он руководил там подготовкой новобранцев. Оставить службу он не мог, но согласился побеседовать с Фицдуэйном в перерыве между учениями, если тот приедет к нему сам. Несколько минут телефонных переговоров, затем звонок от Беата фон Граффенлауба — и все было улажено. Если Фицдуэйн сможет появиться у казармы генерала Гвизана в столь неудобный час, как 7.00, его отвезут в Санд военным транспортом. До казармы идет трамвай номер девять.
Чтобы найти Андреаса, им понадобилось добрых часа полтора. Миновав несколько боевых подразделений, разыгрывавших свои маленькие войны, они наконец отыскали его: лейтенант стоял на заросшем травой бетонном укрытии, наблюдая, как его взвод готовится к атаке. Голову его украшала армейская пилотка с маскировочной веточкой; на поясе висел большой револьвер в кобуре. Уперев руки в бедра, Андреас глянул вниз на Фицдуэйна. Вся его фигура излучала молодцеватость, граничащую с щегольством.
— Ну, герр Фицдуэйн, — сказал он, — как вам нравится швейцарская армия? — Он вежливо улыбнулся и подал гостю руку, помогая ему взобраться наверх. Капрал, который сопровождал Фицдуэйна, отдал честь и скрылся в зарослях.
— Все это сплошь новобранцы, — произнес Андреас, указывая на окружающий их лес. Там не было видно ни одного человека; бойцов, которые переползали с места на место, готовясь открыть холостой огонь из винтовок и противотанковых ружей, выдавали лишь шорох да хруст веток. — Всего несколько недель тому назад они были студентами университета, виноделами, ремесленниками и официантами. Теперь они начинают превращаться в солдат, но им предстоит еще многому научиться. Не судите о швейцарской армии по тому, что увидите сегодня. — Андреас вновь улыбнулся. Он был очень обаятелен, и в нем, в отличие от младшей сестры, не чувствовалось ни капли напряжения и неуверенности.
Хотя Фицдуэйн и помалкивал об этом, увиденное в Санде произвело на него большое впечатление. Он по собственному опыту знал, как трудно превратить гражданских в солдат. И тем не менее почти все встреченные им до сих пор офицеры выглядели настоящими кадровиками, а учебные программы отличались продуманностью и оригинальностью. Правда, совсем зеленые новобранцы редко радуют глаз. Андреас вздрогнул, когда рядом громко треснула сухая ветка, а вслед за этим прозвучало отчетливое ругательство.
— Я сожалею о гибели вашего брата, — сказал Фицдуэйн. Он присел на поваленное дерево. Андреас остался стоять: он оглядывал лес, держа наготове блокнот для пометок.
— Задавайте вопросы, — промолвил Андреас, — и я расскажу вам все, что знаю.
В отличие от Врени, которая знала много, но говорила мало, Андреас отвечал на вопросы Фицдуэйна с полной готовностью: ведь отец попросил его оказать ирландцу содействие. К сожалению, вскоре выяснилось, что ему известно немногое; а может быть, Фицдуэйн просто не представлял себе, о чем надо спрашивать. Он уже почти примирился со своей неудачей, однако Андреас понемногу расслабился, переключил часть внимания со своих подопечных на гостя, и в его ответах забрезжили кое-какие любопытные факты и детали.
Андреас посмотрел на букву “А” в цветочном венке.
— Внутренний символ мне, конечно, знаком, — сказал он. — В простом круге его можно увидеть в каждом городе нашей страны. Это эмблема участников движения протеста, молодежного движения — в общем, крошечного меньшинства дураков, которые сами не понимают, что им на пользу, а что нет. — Он посмотрел на фотокопию в руках Фицдуэйна. — А почему цветы? — спросил он. — Это татуировка, что ли?
Фицдуэйн кивнул.
— В увеличенном масштабе.
— Что ж, детали проработаны очень неплохо — тем более если, как вы говорите, сама картинка еще меньше, — заметил Андреас. — Видно, что “кольщик” был мастером своего дела. Цветы похожи на герань, хотя определенно сказать трудно. — Он поднял глаза на Фицдуэйна. — Les flours du Mal, — произнес он, — “Цветы Зла”. Вы знаете Бодлера?
— По большей части в переводах, — сказал Фицдуэйн. — Сейчас попробую что-нибудь припомнить. — Он помедлил, а затем процитировал:
Безумье, скаредность, и алчность, и разврат и душу нам гнетут, и тело разъедают;
Нас угрызения, как пытка, услаждают, Как насекомые, и жалят, и язвят.
