«Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты»! Так, ведь, то со стороны! А я вижу: девчонка ты еще, сердце до женского понимания не доросло, ни чуть-чуть, даже ни капельки. Отгородилась ото всех, вроде замужем и вроде в семье, а живешь сама по себе, как одна на белом свете одинешенька. А мой-то Колька к тебе который год мается. И рад бы душой и сердцем, да не знает дурачина, как к тебе подступиться. Может, и характером для тебя слабоват. Ему, чем спорить и на своем настоять, легче от твоих выкрутас голову спрятать, как этот, как страус — недавно по телевизору показывали «В мире животных».
Свекровь ловко перевернула полотенце, и Лариса неожиданно заплакала. Она не знала и не думала почему, но слезы лились сами по себе, будто не завися от ее желания.
— И еще я думаю, не обессудь, что думаю, то и скажу. Чувствую: кто-то у тебя появился. Не хочешь говорить — помолчи, и не надо. Я вранья не люблю, а правда никому не нужна, пусть она при тебе останется. Если, как на духу, то какая баба от мужа хоть раз в жизни не подгуляла? И со мной бывало, — свекровь вдруг улыбнулась, — и не раз, и не два. Володенька мой догадывался, он ведь умный был, ничего не скажешь. Знал, где кулаком об стол хлопнуть, где руку приложить, чтоб в ушах зазвенело, а где промолчать и выждать. Я жизнь прожила, дай Бог всякой, и по себе знаю: мужики — хорошее дело, особенно на стороне, чужой мед всегда слаще. Но баба свое знать должна, как дважды два четыре: мужики приходят и уходят, а муж и семья после всего остаются. Давно хотела с тобой выговориться, по-женски, но, вишь, время вышло, пора градусник снимать.
— Спасибо, Евгения Васильевна! — всхлипывая, сказала Лариса.
— Не нужно мне твое спасибо! Полежи, подумай, может и образуется. А полежать придется — тридцать девять и три! Пойду врача вызывать. Через часик-другой приедут. Раньше по-другому: позвонишь и в пятнадцать минут тут, как тут. Теперь все навыворот повернулось, и Свердловка — уже не та Свердловка.
— Евгения Васильевна, позвоните, пожалуйста, дежурной. У меня завтра утром рейс на Сыктывкар, скажите, чтоб заменили.
— Позвоню! А тебе спать нужно и питья побольше. Ох и крепко же тебя прохватило. Или это грипп такой привязался?
— Грипп — вряд ли. Скорее всего просто простудилась. Я сапоги в Мурманске потеряла, пришлось в туфельках до самолета добираться, а после нас на митинг отправили.
— То-то я вчера удивилась, в какой рвани пришла. Небось, у кого-нибудь старые взяла?
— Девчонки выручили.
— Чего же домой не заехала?
— Нас после рейса никуда не выпускали, и позвонить было неоткуда.
Свекровь ушла, и Лариса, почему-то успокоившись, снова уснула. Не придя в себя, сквозь сон она отвечала врачу, поворачивалась, глубоко дышала и, показывая горло, изо всех сил тянула «А-а-а-а». Потом почувствовала боль от укола, будто в детстве ужалила оса, и, напившись сладкого клюквенного морса, она опять опустилась в беспамятство, ярко мерцавшее разноцветными сполохами.
* * *
Николай пришел, когда все уже спали. По дороге он взял с собой Арцыбулина. Волконицкий знал, что тот будет просить об устройстве на работу. В ином случае он и встречаться не стал бы — устроить уволенного из органов и со дня на день выгнанного из партии было очень трудно и в чем-то даже небезопасно. Но он нуждался в помощи такого деликатного свойства, что вполне уравновешивало просьбу Арцыбулина.
— Если бы все было просто! — выпив и закусив объяснял Волконицкий. — Я однажды уже попробовал — позвонил в партком Авиауправления: мол, такое дело, увольте жену Христа ради. Так она мне такое устроила — чуть со свету не сжила. Нужно тоньше, и чтобы следов не было. Я по всякому прикидывал и решил: самое верное — через медицину. Найдут какую-нибудь болячку и отстранят от полетов. Медицина — вещь темная. Если есть два врача, то жди три мнения, то есть три диагноза. Короче, вот такой план. Сможешь воплотить в жизнь?
— Товарищи остались, в беде не бросили. Думаю, помогут, — покрутив пустой рюмкой, сказал Арцыбулин.
— А с тобой решим. Обязательно решим. Тут в Союзе писателей вакансия освободилась. Пойдешь директором Дома отдыха в Комарово? — спросил Волконицкий, насаживая на вилку скользкий от маринада гриб. — Давай еще по одной, больно хорошо идет: спокойно и с толком.
