Существо было футов семнадцати ростом и более всего походило на оживший ясень. Вот тогда я и догадался, что это всё же не тролль, а энт, до этого мне как-то не удавалось его подробно рассмотреть. Энт задумчиво смотрел на меня и, казалось, размышлял: то ли раскрутить меня на цепи посильнее да трапнуть о ближайший камень, то ли просто ухватить покрепче за ноги и дёрнуть, и тогда уж, верно, что-нибудь да оторвётся. Или ноги, или голова. Глаза у энта были уже не злобные, а, скорее, удивлённые.
Мне не хотелось ни трапаться, — я, в конце концов, не бельё на стирке, — ни разделяться на части, я себе больше нравлюсь целиком. Ухватившись обеими руками за цепь, я подтянулся, чтобы ослабить нажим петли, вдохнул поглубже и заверещал, что было сил: «Фангорн, Галадриэль, Элберет, Гинтониель, Леголас, Элронд, Гиль Гэлад, Элессар», — и ещё десяток эльфийских слов, которые я читал в Алой книге или слышал от дедушки Сэма. Глаза у энта сделались ещё более удивлёнными, а потом в них мелькнула заинтересованность. Он помедлил слегка и произнёс длинную мелодичную фразу. Мне, последнее время слышавшему, в основном, хрипло лающую речь орков, она показалась настоящей музыкой. Это был явно какой-то вопрос на языке эльфов.
— Не понимаю, Ваша милость, — сказал я и помотал отрицательно головой для пущей убедительности. Насколько можно было помотать в моём висячем положении. — Совсем ничегошеньки не понимаю.
— Не понимаешь, — после некоторого раздумья сказал энт на Всеобщем, — тогда зачем ты произносишь слова Перворождённых, если не понимаешь их смысла?
— Чтобы показать Вашей милости, что я не орк, — ответил я ему. — Вы ж меня за орка принимаете. А я вовсе даже и не орк.
— Откуда ты знаешь, что я о тебе думаю? — немного обиженно произнёс энт, мне показалось, что он даже губы надул. — Я тебе не говорил.
— Как же, Ваша милость, Вы же сами кричали «буррарум». Это же «орки», по-вашему.
— Хм-хм, — энт нахмурился, — ты знаешь речь Древнего леса? Откуда? Ты был здесь раньше? Когда? И у кого ты мог научиться?
Мне всегда казалось, что энты — существа несколько медлительные, а этот задавал вопросы очень быстро. Впрочем, отвечать на вопросы, это лучше, чем быть расплющенным или разорванным ни за что.
— Нет, Ваша милость, я здесь не бывал раньше и языка вашего не знаю. Только некоторые слова, потому что кое-кто из моих родственников здесь был. Правда, давно. Они здесь разговаривали с Фангорном, Древобородом то бишь. Вы, наверное, и есть Древобород?
— Хм-хм, — опять озадаченно похмыкал энт, — Древобород. Нет. Я не Древобород, и тебе лучше не встречаться нынче с Древобородом. Меня на Всеобщем языке прозывают Скородумом, а настоящего своего имени я тебе не скажу. Опасное это дело — говорить первому встречному своё настоящее имя. Пусть даже ты и не орк. Слишком короткое название для этих «буррарум», — энт поморщился. — И кто же ты тогда?
— Я хоббит, к услугам Вашей милости, — вежливо ответил я, разговор наладился, трапанье и разрывание откладывались. — Хоббит, из рода Туков. Дедушка мой, Перегрин Тук, бывал в вашем лесу. Вместе со своим троюродным братом Мериадоком Брендибэком, что из Бэкланда за рекой.
— Постой, постой, — промолвил энт, — не всё сразу, — и задумался чуть ли не на пять минут. Время от времени он что-то бурчал про себя.
Для меня, по-прежнему висящему в воздухе, эти минуты показались пыткой.
— «Хоббиты малые в норках уютных живут», — произнёс вдруг энт. — Я помню. Я и сам встречал хоббитов. Недавно. Когда мы ходили ломать логово этих проклятых буррарум. Изенгард. Тоже двоих. Только имена у них были другие, такие короткие, смешные.
— Пиппин и Мерри, Ваша милость, — произнёс я и подумал про себя: «Ничего себе — недавно». — Их в молодые годы звали Пиппин и Мерри, это и были мой дедушка с Мериадоком Великолепным. Только, Ваша милость, с тех прошло сто лет.
— Сто лет, — энт даже не удивился. — Так я и говорю — недавно. Что для этого леса сто лет. Он стоит со дня творения мира. Он помнит явление Перворождённых. Сто лет. Это — недавно. Да. Я помню тех хоббитов, и эти их смешные имена тоже помню. Ты, значит, им родня. И как же ты попал сюда? Почему на тебе цепь? И почему ты одет, как орк?
