- Я согласная на замужество. Ой, полпятого! Скоренько спать! Теперь
это наш долг! Да вы еще после брюквы! Я вас опасаюсь! - дворничиха хо-
хотнула и, скинув тулуп, прыгнула в постель, где исчезла.
Как бы вы поступили на месте Штукина? Устроить в пять утра жуткий
скандал, соседей порадовать? Глупо. Штукин, как воспитанный человек, ре-
шил по-хорошему лечь с дворничихой, а вот утром выставить невесту за
дверь, чтобы ноги ее не было!..
Он проснулся полвосьмого от звонка будильника. Оказалось, Марья Ива-
новна ушла по-английски, не попрощавшись, прихватив с холодильника де-
сять тысяч.
Ложась спать полпервого, Штукин снова заклеил дверь на балконе, раду-
ясь тому, что свободен, но чуточку было и жаль. Дворничиха хоть и не-
большая, но оказалась на редкость вся миловидная.
В два часа ночи с балкона настойчиво постучали. Штукин проснулся и,
проклиная всех дворников мира, отодрал свежезаклеенную дверь. Марья Ива-
новна подпрыгнула и повисла на шее:
- Волновались, что не приду? Сейчас яишенку с брюквой изображу, по-
терпите.
И Штукин начал терпетъ.
Марья Ивановна ежедневно устраивала генеральные уборки. Жилье блесте-
ло, сверкало, и казалось Штукину, что он не дома, а в гостях и все время
тянуло уйти. Марья Ивановна готовила всевозможные блюда, обязательно с
брюквой, очень полезной для мужчин, а сама по ночам исчезала с ведерком
песка, говорила: пошла по балконам.
- Береги себя! - бормотал вслед Штукин, в глубине души надеясь на чу-
до, вдруг сорвется с балкона и вниз! Но увы, Марья Ивановна соблюдала
технику безопасности и каждый раз возвращалась цела, невредима. Мало то-
го, на пасху привезла откуда-то пару родителей.
- Не обращайте внимания, они тихие, им недолго осталось, потерпите.
Старики смущенно лузгали семечки, привалившись к тахте. Старость надо
уважать, куда денешься? Пусть живут, тем более много места не занимают.
Тесть относился к Штукину уважительно. Когда тот садился за диссерта-
цию, тесть залезал на стол, располагался под лампой и, посасывая трубоч-
ку, крутил головой: "Ну ты, грамотей!" Курил тесть собственный самосад,
на редкость вонючий и стойкий. Поначалу Штукин кашлял до слез, но посте-
пенно привык, и без этого запаха ему не работалось. Теща попалась на
редкость болтливая, все рассказывала, как в детстве упала в колодец и
оттого не росла. Рассказывая, теща ревела. А поскольку у нее был креп-
чайший склероз, отревевшись, начинала историю заново. И так каждый день.
Откуда она брала столько слез, одному богу известно!
Тесть был мужиком хозяйственным. Спали все на одной и той же тахте,
но старики в ногах - поперек. Чтобы не смущать молодых, тесть смастерил
фанерный щит с фигурной резьбой и укреплял его на ночь. Штукину приходи-
лось подтягивать ноги, но куда больше неудобства доставлял храп стари-
ков, слаженно высвиставших до утра что-то похожее на "Эй, ухнем!"
Как честная женщина, Марья Ивановна ровно через девять месяцев при-
несла двух малышей. По правде говоря, они не столько были похожи на Шту-
кина, сколько на Гвоздецкого, циркового акробата, который жил двумя бал-
конами выше. Но детишки, чьи бы ни были, всегда в радость, пока не зна-
ешь, в кого они вырастут.
Мальчишки пошли, очевидно, в мамочку. Еще шепелявить толком не нау-
чившись, они самозабвенно играли в дворников. Поднимали пыль детскими
метелками, пол посыпали песком, протирали все тряпкой, в которую превра-
тили трусы отца, и орудовали так весело, что Штукина тянуло броситься из
окна. Он надеялся, пацаны все уберут, выметут и успокоятся. Но теща
обеспечивала фронт работ. Бедняга роняла и била что попадалось под руку,
да еще поливала слезами, бубня бесконечную сказку с колодцем. Малыши
ползали за старушкой как грузовички за снегоуборочной машиной и без кон-
ца убирали...
Марья Ивановна радовалась: "Если бы не дети, была б кругом грязь!"
Штукин возражал: "Если бы не мать твоя, убирать было бы нечего!"
По ночам Марья Ивановна заставляла гладить свой круглый животик, она
опять кого-то ждала.
В назначенное время Марья Ивановна принесла новую двойню. Вместо чеп-
чиков детские головки украшали сияющие медные касочки. "Чувствует мое
сердце, будущие пожарники!" - гордо сказала Марья Ивановна.