3.12 Слово к слову тянется
Для обсуждения планов решили собраться у Таланова. Тот жил рядом с Финляндским вокзалом, и от дома, где жил Рубашкин, туда шел двенадцатый. Петр мялся на остановке почти полчаса, пока не подкатил троллейбус. Ехали медленно, громоздкая машина, скрипя, раскачивалась на поворотах, подолгу застревала на перекрестках, и когда Рубашкин наконец добрался, все уже стеснились на кухне: Болтянский, Нестеров и Петя Филиппов утрамбовались на диванчике, Таланов сидел на краешке шаткой табуретки у входа, Дальше, в коридоре стояло еще несколько человек, и за их спинами Рубашкин почти ничего не видел.
В центре кухоньки, за столом по-хозяйски разместилась Марина Евгеньевна, а рядом с ней примостился некто Мигайлин — лет сорока, упитанный и лысеющий, с ярко-рыжей бородой на непомерно широком лице. В его присутствии Рубашкин ощущал какое-то смутное омерзение.
— Не понимаю, зачем ты к нему цепляешься, — как-то упрекнул Петра Филиппов. — Андрей Ильич — умный, интеллигентный человек…
— Приглядись: он ведет себя неестественно, со всеми так вежлив, что, чай можно пить без сахара, только вприглядку. И улыбка у него, — такая, знаешь, — медоточивая. Как деды говаривали: сверху мед, а снизу яд. Нельзя верить людям, которые ни с кем никогда не спорят. Гнусный он, что хочешь, говори, а я вижу — гнилой и гнусный! — не переводя дыхания, выпалил Рубашкин, и Филиппов не стал спорить, только пожал плечами.
Однако другие мнение Рубашкина не разделяли, и в последнее время Мигайлин присутствовал почти на всех совещаниях координационного совета ЛНФ. Впрочем, говорил мало, и, если его спрашивали, очень мило со всеми соглашался.
И теперь он молча кивал словам Салье, которая говорила размеренно, изредка останавливаясь, чтобы затянуться «Беломором», и тогда пепел летел вокруг и падал ей на кофту:
— Я не согласна! Незачем морочить людям головы теориями, пусть этим занимаются инструкторы из Обкома. Что больше всего волнует людей? Нехватка продуктов? Значит, мы выступаем за ликвидацию торгово-номенклатурной мафии! Люди устали стоять в очередях? Мы заявляем о необходимости срочных управленческих мер по борьбе с очередями!
— Марина Евгеньевна, все не так просто. Нас спросят, какие это меры, обязательно спросят, — возразил Нестеров.
— А мы ответим, что в первую очередь надо провести экономическую реформу, распустить колхозы и совхозы, а землю раздать всем, чтобы каждый кормил себя сам. И, главное, отстранить КПСС от власти, ликвидировать партийную бюрократию, освободить народную инициативу. Тогда появятся фермеры, купцы и предприниматели. Они уже появились! Взять некоторых наших кооператоров. Это готовый класс народных капиталистов, наша социальная база.
— Не любят у нас кооператоров, очень не любят. С этим надо считаться, — рассудительно заметил Таланов.
— Так я не для широкого оглашения говорю, а здесь, в узком кругу. Вы, Виктор Львович, разве не понимаете различий между публичной пропагандой и подлинными целями по обновлению всех сторон общественной жизни? — выпустив клуб дыма, промолвила Салье. — И, вообще, прошу обратить внимание на необходимость привлечения в наши ряды как можно большего количества участников кооперативного движения. Никакое политическое движение не может развиваться без средств. Нам нужны деньги на выпуск печатных материалов: листовок, плакатов и тому подобное. Необходимо наконец-то наладить выпуск нормальной газеты. Конечно, прибалты нам здорово помогают с печатью, большое им спасибо, но пора и самим что-то делать.
Она снова поднесла ко рту папиросу, окуталась густым дымом и энергично раздавила окурок в переполненной пепельнице.
— Предлагаю подытожить! Мы — общегражданский избирательный блок «Демвыбор-90» — и выступаем на выборах с набором четких и ясных лозунгов:
— ЗА ОБНОВЛЕНИЕ И ОЧИЩЕНИЕ СОВЕТОВ, ЗА ЭФФЕКТИВНЫЙ КОНТРОЛЬ НАД ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ ВЛАСТЬЮ!
— ЗА НОРМАЛЬНУЮ ЖИЗНЬ В НАШЕМ ГОРОДЕ!
— ЗА ЭКОНОМИЧЕСКИЕ РЕФОРМЫ, КОТОРЫЕ ДАДУТ НАРОДУ БЛАГОСОСТОЯНИЕ!
— ЗА СИЛЬНУЮ ДЕМОКРАТИЧЕСКУЮ РОССИЮ!
