Как мамы нет, так и поесть нечего. Я же целый день на работе! — сдерживая раздражение, сказал он.
— Но я же очень стараюсь, чтобы все наладилось, очень стараюсь. Попытаемся вместе, — попросила Лариса.
— Я всегда пытался и продолжаю. Только и делаю, что пытаюсь. А все остальное зависит от тебя. До каких пор мы по твоей прихоти будем жить между небом и землей?
— Да, плохо между небом и землей, — тихо сказала она, направляясь на кухню, — а в небе лучше.
1.18. Идут дожди, хрустят рубли!
Погода в Краснодаре испортилась через день после приезда. Две недели моросил дождь, вечерами задувал мокрый порывистый ветер, и, казалось, что небо навечно набухло низкими лиловыми тучами. Не верилось, что это юг.
— Пол-урожая на корню сгнило! Надо отправлять Горлова в Ленинград, чтобы увез свою чертову погоду обратно. Иначе казаки взбунтуются, — войдя в комнату, громко сказал Цветков.
— Сам вызвал, теперь терпи! — буркнул Горлов, дуя на готовую плату, чтобы остудить припой. Настроение было плохое — подстать погоде. Цветков заметил его раздражение, но не обиделся.
— Брось убиваться, Боря! Ну, сгорела твоя система наведения в синем пламени перестройки, но жизнь-то не кончается. Ты жив, здоров и на свободе. Что еще человеку надо? А деньги есть и еще будут, — сказал он тихо, так чтобы не слышали другие.
— Все, закончил, — Горлов показал на готовый блок. Он не хотел обсуждать то, что случилось, хотя и был благодарен Цветкову, который выручил его из совсем безнадежного положения. Но вспоминать, как чуть не угодил под суд, было противно.
В день приезда они ужинали в кооперативном ресторане, где, судя по всему, Цветков был постоянным посетителем. Разговор получился долгим и откровенным. Поначалу Горлов не поверил, что Котов замял дело только потому, что получил взятку.
— Какая же это взятка? — удивился тогда Цветков. — Взятка — совсем другое, а это благодарность. Вот за лазеры — взятка. Настоящая! Так, о ней никто и не узнает.
— Но он же секретарь райкома! — воскликнул Горлов.
— А секретари — не люди? Сразу видно, что ты не с Кубани. У нас райком — самое доходное место: со всех берут и, с кем надо, делятся. Думаешь, Котову делиться не с кем? Тому дай, этого угости — иначе ни один вопрос не решается. Поэтому мы для Виктора Михалыча просто подарок. Сам посуди: наш кооператив далеко, не в его подчинении, и никто ничего не узнает. Как говорил Черчилль, нет друзей и врагов, есть только партнеры. А с Котовым отношения налажены, взаимный интерес имеется, друг друга понимаем.
— Котов ушел из нашей системы. Зачем же он теперь нужен? — спросил Горлов.
— О твоем приезде, думаешь, я с кем договаривался? С Котовым! У него все старые связи остались и новые прибавились. Его задача — выбить для твоего сектора финансирование на разработку медицинского оборудования. Денежки государственные, а прибыль — наша. Иначе где бедному кооперативу деньги взять? Мы его придумали не для того, чтобы тратить, а чтобы зарабатывать. Только Котов может организовать помещение в центре Ленинграда — мы там магазин откроем. Торговля — это наличные, а без наличных теперь ни шагу. Так что нужен Котов, очень нужен, — терпеливо объяснял Цветков.
Горлов понимал, что не может отказаться. Перед самым отъездом из министерства прислали программу работ на следующий год. Для его сектора была запланирована поисковая тема по медицинским приборам. Работ по оружию в плане не было кроме авторского надзора за двумя старыми системами — одной танковой и одной морской. В смету были заложены такие командировочные расходы, что можно трижды объехать земной шар. «Чтобы без помех ездить в Краснодар», — догадался Горлов.
