиной-охотником .
– Ну и работенка тебе досталась, – облегченно засмеялся Вуул. Он не хотел ссоры, а дело пахло худшим, чем простая ссора!
Дрого смущенно поскреб затылок (а шишка-то преизрядная!) и в раздумье посмотрел на Ангу. Понятлива-то она понятлива, но все равно объяснить будет трудно. И не так уж много дней осталось до той ночи, когда Небесная Старуха полностью раскроет свой единственный глаз…
Встретив его взгляд, девочка радостно засмеялась:
– Дро-га! Ан-га!.. А-гонь!
И, показав обглоданную кость, ловко отбросила ее назад, через плечо.
Дрого напрасно боялся за свою ученицу. Девочка оказалась даже понятливее, чем он думал. Язык схватывала на лету, а не хватало слов – помогали жесты и мимика. Анга была потрясена всем увиденным. Эти странные, голотелые, как она сама, существа жили удивительной, совершенно непонятной жизнью и творили невероятные вещи! Шерсть им заменяли какие-то странные шкуры. Красивые, – она поняла это с самого начала. И удивительные вещи прятались в этих шкурах. Даже еда: она не могла забыть, как «Дро-га» вынул еду прямо из своей шкуры! Откуда она там взялась?! И спят они не на куче веток, а в каких-то странных… норах? «Дро-га» сказал: «дом», «жилище». Снаружи холодно, внутри тепло! Еще бы, они ведь даже «а-гонь» приручили! То, чего все боятся. Все, да не эти, у кого она теперь живет!
Конечно, они всемогущи! Убивают не зубами, не руками, острыми палками, да так ловко, что никакие зубы и руки не спасут! Еды – вдоволь, самой разной еды. Такой удивительной! Им и «а-гонь» ее дает, и «зем-ля». Возьмут да и выкопают кусок мяса! Или такое, чего она и не видела никогда: крошево. Сладкое. Или кислое. А бывает – совсем непонятное, но вкусное!
Но удивительнее всего, непонятнее всего сама их жизнь. Анга здесь уже не первый день, следит – и ничего понять не может! Почему мужики между собой не грызутся – ни из-за баб, ни из-за еды? Ну пусть не «грызутся» как те, от кого она сбежала, а свои острые палки почему в ход не пускают? И ведь есть у каждого не одна такая палка – много! Положим, еды вдоволь, а вдруг да не хватит? Почему же самый сильный не берет себе больше, да еще баб и детенышей, бывает, из рук своих кормит?
И с бабами непонятно. Анга уже догадалась: самый сильный здесь тот, кто ее в свою нору взял, с кем она рядом спит. И с «Дро-га». Когда все друг с другом ругались, Анга догадалась: из-за нее! Ждала, когда драться начнут, да так и не начали. Знала уже: не съедят, если кормят. Думала: спорят, кому первым ее трахать. Там, у тех, мать к ней никого не подпускала, ну а тут – для того и оставили!.. Оказалось – вовсе и нет! Не лезут, не думают даже. Ни тот ни другой. Еще одна баба у них в «до-ме », и тоже – никто ничего. С детьми спит. Отдельно. А едят – вместе, да ей еще и куски подают! И она подает.
С «Дро-га»… (Не так! Дро-го! ДРОГО!) они неразлучны. Много говорят, как могут. Не все можно понять, но одно она поняла – и не только из разговоров: у них очень много запретов. На все: и на баб, и на еду, и на всякое другое. Сплошные запреты. Называется: закон! Потому и еды много, что закон! А кто нарушит – или сам умрет, или убьют, иначе всем будет плохо!
Она спросила:
– Кто Дрого ударил палка – нарушил закон?
Поняла: да, нарушил! Потому и не вернется сюда никогда. А если вернется – убьют его!
– Анга будет… закон! Анга хочет здесь! Не хочет там!
Оказывается, они родились от мамонтов… Или какой-то очень большой мамонт родил их всех… она не очень поняла. Этот большой мамонт и научил людей жить так, как они живут. И она, Анга, тоже может остаться здесь жить, стать своей этим всемогущим , научиться всем чудесам, которые они творят! Это трудно, но тот самый старик, что прекратил споры, поможет. Но для этого нужно знать закон, не нарушать закон!
