Однажды она подняла его среди ночи, разбудила, без жалости вырвав из страны грёз, накинув на его плечи одеяло, поволокла из каюты. На корабле было что-то не так, не было постороннего шума, но он чувствовал, чувствовал кожей на спине и каждой клеточкой тела, что в маленьком мирке корабля происходит неладное. Он смотрел на её встревоженное лицо, на глаза, что не утратили мягкого сияния, несмотря ни на что. Идя, она оглядывалась по сторонам, шла тихо, и старалась скрыть его.
От каюты до трюма было и вовсе недалеко, несколько десятков шагов. Она втолкнула его в приоткрытую дверь, приказав сидеть тихо, как мышь, и ждать. Ждать, пока она не вернётся. Потом дверь закрылась, и он остался один. В темноту трюма не проникали посторонние звуки, а ожидание тянулось вечность.
Он сел в угол, подтянув к подбородку ноги, прикрыл глаза. На душе было тягостно и тоскливо, и это длилось вечность, потом он заснул. Когда проснулся, рядом так же не было никого. В воздухе чувствовался какой-то непривычный, неприятный запах. Он исследовал свою маленькую темницу, пройдя от стены до стены, и вновь прислушался. Вокруг царила тишина, настолько полная, что звенело в ушах. Он вновь вернулся в облюбованный угол и тихо заплакал, стараясь не всхлипывать.
Так, тихо плача он заснул вновь. Проходили часы, складывающиеся в сутки, хотелось есть, ещё больше хотелось пить, и было ясно, что никто не вернётся, никто не придёт.
Дома ему приходилось видеть, как это бывает, для него не было тайной, что случается так, что умирает кто-то близкий и дорогой. И сколько не плачь, не проси, не молись, этот человек уже не вернётся. Он тогда не понимал, что обречён сам, но тоска по матери и отцу, по любви и ласке были настоль сильны, что сердце сжималось в комок.
Лишь потом, много лет спустя, получив доступ к архивам Стратегической разведки, он узнал, что же, на самом деле, произошло.
Корабль нашли меньше, чем через неделю, после того, как он пропал, не вернувшись с исследовательской станции на орбите одного из Закрытых Секторов, как должен был, на Софро. Вычислили по следу — возмущениям вакуума, вызванных переходом, который вывел далеко за окраину изученной, исследованной части Галактики.
Корабль нашли достаточно быстро, с виду он был цел, совершенно не повреждён, только не откликался на вызов. Правда, когда спасатели перешли на борт, стало ясно, что спасать практически некого. Живых людей на корабле не было, только следы бойни, которые сразу бросались в глаза; и был беспорядок царивший в помещениях, бластер в руках капитана с полностью израсходованным зарядом, ужас застывший на лицах.
Его самого нашли по чистой случайности, уж очень резко контрастировал вид закрытой двери спецтрюма с тем, что творилось на мостике, в машинном отделении и каютах.
Он был слаб, слаб, как новорожденный котёнок, поэтому ничего не сказал, ничего не смог сказать, видя людей, ввалившихся в его убежище, даже не успел испугаться, как не успел и обрадоваться тому, что его одиночество закончилось. Он просто вновь, в который раз закрыл глаза, погрузившись в сон, из которого вышел, услышав неясный шум. Сил двигаться, дать знак у него попросту не было.
Потом была Софро, сумасшедшее небо, дом на берегу моря, женщина с короткой стрижкой, не покрывавшая волос, говорившая на его родном языке, как на своём. Она учила его языкам Лиги, обычаям, объясняла суть, происходившего вокруг. Дом был госпиталем, женщина — сотрудником Стратегической разведки, психологом, специалистом по контактам с Закрытыми Секторами. Но тогда он этого не знал, как не знал того, что ей пришлось бросить работу на станции и ехать на Софро, понимая, что если она не сумеет помочь мальчишке, то помочь ему будет просто некому.
Позже, гораздо позже он принял Ирдал, солнце Ирдала, море Ирдала, наверное, помогли отцовские гены, гены человека, поколения предков которого не покидали насиженных мест. Странно, но потом, попав на Рэну, он сумел принять Рэну. В неправильности этой планеты было что-то, что задело его за живое, напомнило селение, его первый дом. Что-то, что заставило его прирасти оборванными корнями ещё к одной планете, ещё к одному миру.