— Думаю этим ограничиться в той части, в которой мы «ЗА». Перейдем к следующей. Наш блок выступает:
— ПРОТИВ ВЛАСТИ ЗАСТОЙНОЙ ПАРТИЙНОЙ БЮРОКРАТИИ И НЕЗАСЛУЖЕННЫХ ПРИВИЛЕГИЙ ПАРТХОЗНОМЕНКЛАТУРЫ!
— ПРОТИВ РАЗЖИГАНИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ И ГРАЖДАНСКОЙ РОЗНИ!
— ПРОТИВ НИЩЕТЫ И БЕСПРАВИЯ!
— Куце получается, — после недолгого молчания сказал Болтянский. — Надо более подробно и яснее.
— Ни в коем случае! — возмущенно воскликнула Салье. — Чем меньше мы говорим, тем труднее нас шельмовать.
— Краткость — сестра политического таланта! — вставил Филиппов.
— Надо все же сказать, что мы собираемся делать, — предложил Нестеров.
— Да, я приготовила, — Салье взяла листок бумаги и, сощурясь, прочитала:
— ПРОВЕДЕМ РЕФОРМУ ЛЕНИНГРАДСКОГО СОВЕТА НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ.
— РАЗОБЛАЧИМ И ОТСТРАНИМ ОТ РЫЧАГОВ ВЛАСТИ ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННУЮ МАФИЮ, СРАСТИВШУЮСЯ С ПАРТАППАРАТОМ.
— ОБЕСПЕЧИМ СБЕРЕЖЕНИЕ ЛЕНИНГРАДСКОЙ КУЛЬТУРЫ!
— Кто-нибудь добавит? — строго оглядев собравшихся, спросила Салье.
— Надо о жилье! Это больной вопрос, особенно для тех, кто живет в коммуналках и в общежитиях, — предложил Таланов.
— Добавим о жилье, — согласилась Салье и, записав на том же листе, прочитала:
— РАЗРАБОТАЕМ НОВУЮ ПРОГРАММЫ ЖИЛИЩНОГО СТРОИТЕЛЬСТВА И ВОПЛОТИМ ЕЕ В ИНТЕРЕСАХ ВСЕХ ГОРОЖАН!
— Что было про рычаги власти? Там как-то нехорошо звучит, — приподнявшись на цыпочки, спросил Рубашкин.
Салье посмотрела в его сторону, но не разглядела, кто спрашивал, и повторила лозунг.
— "Рычаги" — лишнее слово. Без него лучше: «…отстраним от власти», — предложил Рубашкин.
— А слона-то я и не заметила. Здравствуйте, Петр Андреевич! — разглядев Рубашкина, засмеялась Салье, и вслед за ней остальные. — С золотым пером демократического движения спорить не будем — убираем «рычаги»! Возражений нет? И, правда, так лучше:
— РАЗОБЛАЧИМ И ОТСТРАНИМ ОТ ВЛАСТИ ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННУЮ МАФИЮ, СРАСТИВШУЮСЯ С ПАРТАППАРАТОМ!
— Если разоблачим, то отстранить мало. Надо записать: «посадим!» — сказал Болтянский.
— Правильно и совершенно верно! — вставил молчавший до сих пор Мигайлин. — Надо непременно пересажать всех зажравшихся партаппаратчиков, начиная с освобожденных функционеров на предприятиях и дальше — из райкомов, горкомов, вплоть до ЦК. Люди это одобрят.
— Могут упрекнуть, что мы призываем к репрессиям. Нельзя обещать кого-то посадить. Мы за правовое государство, где сажает только суд, — возразил Нестеров.
— Тогда выслать их на сто первый километр, пусть поднимают сельское хозяйство, — глядя на Нестерова, приветливо улыбнулся Мигайлин. — И туда же сотрудников КГБ, включая пенсионеров, которые запятнали себя преследованиями диссидентов и участвовали в сталинских чистках.
— Давайте запишем, что необходим открытый суд над КПСС, который законодательно запретит партийным работникам занимать государственные должности в органах демократической власти.
— И участвовать в политической жизни страны, — не переставая улыбаться, быстро добавил Мигайлин.
— Создадим международный трибунал с участием всего цивилизованного мира. Нацизм судили в Нюрнберге, а коммунизм будет осужден в Ленинграде! — воскликнул кто-то.
Все заговорили разом, и Рубашкин не мог уследить, кто что предлагает.
— "Мафия, срастившаяся с партаппаратом" — плохо звучит. Выговорить трудно, — улучив паузу, высказался Таланов.
— Виктор Львович прав. Это как-то не по-русски, — сказал Филиппов. — Данную формулировку надо переформулировать. Думаю, члены Редакционно-издательского совета со мной согласятся.
