Поскольку в другое место ехать по-прежнему не на чем!
Промтоварное изобилие в размерах 12,2-процентного роста есть не что иное, как дым золотой. Золотой — в буквальном смысле!
Основную лепту в среднестатистическую перспективу роста внесут ювелирные изделия. Их выпуск вырастет в этом году аж на 209,4%, а заявка ленинградской торговли получила товарное покрытие на 165%! Но… многая радость сулит не меньшую печаль. В институте ювелирной промышленности — есть в нашем городе ученые и такого профиля — нас авторитетно проконсультировали. «Золотые» проценты запланированы в денежном выражении, без учета уже грянувшего повышения цен. Поэтому, милые дамы, не надейтесь, что вам достанется новенькое колечко. На всех не хватит! Да и зачем новые украшения к старым нарядам, других не будет!
Но особенно умилительно громадье планов в отношении самых заслуженных горожан — инвалидов различных войн и ветеранов. Для них очередь на покупку холодильника снизится в среднем до 9 лет, на швейные и стиральные машины, а также на телевизоры — до 5 лет, на одежду, обувь и трикотаж — около 2 лет. Что уж говорить о рядовых жителях?
Но не печальтесь, мы еще не дочитали до конца, не вникли в сокровенную суть модно-прогрессивных предложений начальника ГУТ'а, товарища Зеленского В.А. Каким видит выход из кризиса этот заслуженный работник советской торговли?
Грезится ему переход на планово-рыночные отношения. Удивляетесь, как можно через дефис соединить план с рынком? У нас — легко и запросто!
Достаточно, предлагает начальник, преобразовать государственные магазины в арендные, акционерные, личные, смешанные и открыть частные лавочки, как тут же всеобщий дефицит воплотится во изумляющее изобилие на фоне рыночных отношений. Переведя с планового языка на русский, поймем простую вещь: цены вырастут настолько, что советский инженер трижды подумает у витрины, прогибающейся от тяжести краковских колбас и маковых, с медом булок.
А чем же тогда займется ГУТ? Да, тем же самым — будет контролировать, распределять, причем не товары, а фонды. Дело знакомое и жалоб не вызовет. В самом деле, на кого жаловаться, если торговля станет смешанной, акционерной да частной. Разве что на депутатов, которые в душевной простоте за такой «рынок» проголосуют?
Андрей Лисовский
Вечером позвонил Таланов.
— В сегодняшней «Вечерке» твоя работа? — не поздоровавшись, спросил он.
— А ты, как думаешь?
— Мне уже два человека звонили. Допытываются, как к журналисту Лисовскому попала деликатная справка.
— А ты честно отвечаешь, что никакого Лисовского в глаза не видел, — догадался Рубашкин.
— Так и отвечаю, а сам думаю, что овладение прессой сулит необыкновенную силу…
— … тому, кто овладеет, — докончил фразу Рубашкин.
— При условии, что никто не узнает, кто такой Лисовский. Потому, что скандальному журналисту нет места среди сотрудников горсовета.
— Что-то светит? — спросил Рубашкин.
— Завтра меня утвердят председателем комиссии по торговле, через неделю — состав комиссии. Готовься к первому заседанию. Прочитав такую статью, никто не усомнится, что ты сможешь быть главным специалистом в сфере обслуживания населения. А нам нужно много таких статей. Поэтому я надеюсь на единогласное решение по твоей кандидатуре. Готовься, Петя!
* * *
С утра Рубашкин собирался в Ленсовет послушать, как будут утверждать Таланова, но не успел дойти до двери. Звонил Мигайлин.
— Слава богу, что застал! Павел Константинович Кошелев примет нас ровно в одиннадцать. Он согласен дать интервью, чтобы вы провели время с пользой, — радостно сообщил Мигайлин. — Встречаемся у входа в райисполком! Не опоздайте, Петр Андреевич!
4.17… И нежданные встречи
Петр и сам не понял, зачем согласился идти к Кошелеву. Интервью с ним сразу показалось пустяковым — кому нужны рассуждения депутата одного из райсоветов, их в Ленинграде больше двух десятков, по 150 человек в каждом.
Как назло, и погода была мерзостной. Еще ночью повалил рыхлый, сырой снег, крупные хлопья липли к лицу и стаивали за ворот холодными струйками. На тротуарах скопился толстый слой жижи, проезжавшие машины обкатывали прохожих грязными брызгами.
Мигайлин опаздывал, и Рубашкин слонялся по пустой, занесенной снегом площадке перед исполком. Озябнув, он зашел в вестибюль и у самой двери столкнулся с Горловым.
— Как Фигаро: и здесь, и там, — обрадовался тот.
— А тебя каким ветром занесло? — спросил Рубашкин.