Он принял Лигу, её планеты, её миры, похожие на ожерелье, лежащее на ладонях вселенной, но иногда накатывала тоска, и с остротой приходило ощущение одиночества, и то, что он чужой в этом мире. Чуждый и чужой. И только на Ирдале приходило успокоение, словно его океан мог вымыть осадок со дна души, развеять горечь, украсть одиночество.
Выйдя из воды, мужчина подобрал одежду, стряхнул налипший песок, оделся и вновь вернулся к дому. Стоя на пороге, прислушиваясь к происходящему вокруг, недовольно поджал губы. Дом был пуст, пуст, как вчера, как сегодня, но чуть ранее. Он вновь обошёл его по периметру, заметив приоткрытое окно наверху, в мансарде, нахмурился, это окно было как непристойное предложение, соблазн, которому он не мог противиться. Впрочем, дом стоял на отшибе. Оглядевшись вокруг, он примерился к тому, как лучше добраться до окна, такого соблазнительного, манившего к себе.
Вскарабкавшись по стене, он протиснулся сквозь раму и, спустив ноги на пол, огляделся. Комната была небольшой, и помимо этого маленького окна было ещё одно, открывающее вид на океан, около которого стояло удобное кресло, с оставленным на нем пледом, томик стихов на низеньком столике у кресла. Вниз вела винтовая лестница с резными перилами. А ещё у стены стоял старинный комод, похожий на динозавра, а на стенах висело несколько фотографий в рамках, на которых осела пыль.
Он тихонечко прикрыл за собой окно. Стараясь не шуметь, прошел к столу и, взяв в руки книгу, невольно усмехнулся, «Аюми Файэ», сага о Странниках, выпала из его рук. Он поражался тому, что это его творение, Легенды, переложенные в стихи, имели широкое хождение в мирах Лиги. Впрочем, он тоже их любил, иногда напоминая себе их строчки, напевая тихонечко, словно мурлыкая, под самый нос. Подняв книгу с пола, он положил её назад, и тихонечко спустился вниз.
В доме было всего несколько комнат, обойти их не составило труда, и, странное дело, снаружи дом казался больше, чем был внутри. В комнатах внизу царил идеальный порядок, словно хозяйка знала, что покидает дом надолго, чего нельзя было сказать о мансарде.
Пройдя в кабинет, он активировал компьютер, надеясь найти хоть какие-то указания на то, где ныне могла находиться Гресси Кохилла. Посылая Гайдуни к ней, он не особо верил, что громиле — контрабандисту удастся уговорить эту женщину. Как он успел заметить, она была колюча, задириста и уверена в себе, в общем, тот тип женщины, что не особо охотно идёт на поводу у желаний мужчины. И можно доказывать что угодно, но если она что-то решила, то сделает именно так, что ты не доказывай. Впрочем, он сам, возможно, лучше б смог доказать ей что-либо, чем Гайдуни.
Вздохнув, он посмотрел на данные, высветившиеся на мониторе, их было немного, а проку от этого и того меньше. Переплетя пальцы в замок и уложив на них подбородок, он мысленно усмехнулся. «Ну, — кольнула язвительная мысль, — а теперь скажи, зачем ты залез в этот дом? Много ты получил с этого? И когда ты станешь думать прежде, чем лезть в авантюры? Или горбатого на самом деле исправит лишь могила?».
Глядя на монитор, он смутно чувствовал, что делает что-то не то, занимается не тем, чем бы стоило заняться, хотя ощущение того, что он не зря влез в этот дом не уходило. Отключив компьютер, он вновь прошёл по комнатам, осматривая всё заново, отмечая какие-то незначительные детали. Что-то было не так, что-то, как лёгкий аромат опасности витало в воздухе. Существовала какая-то неправильность, несогласованность, что ускользала от его внимания, то, что он не мог осознать, но, тем не менее, чувствовал.
Возможно, всё было бы много проще, если б он лично знал женщину, к которой вломился в дом. К сожалению, не хватало информации, с которой можно было б работать. Он не любил ситуации, когда надеяться можно было только на чутьё, и предпочитал им те, где информации было чуть более, чем требовалось. Впрочем, такими ситуациями его жизнь особо не баловала.
Он вновь поднялся в мансарду, примостился в кресле у окна, из которого открывался вид на море, мост, переброшенный с одного острова на другой, ночью, несомненно, озарённый светом фонарей. Вдали вырастали иглы небоскрёбов, вонзавшиеся в облака. А внизу, под окном пышно разрослись кусты, которые давно никто не подстригал.