— Коллеги, наша сила — в неукоснительном соблюдении демократических процедур, — заговорила Салье, и все замолчали. — Поэтому давайте придерживаться регламента, за который мы все голосовали. Время, выделенное на принятие предвыборных тезисов, давно вышло. Чтобы не отвлекаться на частности предлагаю принять оглашенные лозунги за основу нашей концепции, передать их для шлифовки Петру Андреевичу и утвердить на следующем заседании Координационного совета. Будут другие предложения?
— Почему Рубашкину? Для чего тогда избирали Редакционно-издательский совет? — возмутился Филиппов.
— Запишем, чтобы Рубашкин представил материал в Редакционно-издательский совет, а Петр Сергеевич уже доложит результаты Координационному Совету, — дипломатично предложил Таланов.
— Вы согласны, Петр Сергеевич? — спросила Салье и, дождавшись пока Филиппов кивнет, заключила. — Ставлю на открытое голосование мое предложение с поправкой Виктора Львовича. Голосуют только члены Координационного совета! Кто за? Против? Воздержался? Принято подавляющим большинством, при двух «против» и одном воздержавшемся.
— Этим воздержавшимся, как обычно, оказался господин Болтянский! — оглядев собравшихся, пошутила Салье и, согнав с лица дружелюбную улыбку, продолжила. — Переходим к следующему по принятой повестке дня вопросу, который записан следующим образом: "О возможных нарушениях избирательного законодательства при выдвижении и регистрации кандидатов в народные депутаты всех уровней, выдвинутых от блока «Демвыборы-90».
— … и поддержанных! Марина Евгеньевна, мы проголосовали за «…и поддержанных»! — подсказал Болтянский.
— Не было никаких поддержанных, — с улыбкой возразил Мигайлин.
— А вам никто слова не давал, вы вообще не член Координационного совета! — вскричал Болтянский.
— Коллеги, не спорьте! Андрей Викторович прав, мы приняли так, как он говорит: "…выдвинутых или поддержанных блоком «Демвыборы-90», — прикрикнула на спорящих Салье и постучала карандашом по столу. — Предоставляю слово для доклада Андрею Ильичу Мигайлину…
— Он не член Координационного совета и по регламенту не имеет права голоса, — с сердитым лицом возразил Болтянский.
— Извините, коллеги, я ошиблась: не для доклада, а для справки. В нашем регламенте оговорено, что председательствующий может дать слово специалисту для оглашения справок, — поправилась Салье.
— Какой специалист? В выборах-89 он участия не принимал! — воскликнул Филиппов.
— Коллеги, не будем спорить, давайте заслушаем, Пожалуйста, Андрей Ильич!
— Пусть объяснит, почему одного и того же кандидата выдвигают по несколько предприятий и организаций, — громко сказал Болтянский и с довольным видом оглядел собравшихся.
— Начну с ответа на вопрос уважаемого Андрея Викторовича, — как ни в чем не бывало, Мигайлин поклонился Филиппову. — На выборах прошлого года, как справедливо заметил коллега Болтянский, выявилась закономерность: чем ближе был кандидат к партийным органам, тем больше у него было выдвижений…
— …не только к партийным, но и к гэбистским органам, — пробурчал Болтянский.
— … согласен, и к органам КГБ, — не переставая улыбаться продолжал Мигайлин. — Подоплека проста: тогда проводились окружные собрания, которые решали, кого из кандидатов допустить к выборам, а кого отсеивать. Ясно, что чем больше было у кандидата выдвижений, тем больше голосов «априори» он имел на окружном собрании. Таким образом партбюрократы обеспечивали преимущества своих выдвиженцев. Если коллега Болтянский помнит, то по Куйбышевскому округу один из кандидатов, кажется секретарь райкома, имел выдвижения от двух аптек, от Управления цензуры — Горлита, и, — представьте! — от четырех пожарных команд. Такой порядок сильно затруднял прохождение демократических кандидатов, и многие из них выбывали из борьбы. Сейчас ситуация совсем другая благодаря законодательно работе, проделанной Собчаком, Болдыревым, Щелкановым, Гдляном и Ивановым, Никольским и другими членами Межрегиональной депутатской группы. Окружных собраний больше нет, но в избирательном законе осталось множество белых пятен, которые дают возможность комиссиям произвольно отказывать кандидатам в регистрации. Соответствующих конфликтов в городе очень много. Как правило отказы в регистрации получают кандидаты, поддержанные Ассоциацией избирателей, обществом «Мемориал», блоком «Демвыборы-90» и, разумеется, — ЛНФ. Думаю, дело в том, что состав избирательных комиссий формируется партийно-советской номенклатурой и послушно исполняет ее волю.
