Гхажш подошёл к столику, сел в кресло и ладонью стёр пыль со стеклянной, отражающей свет факелов, поверхности шара. «Если корноухий не соврал, — сказал он, — эта штука должна работать». И положил ладонь на верхушку шара. Некоторое время ничего не происходило. В свете факелов я не сразу заметил, что шар начал светиться. Светиться мягким, жемчужным светом.
Затаив дыхание, с замершим сердцем я смотрел, как разгорается этот призрачный свет, уступая место проступающему изнутри видению. Как будто кто-то протирал шар изнутри. Сначала проступило нечто, движущееся по внутренней поверхности, оказавшееся мягкой тряпочкой и держащими её пальцами. Потом тряпочка убралась, и к стеклу приблизилось благообразное бритое лицо. Лицо дыхнуло на стекло, а тряпочка стёрла появившийся туманный след. И снова уступило место лицу. Лицо собралось, было, дыхнуть на стекло ещё раз, но вдруг глаза его округлились, рот открылся, и я с удивлением услышал исходящий из шара вопль.
Через мгновение в шаре было видно только быстро удаляющуюся человеческую фигуру, да ещё слышался непрекращающийся вопль. «Подождём, — сказал Гхажш, снимая ладонь с шара. — Ты бы присел. Это, наверное, надолго».
Поискав глазами, я обнаружил какой-то табурет и уселся на него, вперив взор в шар. Там ничего не происходило. Потом внутри проявилось изображение двух человечков. Люди приблизились, и в шар затянуло новое лицо. Лицо старика. Строг был его взгляд, и мужественна складка губ.
— Кто ты? — сурово спросил старик голосом человека, привыкшего повелевать. — Кто ты? И как посмел заглянуть в Палантир?
— Гондор Кримпатулагх атул! — сказал Гхажш, и лицо его тоже стало суровым. — Здравствуй, Великий Король!
Глава 34
Сколько лет прошло с того, изменившего мою жизнь, лета. Сколько лиг с тех пор осталось за моей спиной. Сколько отметин от чужих клинков осталось на теле, и сколько крови отведал мой собственный клинок. Клинок у меня всё тот же — предсмертный подарок Урагха. Он лишь стал немного уже и легче от встреч с точильным камнем.
Огхр, который раскрыл-таки тайны Гхазатбуурза, а может, придумал свои, не один раз порывался переделать мой кугхри, обещая облегчить его и наварить на него новые лезвия, что будут одинаково хорошо рубить и гномское железо, и кхандский шёлк. Но я ему запретил даже прикасаться к моему мечу. Тяжёлый подарок Урагха ни разу не подвёл меня за все эти годы, и при каждом взгляде на него оживает моя память.
Гхажш говорит, что у меня совсем не урруугхайское отношение к мечу. Он считает, что в этом я похож на гондорцев, которые дают своим клинкам имена и считают, что в них заключена особая, внутренняя, сила. Может быть, он и прав, иногда мне, действительно, кажется, что в моём клинке есть немалая доля силы и мужества Урагха.
Гхажш, он часто бывает прав. Даже странно, он на одиннадцать лет моложе меня и во столько же раз мудрее. Из каждого события жизни он ухитряется извлечь намного больше, чем я. И получается так, что он моложе меня годами и гораздо старше опытом. Одно время я думал, что таковы все урр-уу-гхай. Но потом убедился, что это далеко не так. Гхай, например, так и остался бесшабашным мальчишкой. Кажется, что годы изменили в нём только цвет волос, но это бывает заметно лишь в долгих походах, когда голову негде и некогда брить. Тогда у него отрастает жёсткий серебристо-каштановый ёжик.
Седина появилась не только у Гхая. Рыжие лохмы Огхра давно уже стали пегими, и лоб стал намного выше. Пепельные волосы Гхажша тоже сменили свой цвет и поредели, и если раньше он увязывал их в пышный красивый хвост, то сейчас получается лишь скромная серебряная кисточка. Даже в соломенно-белых косах Мавки прячутся тонкие серебристые нити. Лишь у меня волосы остались прежними.
Это не удивительно. Хоббиты — долгоживущий народ. А я к тому же пил напиток энтов. Даже по хоббитским меркам мне суждена долгая жизнь. Мои нынешние годы — зрелость, до старости мне ещё очень далеко. Только грустно бывает видеть, как быстро старятся те, кого любишь.
Гхажш меня обманул. Это я понял в миг, когда он приветствовал Великого Короля Гондора. Совсем не книги были нужны шагхрату в Барад-Дуре. Вернее, не только книги. Ему нужен был сам Барад-Дур. Со всем его содержимым. С древними книгами, с забытым Палантиром, с огромными плавильными печами и исполинскими молотами, с наполненными вкрай подземными водохранилищами в сердце безводной пустыни. Шагхрат пришёл сюда не ради мёртвого знания. Он пришёл сюда за наследством. За великим наследством, оставшимся от погибшего народа. Он пришёл не ради памяти о мёртвых. Он пришёл ради будущего живых.