Мужчина слегка улыбнулся, этот вид что-то затронул в душе. Возможно, он так же любил наблюдать за бурлящим океаном жизни, созерцать его, тем не менее, оставаясь где-то в стороне, в своем мире, в который он не желал впускать никого постороннего, отсиживаясь в своей норе. Он вновь взял в руки книгу, вспомнив некую неправильность. Когда он вошел, то не обратил на это внимание, а сейчас она, эта неправильность, явственно проявилась в сознании. Он посмотрел на пыльный след и слегка усмехнулся. Сначала книга лежала раскрытой. И лежала так несколько дней, а потом, не далее двух-трёх суток назад кто-то пришёл и закрыл её. Зачем?
Он сглотнул комок, вставший в горле, взял книгу в руки и тщательно её потряс. Откуда-то из середины выпал тонкий листочек бумаги. Ареттар схватил его тонкими пальцами и поднёс к свету. Чувствуя, как на губах расплывается саркастическая улыбка, смотрел, как под действием солнечных лучей на бумаге начинает проявляться текст. «Вы все умрёте» — прошептал он, читая полупроявившиеся буквы. Скомкав, машинально положил бумагу к себе в карман.
Он знал Империю, знал привычки и обычаи, знал, что это предупреждение может быть родом только оттуда. А ещё вспомнил мелкую деталь, говорили шепотом, но даже контрабандисты на Раст-Танхам повторяли это, хоть откуда знать им — он недоумевал, повторяли, что на «Кана-Оффайн» за несколько часов до взрыва на дисплеях у связистов высветилась такая же надпись. Хотя откуда она взялась — бог весть. «Дали Небесные!» — выдохнул певец, чувствуя, что происходящее ему совсем не по вкусу.
Он не любил, когда начинали сбываться его худшие предположения, ненавидел ситуации, когда противник хоть на ход, но опережал его самого. Тогда, что б выиграть приходилось становиться на порядок хитрее и изворотливее своего противника. Он не любил этого, хоть такие совпадения и указывали, что он верно просчитывает ситуацию, угадывая направление мыслей врага.
А еще он вспомнил невысокую миниатюрную женщину в форме капитана Даль-разведки, похожую на юного задиристого подростка, свей независимой манерой держаться и дерзко вздёрнутым подбородком. Странно, но она расположила его к себе.
Следя, глядя на неё издалека, он тихонечко улыбался дерзким выходкам, резким жестам, и, провожая её «Нири» он понял, что успел привязаться к ней. Наверное, она была хорошим капитаном. Говорили, что она прекрасный пилот.
И, во всяком случае, уходить из этого дома сейчас было б преждевременным. Осмотревшись, он подошёл к комоду, выдвинул ящик, под верх заполненный дневниками и фотографиями, и только тихонечко покачал головой. Что б прочитать всё это требовалось немало времени, и он опять пожалел, что не заметил приглашения войти в приоткрытое окно ещё вчера, когда в сумерки бродил вокруг.
Он быстро и нервно перебирал пальцами фотографии, надеясь найти что-нибудь на самом деле важное. Обычно бывало так, что пальцы, словно сами по себе, находили нечто нужное, словно это был какой-то особый дар. Впрочем, никакого секрета тут не было. Его учили обрабатывать информацию быстрее, чем это давалось сознанию, он тренировался не один год, что бы потом, вот так легко, и будто невзначай, проделывать подобные фокусы.
Пальцы сами выудили старую фотографию, и он тихонько присвистнул. С фотографии на него смотрела Гресси, но на фото она была юна и мало напоминала ту женщину, которую он знал, но, несомненно, то была Гресси. У неё были длинные волосы, заплетённые в косы и уложенные в корону на голове, мягкие черты лица и даже чуть виноватая улыбка. И взгляд карих глаз тоже был мягким.
На фотографии ей было лет семнадцать, не более того. За её спиной ясно прорисовывалось крыльцо Академии, а рядом, чуть за её плечом сияло улыбкой ещё одно знакомое лицо. Узнав улыбочку Ордо, он только покачал головой. Вопросов становилось всё больше, и что б найти на них ответы, он готов был потратить ещё один день. Правда, оставалось неясным, хватит ли хозяйке этого времени, что б вернуться домой.
Вынув ящик, он положил его на пол перед креслом, и вновь стал перебирать содержимое. Понимая, что устраивает форменный обыск, отдавал себе отчет в том, что Гресси ему за это «спасибо» не скажет. Он и сам не любил, когда лезли в его личную жизнь. Но бросить своего занятия не мог.