И такое положение складывалось во всех оборонных НИИ и КБ. Урезалось финансирование, готовились массовые сокращения. Правда, было много разговоров о самофинансировании, конверсии, о переходе на гражданскую тематику, но Горлов не принимал их всерьез. Кончено, разработать можно было все: от супертелевизора, каких на Западе и в мыслях не держали, до кухонного холодильника с ядерным миниреактором. Но таким разработкам один путь — в архив. Производственных мощностей для них не было, и взяться им было неоткуда.
В конце концов, Горлов согласился со всем, что предлагал Цветков. Тот с облегчением протянул Горлову пачку пятидесятирублевок в банковской упаковке.
— Не обращай внимания, здесь и не такое видели, — заметив, как Горлов опасливо оглядел зал ресторана, махнул рукой Цветков.
— Новенькие, еще краской пахнут, — зачем-то понюхав деньги, сказал Горлов.
— Чем новее, тем целее! — засмеялся Цветков.
— Премию и последнюю зарплату нам тоже выдали новыми. Не к добру, когда столько денег печатают.
— Почему не к добру? Наоборот, очень к добру. Нам больше достанется, — подняв рюмку, сказал Цветков.
* * *
Пять тысяч рублей за три простенькие схемы и два блока, сделанные без особых усилий, между прочими делами! Горлов вспомнил про премию, выписанную Кротовым, — она была почти вдвое меньше. А чтобы ее получить он работал два с половиной года.
Первые пятьдесят рублей Горлов разменял утром в гостиничном буфете. Позавтракав, он не стал ждать автобуса. Частник на стареньком «Жигуленке» довез его до окраины, где находился кооператив, всего за три рубля, и столько же он потратил на обратную дорогу. Поначалу он хотел купить подарки жене и детям, но ходить по магазинам было лень. К тому же ничего путного в них не было. Несколько раз он ужинал в том ресторане, где встречался с Цветковым. Больше тратить было не на что, и пачка денег, оставалась почти не тронутой.
Днем Горлов помогал налаживать лазерные облучатели, которыми торговал кооператив. Между делом придумал и отладил новую схему поджига. Схема была простой и экономичной, в принципе тянула на изобретение. Однако Рубашкин был далеко, а возиться самому с оформлением заявки не хотелось.
Вечера тянулись длинно и нудно. Горлов пытался убить время за телевизором, но скоро надоело. Даже программа «Взгляд» с Любимовым, Листьевым и Политковским, которыми восхищалась жена и все ее приятельницы, показалась Горлову вымученной и напыщенной, наподобие внеочередного комсомольского собрания.
Как-то вечером, не предупредив, пришла Наташа. Едва поздоровавшись, она заперлась в ванной а, выйдя, сразу потушила свет. Все произошло быстро, наспех. После она говорила, что муж только что вернулся из загранкомандировки, хочет купить «Ладу», ему обещают, но машины все нет, а он очень ревнивый, никуда не пускает, еле вырвалась, но уже через час должна быть дома, чтобы вовремя подать ужин.
— Господи, скорей бы ушла, — думал Горлов, поддакивая и кивая головой, будто внимательно слушает, и ему интересно.
Что-то отмирало в душе, отслаивалось, как отпадают пожухшие капустные листья под проливным осенним дождем, и он мучился смутным предчувствием предстоящей потери, но не понимал, что именно предстоит потерять.
За несколько дней до отъезда ему вдруг захотелось написать письмо жене. Никогда раньше — а он часто ездил в командировки, месяцами не бывал дома — ему и в голову не приходило писать письма, разве что звонил: мол, все хорошо, приеду скоро! Тогда Нина подолгу рассказывала, в основном о детях, и он чувствовал, как она соскучилась. У него поневоле менялся голос, и он знал, что они думают об одном и том же. Но писать письма? Нет, такой потребности никогда не возникало.
«Дорогая Нина!» — написал он и тут же исправил: «Милая Нина!» Но и это не понравилось. Тогда он взял другой лист, вычеркнул имя и стал писать, не задумываясь, как пришло на ум:
"Милая! Сколько лет мы женаты, а я ни разу не прислал тебе ни одного письма, если не считать поздравительной открытки лет пять назад из Капустина Яра. Удивляюсь: как же раньше люди общались с помощью бумаги? Откуда находили нужные слова? Представляешь, я понял, что совсем не знаю русского языка, не умею им пользоваться, даже на работе за меня это делал наш Петя Рубашкин.