Андреас рассмеялся.
— Замечательно, — сказал он, — но по-французски это звучит лучше.
— А почему вы заговорили о “Цветах Зла”? — спросил Фицдуэйн. — Этот символ напомнил вам о какой-то организации с таким названием?
— Да нет, — сказал Андреас. — У меня просто возникла такая ассоциация: я вообще люблю Бодлера. А судя по тому, что вы мне сообщили, это название кажется подходящим.
— Очень даже подходящим, — согласился Фицдуэйн. — Скажите, а когда вы впервые познакомились с Бодлером? Вряд ли в начальной школе: ведь поэт он, мягко говоря, специфический.
Андреас засмеялся, но за этим смехом явно крылось некоторое смущение. Фицдуэйн заметил на его щеках румянец.
— Моя приемная мать, — пояснил он, — Эрика. Больше он не успел ничего сказать. Вдруг лес огласился треском винтовочной пальбы, на укрытие со всех сторон посыпались разнообразные предметы, и по лужайке побежала в атаку целая толпа солдат в маскхалатах. Фицдуэйну пришло на ум, что их с Андреасом вполне можно считать убитыми.
Командиры отделений образовали перед Андреасом полукруг, и он спокойным, взвешенным голосом объяснил им, что было сделано верно, а что нет. У двоих капралов возникли вопросы. Андреас ответил им в прежней спокойной манере. Затем военные отдали друг другу честь, и взвод построился в две длинные колонны. С оружием, в полном снаряжении бойцы направились к лагерю, где их ждал ленч. Андреас и Фицдуэйн шли позади и беседовали.
— Помните вы что-нибудь об инциденте в Ленке? — спросил Фицдуэйн. — Там ведь случилось что-то, касающееся Врени и, если не ошибаюсь, Руди?
— Врени говорила вам об этом?
— Да, но она не сказала, что именно там случилось. По-видимому, это происшествие, каким бы оно ни было, крепко запало ей в память. Еще она упомянула о человеке по имени Оскар Шупбах, но непонятно, в какой связи, — разве лишь потому, что он был близким другом семьи. Я хотел бы поподробней узнать о том, что это был за инцидент.
Некоторое время они шагали молча. Дорога шла меж высоких деревьев, по хорошо прореженному сосновому бору. Воздух был напоен ароматом хвои. В предвкушении ленча солдаты двигались бодро, то там, то сям раздавались взрывы смеха. Посередине дороги, между двумя колоннами, ехал армейский “джип”.
— Я мало что знаю о случившемся в Ленке, — сказал Андреас. — По-моему, это было как-то связано с сексом. Детали мне неизвестны. Руди, Врени и Эрика, как обычно, поехали туда на пару недель покататься на лыжах. Я был занят учебой и не смог составить им компанию. Отец думал присоединиться к ним на выходных, но ему пришлось на несколько недель отбыть в деловую поездку.
— Значит, они жили там одни?
— Вроде бы да, — ответил Андреас. — Точно не знаю. Мне ведь почти ничего не рассказали. Помню только одно: когда они вернулись обратно, Руди и Врени были мрачными, напряженными и какими-то изменившимися. Они стали еще более скрытными и все чаще замыкались в своем собственном маленьком мирке. Я спросил у Эрики, что с ними стряслось, но она только засмеялась в ответ. Сказала, что там все время шел снег и ей надоело читать романы, играть в карты и сидеть в четырех стенах.
— И больше ничего?
— Ничего, — отозвался Андреас. — А через несколько дней ко мне в комнату заглянул Руди. Сказал, что хочет кое о чем спросить. Сначала все бродил вокруг да около, а потом начал расспрашивать меня о гомосексуализме. Спросил, случалось ли мне когда-нибудь вступать в гомосексуальные контакты и всегда ли первый опыт такого рода влечет за собой отказ от девушек. Боюсь, что я мало чем ему помог. Он не сказал, почему это его интересует, и вообще выглядел смущенным; кроме того, мне показалось, что он был под действием наркотика.
— Какого? — спросил Фицдуэйн.
— То ли “травки”, то ли еще чего-нибудь, — сказал Андреас. — Точно не угадаешь. Руди ведь пробовал все подряд.
— А при чем тут Врени? У меня сложилось твердое впечатление, что она тоже играла в случившемся какую-то роль.
