Яркий свет погас, и группа почтенных старцев окружила Фарегана. Они по очереди обняли его и обменялись с ним семейным рукопожатием — правая рука к правой руке, третий и четвертый пальцы плотно прижаты к ладони.
Фареган заплакал от радости. Наконец-то он — один из Магистров Дознания. Магистр нижнего ранга, но все же Тайный Магистр. Время и счастливый случай вознесут его выше, подумал он. А если даже и нет, он все же стоял среди единственных в мире людей, к которым когда-либо желал присоединиться.
Рейт сидел в подвале, прислушиваясь к тихому дыханию. Он уже довольно долго сидел вот так, рядом с девочкой, глядя на нее, свернувшуюся клубочком на куче тряпья. В течение нескольких следующих дней ее жизни надлежало коренным образом измениться, а Рейт не знал, ведет ли он ее к катастрофе или спасает от мук ада. Полностью доверяя ему, она спокойно спала.
Сам же Рейт уснуть никак не мог.
Он поднялся по ступенькам и, приоткрыв дверь, посмотрел на небо, где темные пятна заслоняли отдельные звезды — пятна эти были великолепными домами Верхнего Города, парящими в вышине. Где-то там, в одном из этих домов, Соландер ждал гостей из Уоррена.
Соландер говорил, что попробует забрать их к себе в течение самое большее трех дней.
Рейт вслушался в тишину, окружавшую его. Ночью в Уоррене всегда было тихо — здешние жители ложились спать вскоре после захода солнца и вставали с восходом, бездумно повинуясь диктату богов, вероучений, молитв и распределения Питания.
Рейт сам создал для себя Джесс и Смоука — выкрал их из мира молитв, вероучений и Питания, — поскольку был одинок. Потерянный, одинокий мальчишка, окруженный с момента рождения людьми, которые попросту не замечали его — те, кто кормил его и воспитывал согласно предписаниям, но не понимал его, когда он плакал, и совершенно не реагировал на просьбы поиграть с ним. Рейт, пребывая в своем мире, не был его частью и быстро понял, что в этом мире он может делать почти все, что ему заблагорассудится, не получая за это ни осуждения, ни нареканий. Он мог прогуливать уроки, отсутствовать на общих молитвах, мог бродить по улице после наступления темноты, и, вопреки бесконечным монотонным нравоучениям, боги никогда не карали его за богохульство.
Но мальчику так и не удалось повидаться со своей матерью. Равно как и со своими братьями и сестрами. Он посещал ежедневные обязательные уроки просто потому, что не мог придумать, чем бы еще заняться. Находясь там, Рейт начал замечать детей, чьи глазенки отрывались время от времени от учебного экрана. Они не отвечали, когда он пробовал заговорить с ними, но порой бросали на Рейта мимолетные взгляды — и тогда, впервые с момента своего рождения, он подумал, что, возможно, грядущая жизнь и не будет столь уж одинокой.
Рейт стал присматриваться к тем детям, которые порой отвлекались от бездумного созерцания экранов, чтобы найти к ним подход. Они упорно сопротивлялись его попыткам вступить с ними в контакт, уходя в жилые дома или молельни, как только им удавалось отделаться от него, и на следующий день возвращались на занятия и глазели на учебный экран так, будто накануне ничего не произошло. Они не узнавали его. Казалось, дети ничего не помнят. Но когда Рейт снова попробовал заговорить с ними, они иногда бросали на него те же мимолетные взгляды, но, как ему казалось, уже более заинтересованные.
Первым его успехом стала девочка, которую Рейт назвал Шайной. Она выглядела не настолько потерянной, как остальные ее одноклассники. Когда он однажды заговорил с ней, Шайне удалось воспроизвести нормальный человеческий звук. Не слово, нет, просто звук, но звук этот настолько взволновал Рейта, что он даже всплакнул. Рейт затащил ее в свое маленькое убежище и запер дверь изнутри. Там у него была еда, припасенная после одного из походов за ворота, поскольку даже тогда Рейт подозревал, что пища в Уоррене является первопричиной состояния тамошних обитателей. Он начал понимать, что Питание, эта манна небесная, ниспосланная самими богами, насквозь пропитана смертоносным ядом.
Рейт еще ранее неоднократно отваживался покидать Уоррен, пугаясь поначалу вспыхивавшего света ворот, который, впрочем, не причинял ему вреда, чтобы оказаться в прекрасном мире по ту сторону.