Тут по вечерам выдается свободное время, живу в отдельном номере с ванной, телевизором и телефоном. Жаль только, что звонить некуда, а с тобой много ли поговоришь по междугороднему? Обычной кампании, как бывало на полигонах, теперь нет. Конечно, с кем посидеть всегда найдется, но ты же знаешь — я не люблю пить с чужими.
Написал про выпить и опять вспомнил Петю. Так получилось, что мои неприятности были связаны с ним. Но теперь, когда беда вроде бы миновала, вижу, что ты была права — планы переезда в Челябинск были ошибочны. На меня какое-то ослепление нашло, я неправильно оценил себя и то, на что способен. И чем больше думаю об этом, тем лучше понимаю: ты умнее и лучше видишь, что происходит в нашей жизни.
А я в свою очередь виноват, что был невнимательным. Так не замечаешь воздуха, которым дышишь, и солнца, которое светит каждый день.
Между прочим, не смог вспомнить, когда мы были только вдвоем. После женитьбы, сразу родилась Маша, потом — Никита, разве что в кино или в театр ходили. Цветков сказал, что может устроить гостиницу в Сочи, — он вообще черт-те что может устроить, — но я сказал, что хочу приехать позже и с тобой. Давай придумаем, с кем оставить детей, и поедем к морю, хоть на неделю, у меня же целый отпуск не использован, а ты возьмешь несколько дней за свой счет. Точнее за мой, коли есть такая возможность. И еще: хочу достать тебе шубу, только не знаю где и какую. Черт с ними, переплатим, лишь бы тебе понравилось.
А Новый Года будем встречать на даче. Там на опушке за домом подрастает елочка, я давно к ней присматриваюсь. Мы ее украсим и рядом разведем костер.
Билет на самолет уже достал, домой приеду в субботу вечером, наедимся южными фруктами, а утром проснемся рано, когда все еще спят. Я обниму тебя и скажу, как люблю. Мне всегда хотелось сказать об этом как-то по особенному, но никогда не удавалось…
1.19. Песни ночных облаков
Погода наладилась за два дня до отъезда. После обеда градусник подтягивался к тридцати, и над Краснодаром нависала влажная дымка. Солнце едва угадывалось в радужном ореоле, было душно, и все время хотелось пить.
Провожать Горлова собралось много народа, одну за другой открывали бутылки «Цимлянского Игристого». Оно пузырилось в мутных граненых стаканах, липкая пена свешивалась с краев и обваливалась на серый замусоренный асфальт. Горлов смущенно улыбался и, поминутно чокаясь, обещал скоро приехать.
— Борис Петрович — наш человек! Казак! — третий раз провозгласил Витя Пониделкин, начальник снабжения в филиале объединения.
— Погода подвела, так к морю и не съездили, — посетовал Цветков. Он много шутил, но выглядел озабоченным.
Улучив момент, он отвел Горлова в сторону: «Извини, не могу сейчас отдать, сколько договаривались. Завтра Котов прилетит, а в кассе, как назло, одни мыши хрумкают. Но ничего, выкручусь, тысяч двадцать мне обещали на недельку. А с тобой, уж извини, позже рассчитаюсь».
— Зачем Котову столько? Ты говорил, что уже расплатился, — удивился Горлов.
— Принять, как следует, — все-таки секретарь райкома, — с собой дать, а главное — магазин в Питере нужен и обязательно со складом. Иначе не раскрутиться. К зиме продукты на Севере подорожают, а я уже договорился с Трансагентством насчет машин — будем овощи отсюда возить. Надежный человек нужен, очень на тебя рассчитываю.
— Какой из меня торговец? — удивился Горлов.
— Тебе не за прилавком стоять, а в остальном разберешься. Голова — она во всем голова.
Объявили посадку. В накопителе было тесно, очередь на досмотр едва двигалась, у милиционера на кителе выступил пот. Горлов едва успел вдохнуть свежего воздуха — в подошедшем автобусе было так же душно. Машина долго петляла по взлетному полю и, наконец, остановилась перед трапом.