— Может быть, вы и правы, — согласился Андреас. — Во всяком случае, она наверняка все знала. У этих двоих друг от друга секретов не было, но она так ничего и не сказала. Однако в Ленке, пожалуй, есть парочка людей, с которыми вы могли бы поговорить. Про Оскара вы уже знаете.
— Да.
— Прекрасно, — сказал Андреас. — Так вот: во-первых, он, а во-вторых, есть еще один закадычный друг наших близнецов, который живет там. Он примерно их возраста. Некий Феликс Крейн, работает подмастерьем у сыровара. Он всегда казался мне очень милым парнем.
— Голубой?
— Да, — сказал Андреас, — но мне сдается, что дело тут не в нем. Если бы это был всего лишь Феликс, не с чего было бы заваривать такую кашу.
— Как бы там ни было, первый опыт такого рода действительно может здорово сбить с толку и даже нарушить сексуальную ориентацию.
— Пожалуй, что так, — сказал Андреас. Он снова покраснел, а может быть, румянец появился на его щеках просто от быстрой ходьбы. Они уже достигли лагеря. Ленч в офицерской столовой состоял из свеклы и макарон под мясным соусом. Правда, им не пришлось есть из солдатских мисок, но привкус был тот же: в армии почему-то всегда так.
Со вздохом удовлетворения Медведь отставил от себя стакан. Триста граммов вина были поглощены им без видимых усилий. Фицдуэйну непривычно было видеть стаканы, объем которых известен с точностью до миллилитра. В Швейцарии их делали разными, но с соответствующими пометками. А вот в Ирландии — видимо, благодаря склонности ее жителей к разного рода лотереям — винные стаканы могли оказаться какого угодно объема. Иногда несколько стаканов вина приводили вас в состояние легкого опьянения, иногда вызывали буквально сногсшибательный эффект, а иногда служили причиной бурной размолвки между вами и барменом, не желающим подавать очередную порцию.
— По-моему, за мной больше не следят, — сказал Фицдуэйн. — По крайней мере, мне так кажется.
— Может, вы просто ошиблись. Может, за вами никто и не следил, а виной всему ваше воображение.
— Может быть. — Фицдуэйн полез к себе в карман за фотографией. Потом передал ее Медведю.
Медведь поджал губы; усы его шевельнулись. Похоже, он размышлял.
— Что скажете на этот счет? — спросил Фицдуэйн. Медведь по-прежнему смотрел на фотографию.
— Очень качественный снимок мотоциклиста, который красиво вписывается в поворот где-то в горах. — Он поднял глаза на Фицдуэйна. — И вы хотите, чтобы я поискал его в картотеке.
Фицдуэйн кивнул.
— Это может оказаться любопытным.
Пышненькая официантка в национальной швейцарской блузе с низким вырезом и белыми рукавами подала им еще вина. Подвал постепенно наполнялся людьми и гулом голосов. Они сидели спиной к стене за угловым столиком — отсюда можно было видеть и вход, и большинство других столиков, да и разговаривать тут никто не мешал. Впрочем, место было выбрано скорее подсознательно. Фицдуэйн отметил это с удовольствием. Если твоя профессия — наблюдать за людьми, у тебя неизбежно вырабатываются определенные привычки.
— Несколько веков назад в Берне была не одна сотня таких винных подвальчиков, — заметил Медведь. — Многие аристократы имели за городом свои виноградники, и торговля вином была единственным занятием, не считавшимся зазорным в высших слоях, кроме, конечно, политики и военной службы. Затем мода изменилась, аристократы потеряли власть, и люди стали пить в гостиницах и кафе. Правда, подвалов осталось довольно много, но теперь они по большей части заняты под магазины и рестораны. А жаль. Ведь в винном подвале вроде этого есть своя атмосфера: сводчатые потолки, выскобленные деревянные столы, потемневшие от времени стены, бочонки с вином, веселые песни хмельных посетителей, а во главе всего этого — симпатичная вдовушка.
— Почему вдовушка?
— Сам не знаю, — сказал Медведь. — Так уж повелось, что в нашем “Клотцикеллере” всегда хозяйничают вдовы. — Он поглядел на сидящего напротив Фицдуэйна. — Меня вызывал шеф.
— Ja und? — сказал Фицдуэйн. — Это почти все, что я знаю по-немецки.
— Вполне достаточно при вашем произношении. С ним беседовал Беат фон Граффенлауб. Они старые друзья или, по крайней мере, давно знакомы. Раньше встречались в армии, а теперь иногда играют друг с другом в гольф и состоят вместе в каком-то городском комитете.