Вывод из этого ясен: кандидаты прогрессивной направленности, отражающие демократические позиции должны заранее подстраховаться несколькими протоколами о выдвижении, чтобы в случае придирок не давать повода снимать их с регистрации. Возможности для этого сегодня есть: трудовые коллективы обрели достоинство и не идут на поводу у парткомов, и, самое главное, в городе возникло организованное гражданское движение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Свекровь ловко перевернула полотенце, и Лариса неожиданно заплакала. Она не знала и не думала почему, но слезы лились сами по себе, будто не завися от ее желания.
— И еще я думаю, не обессудь, что думаю, то и скажу. Чувствую: кто-то у тебя появился. Не хочешь говорить — помолчи, и не надо. Я вранья не люблю, а правда никому не нужна, пусть она при тебе останется. Если, как на духу, то какая баба от мужа хоть раз в жизни не подгуляла? И со мной бывало, — свекровь вдруг улыбнулась, — и не раз, и не два. Володенька мой догадывался, он ведь умный был, ничего не скажешь. Знал, где кулаком об стол хлопнуть, где руку приложить, чтоб в ушах зазвенело, а где промолчать и выждать. Я жизнь прожила, дай Бог всякой, и по себе знаю: мужики — хорошее дело, особенно на стороне, чужой мед всегда слаще. Но баба свое знать должна, как дважды два четыре: мужики приходят и уходят, а муж и семья после всего остаются. Давно хотела с тобой выговориться, по-женски, но, вишь, время вышло, пора градусник снимать.
— Спасибо, Евгения Васильевна! — всхлипывая, сказала Лариса.
— Не нужно мне твое спасибо! Полежи, подумай, может и образуется. А полежать придется — тридцать девять и три! Пойду врача вызывать. Через часик-другой приедут. Раньше по-другому: позвонишь и в пятнадцать минут тут, как тут. Теперь все навыворот повернулось, и Свердловка — уже не та Свердловка.
— Евгения Васильевна, позвоните, пожалуйста, дежурной. У меня завтра утром рейс на Сыктывкар, скажите, чтоб заменили.
— Позвоню! А тебе спать нужно и питья побольше. Ох и крепко же тебя прохватило. Или это грипп такой привязался?
— Грипп — вряд ли. Скорее всего просто простудилась. Я сапоги в Мурманске потеряла, пришлось в туфельках до самолета добираться, а после нас на митинг отправили.
— То-то я вчера удивилась, в какой рвани пришла. Небось, у кого-нибудь старые взяла?
— Девчонки выручили.
— Чего же домой не заехала?
— Нас после рейса никуда не выпускали, и позвонить было неоткуда.
Свекровь ушла, и Лариса, почему-то успокоившись, снова уснула. Не придя в себя, сквозь сон она отвечала врачу, поворачивалась, глубоко дышала и, показывая горло, изо всех сил тянула «А-а-а-а». Потом почувствовала боль от укола, будто в детстве ужалила оса, и, напившись сладкого клюквенного морса, она опять опустилась в беспамятство, ярко мерцавшее разноцветными сполохами.
* * *
Николай пришел, когда все уже спали. По дороге он взял с собой Арцыбулина. Волконицкий знал, что тот будет просить об устройстве на работу. В ином случае он и встречаться не стал бы — устроить уволенного из органов и со дня на день выгнанного из партии было очень трудно и в чем-то даже небезопасно. Но он нуждался в помощи такого деликатного свойства, что вполне уравновешивало просьбу Арцыбулина.
— Если бы все было просто! — выпив и закусив объяснял Волконицкий. — Я однажды уже попробовал — позвонил в партком Авиауправления: мол, такое дело, увольте жену Христа ради. Так она мне такое устроила — чуть со свету не сжила. Нужно тоньше, и чтобы следов не было. Я по всякому прикидывал и решил: самое верное — через медицину. Найдут какую-нибудь болячку и отстранят от полетов. Медицина — вещь темная. Если есть два врача, то жди три мнения, то есть три диагноза. Короче, вот такой план. Сможешь воплотить в жизнь?
— Товарищи остались, в беде не бросили. Думаю, помогут, — покрутив пустой рюмкой, сказал Арцыбулин.
— А с тобой решим. Обязательно решим. Тут в Союзе писателей вакансия освободилась. Пойдешь директором Дома отдыха в Комарово? — спросил Волконицкий, насаживая на вилку скользкий от маринада гриб. — Давай еще по одной, больно хорошо идет: спокойно и с толком.