— Вы, Ваша милость, поставьте меня на пол, — попросил я, — и я Вам всё в подробностях расскажу. Неудобно мне рассказывать, когда я так болтаюсь. Дышать тяжело, и руки уже устали.
Энт опять задумался, покачал меня немного, словно примериваясь, так что меня даже холодный пот прошиб, и, наконец, сказал: «Ладно, я тебя опущу, только не на пол, а на стол, и цепь буду держать. Вдруг ты меня обманываешь, вдруг ты не хоббит, а всё-таки орк? Нас, энтов, часто обманывают. Вот люди Рохана клялись нам в вечной дружбе, когда хотели, чтобы мы помогли им в войне с „буррарум“, а теперь сами рубят наш лес. Ещё хуже, чем это делали изенгардские орки. Я своими руками сажал Сторожевой лес у Изены. И где он теперь? Там даже пеньков нет. Всё вырвали с корнем и распахали землю. А ведь там были совсем молодые деревья, юные, никто из них не дожил даже до совершеннолетия. Так что я не буду отпускать цепь. Потом отпущу. Если пойму, что ты меня не обманываешь. Понятно?»
— Понятно, Ваша милость, — кивнул я, насколько мне удалось. — Я Вас не обманываю.
И энт поставил меня на стол. Если Вы никогда не висели в петле, то Вам и не понять, какое это блаженство — стоять на собственных ногах. Ноги, правда, подгибались, не знаю уж, от страха или ещё от чего.
— Можно, я присяду, Ваша милость? — спросил я энта. — Ноги меня с перепугу что-то плохо держат.
— Садись, — небрежно разрешил энт и намотнул цепь на кулак, так что она легка натянулась. — Орк ты или не орк, а разговор у нас будет долгий. В нашем лесу так скучно. Редко что-нибудь происходит, а в последнее время и поговорить не с кем. Старые энты всё больше предпочитают стоять себе тихо где-нибудь на берегу ручья или реки и, разве что, пару раз за лето перейдут с места на место. А уж разговаривать и вовсе не желают. Считают, что всё важное уже давно случилось, и говорить не о чем. Некоторые совсем уж охъёрнились. Или как это сказать по-вашему? Хъёрнами становятся под старость… Деревенеют! Я для них слишком быстро говорю и думаю. Даже Древобород нынче не тот. Иногда на него нападает чёрная тоска, и в такое время к нему лучше не подходить, если хочешь остаться в живых. Самое печальное, что это с каждым годом становится всё чаще и всё надольше. Что будет с Древним лесом, если он окончательно сойдёт с ума? — Энт пригорюнился. — А теперь рассказывай. Так ты говоришь, что ты хоббит?
— Да, Ваша милость, — кивнул я и откашлялся. Цепь уже не сдавливала горло и голос перестал хрипеть, — хоббит. Да Вы сами внимательно посмотрите. Раз уж Вы видели моего дедушку, то, наверное, сами сможете отличить хоббита от орка.
— Хм-хм, — хмыканье, похоже, излюбленный звук у энтов, — речь твоя учтива, чего от орка ожидать трудно, и ты, действительно, похож на тех двоих малышей со смешными именами. У них были такие же мохнатые ножки. Только они были поупитанней. Но одет ты как орк, одежда тех двух была не такая.
— Это потому, Ваша милость, что они были одеты, как подобает одеваться хоббитам. Мою же одежду орки отобрали, когда взяли меня в плен, а мне дали эти обноски. Вот потому я так и одет.
— В плен, — энт опять замолчал на несколько минут. Что-то он про себя думал, и, казалось, что от мыслительного напряжения шевелится на лбу похожая на молодую кору кожа. — В плен. Сейчас война?
— Нет. Ваша милость, — ответил я, — никакой войны нет, насколько я знаю. Наш Хоббитон — место, конечно, отдалённое от больших городов, но если бы была большая война, то и у нас бы знали. Войны нет. Я даже не знал, что орки ещё остались в Средиземье. Меня схватили, когда я мирно веселился с друзьями.
— Значит, они хотели обратить тебя в рабство, — сделал вывод энт. — Я слышал, что орки захватывают рабов и заставляют работать их в своих рудниках. Тебя увели в рудники?
— Нет, Ваша милость, в рудниках я не был.
— Тогда почему на тебе цепь? Нынче по лесу часто шатаются всякие… В орочьей одежде и в другой. Люди Рохана пригоняют на опушку людей в таких же цепях, как у тебя, чтобы те рубили деревья. Мы пробовали прогонять их, но люди Рохана стреляют в нас горящими стрелами, а те, что в цепях, рубят нас топорами. Несколько молодых энтов уже погибли так, — энт возбуждённо потёр плечо. — Тебя тоже пригнали рубить деревья?