В результате этих вылазок у него образовался небольшой запас продуктов, который мальчик хранил в своем убежище: еда, которую он либо находил, либо воровал, — прекрасная пища, с упоительным вкусом, цветом и ароматом. Когда его пока что безымянная пленница перестала ломиться в запертую изнутри дверь, он поделился с нею этим своим маленьким богатством.
Та ночь оказалась тяжелой. Девочка, естественно, уснула, а во сне встала и попыталась уйти. Рейт испугался за нее, боясь, что она поранится, наткнувшись на ящики, или разобьется, упав со ступеней. В конце концов он снял с себя рубашку и связал ею ноги девочки.
Когда наступило утро, она оказалась… самой собою. Оглядевшись вокруг — подобного в Уоррене до сих пор, кроме Рейта, никто не делал, — девочка посмотрела прямо на него.
И впервые ее слова были такими же, какие произносили все последующие, спасаемые Рейтом люди:
— Ты один из богов?
Рейт не знал, что ответить. Ему и самому однажды показалось, что он — один из богов. И он сказал ей, что его зовут Рейт, то есть Невидимый. Это показалось ему правильным. А девочке сообщил, что имя ее — Шайна. Мать-богиня. Рейту нравилось это имя. Образ прекрасной темноглазой Шайны — одной из немногих благодушных богинь из пантеона Уоррена, вещающей слова медоточивой молитвы — напоминал Рейту девочку, сидевшую перед ним.
— Тогда, выходит, я тоже бог? — спросила она.
И поскольку боги не покарали ее сразу же за ересь неотправления вечерних молитв или отсутствие в то утро на занятиях Рейт сказал Шайне, что, как ему кажется, она может являться таковой.
Три дня спустя, сам еще не подозревая, что ворота могут сделать с теми, кто отваживается проходить через них, нечто большее, нежели просто окатить проходящего ярким светом, Рейт попробовал вывести Шайну за стены Уоррена, чтобы показать ей город. Он держал девочку за руку, когда они ступили в арку ворот, смотрел ей в глаза с радостью и с восторгом, коих никогда прежде не представлял себе в своем тусклом, одиноком существовании. В самый последний момент ворота, не способные причинить ему никакого вреда, мгновенно лишили Шайну жизни. Она даже не успела вскрикнуть. Даже глазом моргнуть. Рейт смотрел ей в глаза, но уже через мгновение перед его взглядом предстала пустота. От девочки не осталось ничего, кроме лохмотьев, в которые она была одета.
Шайна.
Рейт попробовал забыть о ней, но всякий раз, когда он терял очередного друга, ему казалось, будто он снова смотрит в ее прекрасные карие глаза, в тот единственный и последний миг духовного единения, и гадал, какой могла бы стать его жизнь, если бы Шайна не погибла и разделила ее с ним.
Давно произошла эта трагедия, и ее жестокий урок не прошел для Рейта даром. Больше никогда не пытался он провести кого-нибудь через ворота. Больше никогда не рисковал таким образом жизнями своих немногочисленных друзей.
И вот сейчас Рейт вспоминал их, глядя в ночное небо. Рыжеволосый веснушчатый Смоук. Мальчишка, которого он назвал Тревом, — этого схватила стража примерно с год тому назад. Джесс, его единственный старший брат — первый и последний член настоящей семьи Рейта, которого он попытался спасти, — сумевший обрести сознание и слезно благодаривший младшего за свободу разума и тела, а затем умерший в страшных муках, поскольку был уже слишком взрослым, чтобы сопротивляться отравляющему, смертоносному воздействию Питания.
Выжившие носили имена, которые давал им Рейт, поскольку имена эти были дарами. Вообще иметь имя было подарком.
Осознавать свое имя, видеть окружающий мир, совершать действия по собственному выбору и понимать, что выбор такой существует, — все это были дары. Из всех их, его друзей, только Рейт родился свободным. Остальные обрели свободу благодаря ему, и за это едва ли не боготворили его.
Сам же Рейт никогда не позволял себе привязаться к ним и полюбить так, как он любил Шайну. Да, они были ему друзьями… но какими-то хрупкими, недолговечными, с которыми Рейт всегда держался на некотором расстоянии, так что, потеряй он их — как теперь потерял Смоука, второго из спасенных им, — ему по-прежнему удавалось бы спать по ночам, хотя бы немного. Рейт чувствовал, что найдет в себе силы проснуться, чтобы встретить новый день. Сможет жить, проходить через ворота, чтобы искать еду для своих… товарищей? Сообщников? Подопечных?