Сердце Штукина сжалось. Он понял: скоро придется проявлять отвагу при
пожаре.
- У-тю-тю! - сделал он козу малышам и тут же ударили в живот две
струи. "И правда, пожарники!" - подумал он с ужасом.
Дети сейчас растут быстро, пожарники тем более. Как следует не умея
ходить, они стремительно ползали на карачках, завывая пожарной сиреной,
из клизмочек поливая понарошку загоревшийся дом, но при этом на полном
серьезе норовили выкинуть в окна, спасти уцелевшее от пожара имущество.
А тут еще тесть по рассеянности кидал горящие спички прямо на пол. Как
говорится: "Туши, - не хочу!".
Марья Ивановна опять ликовала: "Без детишек сгорели б дотла!" Штукин
хотел возразить: "Без поджигателя тестя, ничего бы не загорелось!", но
смолчал, понимая, что скажет бестактность. Наверно, все, что не делает-
ся, все к лучшему, но почему за точку отсчета берут всегда худшее? Ко-
нечно, относительно пепелища, все хорошо!
Под Новый год Марья Ивановна принесла детям подарки: дворникам - под-
ростковые металлические ломы, пожарникам - югославские пенные огнетуши-
тели.
- На кой черт огнетушители? - испугался Штукин.
- Здравствуйте! - обиделась Марья Ивановна. - Югославских нигде не
достать! От них пена гуще и аромат крепче!
В ту же ночь Штукин в этом смог убедиться. Проснулся весь в пене. Она
была густая и ароматная. Вокруг подыхали со смеху дети, корчилась от хо-
хота Марья Ивановна. И Штукину вдруг стало смешно и легко.
В эту ночь, всласть наглотавшись пены, Штукин, как говорят, второй
раз родился, а, может, первый раз умер. Проснулся он другим человеком. У
всех жизнь примерно одинакова, но одни считают, что живут в сумасшедшем
доме, а другие в сумасшедшем доме сидят и чувствуют себя как дома. Важно
найти точку, с которой не страшно смотреть...
Детишки и вправду забавные, не бездельники, наоборот, с утра до вече-
ра убирали, тушили пожары, вытаскивали Штукина из огня, делали ис-
кусственное дыхание, а он тихо лежал, размышляя о том, что искусственное
дыхание, если кто понимает, ничуть не хуже естественного. А тут еще дети
играючи раскидали по комнате диссертацию, тесть, естественно, выронил
спичку, листы само собой загорелись, но обошлось. Потушили и вымели. В
доме стало чище на одну диссертацию.
- Все равно бы не дописал! Черт с ней! Все, что не делается, все к
лучшему! - облегченно вздохнул Штукин, сделал из уцелевшего титульного
листа самолетик и пустил в окно.
В семье наступил мир и покой. Редкие скандалы, правда, случались,
когда пожарники сцеплялись с дворниками. А все потому, что дворники на-
рочно загромождали мусором запасные выходы! Они, как орали пожарники,
должны быть свободны на случай эвакуации тел! Членораздельно они выкри-
кивали одно слово "эвакуация". Мальчишки дрались до крови, до слез. Раз-
вести их могла только милиция. Так что Марья Ивановна очень кстати при-
несла к тому времени двух, как она сказала с гордостью, "будущих милици-
онеров". Вместо сосок во рту у них торчали свистки, они непрерывно свис-
тели.
Оказалось, что свистя, дети растут очень быстро. В один прекрасный
день милиционеры расчертили пол мелом. Переходить можно было только по
пешеходным переходам. Пару раз, когда, казалось, никого нет, Штукин пе-
ребежал в неположенном месте, но был остановлен свистком. Маленький ми-
лиционер вылез из-под стола и провел беседу: "Жизнь дадена один раз, - с
трудом выговаривал он, - а вы перебегаете в неположенном месте! Или жить
надоело?"
Штукин аж прослезился. Разве посторонний милиционер так душевно пого-
ворит? Штрафанул бы и все! Свой родненький милиционер, - другое дело! Он
сунул сыну конфетку, но тот замотал головой, мол, на работе нельзя.
Растроганный Штукин по зеленому сигналу светофора пошел в туалет. У
двери ему козырнул второй милиционер. Отдав честь, заикаясь, спросил:
"По-по как-какому вопросу?"
- По личному. Разрешите идти?
- И-идите! По личному не б-более трех минут. Потом я стре-ляю!
Маленький мильтон вынул из кобуры игрушечный пугач.
Через неделю Штукин заканчивал свои личные дела за минуту до выстре-
ла. "Действительно, глупо провести лучшие годы свои в туалете, ведь жи-
вем один раз", - думал он и до посинения читал выписанный Марьей Иванов-
ной журнал "Вопросы философии". Он ничего не понимал, но уровень непо-
нятных вопросов был настолько высок, что Штукин чувствовал себя в чем-то
философом, и это было приятно.