— Котов лично звонил, просил поддержать будущего председателя райсовета, ну, я и пришел познакомиться. Заодно встретился с нашими кооператорами…
— Представь я тоже иду знакомиться и тоже с Кошелевым, — засмеялся Рубашкин. — И как тебе кандидат?
— Умница, замечательный человек! — воскликнул Горлов. — Я его сразу узнал, и он меня — тоже. Но было неудобно при всех — черт-те что могут подумать.
— Кто может подумать?
— Со мной несколько кооператоров было. Пришли знакомиться с новой властью.
— Вроде, Кошелева еще не выбрали? — возразил Рубашкин.
— Обязательно выберут! Знаешь, пожалуй, наш Котов оказался на своем месте, разбирается в людях. Кошелев мне еще тогда, осенью понравился. Ведь, это он нас из той истории с разглашением гостайны вытянул. Помнишь, я после его прихода приехал к тебе, а ты сомневался, что все кончится хорошо. Сказать честно, и я долго опасался, что он притворялся, а на самом деле, какую-нибудь пакость готовил. Кто-нибудь другой запросто заставил бы стукачом стать или еще что-нибудь в этом роде. А Кошелев во всем разобрался, все понял и помог, просто так помог!
— Постой, ты уверен, что Кошелев из КГБ?
— Конечно! Откуда же еще? Он, когда ко мне пришел, даже удостоверение показал, я тебе рассказывал, неужели не помнишь? — удивился Горлов.
— Здравствуйте! Извините за опоздание. Петр Андреевич, извините, что опоздал, автобуса долго не было, — остановился возле них запыхавшийся Мигайлин и, не смущаясь, протянул Горлову руку: — Где-то я вас видел, но не помню, где.
— Это мой бывший начальник, и всегда — близкий друг, Борис Петрович Горлов, — сказал Рубашкин.
— Очень много о вас слышал, Борис Петрович, — заулыбался Мигайлин. — Марина Евгеньевна Салье очень хочет с вами встретиться, ведь вас можно назвать человеком новой формации, настоящим бизнесменом, не говоря уже о вашей бесценной помощи во время выборов. Если позволите, я вам на днях позвоню.
— Звоните, — протянув Мигайлину визитную карточку, согласился Горлов.
— Извините, Борис Петрович, нам надо идти. Павел Константинович не любит ждать, — сказал Мигайлин.
— Пожалуй, мне тоже пора. Кстати, я только что был у Кошелева, он мне очень понравился, дельный и порядочный человек, — сказал Горлов и, кивнув на прощание, пошел к стоявшей невдалеке машине.
— Пойдемте, Петр Андреевич! — настойчиво повторил Мигайлин.
— Так вот, чем пес был начинен! — воскликнул Рубашкин и, заметив недоуменный взгляд Мигайлина, добавил: — Это Фауст сказал, когда увидел Мефистофеля в его подлинном обличье. Помните, милейший Андрей Ильич?
Не дожидаясь ответа, Рубашкин повернулся и побежал догонять Горлова.
— Боря, подожди, — закричал он, — мне с тобой по дороге!
— Ты же к Кошелеву собирался? — обернувшись с переднего сиденья, спросил Горлов.
— А вот с ним мне абсолютно не по пути! — воскликнул Рубашкин.
— Я, Петя, думаю, что порядочным людям всегда по пути, — заметил Горлов.
— Ты кого считаешь порядочным: меня или гэбэшника Кошелева?
— И тебя, и его — обоих!
— Этого не может быть! Этого не может быть потому, что огонь не горит в воде, как два разных предмета не могут одновременно сосуществовать в одной точке материального мира.
— Красиво говоришь, но ты забыл, что именно Кошелев уберег нас от большой беды? Еще неизвестно, чем бы закончилось наше дело, если б оно попало к другому. Разве не помнишь, что случилось с твоим приятелем — как его? — с Чернициным?
— Брусницыным! — хмуро поправил Рубашкин.
— Сидит твой Брусницын! Сидит! И мы могли загреметь, за милую душу, если б не Кошелев. Ведь положа руку на сердце, — а зачем нам врать друг другу? — ведь напортачили мы с тобой?
— Ты попросил меня помочь с документами, зная, что я лишен допуска! И уговорил Марину подписываться, как исполнителя. Значит, ты и напортачил!
— Хорошо, пусть я, — согласился Горлов, — но под суд мы бы пошли оба. Или все дело в том, что Кошелев — сотрудник КГБ и честно выполнял свои обязанности? Или ты, как некоторые придурки, считаешь, что среди коммунистов и сотрудников КГБ нет порядочных людей?