3.12 Слово к слову тянется
Для обсуждения планов решили собраться у Таланова. Тот жил рядом с Финляндским вокзалом, и от дома, где жил Рубашкин, туда шел двенадцатый. Петр мялся на остановке почти полчаса, пока не подкатил троллейбус. Ехали медленно, громоздкая машина, скрипя, раскачивалась на поворотах, подолгу застревала на перекрестках, и когда Рубашкин наконец добрался, все уже стеснились на кухне: Болтянский, Нестеров и Петя Филиппов утрамбовались на диванчике, Таланов сидел на краешке шаткой табуретки у входа, Дальше, в коридоре стояло еще несколько человек, и за их спинами Рубашкин почти ничего не видел.
В центре кухоньки, за столом по-хозяйски разместилась Марина Евгеньевна, а рядом с ней примостился некто Мигайлин — лет сорока, упитанный и лысеющий, с ярко-рыжей бородой на непомерно широком лице. В его присутствии Рубашкин ощущал какое-то смутное омерзение.
— Не понимаю, зачем ты к нему цепляешься, — как-то упрекнул Петра Филиппов. — Андрей Ильич — умный, интеллигентный человек…
— Приглядись: он ведет себя неестественно, со всеми так вежлив, что, чай можно пить без сахара, только вприглядку. И улыбка у него, — такая, знаешь, — медоточивая. Как деды говаривали: сверху мед, а снизу яд. Нельзя верить людям, которые ни с кем никогда не спорят. Гнусный он, что хочешь, говори, а я вижу — гнилой и гнусный! — не переводя дыхания, выпалил Рубашкин, и Филиппов не стал спорить, только пожал плечами.
Однако другие мнение Рубашкина не разделяли, и в последнее время Мигайлин присутствовал почти на всех совещаниях координационного совета ЛНФ. Впрочем, говорил мало, и, если его спрашивали, очень мило со всеми соглашался.
И теперь он молча кивал словам Салье, которая говорила размеренно, изредка останавливаясь, чтобы затянуться «Беломором», и тогда пепел летел вокруг и падал ей на кофту:
— Я не согласна! Незачем морочить людям головы теориями, пусть этим занимаются инструкторы из Обкома. Что больше всего волнует людей? Нехватка продуктов? Значит, мы выступаем за ликвидацию торгово-номенклатурной мафии! Люди устали стоять в очередях? Мы заявляем о необходимости срочных управленческих мер по борьбе с очередями!
— Марина Евгеньевна, все не так просто. Нас спросят, какие это меры, обязательно спросят, — возразил Нестеров.
— А мы ответим, что в первую очередь надо провести экономическую реформу, распустить колхозы и совхозы, а землю раздать всем, чтобы каждый кормил себя сам. И, главное, отстранить КПСС от власти, ликвидировать партийную бюрократию, освободить народную инициативу. Тогда появятся фермеры, купцы и предприниматели. Они уже появились! Взять некоторых наших кооператоров. Это готовый класс народных капиталистов, наша социальная база.
— Не любят у нас кооператоров, очень не любят. С этим надо считаться, — рассудительно заметил Таланов.
— Так я не для широкого оглашения говорю, а здесь, в узком кругу. Вы, Виктор Львович, разве не понимаете различий между публичной пропагандой и подлинными целями по обновлению всех сторон общественной жизни? — выпустив клуб дыма, промолвила Салье. — И, вообще, прошу обратить внимание на необходимость привлечения в наши ряды как можно большего количества участников кооперативного движения. Никакое политическое движение не может развиваться без средств. Нам нужны деньги на выпуск печатных материалов: листовок, плакатов и тому подобное. Необходимо наконец-то наладить выпуск нормальной газеты. Конечно, прибалты нам здорово помогают с печатью, большое им спасибо, но пора и самим что-то делать.
Она снова поднесла ко рту папиросу, окуталась густым дымом и энергично раздавила окурок в переполненной пепельнице.
— Предлагаю подытожить! Мы — общегражданский избирательный блок «Демвыбор-90» — и выступаем на выборах с набором четких и ясных лозунгов:
— ЗА ОБНОВЛЕНИЕ И ОЧИЩЕНИЕ СОВЕТОВ, ЗА ЭФФЕКТИВНЫЙ КОНТРОЛЬ НАД ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ ВЛАСТЬЮ!
— ЗА НОРМАЛЬНУЮ ЖИЗНЬ В НАШЕМ ГОРОДЕ!
— ЗА ЭКОНОМИЧЕСКИЕ РЕФОРМЫ, КОТОРЫЕ ДАДУТ НАРОДУ БЛАГОСОСТОЯНИЕ!
— ЗА СИЛЬНУЮ ДЕМОКРАТИЧЕСКУЮ РОССИЮ!
— Думаю этим ограничиться в той части, в которой мы «ЗА». Перейдем к следующей. Наш блок выступает:
— ПРОТИВ ВЛАСТИ ЗАСТОЙНОЙ ПАРТИЙНОЙ БЮРОКРАТИИ И НЕЗАСЛУЖЕННЫХ ПРИВИЛЕГИЙ ПАРТХОЗНОМЕНКЛАТУРЫ!