— Что наши власть имущие делали бы без гольфа? — сказал Фицдуэйн. — Сэр Френсис Дрейк играл в шары, египтяне строили пирамиды, а в Афганистане, по слухам, играют во что-то вроде поло, только вместо мяча у них козлиная голова. По-моему, все эти развлечения служат одной цели.
— Я вас порадую, — сказал Медведь. — Мне ведено оказать вам официальную помощь, предоставить доступ к архивам и документам, и так далее.
— Очень мило, — сказал Фицдуэйн. — И все это благодаря фон Граффенлаубу?
— Наверное, не только. Кроме него, шеф имел не одну беседу с вашим другом Килмарой. Они решили объединить усилия и вместе заняться делами, в которых фигурирует та самая татуировка с цветами — как вы их назвали?
— Цветы Зла.
— Так вот, символ с Цветами Зла был обнаружен на нескольких трупах в обеих странах, — продолжал Медведь, — и встречался кое-где еще.
— Пожалуйста, поподробнее, — сказал Фицдуэйн.
— Мы отправили оповещение через Интерпол — обычная процедура, — и наши коллеги в Ирландии сделали то же самое. Мы обратились ко всем европейским странам и США. Поначалу откликов не было. Когда интересуешься картинкой, добыть информацию всегда труднее. Большинство архивных данных — это имена, адреса, отпечатки пальцев и тому подобное. А безымянный символ сложно определить и классифицировать так, чтобы все всё поняли.
— Однако?
— Нам повезло. В каком-то далеком архиве связали-таки концы с концами.
— Все это сильно смахивает на историю с пуделем, — сказал Фицдуэйн.
— Примерно восемнадцать месяцев назад в сгоревшем автомобиле под Сан-Франциско был найден труп с такой же татуировкой, — произнес Медведь после минутной паузы. Он не совсем понял, при чем тут пудель. — Преступники, похоже, хотели сжечь машину вместе с телом дотла.
— Что же им помешало?
— Перестарались. Вместе с бензобаком взорвалась пластиковая бомба, которая была в салоне машины. Часть руки отлетела далеко в сторону. Она была сильно повреждена, но полицейским удалось различить часть цветочного венка и одну палочку от буквы “А”. Наш запрос оставался без ответа, покуда они не начали искать по названиям цветов. Рисунок маленький, поэтому их вид определить трудно. Стали перебирать разные названия — ничего. Наконец догадались посмотреть на слово…
— Герань, — сказал Фицдуэйн. Медведь воззрился на него.
— Откуда вы знаете?
— Я седьмой сын седьмого сына, — сказал Фицдуэйн. — У нас в Ирландии существует поверье, что такие люди обладают особым даром. А еще я виделся с человеком, который разбирается в цветах.
— С кем это?
— С Андреасом.
Они посмотрели друг на друга.
— Случайность, — сказал Медведь.
— Кто знает? — промолвил Фицдуэйн. — Почему бы вам не закончить свой рассказ? Вы остановились на оторванной руке.
— Хр-рм, — произнес Медведь. Он угрожающе глянул на парочку, которая собралась было сесть к ним за столик. Потенциальные соседи поспешно ретировались.
— Чья была эта рука, так и не удалось выяснить. Идентифицировать личность было невозможно. Рука успела сильно обгореть еще до того, как взорвалась бомба, а от самого тела практически ничего не осталось, так что для поисков в архивах не было никаких отправных точек: ни отпечатков пальцев, ни зубных пломб, ни особых примет, за исключением татуировки, которая частично уцелела благодаря тому, что находилась под наручными часами. О лице, конечно, и говорить нечего.
— Пол?
— Женский. Кожа самая что ни на есть белая. В общем, как там у них выражаются, представительница господствующей расы.
— Возраст?
— С этим сложнее. Самое вероятное — двадцать с хвостиком.
— А машина?
— То, что могло сгореть, сгорело, а остальное взрыв разнес на мелкие куски. Правда, по номеру на двигателе экспертам удалось определить ее владельца.
— Останки, конечно, принадлежали не ему, — заметил Фицдуэйн.
— Вы правы, — подтвердил Медведь. — Владельцем оказался работник некоей фирмы, о котором в ФБР сказали, что он чист как стеклышко.
— А почему к этому делу подключилось ФБР? Я думал, у них не такая широкая сфера интересов.