— Не бывает! — тут же воскликнул Рубашкин. — А придурками ты считаешь тех, кого выгоняли с работы, выселяли на 101-й километр, тех, кто сидел в тюрьме за то, чтобы ты наживался на своих кооперативных шахер-махерах?
— Не упрямься, Петя! Ты ведь сам понимаешь, что не прав.
— Останови, я выйду, мне в другую сторону, — заметив сбоку вход в метро, попросил Рубашкин.
* * *
В Ленсовете было по-прежнему многолюдно и бестолково. Поначалу Рубашкин хотел встретиться с Салье, но, увидев возле ее двери толпу, пошел искать Вдовина. После получасовых поисков тот отыскался сидящим на подоконнике в коридоре первого этажа.
— Здорово, Петр, — не отрываясь от чтения каких-то бумаг, сказал Вдовин. — Гадское, понимаешь, дело! Ленсовет решил предоставить Коле Иванову прямой эфир, а Обком запретил, и эфира, ясное дело, не дали. Теперь надо разбираться с Петровым. Вот, почитай!
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГОРОДСКОЙ СОВЕТ НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ
РЕШЕНИЕ
1— й сессии 21 созыва Ленинград 12.04.90
"О невыполнении Председателем Ленинградского комитета по телевидению и радиовещанию Леноблгорисполкомов т. Петровым Б.М. решения 1-й сессии Ленинградского городского Совета народных депутатов
от 05.04.90"
В связи с невыполнением Председателем Ленинградского комитета по телевидению и радиовещанию Леноблгорисполкомов решений Ленинградских городского и областного Советов народных депутатов о предоставлении прямого эфира народному депутату СССР тов. Иванову Н.В. Ленинградский городской Совет народных депутатов РЕШИЛ:
1. Выразить недоверие т. Петрову Б.М. и освободить его от занимаемой должности
2. Поручить Ленинградскому телерадиокомитету и лично заместителю председателя Комитета депутату Сенину В.Т. обеспечить прямой эфир народному депутату СССР Иванову Н.В.
3 Поручить созданной Ленгорсоветом постоянной комиссии по средствам массовой информации провести консультации с Леноблсоветом и Гостелерадио СССР по кадровым вопросам.
Сопредседатели сессии П.С. Филиппов
В.Н. Щербаков
— Недоверие выразили, а им плевать, — дочитав, сказал Рубашкин. — Поспорим, что никто Петрова не снимет.
— И спорить нечего, — буркнул Вдовин. — Но эфир-то дать надо!
Рубашкин видел, что Вдовин озабочен, ему некогда, и постарался, как можно короче, рассказать о своих подозрениях.
— Ко мне уже два депутата подходили, агитировали за Кошелева, но никто не говорил, что Кошелев служил в ка-гэ-бэ. Во всех документах записано, что он — военный пенсионер. Давай, сделаем так: я свяжусь с «Мемориалом», у них достаточно полная картотека, а вечером позвоню тебе, и решим, что делать, — дослушав, рассеянно сказал Вдовин. — Кстати, не мог бы ты пробить публикацию решения по Иванову в «Вечерке»?
— Вряд ли меня послушают, я ведь внештатник, — сказал Рубашкин, но решение взял, решив показать его Кокосову.
— Нам еще надо обнародовать решение о демонстрации. Никто не хочет печатать.
— Какой демонстрации? — спросил Рубашкин.
— В защиту Гдляна с Ивановым. На сессии сегодня утвердили, и никакой Обком теперь не помешает.
— Попробую, — не надеясь, что получится, обещал Рубашкин.
Он ждал звонка Вдовина весь вечер, но тот так и не позвонил.
4.18 Негласная установка
Через два дня Рубашкин столкнулся с Вдовиным в коридоре редакции.
— У меня встреча с директором Лениздата, после зайду к тебе, — на ходу сказал Вдовин.
Через час он разыскал Рубашкина и с ходу огорошил новостью:
— "Вечерку" берем под себя! Полностью. На днях договорились с Обкомом, что им остается «Ленправда», «Ленинградский рабочий» и еще пара изданий. А «Вечерний Ленинград» станет официальным органом Ленсовета. Здорово, правда?
— Для начала неплохо, — согласился Рубашкин.
— Я говорил о тебе с Майоровым. Он в принципе не возражает взять тебя в штат, чтобы ты освещал работу Ленсовета.
— Скорей бы, а то все обещают, но никто ничего не делает, — вздохнул Рубашкин. Дома стало совсем невмоготу. Каждый день начинался разговорами о деньгах, ими же и заканчивался.