Горлову опять досталось хорошее место — у окна в первом салоне. Кондиционер работал, и скоро стало так холодно, что пришлось достать свитер.
«Сейчас заставят пересаживаться», — оглядываясь, подумал Горлов. Но никто его не тревожил. Солнце уже клонилось к горизонту и ярко блеснуло на развороте. Самолет медленно выруливал, потом замер, и, жутко взревев двигателями, рванулся вперед и вверх.
Быстро мелькнули и остались сзади окраины Краснодара, маленькие домики с высоты были похожи на спичечные коробки. Самолет пробил облачность, и земля скрылась под рыхлым белесым покровом, а небо загустело неправдоподобной синью. Горлов сидел по правому борту, куда не доставало солнце. От перепада высоты заложило уши, исчез гул моторов и вообще все звуки. Ему казалось, что он плывет над темно-голубым сиянием, не задумываясь обо всем, что оставалось там, внизу. События последнего времени отодвинулись, он забыл о радостях и неудачах, а прежняя жизнь показалась такой далекой, что неведомо когда и с чего она началась.
Он вздрогнул, почувствовав, как его тронули за плечо, и судорожно сглотнул. Будто рядом хлопнули в ладоши, он сглотнул еще раз и стал слышать.
— Вам лимонад или воду? — спрашивала стюардесса, протягивая поднос. Горлов взял две порции: желтенький напиток с приторно сладким лимонным привкусом и газированную воду.
— Пожалуйста, принесите кофе, — попросил он, возвращая бокалы.
— Не положено, — отмахнулась стюардесса.
— Тогда чай!
— На нашем рейсе горячие напитки не предусмотрены, — стюардесса слегка замялась, и Горлов наугад возразил:
— Но продолжительность полета больше двух часов…
— Хорошо, я сейчас принесу.
Через несколько минут она вернулась с подносом, поверх которого была накинута салфетка. Поставив его на откидной столик перед Горловым, она села рядом, заслоняя от соседа, сидящего в том же ряду через проход.
— Чтобы другие не просили? — улыбнувшись, спросил Горлов.
— И откуда вы все правила узнали? Кто-то знакомый летает?
— Нет…, — начал Горлов и вдруг вспомнил: — Вы Ларису Волконицкую знаете — высокая, с темными волосами?
— Конечно знаю, нас на работу вместе принимали. Она самая красивая, ее даже хотели снять на рекламу «Аэрофлота», но муж не позволил. Он за ней на «Волге» приезжает, очень ревнивый. Если бы вы не сказали, я б на Ларису ни за что не подумала, она гадостей никому не делает и, вообще — молчать умеет.
— Почему гадостей? — не дождавшись ответа, Горлов переспросил: — Я не понял, какие гадости?
— Ну, это наши секреты, — покраснев, замямлила она.
— Небось, на пассажирах экономите?
— Все-таки натрепалась Лариска!
— Нет, она ничего об этом не говорила. Не верите? Даю честное слово, сам догадался. У вас же все на лице написано.
Горлов еще долго убеждал, что Лариса никаких секретов не выдавала, и в конце концов, признался, что видел ее всего два раза, и как это на самом деле было.
— Наверное, вы в нее влюбились, — вздохнув, сказала стюардесса.
«Влюбился? Что за странная мысль?» — подумал Горлов и хотел, было, возразить, но промолчал, представив ту, о ком говорили. Представил неосязаемо, без имени и лица, только смутный силуэт. Он почувствовал необъяснимую радость и душе стало тепло.
— И почему в нее все влюбляются? Ведь ей никто не нужен.
— Так уж никто?
— Правда, правда. Хоть, кого спросите, все скажут: Ларисе любой мужик — как пень у дороги! Даже обидно.
— Поэтому она свой телефон и не дала, — вздохнул Горлов.
— Вы просили, а она не дала? Вот дура! Ладно, пишите: два-три-девять-ноль-девять-сорок-один. Но, если кто-то другой подойдет, сразу бросайте трубку или спросите Ивана Петровича…
— Почему не Петра Иваныча?