— Ограблениями банков занимаются федеральные органы, — сказал Медведь. — В ФБР считали, что именно этим автомобилем воспользовались бандиты, совершившие налет на банк в Сан-Клементе. Там украли больше двух миллионов долларов и убили шестерых человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Чтобы найти Андреаса, им понадобилось добрых часа полтора. Миновав несколько боевых подразделений, разыгрывавших свои маленькие войны, они наконец отыскали его: лейтенант стоял на заросшем травой бетонном укрытии, наблюдая, как его взвод готовится к атаке. Голову его украшала армейская пилотка с маскировочной веточкой; на поясе висел большой револьвер в кобуре. Уперев руки в бедра, Андреас глянул вниз на Фицдуэйна. Вся его фигура излучала молодцеватость, граничащую с щегольством.
— Ну, герр Фицдуэйн, — сказал он, — как вам нравится швейцарская армия? — Он вежливо улыбнулся и подал гостю руку, помогая ему взобраться наверх. Капрал, который сопровождал Фицдуэйна, отдал честь и скрылся в зарослях.
— Все это сплошь новобранцы, — произнес Андреас, указывая на окружающий их лес. Там не было видно ни одного человека; бойцов, которые переползали с места на место, готовясь открыть холостой огонь из винтовок и противотанковых ружей, выдавали лишь шорох да хруст веток. — Всего несколько недель тому назад они были студентами университета, виноделами, ремесленниками и официантами. Теперь они начинают превращаться в солдат, но им предстоит еще многому научиться. Не судите о швейцарской армии по тому, что увидите сегодня. — Андреас вновь улыбнулся. Он был очень обаятелен, и в нем, в отличие от младшей сестры, не чувствовалось ни капли напряжения и неуверенности.
Хотя Фицдуэйн и помалкивал об этом, увиденное в Санде произвело на него большое впечатление. Он по собственному опыту знал, как трудно превратить гражданских в солдат. И тем не менее почти все встреченные им до сих пор офицеры выглядели настоящими кадровиками, а учебные программы отличались продуманностью и оригинальностью. Правда, совсем зеленые новобранцы редко радуют глаз. Андреас вздрогнул, когда рядом громко треснула сухая ветка, а вслед за этим прозвучало отчетливое ругательство.
— Я сожалею о гибели вашего брата, — сказал Фицдуэйн. Он присел на поваленное дерево. Андреас остался стоять: он оглядывал лес, держа наготове блокнот для пометок.
— Задавайте вопросы, — промолвил Андреас, — и я расскажу вам все, что знаю.
В отличие от Врени, которая знала много, но говорила мало, Андреас отвечал на вопросы Фицдуэйна с полной готовностью: ведь отец попросил его оказать ирландцу содействие. К сожалению, вскоре выяснилось, что ему известно немногое; а может быть, Фицдуэйн просто не представлял себе, о чем надо спрашивать. Он уже почти примирился со своей неудачей, однако Андреас понемногу расслабился, переключил часть внимания со своих подопечных на гостя, и в его ответах забрезжили кое-какие любопытные факты и детали.
Андреас посмотрел на букву “А” в цветочном венке.
— Внутренний символ мне, конечно, знаком, — сказал он. — В простом круге его можно увидеть в каждом городе нашей страны. Это эмблема участников движения протеста, молодежного движения — в общем, крошечного меньшинства дураков, которые сами не понимают, что им на пользу, а что нет. — Он посмотрел на фотокопию в руках Фицдуэйна. — А почему цветы? — спросил он. — Это татуировка, что ли?
Фицдуэйн кивнул.
— В увеличенном масштабе.
— Что ж, детали проработаны очень неплохо — тем более если, как вы говорите, сама картинка еще меньше, — заметил Андреас. — Видно, что “кольщик” был мастером своего дела. Цветы похожи на герань, хотя определенно сказать трудно. — Он поднял глаза на Фицдуэйна. — Les flours du Mal, — произнес он, — “Цветы Зла”. Вы знаете Бодлера?
— По большей части в переводах, — сказал Фицдуэйн. — Сейчас попробую что-нибудь припомнить. — Он помедлил, а затем процитировал:
Безумье, скаредность, и алчность, и разврат и душу нам гнетут, и тело разъедают;
Нас угрызения, как пытка, услаждают, Как насекомые, и жалят, и язвят.
Андреас рассмеялся.
— Замечательно, — сказал он, — но по-французски это звучит лучше.