— Недели через две-три утвердим на сессии положение о комиссии, тогда я смогу оформить тебя экспертом. А там, глядишь, и в «Вечерке» образуется, — обнадежил Вдовин и, уже собравшись уходить, вдруг вспомнил: — О твоем Кошелеве в «Мемориале» ничего не знают. На букву «КО» у них есть сведения только на некоего Коршунова. Тот еще фрукт — живота не жалел в борьбе с идеологическими диверсиями, работал с диссидентами, с творческой интеллигенцией, многих пересажал, многих наладил за границу. А Кошелева в картотеке нет. Если он и работал в КГБ, то не по диссидентам. Может, был в контрразведке или занимался какой-нибудь техникой. Это же государство в государстве — мало ли там у них всяких служб: радисты, связисты, автомобилисты?
— Один мой приятель узнал Кошелева. Уверяет, что тот проводил с ним всякие хитрые беседы, ну, ты понимаешь, — сказал Рубашкин.
— Приятеля хорошо знаешь? Доверяешь? — спросил Вдовин.
— Вместе работали, с десяток ведер водки вместе выпито. Да и ты о нем наверняка слышал. Это — Горлов, который трюк с телеграммами организовал. Кстати, и в твоем округе тоже! Помнишь?
— Конечно! Если б не знал, то сильно б удивился, когда почтальон мне телеграмму принесла. Читаю, а там прямым текстом: голосуйте-де за кандидата Вдовина от народного фронта. Коротко и ясно!
— Этот Горлов мне и рассказал! — Рубашкин решил промолчать, что Горлов хорошо отзывался о Кошелеве.
— Твоему Горлову верить можно, — подумав согласился Вдовин. — Но, признаться, не знаю, что и предпринять. Допустим, мы заявим на сессии райсовета, что кандидат в председатели — бывший ка-гэ-бэшник. Ну и что? Вряд ли это произведет впечатление, тем более, большинство в Совете под пятой райкома. Крутой у нас секретарь оказался: демократия, гласность, 6-ю статью отменили, а ему все нипочем! В районе он по-прежнему всем верховодит.
— Раньше Котов был моим начальником. Когда он от нас в райком ушел, весь отдел неделю не просыхал, так праздновали, — усмехнулся Рубашкин.
— Говорят, Ленинград — большой город. А чуть что, так оказывается, все друг друга через одного знают.
— В этом деле есть еще один человек — Мигайлин! Он мне форменную сделку предложил: я уговариваю тебя снять кандидатуру на выборах председателя райсовета и агитирую за Кошелева, а он продвигает меня в начальники нового управления по средствам массовой информации. Якобы, Салье с Филипповым хотят создать такое в горисполкоме.
— Врет! — возмутился Вдовин. — Об этом и речи не было! Уж, я бы знал. Между прочим, он и ко мне с тем же подкатывал. Обещал воздействовать на наших депутатов, когда будут выбирать председателя комиссии по работе со СМИ.
— Помнишь Солженицын в «Архипелаге» писал, что он всегда чувствовал, кому можно доверять, а кто к оперу бегает? Мне кажется, что такая интуиция у многих есть. Чтобы узнать стукача, не нужно быть великим писателем, — сказал Рубашкин.
— Ты прав, выглядит подозрительно. Но, что можно сделать? Хотя… — Вдовин на секунду задумался. — Недавно из Германии вернулся Жора Михайлов, который лет пятнадцать отсидел. Ему гэбэшники расстрельную статью вешали, он их через одного в лицо знает. Давай ему Кошелева издали покажем, вдруг узнает.
— Заодно сфотографируем этого Кошелева, как говорится, в фас и в профиль, — предложил Рубашкин. — Если Михайлов не узнает, отнесем фото в «Мемориал» и покажем всем, кому сможем.
Вдовин не стал откладывать и сразу засел за телефон. Обзвонив с десяток знакомых, он наконец добрался до Михайлова. Выслушав в чем дело, тот сразу согласился. Уговорились встретиться утром неподалеку от исполкома.
Чтобы не прождать напрасно, Вдовин позвонил Кошелеву. Узнав, что тот с утра будет в исполкоме, он договорился, что зайдет поговорить по депутатским делам.
На следующий день никто не опоздал. Михайлов оказался бородатым и очень толстым, почти двухметрового роста. Едва встретились, он начал рассказывать о том, как его преследовало КГБ. Говорил громко, то и дело хватая Рубашкина за ремень висевшего на плече фотоаппарата. Без десяти девять решили разделиться. Вдовин и Михайлов встали у входа, а Рубашкин спрятался за деревом, держа фотоаппарат наготове.
Он ждал долго, минут двадцать, но Вдовин с Михайловым стояли на прежнем месте и о чем-то разговаривали. Руки державшие фотокамеру затекли, закуривая сигарету, Рубашкин отвлекся буквально на несколько секунд и вдруг услышал крик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Промтоварное изобилие в размерах 12,2-процентного роста есть не что иное, как дым золотой. Золотой — в буквальном смысле!