— Кого хотите, а потом скажете, что ошиблись номером. Только не говорите Ларисе, что это я…
— Я вас не выдам, спасибо, — обещал Горлов, записав номер.
— Какие же мы, бабы, стервы — состроим подружке пакость и рады-радешеньки!
Потом ее позвали. Уходя, она обернулась, и Горлов кивнул в ответ. Тем временем совсем стемнело. Далеко внизу непроглядно чернело, лишь изредка мерцали огоньки, а небо было сплошь осыпано совсем близкими звездами. Приглядевшись к отражению в иллюминаторе, Горлов заметил, что все время улыбается.
Самолет качнулся и, глубоко накренившись, стал разворачиваться. Небосклон вдруг озарился голубым и серебристым, а прямо перед собой Горлов увидел сияющий полумесяц. Забыв обо всем, он изумленно разглядывал это сияние, чувствуя нечеловеческую красоту и пустоту небесного свода, но даже внутри себя не мог выразить словами.
Крыло снова качнулось и медленно выровнялось. По его кромке быстро перемещался маленький красноватый огонек. Он выглядел чужеродным и скоро трансформировался в тесную череду светящихся желтых бусинок. Через несколько секунд Горлов разглядел, что это другой самолет, летевший на перпендикулярном курсе и километра полтора ниже.
* * *
— Леша, почему не набираем высоту? — спросила Лариса у выглянувшего из кабины штурмана.
— Эшелон закрыт, делаем разводку с краснодарским бортом — диспетчеры опять напутали. Минут пятнадцать потеряли, вряд ли наверстаем, — недовольно ответил тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Но я же очень стараюсь, чтобы все наладилось, очень стараюсь. Попытаемся вместе, — попросила Лариса.
— Я всегда пытался и продолжаю. Только и делаю, что пытаюсь. А все остальное зависит от тебя. До каких пор мы по твоей прихоти будем жить между небом и землей?
— Да, плохо между небом и землей, — тихо сказала она, направляясь на кухню, — а в небе лучше.
1.18. Идут дожди, хрустят рубли!
Погода в Краснодаре испортилась через день после приезда. Две недели моросил дождь, вечерами задувал мокрый порывистый ветер, и, казалось, что небо навечно набухло низкими лиловыми тучами. Не верилось, что это юг.
— Пол-урожая на корню сгнило! Надо отправлять Горлова в Ленинград, чтобы увез свою чертову погоду обратно. Иначе казаки взбунтуются, — войдя в комнату, громко сказал Цветков.
— Сам вызвал, теперь терпи! — буркнул Горлов, дуя на готовую плату, чтобы остудить припой. Настроение было плохое — подстать погоде. Цветков заметил его раздражение, но не обиделся.
— Брось убиваться, Боря! Ну, сгорела твоя система наведения в синем пламени перестройки, но жизнь-то не кончается. Ты жив, здоров и на свободе. Что еще человеку надо? А деньги есть и еще будут, — сказал он тихо, так чтобы не слышали другие.
— Все, закончил, — Горлов показал на готовый блок. Он не хотел обсуждать то, что случилось, хотя и был благодарен Цветкову, который выручил его из совсем безнадежного положения. Но вспоминать, как чуть не угодил под суд, было противно.
В день приезда они ужинали в кооперативном ресторане, где, судя по всему, Цветков был постоянным посетителем. Разговор получился долгим и откровенным. Поначалу Горлов не поверил, что Котов замял дело только потому, что получил взятку.
— Какая же это взятка? — удивился тогда Цветков. — Взятка — совсем другое, а это благодарность. Вот за лазеры — взятка. Настоящая! Так, о ней никто и не узнает.
— Но он же секретарь райкома! — воскликнул Горлов.
— А секретари — не люди? Сразу видно, что ты не с Кубани. У нас райком — самое доходное место: со всех берут и, с кем надо, делятся. Думаешь, Котову делиться не с кем? Тому дай, этого угости — иначе ни один вопрос не решается. Поэтому мы для Виктора Михалыча просто подарок. Сам посуди: наш кооператив далеко, не в его подчинении, и никто ничего не узнает. Как говорил Черчилль, нет друзей и врагов, есть только партнеры. А с Котовым отношения налажены, взаимный интерес имеется, друг друга понимаем.