Однажды тесть заявил, что скоро подъедет свояк с тремя пацанами, пос-
кольку у них в Полтаве сильно стесненные условия жизни. А здесь свобод-
ного места навалом. Штукин подумал и решил: "Действительно, метраж поз-
воляет!".
Иногда знакомые пытались прийти к Штукину в гости. Но не тут-то было!
Из-за двери на замках и цепочках милиционер спрашивал пароль. А из пос-
торонних кто ж его знал! Самому Штукину приходилось непросто: пароль был
утром - один, днем - другой, а к вечеру пароль на всякий случай еще раз
меняли. Слава богу, малыши знали всего шесть паролей, и, перечислив их,
Штукин запросто угадывал нужный.
Спал Штукин абсолютно спокойно. Даже не проверял, закрыта ли дверь.
Зачем? Ведь кто-то из милиционеров дежурил в засаде. Правда, ночью слу-
чались проверки. Светили фонариком в глаза, шепелявили: "Папа, ваши до-
кументы?" А у Штукина под подушкой паспорт. Он его р-раз! А ему: "Изви-
ните, можете спать!" И Штукин тут же проваливался в сон, радуясь, как
все устроилось. Одному в жизни страшно, а когда кругом свои, - ни черта!
Свои дворники, милиционеры, пожарники, да еще Марья Ивановна, задумчиво
поглаживала живот, кого-то снова ждала. Глядишь, после брюквы эскадрилью
летчиков принесет! Значит, и сверху будут свои... Словом, Штукин
чувствовал, что живет, наконец, как у Христа за пазухой. Если не глубже.
Мыслитель
Великолепно сложенный парень третий час сидел на камне и, подперев
рукой подбородок, бессмысленно смотрел в одну точку. Левая нога затекла,
свело руку, задница окаменела, но надо было потерпеть еще полчаса до
конца сеанса. В который раз он пытался сосредоточиться, подумать о жиз-
ни, - ни черта не получалось! В мозгу мелькали куски жареного мяса,
женские ноги, пиво и прочая аппетитная ерунда.
- Спасибо, - сказал скульптор, любуясь законченной работой. - Вы сво-
бодны!
Натурщик встал, с хрустом потянулся и, сладко зевнув, спросил:
- Месье Роден, а как назовете скульптуру, придумали?
- Придумал! "Мыслитель"! Да! Да! "Мыслитель" Родена!
ПернатыЙ
Перед сном на блаконе как-то раз зазевался, - шарах по морде, ни с
того, ни с сего! Да еще врываются в рот и трепещут!
Вот вам свобода слова! Сказать не успел, уже рот затыкают, да в тем-
ноте еще не поймешь чем!
Я кляп пожевал, - отбивается! И на вкус вроде птичка сырая, в смысле,
живая, но породу языком не определишь. По клювику - дятел! Та-ак, думаю,
мало мне соседей сверху, тараканов на кухне, так еще дятел долбит дупло
во рту! Даже внутри себя не хозяин!
Языком выталкиваю, руками, - ни в какую. Мало того, что без стука в
чужой рот лезут, так еще переночевать норовят. Еле-еле на свободу вытол-
кал. Причем кого, в темноте так и не разобрал. Тьфу! Зубы чищу, а оттуда
перья да пух!
Утром на балкон вышел в тапочках, зубы стиснул, не дай бог снова зев-
ну... И тут "вжик" и "вжик"! Птичка надо ртом моим крутит! Досиделась,
бедняга, голыми лапами на проводах, умом тронулась, забыла, где дом род-
ной. С моим ртом перепутала.
А птичка, скажу вам, странной наружности на свету оказалась. Не дятел
и не совсем воробей, хотя морда нахальная, но перышки в иностранную кра-
пинку. Вдруг колибри?! Или такой вариант: колибри нечаянно к нам залете-
ла, с воробушками спуталась, и в результате такое вот колибря.
Я пальцем вверх тычу: "В нашей стране птицы под крышей живут! Идиот-
ка!" - говорю ей сквозь зубы, но не со зла, а чтоб в рот не прошмыгнула
на полуслове. А птаха, знай, в лицо тычется и пищит жалостно, как сиро-
та. Я ее тапком.
Внизу под балконом толпа собралась, кулаками размахивают: "Оставьте
птичку в покое! Шовинист!" У нас ведь как: сначала забьют насмерть, а
после начнут разбираться "за что". Я рот открыл, объяснить им, "я не
против пернатых, я - за". И тут птаха меж зубов фить! У левой щеки улег-
лась и затихла. Общественность успокоилась, разошлась. А я с колибрей во
рту на балконе остался. Как поступить?