А кроме фотографий были письма, и не было времени, что б их читать. Скоро, очень скоро он должен был покинуть Ирдал. Вздохнув, Аретт прикрыл глаза. До сих пор он запрещал себе возвращаться мыслями к тому, что его так волновало, что заставляло, не переставая, ощущать нервную дрожь внутри себя. Задуманное вызывало слишком много эмоций, слишком многое он ставил на кон. Дни утекали сквозь пальцы, их оставалось меньше недели.
Прикусив губу, мужчина стал перебирать письма, по некоторым скользя взглядом, некоторые сразу откладывая в сторону. Потом пальцы наткнулись на нечто, лежавшее под письмами. Он достал небольшую коробочку размером с ладонь и слегка пожал плечами. Раскрыв футляр, достал тонкий лист бумаги, под которым лежало несколько наград Лиги, качнул головой.
"Простите, что прошу вас об этом, Гресси, и простите, что ничего и никому из вас, моих друзей, не сказал о том, что задумал давно. Теперь, когда вы читаете это письмо, вы, должно быть, уже знаете про бунт на Рэне. В Лиге новости распространяются быстро. Несомненно, Сенат предаст меня анафеме, ну так что ж...
Я прекрасно осознаю, что этот бунт является самоубийственной затеей, и повторяю, ну так что ж с того? Я давно потерял всё, чем можно было б дорожить, моя репутация — репутация сумасшедшего, не говоря уже обо всём остальном. Тот рейд «Кана-Оффайн» перечеркнул всё, что было раньше, до него. Помните, я думал, что у меня есть будущее. Смешно.... Смешно и обидно. После того достопамятного рейда у меня не осталось старых друзей, почти не осталось. Только вы, да, те, кто был со мной, кто уцелел там, на «Кана-Оффайн». Но и то, то скорее братья по несчастью, чем на самом деле друзья...
И так пришлось, что мне некого больше просить, поэтому прошу Вас, в этой коробочке, что я вам передал — мои награды, те, что я заслужил до этого проклятого рейда. Верните их тем, кто меня награждал. Швырните их в лицо Локите! Или отдайте Сенатору, пусть знают, если бунт мне удастся, я не пойду ни на какие предложения, и ни на какие переговоры. Если хотят, путь уничтожат меня, но пусть знают, что меня уговорить не удастся. Напоминать мне о моём прошлом так же бесполезно, потому что я отказываюсь от этого прошлого, Гресси.
Так же бесполезно напоминать о прошлом тем, кто сейчас со мной. Эти люди по сути такие же, как и я, в настоящем у них нет ничего, за что бы стоило держаться, а потому — все бесполезно.... Единственное, что нас всех объединяет — так это ненависть к всеми уважаемой Леди Локите и её ставленникам. Возможно, если задуманное удастся нам, то Стратеги зададут и ей парочку неприятных вопросов.
Простите ещё раз за то, что ни сказал вам раньше ни слова, как и за то, что сейчас обращаюсь именно к вам. Просите и прощайте".
Ареттар сложил письмо и, отложив его в сторону, провёл чуткими пальцами по наградам, как слепой, словно пытаясь прочувствовать их, не глядя. Вздохнув, он положил футляр в свой карман. "Всё к лучшему, — подумал он, — и даже то, что её нет дома. Он аккуратно положил ящик с письмами назад и осмотрелся. С первого взгляда было видно, что в доме побывал некто посторонний, правда, человек, который не привык ощущать слежку за собой, мог бы и ничего не заметить.
Он вышел тем же путём, что и вошёл, оставив окно лишь чуть приоткрытым, спрыгнул вниз. Посмотрев на часы, поспешил к порту. Лайнер на Эльбурнат отправлялся через час, другой должен был появиться лишь поздним вечером. Он не хотел терять полдня из-за нелепого опоздания, тем более, что, оставив корабль в самом глухом углу космопорта, был честно предупреждён диспетчером, которому пришлось предложить очень щедрое вознаграждение, что в случае рейда, которые в ирдалийских портах редкостью не были, тот отстаивать чужую личную собственность не станет.
Двигатели лайнера скользившего над водой тихо мурлыкали, принося ощущение уюта, какого-то особого уюта и покоя. Стемнело, и на небо высыпали звёзды. Ареттар всегда тихонечко улыбался этому волшебству, у каждого из миров Лиги было свое небо, свои звезды, свой, неповторимый рисунок созвездий. Ночью невозможно было спутать одну планету с другой, как и днём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73