— А почему вы заговорили о “Цветах Зла”? — спросил Фицдуэйн. — Этот символ напомнил вам о какой-то организации с таким названием?
— Да нет, — сказал Андреас. — У меня просто возникла такая ассоциация: я вообще люблю Бодлера. А судя по тому, что вы мне сообщили, это название кажется подходящим.
— Очень даже подходящим, — согласился Фицдуэйн. — Скажите, а когда вы впервые познакомились с Бодлером? Вряд ли в начальной школе: ведь поэт он, мягко говоря, специфический.
Андреас засмеялся, но за этим смехом явно крылось некоторое смущение. Фицдуэйн заметил на его щеках румянец.
— Моя приемная мать, — пояснил он, — Эрика. Больше он не успел ничего сказать. Вдруг лес огласился треском винтовочной пальбы, на укрытие со всех сторон посыпались разнообразные предметы, и по лужайке побежала в атаку целая толпа солдат в маскхалатах. Фицдуэйну пришло на ум, что их с Андреасом вполне можно считать убитыми.
Командиры отделений образовали перед Андреасом полукруг, и он спокойным, взвешенным голосом объяснил им, что было сделано верно, а что нет. У двоих капралов возникли вопросы. Андреас ответил им в прежней спокойной манере. Затем военные отдали друг другу честь, и взвод построился в две длинные колонны. С оружием, в полном снаряжении бойцы направились к лагерю, где их ждал ленч. Андреас и Фицдуэйн шли позади и беседовали.
— Помните вы что-нибудь об инциденте в Ленке? — спросил Фицдуэйн. — Там ведь случилось что-то, касающееся Врени и, если не ошибаюсь, Руди?
— Врени говорила вам об этом?
— Да, но она не сказала, что именно там случилось. По-видимому, это происшествие, каким бы оно ни было, крепко запало ей в память. Еще она упомянула о человеке по имени Оскар Шупбах, но непонятно, в какой связи, — разве лишь потому, что он был близким другом семьи. Я хотел бы поподробней узнать о том, что это был за инцидент.
Некоторое время они шагали молча. Дорога шла меж высоких деревьев, по хорошо прореженному сосновому бору. Воздух был напоен ароматом хвои. В предвкушении ленча солдаты двигались бодро, то там, то сям раздавались взрывы смеха. Посередине дороги, между двумя колоннами, ехал армейский “джип”.
— Я мало что знаю о случившемся в Ленке, — сказал Андреас. — По-моему, это было как-то связано с сексом. Детали мне неизвестны. Руди, Врени и Эрика, как обычно, поехали туда на пару недель покататься на лыжах. Я был занят учебой и не смог составить им компанию. Отец думал присоединиться к ним на выходных, но ему пришлось на несколько недель отбыть в деловую поездку.
— Значит, они жили там одни?
— Вроде бы да, — ответил Андреас. — Точно не знаю. Мне ведь почти ничего не рассказали. Помню только одно: когда они вернулись обратно, Руди и Врени были мрачными, напряженными и какими-то изменившимися. Они стали еще более скрытными и все чаще замыкались в своем собственном маленьком мирке. Я спросил у Эрики, что с ними стряслось, но она только засмеялась в ответ. Сказала, что там все время шел снег и ей надоело читать романы, играть в карты и сидеть в четырех стенах.
— И больше ничего?
— Ничего, — отозвался Андреас. — А через несколько дней ко мне в комнату заглянул Руди. Сказал, что хочет кое о чем спросить. Сначала все бродил вокруг да около, а потом начал расспрашивать меня о гомосексуализме. Спросил, случалось ли мне когда-нибудь вступать в гомосексуальные контакты и всегда ли первый опыт такого рода влечет за собой отказ от девушек. Боюсь, что я мало чем ему помог. Он не сказал, почему это его интересует, и вообще выглядел смущенным; кроме того, мне показалось, что он был под действием наркотика.
— Какого? — спросил Фицдуэйн.
— То ли “травки”, то ли еще чего-нибудь, — сказал Андреас. — Точно не угадаешь. Руди ведь пробовал все подряд.
— А при чем тут Врени? У меня сложилось твердое впечатление, что она тоже играла в случившемся какую-то роль.
— Может быть, вы и правы, — согласился Андреас. — Во всяком случае, она наверняка все знала. У этих двоих друг от друга секретов не было, но она так ничего и не сказала. Однако в Ленке, пожалуй, есть парочка людей, с которыми вы могли бы поговорить. Про Оскара вы уже знаете.