— ПРОТИВ РАЗЖИГАНИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ И ГРАЖДАНСКОЙ РОЗНИ!
— ПРОТИВ НИЩЕТЫ И БЕСПРАВИЯ!
— Куце получается, — после недолгого молчания сказал Болтянский. — Надо более подробно и яснее.
— Ни в коем случае! — возмущенно воскликнула Салье. — Чем меньше мы говорим, тем труднее нас шельмовать.
— Краткость — сестра политического таланта! — вставил Филиппов.
— Надо все же сказать, что мы собираемся делать, — предложил Нестеров.
— Да, я приготовила, — Салье взяла листок бумаги и, сощурясь, прочитала:
— ПРОВЕДЕМ РЕФОРМУ ЛЕНИНГРАДСКОГО СОВЕТА НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ.
— РАЗОБЛАЧИМ И ОТСТРАНИМ ОТ РЫЧАГОВ ВЛАСТИ ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННУЮ МАФИЮ, СРАСТИВШУЮСЯ С ПАРТАППАРАТОМ.
— ОБЕСПЕЧИМ СБЕРЕЖЕНИЕ ЛЕНИНГРАДСКОЙ КУЛЬТУРЫ!
— Кто-нибудь добавит? — строго оглядев собравшихся, спросила Салье.
— Надо о жилье! Это больной вопрос, особенно для тех, кто живет в коммуналках и в общежитиях, — предложил Таланов.
— Добавим о жилье, — согласилась Салье и, записав на том же листе, прочитала:
— РАЗРАБОТАЕМ НОВУЮ ПРОГРАММЫ ЖИЛИЩНОГО СТРОИТЕЛЬСТВА И ВОПЛОТИМ ЕЕ В ИНТЕРЕСАХ ВСЕХ ГОРОЖАН!
— Что было про рычаги власти? Там как-то нехорошо звучит, — приподнявшись на цыпочки, спросил Рубашкин.
Салье посмотрела в его сторону, но не разглядела, кто спрашивал, и повторила лозунг.
— "Рычаги" — лишнее слово. Без него лучше: «…отстраним от власти», — предложил Рубашкин.
— А слона-то я и не заметила. Здравствуйте, Петр Андреевич! — разглядев Рубашкина, засмеялась Салье, и вслед за ней остальные. — С золотым пером демократического движения спорить не будем — убираем «рычаги»! Возражений нет? И, правда, так лучше:
— РАЗОБЛАЧИМ И ОТСТРАНИМ ОТ ВЛАСТИ ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННУЮ МАФИЮ, СРАСТИВШУЮСЯ С ПАРТАППАРАТОМ!
— Если разоблачим, то отстранить мало. Надо записать: «посадим!» — сказал Болтянский.
— Правильно и совершенно верно! — вставил молчавший до сих пор Мигайлин. — Надо непременно пересажать всех зажравшихся партаппаратчиков, начиная с освобожденных функционеров на предприятиях и дальше — из райкомов, горкомов, вплоть до ЦК. Люди это одобрят.
— Могут упрекнуть, что мы призываем к репрессиям. Нельзя обещать кого-то посадить. Мы за правовое государство, где сажает только суд, — возразил Нестеров.
— Тогда выслать их на сто первый километр, пусть поднимают сельское хозяйство, — глядя на Нестерова, приветливо улыбнулся Мигайлин. — И туда же сотрудников КГБ, включая пенсионеров, которые запятнали себя преследованиями диссидентов и участвовали в сталинских чистках.
— Давайте запишем, что необходим открытый суд над КПСС, который законодательно запретит партийным работникам занимать государственные должности в органах демократической власти.
— И участвовать в политической жизни страны, — не переставая улыбаться, быстро добавил Мигайлин.
— Создадим международный трибунал с участием всего цивилизованного мира. Нацизм судили в Нюрнберге, а коммунизм будет осужден в Ленинграде! — воскликнул кто-то.
Все заговорили разом, и Рубашкин не мог уследить, кто что предлагает.
— "Мафия, срастившаяся с партаппаратом" — плохо звучит. Выговорить трудно, — улучив паузу, высказался Таланов.
— Виктор Львович прав. Это как-то не по-русски, — сказал Филиппов. — Данную формулировку надо переформулировать. Думаю, члены Редакционно-издательского совета со мной согласятся.
— Коллеги, наша сила — в неукоснительном соблюдении демократических процедур, — заговорила Салье, и все замолчали. — Поэтому давайте придерживаться регламента, за который мы все голосовали. Время, выделенное на принятие предвыборных тезисов, давно вышло. Чтобы не отвлекаться на частности предлагаю принять оглашенные лозунги за основу нашей концепции, передать их для шлифовки Петру Андреевичу и утвердить на следующем заседании Координационного совета. Будут другие предложения?