Основную лепту в среднестатистическую перспективу роста внесут ювелирные изделия. Их выпуск вырастет в этом году аж на 209,4%, а заявка ленинградской торговли получила товарное покрытие на 165%! Но… многая радость сулит не меньшую печаль. В институте ювелирной промышленности — есть в нашем городе ученые и такого профиля — нас авторитетно проконсультировали. «Золотые» проценты запланированы в денежном выражении, без учета уже грянувшего повышения цен. Поэтому, милые дамы, не надейтесь, что вам достанется новенькое колечко. На всех не хватит! Да и зачем новые украшения к старым нарядам, других не будет!
Но особенно умилительно громадье планов в отношении самых заслуженных горожан — инвалидов различных войн и ветеранов. Для них очередь на покупку холодильника снизится в среднем до 9 лет, на швейные и стиральные машины, а также на телевизоры — до 5 лет, на одежду, обувь и трикотаж — около 2 лет. Что уж говорить о рядовых жителях?
Но не печальтесь, мы еще не дочитали до конца, не вникли в сокровенную суть модно-прогрессивных предложений начальника ГУТ'а, товарища Зеленского В.А. Каким видит выход из кризиса этот заслуженный работник советской торговли?
Грезится ему переход на планово-рыночные отношения. Удивляетесь, как можно через дефис соединить план с рынком? У нас — легко и запросто!
Достаточно, предлагает начальник, преобразовать государственные магазины в арендные, акционерные, личные, смешанные и открыть частные лавочки, как тут же всеобщий дефицит воплотится во изумляющее изобилие на фоне рыночных отношений. Переведя с планового языка на русский, поймем простую вещь: цены вырастут настолько, что советский инженер трижды подумает у витрины, прогибающейся от тяжести краковских колбас и маковых, с медом булок.
А чем же тогда займется ГУТ? Да, тем же самым — будет контролировать, распределять, причем не товары, а фонды. Дело знакомое и жалоб не вызовет. В самом деле, на кого жаловаться, если торговля станет смешанной, акционерной да частной. Разве что на депутатов, которые в душевной простоте за такой «рынок» проголосуют?
Андрей Лисовский
Вечером позвонил Таланов.
— В сегодняшней «Вечерке» твоя работа? — не поздоровавшись, спросил он.
— А ты, как думаешь?
— Мне уже два человека звонили. Допытываются, как к журналисту Лисовскому попала деликатная справка.
— А ты честно отвечаешь, что никакого Лисовского в глаза не видел, — догадался Рубашкин.
— Так и отвечаю, а сам думаю, что овладение прессой сулит необыкновенную силу…
— … тому, кто овладеет, — докончил фразу Рубашкин.
— При условии, что никто не узнает, кто такой Лисовский. Потому, что скандальному журналисту нет места среди сотрудников горсовета.
— Что-то светит? — спросил Рубашкин.
— Завтра меня утвердят председателем комиссии по торговле, через неделю — состав комиссии. Готовься к первому заседанию. Прочитав такую статью, никто не усомнится, что ты сможешь быть главным специалистом в сфере обслуживания населения. А нам нужно много таких статей. Поэтому я надеюсь на единогласное решение по твоей кандидатуре. Готовься, Петя!
* * *
С утра Рубашкин собирался в Ленсовет послушать, как будут утверждать Таланова, но не успел дойти до двери. Звонил Мигайлин.
— Слава богу, что застал! Павел Константинович Кошелев примет нас ровно в одиннадцать. Он согласен дать интервью, чтобы вы провели время с пользой, — радостно сообщил Мигайлин. — Встречаемся у входа в райисполком! Не опоздайте, Петр Андреевич!
4.17… И нежданные встречи
Петр и сам не понял, зачем согласился идти к Кошелеву. Интервью с ним сразу показалось пустяковым — кому нужны рассуждения депутата одного из райсоветов, их в Ленинграде больше двух десятков, по 150 человек в каждом.
Как назло, и погода была мерзостной. Еще ночью повалил рыхлый, сырой снег, крупные хлопья липли к лицу и стаивали за ворот холодными струйками. На тротуарах скопился толстый слой жижи, проезжавшие машины обкатывали прохожих грязными брызгами.
Мигайлин опаздывал, и Рубашкин слонялся по пустой, занесенной снегом площадке перед исполком. Озябнув, он зашел в вестибюль и у самой двери столкнулся с Горловым.
— Как Фигаро: и здесь, и там, — обрадовался тот.
— А тебя каким ветром занесло? — спросил Рубашкин.