— Нет-нет! Я не рубил деревьев! Цепь мне одели не роханцы, а орки. Я случайно оказался в лесу и больше всего хочу отсюда выйти. Я хочу домой.
— Случайно? — энт смотрел на меня с подозрением. — И ты не рубил деревья? Но если ты был в плену у орков, то почему ты теперь свободен? И откуда у тебя орочье оружие? Ты меня пытаешься обмануть.
— Ваша милость, — я для убедительности приложил руки к груди: очень уж взгляд у энта стал недоверчивым, — позвольте мне рассказать Вам всё сначала и по порядку. Тогда Вы сами поймёте, что я говорю чистую правду и не обманываю.
— Говори, — слегка смягчился энт, — времени у меня много, а ты никуда не сможешь убежать, пока я держу цепь.
И я стал рассказывать всё с самого начала, от ссоры с отцом. Время от времени энт прерывал меня и говорил что-нибудь вроде: «Ты подробнее, подробнее. Вот кто такая Настурция Шерстолап? Ты о ней подробнее!» Ему очень хотелось знать все подробности. Даже чем отличается брендибэковский бралд от лёгкого брыльского и светлого «Тукборо» он у меня выспросил. Должно быть, в Древнем лесу, и впрямь, изрядно скучно, коль энты так охочи до подробностей в рассказах случайных прохожих. В сущности, эти деревянные великаны чрезвычайно простодушны, и кто-нибудь другой без труда задурил бы Скородуму голову. Но мне не было в том необходимости.
Я как раз подобрался к обстоятельствам своего пленения, когда энт меня остановил.
— Хватит на сегодня, — он зевнул, — уже темнеет. Надо поесть и ложиться спать. Остальное расскажешь завтра.
Он подошёл к столу и приподнял один из кувшинов, тот, что с киселём: «Это ты пил?» Я кивнул: «Я был очень голоден, Ваша милость, и мне не у кого было спросить разрешения».
— Тебе было бы лучше не пить из этого кувшина, — проворчал энт. — Это питьё делает кости крепкими, но ты можешь одеревенеть. Надо было пить из второго, тогда ты бы подрос.
— Из второго я тоже пил. Ваша милость, — сказал я несколько испуганно, одеревенеть мне как-то не хотелось.
— Да? — энт заглянул во второй кувшин. — Пожалуй, ты, действительно, хоббит, твои родственники тоже были не дураки выпить вкусненького. Не беспокойся, если ты пил из обоих, то не одеревенеешь. Но в следующий раз пей поменьше. Это питьё нынче нелегко делать. Магия Перворождённых покидает лес, это чувствуют все наши, даже пищу делать становится всё труднее. Что-то происходит в мире, чего нам не понять и не исправить.
Он напился из обоих кувшинов, и, кряхтя, — сгибаться ему было трудновато, — улёгся на лежанку. Я устроился рядом, на ворохе высушенной травы. Так мы проспали с ним ночь. Бок о бок. Если бы я хотел, то мог бы легко перерезать ему глотку спящему, потому что о валявшемся рядом с лежанкой моём оружии, он даже не подумал, мне надо было только осторожно отмотать цепь с его ладони. Тогда я легко мог бы добраться до своего кугхри. Странно, что такие мысли приводили мне в голову.
Я покинул Скородума через два дня, успев перед тем дважды повторить ему свой рассказ. Энт слушал меня, открыв рот, то и дело требуя «подробностей».
Похоже, он заучивал мои слова наизусть, потому что сам иногда повторял вслух некоторые из них. Особенно его привлекло происшествие в Древлепуще, и он долго расспрашивал, что это за лес, и где он находится, и не видал ли я там энтийских женщин. Я честно рассказал ему всё, что знал, но это, по-моему, оставило его несколько разочарованным.
К исходу первого дня он освободил меня от цепи. Правда, не совсем. Ошейник энт трогать не стал, пояснив, что боится сломать мне шею вместе с цепью. «Мы очень сильные, — сказал он. — Я могу даже не заметить, как ты умрёшь, пусть уж тебе снимают это дома, а я только помогу убрать лишнее, чтобы не мешало». Он взял цепь в руки, и я оглянуться не успел, как под его длинными пальцами цепь жалобно звякнула, и на мне осталась только петля с маленьким, всего в несколько звеньев, хвостиком. Так что повторять свой рассказ второй раз мне пришлось уже не как пленнику, а как гостю.