— Почему Рубашкину? Для чего тогда избирали Редакционно-издательский совет? — возмутился Филиппов.
— Запишем, чтобы Рубашкин представил материал в Редакционно-издательский совет, а Петр Сергеевич уже доложит результаты Координационному Совету, — дипломатично предложил Таланов.
— Вы согласны, Петр Сергеевич? — спросила Салье и, дождавшись пока Филиппов кивнет, заключила. — Ставлю на открытое голосование мое предложение с поправкой Виктора Львовича. Голосуют только члены Координационного совета! Кто за? Против? Воздержался? Принято подавляющим большинством, при двух «против» и одном воздержавшемся.
— Этим воздержавшимся, как обычно, оказался господин Болтянский! — оглядев собравшихся, пошутила Салье и, согнав с лица дружелюбную улыбку, продолжила. — Переходим к следующему по принятой повестке дня вопросу, который записан следующим образом: "О возможных нарушениях избирательного законодательства при выдвижении и регистрации кандидатов в народные депутаты всех уровней, выдвинутых от блока «Демвыборы-90».
— … и поддержанных! Марина Евгеньевна, мы проголосовали за «…и поддержанных»! — подсказал Болтянский.
— Не было никаких поддержанных, — с улыбкой возразил Мигайлин.
— А вам никто слова не давал, вы вообще не член Координационного совета! — вскричал Болтянский.
— Коллеги, не спорьте! Андрей Викторович прав, мы приняли так, как он говорит: "…выдвинутых или поддержанных блоком «Демвыборы-90», — прикрикнула на спорящих Салье и постучала карандашом по столу. — Предоставляю слово для доклада Андрею Ильичу Мигайлину…
— Он не член Координационного совета и по регламенту не имеет права голоса, — с сердитым лицом возразил Болтянский.
— Извините, коллеги, я ошиблась: не для доклада, а для справки. В нашем регламенте оговорено, что председательствующий может дать слово специалисту для оглашения справок, — поправилась Салье.
— Какой специалист? В выборах-89 он участия не принимал! — воскликнул Филиппов.
— Коллеги, не будем спорить, давайте заслушаем, Пожалуйста, Андрей Ильич!
— Пусть объяснит, почему одного и того же кандидата выдвигают по несколько предприятий и организаций, — громко сказал Болтянский и с довольным видом оглядел собравшихся.
— Начну с ответа на вопрос уважаемого Андрея Викторовича, — как ни в чем не бывало, Мигайлин поклонился Филиппову. — На выборах прошлого года, как справедливо заметил коллега Болтянский, выявилась закономерность: чем ближе был кандидат к партийным органам, тем больше у него было выдвижений…
— …не только к партийным, но и к гэбистским органам, — пробурчал Болтянский.
— … согласен, и к органам КГБ, — не переставая улыбаться продолжал Мигайлин. — Подоплека проста: тогда проводились окружные собрания, которые решали, кого из кандидатов допустить к выборам, а кого отсеивать. Ясно, что чем больше было у кандидата выдвижений, тем больше голосов «априори» он имел на окружном собрании. Таким образом партбюрократы обеспечивали преимущества своих выдвиженцев. Если коллега Болтянский помнит, то по Куйбышевскому округу один из кандидатов, кажется секретарь райкома, имел выдвижения от двух аптек, от Управления цензуры — Горлита, и, — представьте! — от четырех пожарных команд. Такой порядок сильно затруднял прохождение демократических кандидатов, и многие из них выбывали из борьбы. Сейчас ситуация совсем другая благодаря законодательно работе, проделанной Собчаком, Болдыревым, Щелкановым, Гдляном и Ивановым, Никольским и другими членами Межрегиональной депутатской группы. Окружных собраний больше нет, но в избирательном законе осталось множество белых пятен, которые дают возможность комиссиям произвольно отказывать кандидатам в регистрации. Соответствующих конфликтов в городе очень много. Как правило отказы в регистрации получают кандидаты, поддержанные Ассоциацией избирателей, обществом «Мемориал», блоком «Демвыборы-90» и, разумеется, — ЛНФ. Думаю, дело в том, что состав избирательных комиссий формируется партийно-советской номенклатурой и послушно исполняет ее волю.
Вывод из этого ясен: кандидаты прогрессивной направленности, отражающие демократические позиции должны заранее подстраховаться несколькими протоколами о выдвижении, чтобы в случае придирок не давать повода снимать их с регистрации. Возможности для этого сегодня есть: трудовые коллективы обрели достоинство и не идут на поводу у парткомов, и, самое главное, в городе возникло организованное гражданское движение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57