— Да.
— Прекрасно, — сказал Андреас. — Так вот: во-первых, он, а во-вторых, есть еще один закадычный друг наших близнецов, который живет там. Он примерно их возраста. Некий Феликс Крейн, работает подмастерьем у сыровара. Он всегда казался мне очень милым парнем.
— Голубой?
— Да, — сказал Андреас, — но мне сдается, что дело тут не в нем. Если бы это был всего лишь Феликс, не с чего было бы заваривать такую кашу.
— Как бы там ни было, первый опыт такого рода действительно может здорово сбить с толку и даже нарушить сексуальную ориентацию.
— Пожалуй, что так, — сказал Андреас. Он снова покраснел, а может быть, румянец появился на его щеках просто от быстрой ходьбы. Они уже достигли лагеря. Ленч в офицерской столовой состоял из свеклы и макарон под мясным соусом. Правда, им не пришлось есть из солдатских мисок, но привкус был тот же: в армии почему-то всегда так.
Со вздохом удовлетворения Медведь отставил от себя стакан. Триста граммов вина были поглощены им без видимых усилий. Фицдуэйну непривычно было видеть стаканы, объем которых известен с точностью до миллилитра. В Швейцарии их делали разными, но с соответствующими пометками. А вот в Ирландии — видимо, благодаря склонности ее жителей к разного рода лотереям — винные стаканы могли оказаться какого угодно объема. Иногда несколько стаканов вина приводили вас в состояние легкого опьянения, иногда вызывали буквально сногсшибательный эффект, а иногда служили причиной бурной размолвки между вами и барменом, не желающим подавать очередную порцию.
— По-моему, за мной больше не следят, — сказал Фицдуэйн. — По крайней мере, мне так кажется.
— Может, вы просто ошиблись. Может, за вами никто и не следил, а виной всему ваше воображение.
— Может быть. — Фицдуэйн полез к себе в карман за фотографией. Потом передал ее Медведю.
Медведь поджал губы; усы его шевельнулись. Похоже, он размышлял.
— Что скажете на этот счет? — спросил Фицдуэйн. Медведь по-прежнему смотрел на фотографию.
— Очень качественный снимок мотоциклиста, который красиво вписывается в поворот где-то в горах. — Он поднял глаза на Фицдуэйна. — И вы хотите, чтобы я поискал его в картотеке.
Фицдуэйн кивнул.
— Это может оказаться любопытным.
Пышненькая официантка в национальной швейцарской блузе с низким вырезом и белыми рукавами подала им еще вина. Подвал постепенно наполнялся людьми и гулом голосов. Они сидели спиной к стене за угловым столиком — отсюда можно было видеть и вход, и большинство других столиков, да и разговаривать тут никто не мешал. Впрочем, место было выбрано скорее подсознательно. Фицдуэйн отметил это с удовольствием. Если твоя профессия — наблюдать за людьми, у тебя неизбежно вырабатываются определенные привычки.
— Несколько веков назад в Берне была не одна сотня таких винных подвальчиков, — заметил Медведь. — Многие аристократы имели за городом свои виноградники, и торговля вином была единственным занятием, не считавшимся зазорным в высших слоях, кроме, конечно, политики и военной службы. Затем мода изменилась, аристократы потеряли власть, и люди стали пить в гостиницах и кафе. Правда, подвалов осталось довольно много, но теперь они по большей части заняты под магазины и рестораны. А жаль. Ведь в винном подвале вроде этого есть своя атмосфера: сводчатые потолки, выскобленные деревянные столы, потемневшие от времени стены, бочонки с вином, веселые песни хмельных посетителей, а во главе всего этого — симпатичная вдовушка.
— Почему вдовушка?
— Сам не знаю, — сказал Медведь. — Так уж повелось, что в нашем “Клотцикеллере” всегда хозяйничают вдовы. — Он поглядел на сидящего напротив Фицдуэйна. — Меня вызывал шеф.
— Ja und? — сказал Фицдуэйн. — Это почти все, что я знаю по-немецки.
— Вполне достаточно при вашем произношении. С ним беседовал Беат фон Граффенлауб. Они старые друзья или, по крайней мере, давно знакомы. Раньше встречались в армии, а теперь иногда играют друг с другом в гольф и состоят вместе в каком-то городском комитете.
