Я радио послушал, телевизор поглядел, завтра в редакцию отнесу — напечатают за милую душу, рублей восемь заплатят за актуальность — приглядевшись, он неожиданно спросил: — Что у тебя с головой?
— Только сейчас заметил? — и Горлов стал рассказывать обо всем, что случилось.
— А я удивлялся, что они вдруг прицепились, — дослушав, задумчиво сказал Рубашкин. — Дня три назад, звонок по телефону: мол, здрасте, я из Комитета государственной безопасности, не могли бы вы, Петр Андреевич, к нам в райотдел заглянуть на часок. Я в ответ вежливо прошу: «Представьтесь, пожалуйста, кто будете». Он назвался майором Коршуновым Павлом Васильевичем или Николаевичем, забыл. И снова: дескать, заходите — гостем будете. Спрашиваю: гостем в качестве обвиняемого, подозреваемого или свидетеля? Тот замялся, потом говорит: «Заходите, дружок, на часок, а не хотите дорогим гостем, будете свидетелем… пока. Сами не придете, поможем». А я в ответ: «Если свидетелем, то пришлите повестку с указанием по какому уголовному делу». Обещал прислать, но с тех пор ни слуху, ни духу. Теперь все понятно! Только ничего у них не получится. Во-первых, с тех пор, как ушел от тебя в газету, я никаких секретных документов в глаза не видел, а то, что раньше знал, как инструктировали, давно забыл. Ничего не помню, решительно ничего. Скажу, на гипноз к Кашпировскому ходил, а потом заряженную воду потреблял в количестве двух литров, так закодировался, что, хоть режь, ничего не помню. Во-вторых, их единственный свидетель — в психушке! Если ты сопли раскаянием не распустишь, ничего у них не выйдет. Главное: ни в какие беседы не вступай, ни на один вопрос не отвечай, кроме как: «Не было, не видел, не знаю». Запомни: твое дело — молчать и писать ответы, вслух — ни одного слова! Только письменно, только в протоколе! Раньше как? Прищемят сапогом яйца, сразу признательные показания! Теперь не то, нынче — ого-го — перестройка, социалистическая законность, партия возгласила курс на правовое государство. Без бумажки посадить нельзя. Сегодня бумажка — самое наше все!
Рубашкин говорил легко и уверенно, усмехаясь, но думал о чем-то своем, и Горлов вдруг успокоился. Ему показалось, что все его страхи гроша ломаного не стоят.
— Петр Андреевич, к вам Таланов пришел, — из соседней комнаты закричали девушки.
— Вы закончили? Еще много осталось? — спросил Рубашкин. Одна из них ответила, что совсем чуть-чуть, минут двадцать.
— Идем, с Талановым познакомлю, — сказал он Горлову, вставая из-за стола.
— Что эти девчонки у тебя делают?
— Сахарова перепечатывают. Шесть копий за вечер, на двоих — двенадцать. Сами вызвались помогать, между прочим, бесплатно. Завтра на секции будем обсуждать, хочешь — приходи.
Горлов хотел спросить что за секция, где будут обсуждать Сахарова, но промолчал. Они вышли в прихожую, где их ждал высокий, худощавый человек, с большими залысинами. Горлов вспомнил слово «яйцеголовый» — так, пожалуй, можно было сказать о Таланове.
— Готово? — спросил тот, здороваясь с Петром.
— Минут через пятнадцать, подождем, заодно чая выпьем.
Они прошли на кухню. Там было так же запустело, как в комнатах.
Таланов поднял с пола листок бумаги и вдруг стал читать вслух:
"Я сам себя не узнаю, -
Я третий день уже не пью!
За что такие муки?
Ну дайте ж выпить, суки!
Сидящие в Совете,
Вы будете в ответе.
Вас, бля, наверх избрали,
Доверье оказали,
А вы к трибунам рветесь,
За что же вы деретесь,
Как будто срань жуете.
Вы что, совсем не пьете?
Нас не кормил досыта
Ни Мишка, ни Никита.
Звездят, что мяса мало,
Но водки всем хватало!
Рассею допустимо
Оставить без бензина
Без хлеба, без селедки,
Но только не без водки!
Гляди, возьмут робята
Оружье прольтарьята
Наступит бунт кровавый
Как бой — святой и правый
Возьмем булыжник в руки,
Дадите ж выпить, суки?"
— Ведь про тебя, Петя, — дочитав, сказал Таланов, — Не стих, а крик души. Похоже сам и писал.