Да, да, она будет стараться! Она на все готова, чтобы остаться здесь, стать такой, как они, всемогущие! Ведь недаром она и телом с ними схожа, и лицом! И тогда… Анга не сомневалась, что приютившие ее воистину всесильны; пожалуй, они могут справиться и с тем, страшным, кто приходит в ночи…
Она, Анга, станет одной из них! Могла ли мечтать она о таком счастье, когда решилась все же отправиться вслед за спасенным незнакомцем, пусть даже на съедение, лишь бы не видеть больше того …
Вечно голодная, вечно забитая, вечно в синяках из-за того, что не такая, как все, она даже представить себе не могла, что все может быть иначе. Ее мать, тоже голая , тоже другая , держала тем не менее в повиновении всех волосатых… Самые сильные самцы ей подчинялись, что говорить о бабах! Но дочери было не легче. Пока маленькой была, все хорошо, а после… от матери – главные колотушки! И не потому самцов не допускала, что жалела дочь. Боялась. За себя боялась!
В то утро ее вышвырнули вместе с Трупоедом на поиск жратвы. «Жрать хочешь – ищи сама!» И пинок под зад. А с Трупоедом что найдешь? И найдешь – отнимет, сильнее…
Увидели тех, гололицых, – испугались. Спрятались. Знали: опасно, очень. Убьют. А после видят: НЕТ! Им друг друга убить важнее! Тут Трупоед и решился. Знал: принесет гололицего тому, ночному, – может, и Трупоедом быть перестанет. Может, и Клыкастого заменит!
А ей – все равно. Она сама – гололицая, голотелая . Даже Трупоед, даже после всего и куска не бросил! Остальные – тем более не пожалеют, и мать тоже… Тот, ночной, прикажет – и все! А он прикажет…
И решилась: вдруг гололицый поможет, если она его выручит? Вдвоем-то сладят с Трупоедом! Так и вышло: сладили! А после – испугалась и сама не знала, куда лучше идти? Хорошо, что не ошиблась!
Дрого почти не расставался с Ангой. До полнолуния совсем близко, а он, хотя и рассказал о многом (только многое ли она поняла?), все еще не знает, как объяснить главное? Говорит она день ото дня все лучше и лучше, но все равно – поймет ли? А ведь еще растолковать нужно: переменив естество , мужчиной не станет! Еще и Посвящение предстоит – в начале лета, должно быть…
Замаялся Дрого, даже Туйю перестал замечать. Арго молчал, но на сына посматривал загадочно. Со значением. Дрого знал, что отец жалеет молодую женщину, то ли вдову, то ли брошенную жену, говорит с ней, пытается утешить. Он и сам бы хотел того же, да как это сделать, если все время Ангой занято? Да и сама Туйя явно встреч избегает. Даже случайных.
Конечно, Дрого понимал: теперь можно и о Начальном даре поговорить! Туйя свободна, и его сейчас никто за поспешность не осудит. Слова Айона припомнят, больше будут уважать. Понимать-то понимал и все же колебался. Если быть честным до конца, не в одном Найденыше дело. Можно для разговора с Туйей время найти. Можно-то можно, но… страшно! Сердце вздрагивает, когда представишь: а ну как откажет, да еще посмотрит с жалостью! Есть же и другие холостяки, ничуть не хуже. Тот же Вуул; и ведь в тот день, накануне злополучной охоты, она пришла к Дрого именно с ним, с Вуулом! Нет, лучше подождать! Недаром же говорят:«Спеши медленно!»
Но, очевидно, не всегда хороша эта поговорка. Началось с того, что однажды под вечер в их жилище появился Морт. С дарами: три пояса. Арго и Дрого с мужскими узорами, а третий, женский, – для Наги. Но еще до того, как развернул свой дар, отец и сын поняли по вспыхнувшему лицу женщины, с чем пожаловал молодой вдовец.
– Великий вождь! Морт, охотник, вот уже вторую зиму не делит ни с кем свою постель и очаг. Теперь он хочет, чтобы Нага, вдова твоего погибшего сына Йома, стала хозяйкой очага в жилище Морта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70