— Котов лично звонил, просил поддержать будущего председателя райсовета, ну, я и пришел познакомиться. Заодно встретился с нашими кооператорами…
— Представь я тоже иду знакомиться и тоже с Кошелевым, — засмеялся Рубашкин. — И как тебе кандидат?
— Умница, замечательный человек! — воскликнул Горлов. — Я его сразу узнал, и он меня — тоже. Но было неудобно при всех — черт-те что могут подумать.
— Кто может подумать?
— Со мной несколько кооператоров было. Пришли знакомиться с новой властью.
— Вроде, Кошелева еще не выбрали? — возразил Рубашкин.
— Обязательно выберут! Знаешь, пожалуй, наш Котов оказался на своем месте, разбирается в людях. Кошелев мне еще тогда, осенью понравился. Ведь, это он нас из той истории с разглашением гостайны вытянул. Помнишь, я после его прихода приехал к тебе, а ты сомневался, что все кончится хорошо. Сказать честно, и я долго опасался, что он притворялся, а на самом деле, какую-нибудь пакость готовил. Кто-нибудь другой запросто заставил бы стукачом стать или еще что-нибудь в этом роде. А Кошелев во всем разобрался, все понял и помог, просто так помог!
— Постой, ты уверен, что Кошелев из КГБ?
— Конечно! Откуда же еще? Он, когда ко мне пришел, даже удостоверение показал, я тебе рассказывал, неужели не помнишь? — удивился Горлов.
— Здравствуйте! Извините за опоздание. Петр Андреевич, извините, что опоздал, автобуса долго не было, — остановился возле них запыхавшийся Мигайлин и, не смущаясь, протянул Горлову руку: — Где-то я вас видел, но не помню, где.
— Это мой бывший начальник, и всегда — близкий друг, Борис Петрович Горлов, — сказал Рубашкин.
— Очень много о вас слышал, Борис Петрович, — заулыбался Мигайлин. — Марина Евгеньевна Салье очень хочет с вами встретиться, ведь вас можно назвать человеком новой формации, настоящим бизнесменом, не говоря уже о вашей бесценной помощи во время выборов. Если позволите, я вам на днях позвоню.
— Звоните, — протянув Мигайлину визитную карточку, согласился Горлов.
— Извините, Борис Петрович, нам надо идти. Павел Константинович не любит ждать, — сказал Мигайлин.
— Пожалуй, мне тоже пора. Кстати, я только что был у Кошелева, он мне очень понравился, дельный и порядочный человек, — сказал Горлов и, кивнув на прощание, пошел к стоявшей невдалеке машине.
— Пойдемте, Петр Андреевич! — настойчиво повторил Мигайлин.
— Так вот, чем пес был начинен! — воскликнул Рубашкин и, заметив недоуменный взгляд Мигайлина, добавил: — Это Фауст сказал, когда увидел Мефистофеля в его подлинном обличье. Помните, милейший Андрей Ильич?
Не дожидаясь ответа, Рубашкин повернулся и побежал догонять Горлова.
— Боря, подожди, — закричал он, — мне с тобой по дороге!
— Ты же к Кошелеву собирался? — обернувшись с переднего сиденья, спросил Горлов.
— А вот с ним мне абсолютно не по пути! — воскликнул Рубашкин.
— Я, Петя, думаю, что порядочным людям всегда по пути, — заметил Горлов.
— Ты кого считаешь порядочным: меня или гэбэшника Кошелева?
— И тебя, и его — обоих!
— Этого не может быть! Этого не может быть потому, что огонь не горит в воде, как два разных предмета не могут одновременно сосуществовать в одной точке материального мира.
— Красиво говоришь, но ты забыл, что именно Кошелев уберег нас от большой беды? Еще неизвестно, чем бы закончилось наше дело, если б оно попало к другому. Разве не помнишь, что случилось с твоим приятелем — как его? — с Чернициным?
— Брусницыным! — хмуро поправил Рубашкин.
— Сидит твой Брусницын! Сидит! И мы могли загреметь, за милую душу, если б не Кошелев. Ведь положа руку на сердце, — а зачем нам врать друг другу? — ведь напортачили мы с тобой?
— Ты попросил меня помочь с документами, зная, что я лишен допуска! И уговорил Марину подписываться, как исполнителя. Значит, ты и напортачил!
— Хорошо, пусть я, — согласился Горлов, — но под суд мы бы пошли оба. Или все дело в том, что Кошелев — сотрудник КГБ и честно выполнял свои обязанности? Или ты, как некоторые придурки, считаешь, что среди коммунистов и сотрудников КГБ нет порядочных людей?