— Котов ушел из нашей системы. Зачем же он теперь нужен? — спросил Горлов.
— О твоем приезде, думаешь, я с кем договаривался? С Котовым! У него все старые связи остались и новые прибавились. Его задача — выбить для твоего сектора финансирование на разработку медицинского оборудования. Денежки государственные, а прибыль — наша. Иначе где бедному кооперативу деньги взять? Мы его придумали не для того, чтобы тратить, а чтобы зарабатывать. Только Котов может организовать помещение в центре Ленинграда — мы там магазин откроем. Торговля — это наличные, а без наличных теперь ни шагу. Так что нужен Котов, очень нужен, — терпеливо объяснял Цветков.
Горлов понимал, что не может отказаться. Перед самым отъездом из министерства прислали программу работ на следующий год. Для его сектора была запланирована поисковая тема по медицинским приборам. Работ по оружию в плане не было кроме авторского надзора за двумя старыми системами — одной танковой и одной морской. В смету были заложены такие командировочные расходы, что можно трижды объехать земной шар. «Чтобы без помех ездить в Краснодар», — догадался Горлов.
И такое положение складывалось во всех оборонных НИИ и КБ. Урезалось финансирование, готовились массовые сокращения. Правда, было много разговоров о самофинансировании, конверсии, о переходе на гражданскую тематику, но Горлов не принимал их всерьез. Кончено, разработать можно было все: от супертелевизора, каких на Западе и в мыслях не держали, до кухонного холодильника с ядерным миниреактором. Но таким разработкам один путь — в архив. Производственных мощностей для них не было, и взяться им было неоткуда.
В конце концов, Горлов согласился со всем, что предлагал Цветков. Тот с облегчением протянул Горлову пачку пятидесятирублевок в банковской упаковке.
— Не обращай внимания, здесь и не такое видели, — заметив, как Горлов опасливо оглядел зал ресторана, махнул рукой Цветков.
— Новенькие, еще краской пахнут, — зачем-то понюхав деньги, сказал Горлов.
— Чем новее, тем целее! — засмеялся Цветков.
— Премию и последнюю зарплату нам тоже выдали новыми. Не к добру, когда столько денег печатают.
— Почему не к добру? Наоборот, очень к добру. Нам больше достанется, — подняв рюмку, сказал Цветков.
* * *
Пять тысяч рублей за три простенькие схемы и два блока, сделанные без особых усилий, между прочими делами! Горлов вспомнил про премию, выписанную Кротовым, — она была почти вдвое меньше. А чтобы ее получить он работал два с половиной года.
Первые пятьдесят рублей Горлов разменял утром в гостиничном буфете. Позавтракав, он не стал ждать автобуса. Частник на стареньком «Жигуленке» довез его до окраины, где находился кооператив, всего за три рубля, и столько же он потратил на обратную дорогу. Поначалу он хотел купить подарки жене и детям, но ходить по магазинам было лень. К тому же ничего путного в них не было. Несколько раз он ужинал в том ресторане, где встречался с Цветковым. Больше тратить было не на что, и пачка денег, оставалась почти не тронутой.
Днем Горлов помогал налаживать лазерные облучатели, которыми торговал кооператив. Между делом придумал и отладил новую схему поджига. Схема была простой и экономичной, в принципе тянула на изобретение. Однако Рубашкин был далеко, а возиться самому с оформлением заявки не хотелось.
Вечера тянулись длинно и нудно. Горлов пытался убить время за телевизором, но скоро надоело. Даже программа «Взгляд» с Любимовым, Листьевым и Политковским, которыми восхищалась жена и все ее приятельницы, показалась Горлову вымученной и напыщенной, наподобие внеочередного комсомольского собрания.