Несложно было понять, что будет происходить дальше. Оживёт не только город, засыпанный когда-то пеплом Роковой горы. Оживёт вся эта едва не умершая страна. По её безводным пескам караваны бактров повезут от оазисов горького озера Нурнон соль и продовольствие. В заброшенных рудниках опять начнут добывать железо и уголь, медь и олово, серебро и свинец. В печах исполинской каргханы и под её молотами всё добытое с помощью разума огхров и труда снаг превратится в изделия за которыми на север, к Воротам сумеречной пустыни, как в былые времена, потянутся караваны из Кханда, Умбара и Харада. И на пепле прошлого возникнет новый, огромный и сложный мир. Мир, в котором потомки «не видящих света», смогут, не щурясь, смотреть в небеса.
Всего этого Гхажш не сказал мне в том памятном разговоре между нами, в Хмурых горах. Я не обижался. Не мог он сказать такого парню, которого нанимал за два мешка монет. Он уже тогда знал, что нарождающемуся миру предстоит нелёгкая борьба за своё существование. Он не хотел создавать случайностей, что после камнем могут упасть на чужую сторону весов. Лишнее знание может быть тяжёлым камнем. Теперь я тоже это понимал.
Пока я размышлял над всем этим, Великий Король Гондора и Гхажш молча смотрели друг на друга. Потом Гхажш вдруг рассмеялся и сказал: «Не стоит играть со мной в гляделки, Великий Король. Я не назгул. И я не отвернусь. Меня с младенчества учили смотреть в глаза эльфу и не отводить взгляда».
— Кто ты?.. — прозвучало из Палантира совсем не так уверенно, как в первый раз. — И что тебе надо?
— Моё имя — Гхажш, — ответил шагхрат. — Что на Всеобщем означает «Огненный демон». На Синдарине меня можно называть Балрогом. Но моё имя не важно. Важно то, что я говорю голосом ста семидесяти девяти буурзов, от Ангмара до Итилиэна.
— Мне не о чем разговаривать с тобою, орк! — сказал Король.
— Если под «орками» ты разумеешь народ уруугх, с которым твои воины воюют в Итилиэне, то я не принадлежу к ним, — заметил Гхажш. — Я — урр-а-гхай, «воин, видящий свет», и я не боюсь солнца.
— Быть может, колдовство Сарумана и дало возможность таким, как ты, жить при солнечном свете, но вы всё равно остались приспешниками Тьмы! — высокомерно заявил Король. — Нам не о чем говорить!
— Ты говоришь — «Тьмы!», Великий Король, — Гхажш склонился к самому шару, едва не коснувшись его. Со стороны казалось, что сейчас они с Королём упрутся лбами. — Ты попрекаешь меня родством с теми, кто тысячелетиями не мог видеть солнца? Но разве они виноваты в выборе своих отцов? Разве я виноват в этом? Если это так, то и тебе, Великий Король, стоит оглянуться в ушедшее! Или ты уже не потомок Исилдура, что присвоил Кольцо Чёрного Властелина? Или ты не потомок Нуменорских королей, что двинули своё войско на Заокраинный Запад, стремясь мечом завоевать себе бессмертие и Свет Валинора?! Или восемь принцев Нуменора и их Король, ставшие назгулами, не принадлежали к твоему народу? Быть может, ИХ ты считаешь верными Слугами Света? Если Свет у тебя таков, то что ты называешь Тьмой?!
— Зачем ты вспоминаешь моих предков, орк? — холодно усмехнулся Король. — К чему это словоблудие? Ты разговариваешь не с ними, а со мной.
— Вот именно, Великий Король, — подтвердил Гхажш. — Я говорю с тобой. И я хочу тебя спросить: разве ты никогда не уступал злу в себе? Разве тебе, Великий Король, не случалось лгать, обманывать и предавать?
— Ты путаешь меня с собой, орк, — ответил Король. — Я никогда не служил Тьме.
— Я не говорю о службе, — заметил Гхажш. — Я лишь спросил, не случалось ли Великому Королю уступать злу в себе.
— Не случалось! — гордо сказал Король. — Всю жизнь свою я отдал борьбе со Злом!
— Да… — кивнул Гхажш. — Я знаю… Но я говорю не о том вселенском Зле, с которым ты борешься, убивая тех, кто болен им. Я говорю о том маленьком зле, что гнездится внутри тебя…
— О чём ты? — Король пожал плечами. — Я не понимаю. О чём ты говоришь? Понимаешь ли ты это сам?