— Не бывает! — тут же воскликнул Рубашкин. — А придурками ты считаешь тех, кого выгоняли с работы, выселяли на 101-й километр, тех, кто сидел в тюрьме за то, чтобы ты наживался на своих кооперативных шахер-махерах?
— Не упрямься, Петя! Ты ведь сам понимаешь, что не прав.
— Останови, я выйду, мне в другую сторону, — заметив сбоку вход в метро, попросил Рубашкин.
* * *
В Ленсовете было по-прежнему многолюдно и бестолково. Поначалу Рубашкин хотел встретиться с Салье, но, увидев возле ее двери толпу, пошел искать Вдовина. После получасовых поисков тот отыскался сидящим на подоконнике в коридоре первого этажа.
— Здорово, Петр, — не отрываясь от чтения каких-то бумаг, сказал Вдовин. — Гадское, понимаешь, дело! Ленсовет решил предоставить Коле Иванову прямой эфир, а Обком запретил, и эфира, ясное дело, не дали. Теперь надо разбираться с Петровым. Вот, почитай!
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГОРОДСКОЙ СОВЕТ НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ
РЕШЕНИЕ
1— й сессии 21 созыва Ленинград 12.04.90
"О невыполнении Председателем Ленинградского комитета по телевидению и радиовещанию Леноблгорисполкомов т. Петровым Б.М. решения 1-й сессии Ленинградского городского Совета народных депутатов
от 05.04.90"
В связи с невыполнением Председателем Ленинградского комитета по телевидению и радиовещанию Леноблгорисполкомов решений Ленинградских городского и областного Советов народных депутатов о предоставлении прямого эфира народному депутату СССР тов. Иванову Н.В. Ленинградский городской Совет народных депутатов РЕШИЛ:
1. Выразить недоверие т. Петрову Б.М. и освободить его от занимаемой должности
2. Поручить Ленинградскому телерадиокомитету и лично заместителю председателя Комитета депутату Сенину В.Т. обеспечить прямой эфир народному депутату СССР Иванову Н.В.
3 Поручить созданной Ленгорсоветом постоянной комиссии по средствам массовой информации провести консультации с Леноблсоветом и Гостелерадио СССР по кадровым вопросам.
Сопредседатели сессии П.С. Филиппов
В.Н. Щербаков
— Недоверие выразили, а им плевать, — дочитав, сказал Рубашкин. — Поспорим, что никто Петрова не снимет.
— И спорить нечего, — буркнул Вдовин. — Но эфир-то дать надо!
Рубашкин видел, что Вдовин озабочен, ему некогда, и постарался, как можно короче, рассказать о своих подозрениях.
— Ко мне уже два депутата подходили, агитировали за Кошелева, но никто не говорил, что Кошелев служил в ка-гэ-бэ. Во всех документах записано, что он — военный пенсионер. Давай, сделаем так: я свяжусь с «Мемориалом», у них достаточно полная картотека, а вечером позвоню тебе, и решим, что делать, — дослушав, рассеянно сказал Вдовин. — Кстати, не мог бы ты пробить публикацию решения по Иванову в «Вечерке»?
— Вряд ли меня послушают, я ведь внештатник, — сказал Рубашкин, но решение взял, решив показать его Кокосову.
— Нам еще надо обнародовать решение о демонстрации. Никто не хочет печатать.
— Какой демонстрации? — спросил Рубашкин.
— В защиту Гдляна с Ивановым. На сессии сегодня утвердили, и никакой Обком теперь не помешает.
— Попробую, — не надеясь, что получится, обещал Рубашкин.
Он ждал звонка Вдовина весь вечер, но тот так и не позвонил.
4.18 Негласная установка
Через два дня Рубашкин столкнулся с Вдовиным в коридоре редакции.
— У меня встреча с директором Лениздата, после зайду к тебе, — на ходу сказал Вдовин.
Через час он разыскал Рубашкина и с ходу огорошил новостью:
— "Вечерку" берем под себя! Полностью. На днях договорились с Обкомом, что им остается «Ленправда», «Ленинградский рабочий» и еще пара изданий. А «Вечерний Ленинград» станет официальным органом Ленсовета. Здорово, правда?
— Для начала неплохо, — согласился Рубашкин.
— Я говорил о тебе с Майоровым. Он в принципе не возражает взять тебя в штат, чтобы ты освещал работу Ленсовета.
— Скорей бы, а то все обещают, но никто ничего не делает, — вздохнул Рубашкин. Дома стало совсем невмоготу. Каждый день начинался разговорами о деньгах, ими же и заканчивался.