Рейт оперся спиной о дверной косяк и ощутил на своей щеке дуновение ветерка, учуяв ночные запахи города. Интересно, подумал он, какая ошибка мироздания создала его свободным в этом городе внутри города, населенном беспомощными рабами? Соландер говорил, что магия на него не действует. Но почему? Почему он так долго был одинок, лишен простого человеческого общения с другими людьми?
Рейт провел пальцем по одному из фруктов, подаренных ему Соландером. Он потерял так много близких ему людей. И с каждой новой утратой терял очередную частицу самого себя, потому что, когда мальчик в одиночку вспоминал прошедшее, у него складывалось впечатление, что ничего и не происходило вовсе. Только когда ему было с кем поговорить и с кем поделиться воспоминаниями, мальчик чувствовал, что сам действительно существует.
Рейт откусил кусочек фрукта, дивясь его сладости и тому, как он одновременно утоляет и жажду, и голод. Для него это лакомство представлялось истинной роскошью, большей, чем величественные дома Верхнего Города и построенные прямо в воздухе улицы. Этот один-единственный фрукт — свежий, не подпорченный, без личинок и мух, говорил о жизни, которой Рейт жаждал всей своей душой. Жить вместе с Шайной — темноволосой темноглазой девочкой, которую он по-прежнему любил и о которой часто плакал по ночам, преследуемый кошмарными сновидениями. Рейт не мог простить себе, что погубил ее, правда, сам того не желая — ведь он просто хотел дать ей лучшее, что есть в мире. Из всего, за что он боролся, из всех, кого он пытался спасти, осталась только Джесс — самая младшая. Та, которая провела с ним меньше времени, чем другие, спасенные им. Он обменял бы ее на любого из них.
Но Рейт пытался быть благодарным за то, что хотя бы она выжила и он не вступит в новую жизнь в одиночку.
Соландер сидел в своей комнате и работал с аппаратом дистанционного видения, который отец привез ему из исследовательского центра в Бенедикте, когда в дверь позвонил привратник. Соландер щелкнул пальцами, приводя в действие разговорное заклинание, и сказал:
— Я здесь, Энри. Что тебе нужно?
— Какой-то мальчик спрашивает вас, рис Соландер. Говорит, что его зовут… э-э-э… Рейт. Вы ждете его?
— Он мой друг, — ответил Соландер. — Проводи его ко мне, пожалуйста. Никак не могу собрать эту проклятую установку, но не хочу прекращать работу над нею прямо сейчас. Мне кажется, я почти понял, в чем моя ошибка.
— Да, рис. Я приведу его к вам сию же минуту.
Минута, однако, несколько затянулась, потому что Соландер уже приладил линзу к проектору заклинаний и начал соединять их, когда Рейт наконец постучал в дверь.
Соландер наблюдал за Рейтом, когда уорренец поблагодарил Энри, вежливо кивнув ему. Абсолютно все в облике и манерах Рейта говорило о том, что он не должен принадлежать к низшему классу общества. Какой-нибудь чадри из числа торговцев, занимающихся импортом шелка и доставляющих образцы товаров в дом Артисов, быстро и почтительно наклонил бы голову перед любым стольти. Муфере вроде Энри всегда держал бы голову почтительно склоненной и старательно отводил бы взгляд, пока стольти не обратится непосредственно к нему, и никогда не заговорил бы без позволения или о том, что не входит в круг его служебных обязанностей по дому. Парвой спрятался бы от присутствия стольти. А Рейт был уорренцем, то есть занимал положение еще более низкое, чем парвой.
Принимая это во внимание, полное отсутствие у Рейта благоговейного страха и раболепного почтения перед «небожителями» казалось Соландеру удивительным, но вместе с тем и весьма благоприятным фактором. Как показалось правильным и то, что Соландер вовремя сообразил дать Рейту кое-что из своей собственной одежды. Вопросы, которые могли бы возникнуть у привратника по поводу лохмотьев Рейта, могли бы дойти и до отца Соландера. Но кому нужны лишние расспросы? Только не Соландеру!