Как-то вечером, не предупредив, пришла Наташа. Едва поздоровавшись, она заперлась в ванной а, выйдя, сразу потушила свет. Все произошло быстро, наспех. После она говорила, что муж только что вернулся из загранкомандировки, хочет купить «Ладу», ему обещают, но машины все нет, а он очень ревнивый, никуда не пускает, еле вырвалась, но уже через час должна быть дома, чтобы вовремя подать ужин.
— Господи, скорей бы ушла, — думал Горлов, поддакивая и кивая головой, будто внимательно слушает, и ему интересно.
Что-то отмирало в душе, отслаивалось, как отпадают пожухшие капустные листья под проливным осенним дождем, и он мучился смутным предчувствием предстоящей потери, но не понимал, что именно предстоит потерять.
За несколько дней до отъезда ему вдруг захотелось написать письмо жене. Никогда раньше — а он часто ездил в командировки, месяцами не бывал дома — ему и в голову не приходило писать письма, разве что звонил: мол, все хорошо, приеду скоро! Тогда Нина подолгу рассказывала, в основном о детях, и он чувствовал, как она соскучилась. У него поневоле менялся голос, и он знал, что они думают об одном и том же. Но писать письма? Нет, такой потребности никогда не возникало.
«Дорогая Нина!» — написал он и тут же исправил: «Милая Нина!» Но и это не понравилось. Тогда он взял другой лист, вычеркнул имя и стал писать, не задумываясь, как пришло на ум:
"Милая! Сколько лет мы женаты, а я ни разу не прислал тебе ни одного письма, если не считать поздравительной открытки лет пять назад из Капустина Яра. Удивляюсь: как же раньше люди общались с помощью бумаги? Откуда находили нужные слова? Представляешь, я понял, что совсем не знаю русского языка, не умею им пользоваться, даже на работе за меня это делал наш Петя Рубашкин.
Тут по вечерам выдается свободное время, живу в отдельном номере с ванной, телевизором и телефоном. Жаль только, что звонить некуда, а с тобой много ли поговоришь по междугороднему? Обычной кампании, как бывало на полигонах, теперь нет. Конечно, с кем посидеть всегда найдется, но ты же знаешь — я не люблю пить с чужими.
Написал про выпить и опять вспомнил Петю. Так получилось, что мои неприятности были связаны с ним. Но теперь, когда беда вроде бы миновала, вижу, что ты была права — планы переезда в Челябинск были ошибочны. На меня какое-то ослепление нашло, я неправильно оценил себя и то, на что способен. И чем больше думаю об этом, тем лучше понимаю: ты умнее и лучше видишь, что происходит в нашей жизни.
А я в свою очередь виноват, что был невнимательным. Так не замечаешь воздуха, которым дышишь, и солнца, которое светит каждый день.
Между прочим, не смог вспомнить, когда мы были только вдвоем. После женитьбы, сразу родилась Маша, потом — Никита, разве что в кино или в театр ходили. Цветков сказал, что может устроить гостиницу в Сочи, — он вообще черт-те что может устроить, — но я сказал, что хочу приехать позже и с тобой. Давай придумаем, с кем оставить детей, и поедем к морю, хоть на неделю, у меня же целый отпуск не использован, а ты возьмешь несколько дней за свой счет. Точнее за мой, коли есть такая возможность. И еще: хочу достать тебе шубу, только не знаю где и какую. Черт с ними, переплатим, лишь бы тебе понравилось.
А Новый Года будем встречать на даче. Там на опушке за домом подрастает елочка, я давно к ней присматриваюсь. Мы ее украсим и рядом разведем костер.
Билет на самолет уже достал, домой приеду в субботу вечером, наедимся южными фруктами, а утром проснемся рано, когда все еще спят. Я обниму тебя и скажу, как люблю. Мне всегда хотелось сказать об этом как-то по особенному, но никогда не удавалось…
1.19. Песни ночных облаков
Погода наладилась за два дня до отъезда. После обеда градусник подтягивался к тридцати, и над Краснодаром нависала влажная дымка. Солнце едва угадывалось в радужном ореоле, было душно, и все время хотелось пить.