— Обижаешь автора, — сказал Рубашкин. — Кстати, он — капитан 1-го ранга, профессор, чуть не академик, но голос народа слышит лучше некоторых наших демократов.
Они заспорили о предстоящих выборах, постоянно упоминая каких-то неизвестных Горлову людей. Немного посидев и не допив жидкого, едва закрашенного чая, он попрощался.
— Заходите, мы Петиным друзьям всегда рады, — дружелюбно сказал Таланов, пожимая ему руку.
* * *
Поздно ночью позвонил Цветков.
— Я все уладил, Борис Петрович, понимаете, я все уладил. Не беспокойтесь! — кричал он. — А ваша запускающая схема — просто восторг! Ребята уже штук двадцать отклепали — ни одного отказа. Ждем в гости.
— Мне Котов отпуск на осень перенес, а в командировку не пустит, — спросонья буркнул Горлов и услышал, как Цветков засмеялся: "Никуда Котов теперь не денется. Надо будет — лично проводит. Ждем!
1.10. Чванство у коммуниста, как на свинье сало
Первые такты вкрадчиво прозвучали, едва «Красная стрела» замерла у главного перрона, напротив памятника Ленину. Сперва музыка слышалась тихо, будто на ощупь находя путь. Но с каждым следующим аккордом она набирала силу и мощь в громе литавров, в маршевом зове золотых труб. Музыка реяла над Московским вокзалом, выплескиваясь на окрестные улицы и площадь Восстания: так неудержимо росли сила и мощь Ленинграда — города-героя, города-труженика, города-созидателя, колыбели трех революций.
Котов чувствовал личную причастность к этому величию и остро, как никогда раньше, свою причастность к тому, что было источником и движущей силой всего вокруг — к Советской власти и ее животворящей сути, к великой Коммунистической партии.
«Мы будем петь и смеяться, как дети», — жизнерадостная мелодия услышалась ему вдруг, совсем невпопад с церемониальной поступью «Гимна великому городу», но он стер с лица торжествующую улыбку.
Участники пленума неспешно выходили из вагонов и останавливались маленькими группами. Котов заметил приветливые, как бы приглашающие присоединиться взгляды. Его уже принимали за своего, но он чувствовал — не совсем, будто настороженно выжидая, так сторожевой пес скалит клыки, еще не распознав, свой или чужой.
Котов вежливо раскланивался, подмечая, кто приветлив, а кто равнодушен. Проходивший мимо Гидаспов остановился и, здороваясь, пожал ему руку.
— Обрати внимание на подборку публикаций. Она в общем пакете, в самом конце. Проработай! А в конце недели позвони. Есть, что обсудить, — многозначительно улыбнулся Гидаспов. Улыбка у него была больше угрожающей, чем веселой.
— Хорошо, Борис Вениаминович, — улыбаться в ответ не хотелось, но Котов улыбнулся через силу. Краем глаза он заметил, что несколько человек следили, как с ним разговаривает Гидаспов, и это было приятно.
Тем временем делегаты уже входили под стеклянные своды вокзала. Их лица были деловыми и озабоченными, такими и должны быть руководители!
— Виктор Михайлович, ваша «Волга» у входа слева, — обратился к нему моложавый инструктор из обкомовского орготдела, услужливо протягивая листок бумаги с номером: 01-10 ЛЕА.
На переднем сиденье уже расположился Ковальчук, слесарь с Металлического завода. Он был членом ЦК с незапамятных времен, лет десять, не меньше. Так повелось с давних пор, что в ЦК непременно были простые рабочие и колхозники. Повезло и Ковальчуку — отметили и возвысили. Его, как положено члену ЦК, приглашали на всякие торжественные мероприятия, награждали орденами, но всерьез не считались.
— Слышь, Михалыч, скучный выдался пленум, банкета не было, а отвальную скомкали. С коллективом не пообщались! Раньше такого не допускали, измельчание — такая негативная тенденция наблюдается. Ты у нас новичок, но, слышал, вольешься в, так сказать, ряды. На следующем пленуме кооптируем тебя кандидатом в члены ЦК КПСС, — обернувшись, Ковальчук многозначительно понизил голос.
«Кооптируем! Твое дело — руку поднимать и в ладоши хлопать», — пренебрежительно подумал Котов.