— Что наши власть имущие делали бы без гольфа? — сказал Фицдуэйн. — Сэр Френсис Дрейк играл в шары, египтяне строили пирамиды, а в Афганистане, по слухам, играют во что-то вроде поло, только вместо мяча у них козлиная голова. По-моему, все эти развлечения служат одной цели.
— Я вас порадую, — сказал Медведь. — Мне ведено оказать вам официальную помощь, предоставить доступ к архивам и документам, и так далее.
— Очень мило, — сказал Фицдуэйн. — И все это благодаря фон Граффенлаубу?
— Наверное, не только. Кроме него, шеф имел не одну беседу с вашим другом Килмарой. Они решили объединить усилия и вместе заняться делами, в которых фигурирует та самая татуировка с цветами — как вы их назвали?
— Цветы Зла.
— Так вот, символ с Цветами Зла был обнаружен на нескольких трупах в обеих странах, — продолжал Медведь, — и встречался кое-где еще.
— Пожалуйста, поподробнее, — сказал Фицдуэйн.
— Мы отправили оповещение через Интерпол — обычная процедура, — и наши коллеги в Ирландии сделали то же самое. Мы обратились ко всем европейским странам и США. Поначалу откликов не было. Когда интересуешься картинкой, добыть информацию всегда труднее. Большинство архивных данных — это имена, адреса, отпечатки пальцев и тому подобное. А безымянный символ сложно определить и классифицировать так, чтобы все всё поняли.
— Однако?
— Нам повезло. В каком-то далеком архиве связали-таки концы с концами.
— Все это сильно смахивает на историю с пуделем, — сказал Фицдуэйн.
— Примерно восемнадцать месяцев назад в сгоревшем автомобиле под Сан-Франциско был найден труп с такой же татуировкой, — произнес Медведь после минутной паузы. Он не совсем понял, при чем тут пудель. — Преступники, похоже, хотели сжечь машину вместе с телом дотла.
— Что же им помешало?
— Перестарались. Вместе с бензобаком взорвалась пластиковая бомба, которая была в салоне машины. Часть руки отлетела далеко в сторону. Она была сильно повреждена, но полицейским удалось различить часть цветочного венка и одну палочку от буквы “А”. Наш запрос оставался без ответа, покуда они не начали искать по названиям цветов. Рисунок маленький, поэтому их вид определить трудно. Стали перебирать разные названия — ничего. Наконец догадались посмотреть на слово…
— Герань, — сказал Фицдуэйн. Медведь воззрился на него.
— Откуда вы знаете?
— Я седьмой сын седьмого сына, — сказал Фицдуэйн. — У нас в Ирландии существует поверье, что такие люди обладают особым даром. А еще я виделся с человеком, который разбирается в цветах.
— С кем это?
— С Андреасом.
Они посмотрели друг на друга.
— Случайность, — сказал Медведь.
— Кто знает? — промолвил Фицдуэйн. — Почему бы вам не закончить свой рассказ? Вы остановились на оторванной руке.
— Хр-рм, — произнес Медведь. Он угрожающе глянул на парочку, которая собралась было сесть к ним за столик. Потенциальные соседи поспешно ретировались.
— Чья была эта рука, так и не удалось выяснить. Идентифицировать личность было невозможно. Рука успела сильно обгореть еще до того, как взорвалась бомба, а от самого тела практически ничего не осталось, так что для поисков в архивах не было никаких отправных точек: ни отпечатков пальцев, ни зубных пломб, ни особых примет, за исключением татуировки, которая частично уцелела благодаря тому, что находилась под наручными часами. О лице, конечно, и говорить нечего.
— Пол?
— Женский. Кожа самая что ни на есть белая. В общем, как там у них выражаются, представительница господствующей расы.
— Возраст?
— С этим сложнее. Самое вероятное — двадцать с хвостиком.
— А машина?
— То, что могло сгореть, сгорело, а остальное взрыв разнес на мелкие куски. Правда, по номеру на двигателе экспертам удалось определить ее владельца.
— Останки, конечно, принадлежали не ему, — заметил Фицдуэйн.
— Вы правы, — подтвердил Медведь. — Владельцем оказался работник некоей фирмы, о котором в ФБР сказали, что он чист как стеклышко.
— А почему к этому делу подключилось ФБР? Я думал, у них не такая широкая сфера интересов.
— Ограблениями банков занимаются федеральные органы, — сказал Медведь. — В ФБР считали, что именно этим автомобилем воспользовались бандиты, совершившие налет на банк в Сан-Клементе. Там украли больше двух миллионов долларов и убили шестерых человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66