— Я скажу, Великий Король, — голос у Гхажша стал печальным. — Вспомни берег Великой реки у водопадов Рэроса. Вспомни маленького невеличка и его тяжёлую ношу. Ты поклялся идти с ним до конца, как бы не была трудна дорога. И ты оставил его одного… Почему, Великий Король?
— Ты довольно много знаешь, орк, — рассмеялся Король. — Откуда?
— Из книг, — ответил Гхажш. — Из Алой книги Шира. Мне доводилось её читать.
— Так ты ещё и грамотен, орк, — Король не считал нужным скрывать своего веселья. — Ну что ж. Я мог бы не отвечать тебе, но я удовлетворю твоё любопытство. Невеличек сам хотел того. Ему надо было подумать. Если ты читал эту книгу, то мог бы прочесть и это.
— Я умею не только читать, — сказал Гхажш. — Но и понимать смысл написанного. Ты руководил отрядом, Арагорн, сын Араторна. Единственной твоей задачей было охранять Хранителя и его ношу. Ты сам поклялся ему в этом. И ты оставил его одного. Почему?
— ОН этого хотел! — раздражённо буркнул Король. — Я ответил тебе!
— Нет! — помотал головой Гхажш. — Не ответил. Он хотел подумать в одиночестве. Пусть так. Но ты же пятнадцать лет прослужил в войске Гондора. Неужели ты не знал, как поступает начальник отряда в таких случаях? Вместо того, чтобы оставить его у костра в раздумьях и одиночестве, а самому с остальными охранять его в отдалении, ты отправил его в лес одного, а у костра остался сам и занимал остальных разговором. Зачем ты это сделал, Великий Король?
— ОН этого ХОТЕЛ!!! — закричал вдруг человек за стеклом Палантира и стукнул кулаком по своему столу. Наш столик вздрогнул, и Палантир подпрыгнул на подставке. — Он этого хотел, и у него было Кольцо Власти. Его желания нельзя было ослушаться!
— Нашёлся тот, кто ослушался, — заметил Гхажш. — И пошёл с Хранителем до самого конца. Несмотря на Кольцо. И это был не ты, Великий Король. Ты попросту бросил Хранителя. Ты знал, что где-то в лесу ходят орки, и ты отправил Хранителя в лес. Одного. Ты знал, что по пятам за вами идёт скользкая тварь — бывший Хранитель Кольца, и ты отпустил невеличка. Одного. И сколь долог был бы его путь после этого? Не твоя заслуга, что нашёлся тот, кто ушёл с ним. Ушёл и сберёг от всех напастей. Ты просто ПРЕДАЛ Хранителя, Арагорн, сын Араторна! Предал того, кому сам предложил свою дружбу. Предал доверившегося тебе. А он даже не понял этого. Всю свою жизнь он считал тебя своим другом.
— Ты хочешь в чём-то обвинить меня, орк?! — зло сказал король Гондора, и глаза его полыхнули пламенем, как у говорливого черепа в Гибельном зале.
— Нет, — покачал головой Гхажш. — Не хочу. Да и мне ли обвинять кого-то. Я знаю, что зло гнездится в каждом из нас, и выдавливать его из себя приходится вместе с кровью. Я не обвиняю тебя. Я знаю, что воли носящего Великое Кольцо нельзя ослушаться. Тем более, если он майя.
— Не мели то, чего не знаешь, орк… — устало произнёс Великий Король.
— Я знаю, что говорю, — возразил Гхажш. — Разве не твой Серый Наставник убедил тебя, что необходимо поступить именно так? Ради спасения мира, разумеется. Он ведь был так красноречив и так убедителен. Как можно противостоять разуму существа, что на сотни тысяч лет старше тебя? Как можно противостоять воле того, кто словом может двигать горы? Как можно сохранить холодный рассудок, когда тебя убеждает майя, носящий Кольцо Огня, которое и подарено-то было ему ради дара огненного убеждения? «ОДНО КОЛЬЦО, ЧТОБ УБЕЖДАТЬ — АШ НАЗГХ ТХРАКАТУЛУУК». Что ты мог сделать? Что могли сделать другие? Змееустый роханский мудрец лишь усомнился в истинности слов твоего Наставника и стал черверотым ничтожеством. Дэнэтор — Наместник твоего престола посмел возразить и расплатился разумом. Даже Саруман — Белый маг, Мудрейший из Мудрых, Глава Светлого совета, тот, кого эльфы звали Куруниром. Даже он не устоял перед твоим Наставником и утратил и силу свою, и мудрость. А он ведь тоже был майя. Мне незачем обвинять тебя, Великий Король. И твоего Серого Учителя я тоже ни в чём не обвиняю. Мы с тобой и представить не можем ужас понимания, который он испытал, когда Кольцо Чёрного Властелина упало в огонь Роковой горы, и цепь Всевластия разорвалась. Даже великому майя невозможно было устоять перед соблазном: две с половиной тысячи лет ему никто не мог возразить. Наверное, только Лесная Владычица-Галадриэль поняла, что с ним происходит, и в кого он начинает превращаться. Она ведь была провидица. Вот о чьём уходе я по-настоящему сожалею. Вся тяжесть Тьмы была на одной стороне весов, и лишь надежда — на другой. Но она сделала всё, зависящее от неё, чтобы эта зыбкая надежда сбылась. Даже более того, пожалуй. Без Светоча Звезды, что она подарила Хранителю, ни он, ни его спутник никогда бы не дошли до Роковой горы. И миром сейчас правил бы новый Чёрный Властелин. Умеющий говорить так убедительно, что каждый слышавший посчитал бы его волю — своей. Так что я никого и ни в чём не обвиняю, Великий Король. Я лишь хотел напомнить, что от начала времён Зло таится в каждом из нас. Власть, величие и мудрость не защищают от него. И в этом мы с тобой равны.