— Поехали, посидим накоротке. Я недалеко живу, жена на работе, а запасец всегда наготове. Бутылочку-другую искореним, исправим недоработочку в рабочем порядке? — предложил Ковальчук, не сомневаясь в согласии, но Котов отказался, хотелось продлить праздничное настроение, какое за все его сорок четыре года было всего дважды. Первый раз — когда первый секретарь обкома Романов назвал его лучшим коммунистом Ленинграда. Такое не забывается! Тогда он ждал многого, никак не меньше, чем уровень секретаря райкома. Григорий Васильевич приглядывался, дважды принимал в Смольном. Но завистники помешали. Сволочь Каданцев: наклепал, что Котов ничего не умеет, что ни поручишь — развалит. Ну, улетело изделие, черт его знает куда, аж над Северным полюсом рвануло, так никто же не погиб! Да, разве он виноват, что опытный пуск закончился неудачно? Еще Ленин говорил: «не ошибается тот, кто ничего не делает!».
«Сколько же я лет потерял, сидя на отделе? Семь? Нет, семь с половиной! Другие за это время до Обкома доросли и даже до ЦК, а мне резисторы достались и прочая электроника. Подумаешь, начальник отдела, подчиненных — всего полторы сотни. Разве масштаб для меня? Но теперь — все! Теперь — музыка не та, таперича барин другой», — думал Котов, выходя из черной «Волги» у главного входа в Объединение.
— Можешь ехать в гараж, — небрежно бросил он водителю. Вахтер настежь распахнул двери и взял под козырек: «Здравия желаю, товарищ Котов!»
— Как служба? — на всякий случай спросил Котов, забыв как того зовут.
— Все в порядке, Виктор Михалыч, — почтительно ответил старший по вахте, но Котов прошел, не обратив внимания. Он уже не мог, да и не старался скрыть радость; такую испытывают достойные, получившие, что заслужили, после долгого ожидания. Идя по коридорам, он коротко кивал встречным, ни с кем не здороваясь первым. Недруги назвали бы его высокомерным, но ему не было до них дела. Котов шел, будто слыша за собой поступь миллионов, твердый шаг многомиллионной армии ленинградских коммунистов, коммунистов всего Советского Союза.
Едва он вошел к себе в кабинет, заглянула секретарша:
— Виктор Михайлович, звонили из парткома, Лахарев просится доложить, а у нас, пока вы были на пленуме…
— Подождут! Все подождут! — решительно оборвал ее Котов. — Ни с кем не соединяйте и никого не пускайте, у меня срочное поручение товарищей из ЦК!
Она хотела что-то добавить, но Котов махнул рукой: дескать, больше ни слова.
Оставшись один, он отпер чемодан, вынув из бокового кармашка вместительную кожаную папку и такой же блокнот с золотым тиснением на обложке: «Делегату июльского (1989 г.) Пленума Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза».
Материалы, о которых говорил Гидаспов, действительно оказались в папке. Это были вырезки из республиканских и местных газет. Вчитываясь в каждое слово, Котов дотошно изучал их содержание; особо интересные конспектировал в блокноте:
«Правда Украины», орган ЦК КП Украины (19.03.89 г.) напечатала статью начальника треста «Киевметрострой» заслуженного строителя УССР В. Волчкова «Когда забывают о партийной этике», осуждающую двуличную позицию литераторов-членов КПСС И. Драча, П.Осадчука, В. Яворинского и ряда других.
«Попытка создать какую-то новую политическую структуру, не подконтрольную КПСС, призывы к полному восстановлению суверенитета Украины, фракционность и групповщина — все это несовместимо с марксистско-ленинской идеологией, с членством в рядах коммунистической партии. Прикрываясь партийным билетом эти, так называемые писатели и поэты, ведут оголтелую антисоветскую и антикоммунистическую пропаганду. Под некоторыми их заявлениями мог бы с успехом подписаться Петлюра и Бандера! Что это, как не оскорбление всех народов СССР и прежде всего — украинского.»
«Правильно, товарищ Волчков! Пришло время избавиться от всевозможной нечисти. Это тля, которая жирует на наших временных трудностях», — записал у себя в блокноте Котов. Подумав, он поставил на полях три восклицательных знака.