Не принять дружественную нам перелетную птичку? Нет, учитывая между-
народную обстановку, выход один: раз птица просит политического убежища,
- дай! Колибря - это не выпь все-таки. Положа руку на сердце, уж одну-то
пичужку у себя во рту каждый принять может. Поначалу, не стану врать,
тяжело приходилось. Если кто с птицей спал, знает: на тот бок не ложись
- придавишь. Рот не закрывай, - задохнется. Храпанешь - пугается, в небо
крыльями бьет. Но когда благое дело делаешь - приноровишься. Некоторые с
такими бабами живут, колибря моя против них ангел. Сейчас такие времена,
надо ближнему помогать. И птичка - божья тварь. И ты тварь. Все мы твари
на этой земле, особенно некоторые. Все друг дружку проглотить пыжимся.
Птичка - червячка. Зверюшка - птичку. Человек - человечка. А бог велел
как: не убий, приюти. Коли рот человеку даден, значит, не должен он пус-
товать. Хочешь жить - приспосабливайся. В любых неудобствах ищи свою
прелесть!
Каждому свое. У кого дача, бассейн с лошадью, а у меня птичка порхает
в полости рта. Чувствую себя как на лоне природы, причем лоно внутри ме-
ня. Губы приоткрыты, птичка оттуда чирикает. Люди озираются, понять не
могут, кому так весело ни с того ни с сего? А у меня ощущение, будто я
сам расчирикался. И кажется, настроение будь здоров! А для этого челове-
ку надо-то одну птичку во рту! Вы не поверите, ощущение будто выросли
крылья! Правда, во рту! Но крылья!
Почему говорят, "птичка свободна"? Да потому что, когда невмоготу,
она из всего этого улететь может! А человек, пусть хоть по уши, но куда
денешься? То ли дело с птицей во рту! Да, я в этом всем здесь, зато
птичка моя над этим всем там! Плевал я на вашу окружающую действи-
тельность с высоты птичьего полета!
А недавно у нас птенцы появились, Нет, вы что, я ни при чем! Но выси-
живали у меня во рту. С утра до вечера пискотня, есть подавай! У кого
дети есть, тот поймет.
Нет, зарплата, слава богу, позволяет троих прокормить. И знаете, один
на меня чем-то похож. Горжусь, что мое отродье летает!
А пришел срок, - разлетелись. Пусто стало во рту. Знаете, хоть и пти-
цы, но ты их кормил, поил, ночами не спал. А они фить... Совсем как лю-
ди... Да бог с ними. Может и прилетят когда в родное гнездо. Глядишь, из
теплых стран чего-то в клювике принесут. Не чужой все-таки. Хочется ве-
рить, что в этом мире ты не один.
Нет, не подумайте, мол, такой кого угодно в рот пустит. Извините! Тут
мухища вот такая кружила, - я ей "пошла вон! Помойка левей!".
Кстати, на бумаге кое-что подсчитал. Необходимую площадь крыла, чтобы
человека поднять в воздух. Вышло, что для этого надо запустить в рот как
минимум орла. Но вы не поверите, третий день над балконом кружит орлиха,
глазки мне строит. Я ей мясца накрошил, горло когда полощу, клекот изоб-
ражаю не хуже орлиного! И орлиха с каждым днем все ниже и ниже. Я рот
разеваю все шире и шире. Честное слово, уже чувствую себя спустившимся
на землю орлом. Хожу гордо. А птицу видно по полету.
Гордый
Я ни разу в жизни не шел по блату, не лез без очереди, не брал, что
плохо лежит, по головам не лез, по трупам не шел, помогал ближним, де-
лился последним. И в результате, у меня, как видите, ничего нет! Зато
осталась гордость!
Простите, никому не нужна гордость в отличном состоянии?!
У камина
Петр Сергеевич Голицин с шестого этажа ремонт в квартире затеял. Ста-
рые обои с песнями рвал, и вдруг, мать честная! - дыра в стене обнаружи-
лась. Петр Сергеевич давай руками грести, облизываясь, в надежде, что
клад подложили. Нагреб сажи полную комнату, на том драгоценности кончи-
лись.
Ух, он ругался! Строителей, что вместо кирпича уже сажу кладут, креп-
ко клял. Мало того, что стенка дырявая, так еще в дыре ничего путного
нет!
Потом соседка Ильинична прояснила, дыра-то, оказывается, чуть ли не
царского происхождения! Когда-то весь дом принадлежал князю Михайлову. В
залах были камины. А потом князей постреляли для справедливости, камины
поразбивали для порядка, залы перегородили для уютности, паровое прове-
ли, чтобы жилось лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48