— О чём ты хотел говорить со мною, орк? — прервал Гхажша Король. — Ведь не ради разговора о давно забытом людьми ты добрался до Палантира.
— Я… — Гхажш встал с кресла и вытянулся в струнку, — Я говорю голосом всего народа Урр-уу-гхай. Я предлагаю тебе мир, Великий Король!
— Мир? — изумился Король. — Ты предлагаешь мне мир, орк? Я не ослышался?
— Нет, Великий Король, — ответил Гхажш, усаживаясь обратно в кресло. — Я предложил тебе мир.
— Мир с порождениями Тьмы? — продолжал изумляться Король. — Это невозможно!
— Почему ты называешь нас «порождениями Тьмы», Великий Король? — спросил Гхажш. — Мы не боимся Солнца.
— Вы были рождены Тьмой, — ответил Король. — Рождённые Тьмой не могут обратиться к Свету. Даже если перестали бояться его.
— Тьма не может создавать, Великий Король, — возразил Гхажш. — Она может лишь искажать. Ты говоришь, что мы не можем обратиться к Свету. Но неужели ты думаешь, будто Создавший мир настолько жесток, что пожалел своего сияния для живущих, пусть даже и искалеченных Первым Лжецом? Свет Единого пронизывает мир. Быть может, нам досталась меньшая его толика, чем тебе. Не буду спорить об этом. Но почему ты отказываешь нам даже в ней?
— Не мне судить о воле Единого, — заметил Король.
— «Покуда реет чёрное знамя с серебряным древом, под его тенью не найдётся места для дома Единому!» — произнёс, словно прочитал, Гхажш. — Я знаю. Пусть даже так, но ведь ты — Великий Король. Почему бы тебе не подняться на гору и не спросить самого Единого?
— К чему эти словеса, орк? — уставшим голосом спросил Король. — Ты добился того, чтобы я начал слушать тебя, и тебе лучше говорить о деле, пока я не устал. Ты предложил мне мир. Что я получу взамен?
— А разве мира мало? — изумился Гхажш. — Подумай о том, сколько лет длится эта война. Сколько жизней сгорело в ней. Разве хотя бы несколько лет без неё — не благо?
— Эта война не нами была начата, — ответил Король. — И не нами она закончится. Даже если я соглашусь на мир с орками, ведь я не вечен. Пройдёт ещё три десятка лет. Я умру, и всё начнётся сначала.
— Ты считаешь, что тридцати мирных лет мало, Великий Король? — удивлённо приподнял брови Гхажш. — Поистине, мне трудно понять тебя. Ты рассуждаешь как бессмертный эльф, для которого нет ни прошлого, ни будущего, а лишь вечное настоящее, и для которого три десятка лет — лишь краткое мгновение. Но ты же не эльф. Или ты забыл, сколько живут люди? За тридцать лет в твоём народе вырастет целое поколение, не слыхавшее звона мечей и свиста стрел.
— А насколько за тридцать лет успеет расплодиться твоё орочьё? — саркастически заметил Король. — Всё-таки нам не о чем говорить с тобой, орк!
— Лучше тебе думать о своём народе, Великий Король, — ответил Гхажш. — А не о моём. Мы не боимся умирать, и, скорее, смерть испугается нас, чем мы её. Потому что верим в доброту Единого и верим, что он слышит наши слова, когда мы обращаемся к нему. Для нас смерть — это встреча с Ним. Подумай о своём народе, Великий Король! Посмотри, как он устал за тысячу лет войны со всеми окружающими его народами. Или ты считаешь, что слава твоего народа зависит от количества пролитой им крови? Несколько дней назад я тоже считал, что доблесть воина в том, чтобы убить как можно больше врагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44