Отложив прочитанное, он взял вырезку из газеты «Вечерний Минск» с отчетом о собрании актива областной партийной организации. Тема была близка и понятна: «Об усилении партийного влияния на ход перестройки». Котов заинтересовался выступлением секретаря парткома Минского часового завода В.В. Чикина:
«…совершенно непонятно то олимпийское спокойствие и пассивность, с какими руководящие органы партии взирают на попытки отстранить КПСС от власти, развалить существующую Советскую федерацию равноправных народов и демонтировать социализм, ликвидировав его исторические завоевания. Только в таком духе можно трактовать раздающиеся безудержные восхваления мелкобуржуазных ценностей и откровенное, наглое презрение ко всему советскому, какую-то болезненную любовь к кооперативам. Со всем этим, а также с безудержным шельмованием проверенных партийных кадров, ведущееся под лозунгом борьбы со „сталинизмом“ и бюрократизмом мы сталкиваемся ежедневно, но адекватного отпора не даем, а если и даем, так с большим опозданием…»
«Верно говорите, товарищ Чикин, но пора от слов переходить к делу», — записал Котов, подчеркнув свой вывод красным карандашем: отмеченное следовало чуть-чуть переиначить, добавить факты и использовать в выступлении на районном партхозактиве по итогам Пленума. Он не сомневался, что ему дадут слово: из всей парторганизации района в Москву пригласили только его.
Раздраженно прикрикнув на заглянувшую секретаршу, Котов взялся за следующие статьи:
«Нам совершенно непонятно, почему КПСС практически без боя сдает свое влияние на средства массовой информации. Нужно немедленно оздоровить редакционные коллективы в изданиях так называемой „желтой прессы“ — „Огоньке“, „Московских новостях“ и им подобных, а еще лучше — просто их закрыть…»
«… членство в КПСС несовместимо с участием в оппозиционных ей движениях. Пришла пора отобрать партбилеты и применить Закон по всей его строгости к идеологическим и диверсантам и перевертышам. Нельзя медлить с этим ни одного дня, ибо такие оборотни являются активными носителями и пропагандистами идей, разлагающих основы нашей партии изнутри. Их призывы к отмене проверенного временем принципа демократического централизма звучат все наглее и нахальнее. Это называется одним словом — ревизионизм. А как поступать с ревизионистами и антисоветчиками, мы, рабочие завода „Красное Сормово“, хорошо помним. Если. Кто-то забыл, то пусть приезжает — мы напомним, да так, что слабо не покажется!»
В конце Котов обнаружил уже ставшее известным всей стране «Письмо трехсот». Его подписали знатные рабочие и служащие-партийцы Киевского завода «Арсенал»:
"От имени многотысячного коллектива нашего, прославленного революционными традициями, завода требуем, чтобы ЦК КПСС обеспечил прекращение разнузданной антисоветской и антикоммунистической пропаганды, сурово наказал всех предателей и изменников. Мы одобряем и поддерживаем Указ Президиума Верховного Совета СССР "О внесении изменений и доплнений в Закон СССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления».
Указ дает необходимые правовые основания потребовать от органов КГБ СССР и народных судов на местах развернуть широкую кампанию по пресечению деятельности тех, кто, воспользовавшись линией партии на перестройку и гласность, дискредитирует Советскую власть, ее исторические завоевания, подрывает нерушимую дружбу народов Советского Союза и братских стран социалистического лагеря…"
«Так вот, что имел в виду Борис Вениаминович. Собрать все здоровые силы в один кулак, организоваться и ударить! Ударить так, чтобы от этой швали ошметков не осталось. Они шельмуют партию, клевещут на чекистов! Не понимают, кого дразнят, куда суют свои грязные ручонки — в спящего тигра, нет — в медведя. Русского медведя! Жалкие идиоты! Жизнь их ничему не научила. Забыли, что русские запрягают медленно, но ездят быстро. Будто мы в первый раз столкнулись с оппозицией и ревизионизмом. Да вся история КПСС — борьба и еще раз борьба. Сколько нечисти вымел Сталин, и мы выиграли войну. А после успокоились, жирком обросли. Вот и получили: сперва Венгрия, потом восточные немцы зашевелились, и вдруг, в 68-м, откуда ни возьмись — чехи! Лицо социализма им, видите ли, не по вкусу. Так где же теперь эти имре-нади, дубчеки и примкнувшие к ним валенсы? Первых расстреляли, и на остальных патронов хватит. Час придет, рука не дрогнет», — с волнением думал Котов, представив как стоит с автоматом, уверенно расставив ноги на ширину плеч, а в десятке метров, вдоль кирпичной стенки дрожат от страха предатели. Он почему-то представил среди них Рубашкина с Горловым, и у него потеплело на душе.
— Виктор Михалыч, из парткома звонят, очень срочно…, — снова заглянула секретарша.
— Сколько раз говорить, чтобы не мешали!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57