Энт с удовольствием послушал бы меня и в третий раз, он не замечал течения времени. Да и то сказать, энты живут так долго, что для них несколько дней, как для нас одна минута. Но я взмолился, и он согласился мне помочь выбраться из леса, который так и не сумел мне понравиться. На юг, к степям Рохана и людным местам, Скородум идти отказался. Он потёр плечо и заявил, что встречаться с огненными стрелами и острыми топорами ему не хочется. На севере и на востоке мне нечего было делать. И мы согласились, что он отнесёт меня на запад, к Горам.
Я думал, что, идя вдоль Хмурых гор, заблудиться трудно, и можно будет добраться до торгового тракта, лежащего южнее оконечности гор, а уж там вместе с торговцами дойти до родного Хоббитона. О том, сколько дней займёт этот путь, и что я буду есть в эти дни, я старался не думать, чтобы не пугать себя раньше времени. Если уж я добрался до Древнего леса и остался живым, то сумею дойти живым и до родного дома. Тем более, что энт снабдил меня в дорогу полной баклагой пузырчатого питья, хотя видно было, как ему жаль расставаться с драгоценной влагой. Но он был добр. Не знаю, можно ли сказать это обо всех дереволюдях. Скородуму я благодарен не только за пищу и помощь, но и за то, в особенности, что по сравнению с остальными энтами, он очень любопытен и быстро соображает. Он сам так сказал. Иначе я был бы уже мёртв.
В полдень третьего, после встречи с энтом, дня я шёл на юг по неведомо кем протоптанной тропке. Отмытый от многодневной грязи, в постиранной одежде, слегка пополневший, при оружии и в хорошем настроении. Я шёл домой. А дом остаётся домом, даже если в нём Вас ожидает помолвка с Настурцией Шерстолап, По правде сказать, я надеялся, что она не дождалась моего возвращения и обручилась с кем-нибудь другим. Я бы с радостью ей это простил. Справа от меня поросший травой склон, с редкими деревьями и частыми валунами, уходил вверх, к острым оледенелым вершинам. Слева и ниже, у подошвы гор, расстилалось черно-зелёное море Древнего леса. Скородум не поленился отнести меня подальше от опушки и повыше в горы, чтобы я не наткнулся на случайного хъёрна.
За целый день пути мне не встретилось ничего неожиданного или даже просто примечательного. Я даже стал уставать от окружающего меня однообразия и уже подумывал, не остановиться ли мне на привал, когда увидел птиц. Воронов. Стая их кружилась впереди, несколько выше моего пути, над сгрудившимися в кучу валунами. Птицы то ныряли вниз, к камням, то взлетали с них и кружили над чем-то невидимым среди валунов, распластав мощные чёрные крылья и пронзительно каркая. Сколько раз потом я клял своё любопытство и не мог честно ответить себе, пошёл бы я туда, если бы знал, что мне показывают чёрные падальщики?
Когда я подошёл к валунам поближе, оказалось, что между ними есть маленькая, только-только втиснуться, расщелина. В расщелине кто-то был. Живой. Время от времени над краем ближнего ко мне валуна показывалась суковатая палка и глухо стукала о камень, и тогда вороны, успевшие обсесть расщелину со всех сторон, лениво взлетали и снова принимались неторопливо кружиться в воздухе.
Обойдя крайний валун, я осторожно заглянул за камень и увидел того, кто стучал палкой. Он лежал, привалившись спиной к серому, в потёках птичьего помёта, боку валуна, весь закутанный в буургха так, что торчала одна голова. Покрытое крупными каплями пота лицо, цвета хорошо отбеленного полотна, повернулось ко мне и несколько мгновений смотрело карими невидящими глазами. Потом взгляд приобрёл осмысленность, бледно-серые губы раздвинулись в усталой полуухмылке, обнажив жёлтые зубы, и знакомый голос прохрипел еле слышно: «Привет… Не чаял тебя видеть…»
Глава 17
У каждого из нас бывает в жизни время, когда необходимо сделать выбор. Вспомнить всё, что любишь, ценишь, и сделать то, что Ты, только Ты сам, считаешь правильным. Потому что ничьё мнение кроме твоего не будет иметь значения, и только ты сам будешь решать, прав ты или нет. Да ещё Тот, кто создал мир, когда ты встанешь пред ним. Время выбора — жестокое время, потому что после одного лишь шага часто уже не бывает возврата. И иногда случается так, что этот выбор надо успеть сделать между двумя ударами сердца. Иначе жизнь сделает свой выбор за тебя, и придётся идти по чужой, мучительной и бессмысленной дороге.
Каждое наше действие имеет смысл. Хотим мы того или нет. И зачастую за нашими поступками кроются смыслы, о которых мы и не думали, делая своё дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44