— Недели через две-три утвердим на сессии положение о комиссии, тогда я смогу оформить тебя экспертом. А там, глядишь, и в «Вечерке» образуется, — обнадежил Вдовин и, уже собравшись уходить, вдруг вспомнил: — О твоем Кошелеве в «Мемориале» ничего не знают. На букву «КО» у них есть сведения только на некоего Коршунова. Тот еще фрукт — живота не жалел в борьбе с идеологическими диверсиями, работал с диссидентами, с творческой интеллигенцией, многих пересажал, многих наладил за границу. А Кошелева в картотеке нет. Если он и работал в КГБ, то не по диссидентам. Может, был в контрразведке или занимался какой-нибудь техникой. Это же государство в государстве — мало ли там у них всяких служб: радисты, связисты, автомобилисты?
— Один мой приятель узнал Кошелева. Уверяет, что тот проводил с ним всякие хитрые беседы, ну, ты понимаешь, — сказал Рубашкин.
— Приятеля хорошо знаешь? Доверяешь? — спросил Вдовин.
— Вместе работали, с десяток ведер водки вместе выпито. Да и ты о нем наверняка слышал. Это — Горлов, который трюк с телеграммами организовал. Кстати, и в твоем округе тоже! Помнишь?
— Конечно! Если б не знал, то сильно б удивился, когда почтальон мне телеграмму принесла. Читаю, а там прямым текстом: голосуйте-де за кандидата Вдовина от народного фронта. Коротко и ясно!
— Этот Горлов мне и рассказал! — Рубашкин решил промолчать, что Горлов хорошо отзывался о Кошелеве.
— Твоему Горлову верить можно, — подумав согласился Вдовин. — Но, признаться, не знаю, что и предпринять. Допустим, мы заявим на сессии райсовета, что кандидат в председатели — бывший ка-гэ-бэшник. Ну и что? Вряд ли это произведет впечатление, тем более, большинство в Совете под пятой райкома. Крутой у нас секретарь оказался: демократия, гласность, 6-ю статью отменили, а ему все нипочем! В районе он по-прежнему всем верховодит.
— Раньше Котов был моим начальником. Когда он от нас в райком ушел, весь отдел неделю не просыхал, так праздновали, — усмехнулся Рубашкин.
— Говорят, Ленинград — большой город. А чуть что, так оказывается, все друг друга через одного знают.
— В этом деле есть еще один человек — Мигайлин! Он мне форменную сделку предложил: я уговариваю тебя снять кандидатуру на выборах председателя райсовета и агитирую за Кошелева, а он продвигает меня в начальники нового управления по средствам массовой информации. Якобы, Салье с Филипповым хотят создать такое в горисполкоме.
— Врет! — возмутился Вдовин. — Об этом и речи не было! Уж, я бы знал. Между прочим, он и ко мне с тем же подкатывал. Обещал воздействовать на наших депутатов, когда будут выбирать председателя комиссии по работе со СМИ.
— Помнишь Солженицын в «Архипелаге» писал, что он всегда чувствовал, кому можно доверять, а кто к оперу бегает? Мне кажется, что такая интуиция у многих есть. Чтобы узнать стукача, не нужно быть великим писателем, — сказал Рубашкин.
— Ты прав, выглядит подозрительно. Но, что можно сделать? Хотя… — Вдовин на секунду задумался. — Недавно из Германии вернулся Жора Михайлов, который лет пятнадцать отсидел. Ему гэбэшники расстрельную статью вешали, он их через одного в лицо знает. Давай ему Кошелева издали покажем, вдруг узнает.
— Заодно сфотографируем этого Кошелева, как говорится, в фас и в профиль, — предложил Рубашкин. — Если Михайлов не узнает, отнесем фото в «Мемориал» и покажем всем, кому сможем.
Вдовин не стал откладывать и сразу засел за телефон. Обзвонив с десяток знакомых, он наконец добрался до Михайлова. Выслушав в чем дело, тот сразу согласился. Уговорились встретиться утром неподалеку от исполкома.
Чтобы не прождать напрасно, Вдовин позвонил Кошелеву. Узнав, что тот с утра будет в исполкоме, он договорился, что зайдет поговорить по депутатским делам.
На следующий день никто не опоздал. Михайлов оказался бородатым и очень толстым, почти двухметрового роста. Едва встретились, он начал рассказывать о том, как его преследовало КГБ. Говорил громко, то и дело хватая Рубашкина за ремень висевшего на плече фотоаппарата. Без десяти девять решили разделиться. Вдовин и Михайлов встали у входа, а Рубашкин спрятался за деревом, держа фотоаппарат наготове.
Он ждал долго, минут двадцать, но Вдовин с Михайловым стояли на прежнем месте и о чем-то разговаривали. Руки державшие фотокамеру затекли, закуривая сигарету, Рубашкин отвлекся буквально на несколько секунд и вдруг услышал крик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57