Привратник поклонился Рейту так же, как он поклонился бы и Соландеру, и сказал:
— Рис Рейт, когда вам потребуется уйти, можете позвонить мне. Мне доставил огромное удовольствие наш с вами разговор.
Рейт вежливо кивнул, улыбнулся Энри и посмотрел ему прямо в глаза. Привратник отвел взгляд первым.
Соландеру это понравилось. У Рейта не наблюдалось ни малейших признаков раболепного поведения, присущего представителям низших классов. Он вел себя точно так же, как и любой из стольти, как сам Соландер или кто-либо из его родственников. Соландер намеревался привести в свой дом Рейта с его друзьями и представить отцу как дальних родственников из провинции. Рейта ожидала встреча с отцом Соландера, Роном Артисом, от взгляда которого любому становилось не по себе. Ему предстояло солгать насчет того, откуда он прибыл и кто он такой, а потом жить с этой ложью на протяжении известного одним лишь богам времени. Месяцы или годы. Может быть, всегда. И его друзьям тоже.
Соландера точил червячок сомнения относительно того, является ли его план наилучшим из возможных. Ведь привлеки он на свою сторону отца в роли союзника, Соландер мог бы надеяться по крайней мере на приобретение неплохой репутации за участие в раскрытии магических правил, которые Рейт нарушал простым фактом своего существования. Соландер и при таком варианте сделал бы себе карьеру, получил бы должность в Академии и смог бы стать исследователем.
Но тогда открытие не принадлежало бы только ему одному. Соландер стал бы лишь небольшим примечанием к величайшему из когда-либо представленных доказательств того, что точка зрения Драконов на магическую вселенную является несовершенной, в то время как он стремился к тому, чтобы стать единственным автором новой теории.
Кроме того, Рон Артис мог и вовсе не принять его, Соландера, во внимание, решив, что тайны, связанные с личностью Рейта, слишком важны, чтобы посвящать в них ребенка, и в таком случае Соландер, скорее всего, вообще не узнал бы, что происходит.
Да и самому Рейту, подумал Соландер, вряд ли захочется стать тайным объектом научных исследований.
Рейт подошел ближе и, посмотрев на оборудование, которое собирал Соландер, проговорил:
— Похоже, сложная штуковина. Для чего она служит?
— Это аппарат дистанционного наблюдения, одна из действительно хороших новых моделей с фокусирующим звуком. Отец сказал, что не будет покупать мне готовую модель, потому что она гораздо дороже и имеет некоторые дополнительные функции, которые мне не понадобятся, но приобретет для меня комплект для сборки такого аппарата, если я предварительно изучу его конструкцию, чтобы собрать установку самостоятельно. Он проэкзаменовал меня. Когда я сдал ему что-то вроде экзамена по теории, он купил мне этот комплект.
Рейт кивнул.
— Ну что же. Это… очень правильно с его стороны, я думаю. Но для чего он, этот аппарат?
Соландер недоуменно посмотрел на своего нового товарища.
— Ты что, никогда не видел… — Впрочем, подумалось ему, откуда в Уоррене могут знать о таких устройствах. — Когда он будет собран, я смогу смотреть на экран, вот здесь, в основании и поворачивать эти верньеры. Они регулируют высоту, широту и долготу для поиска объекта наблюдения в определенном направлении. Сейчас он повернут строго на север. Вот это — ручка общей настройки и переключатель. Вот здесь, видишь? Он позволяет верньерам переходить в режим точной настройки, так что ты можешь вести наблюдение за любым местом или объектом в пределах радиуса действия прибора. А здесь — тумблер включения звука, так что можно слышать все, что говорят люди. При сборке аппарата установка заклинаний для одновременной аудио— и видеотрансляции оказалась почти такой же сложной, что и регулировка перехода от грубой настройки к точной…
Рейт вздохнул, и Соландер, увлекшись объяснением принципов действия собранного им аппарата, оглянулся и увидел на лице мальчика какое-то странное выражение.
— В чем дело?
— Что она может делать, — спросил Рейт, — эта штуковина?
— Ну, — Соландер пожал плечами. — С ее помощью можно наблюдать за людьми. У этой модели радиус действия около пятнадцати фарлонгов — приличное расстояние. Можно, правда, установить усилители, чтобы видеть дальше, но тогда утратится чистота основного сигнала… Впрочем, это уже детали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56