Провожать Горлова собралось много народа, одну за другой открывали бутылки «Цимлянского Игристого». Оно пузырилось в мутных граненых стаканах, липкая пена свешивалась с краев и обваливалась на серый замусоренный асфальт. Горлов смущенно улыбался и, поминутно чокаясь, обещал скоро приехать.
— Борис Петрович — наш человек! Казак! — третий раз провозгласил Витя Пониделкин, начальник снабжения в филиале объединения.
— Погода подвела, так к морю и не съездили, — посетовал Цветков. Он много шутил, но выглядел озабоченным.
Улучив момент, он отвел Горлова в сторону: «Извини, не могу сейчас отдать, сколько договаривались. Завтра Котов прилетит, а в кассе, как назло, одни мыши хрумкают. Но ничего, выкручусь, тысяч двадцать мне обещали на недельку. А с тобой, уж извини, позже рассчитаюсь».
— Зачем Котову столько? Ты говорил, что уже расплатился, — удивился Горлов.
— Принять, как следует, — все-таки секретарь райкома, — с собой дать, а главное — магазин в Питере нужен и обязательно со складом. Иначе не раскрутиться. К зиме продукты на Севере подорожают, а я уже договорился с Трансагентством насчет машин — будем овощи отсюда возить. Надежный человек нужен, очень на тебя рассчитываю.
— Какой из меня торговец? — удивился Горлов.
— Тебе не за прилавком стоять, а в остальном разберешься. Голова — она во всем голова.
Объявили посадку. В накопителе было тесно, очередь на досмотр едва двигалась, у милиционера на кителе выступил пот. Горлов едва успел вдохнуть свежего воздуха — в подошедшем автобусе было так же душно. Машина долго петляла по взлетному полю и, наконец, остановилась перед трапом.
Горлову опять досталось хорошее место — у окна в первом салоне. Кондиционер работал, и скоро стало так холодно, что пришлось достать свитер.
«Сейчас заставят пересаживаться», — оглядываясь, подумал Горлов. Но никто его не тревожил. Солнце уже клонилось к горизонту и ярко блеснуло на развороте. Самолет медленно выруливал, потом замер, и, жутко взревев двигателями, рванулся вперед и вверх.
Быстро мелькнули и остались сзади окраины Краснодара, маленькие домики с высоты были похожи на спичечные коробки. Самолет пробил облачность, и земля скрылась под рыхлым белесым покровом, а небо загустело неправдоподобной синью. Горлов сидел по правому борту, куда не доставало солнце. От перепада высоты заложило уши, исчез гул моторов и вообще все звуки. Ему казалось, что он плывет над темно-голубым сиянием, не задумываясь обо всем, что оставалось там, внизу. События последнего времени отодвинулись, он забыл о радостях и неудачах, а прежняя жизнь показалась такой далекой, что неведомо когда и с чего она началась.
Он вздрогнул, почувствовав, как его тронули за плечо, и судорожно сглотнул. Будто рядом хлопнули в ладоши, он сглотнул еще раз и стал слышать.
— Вам лимонад или воду? — спрашивала стюардесса, протягивая поднос. Горлов взял две порции: желтенький напиток с приторно сладким лимонным привкусом и газированную воду.
— Пожалуйста, принесите кофе, — попросил он, возвращая бокалы.
— Не положено, — отмахнулась стюардесса.
— Тогда чай!
— На нашем рейсе горячие напитки не предусмотрены, — стюардесса слегка замялась, и Горлов наугад возразил:
— Но продолжительность полета больше двух часов…
— Хорошо, я сейчас принесу.
Через несколько минут она вернулась с подносом, поверх которого была накинута салфетка. Поставив его на откидной столик перед Горловым, она села рядом, заслоняя от соседа, сидящего в том же ряду через проход.
— Чтобы другие не просили? — улыбнувшись, спросил Горлов.
— И откуда вы все правила узнали? Кто-то знакомый летает?
— Нет…, — начал Горлов и вдруг вспомнил: — Вы Ларису Волконицкую знаете — высокая, с темными волосами?
— Конечно знаю, нас на работу вместе принимали. Она самая красивая, ее даже хотели снять на рекламу «Аэрофлота», но муж не позволил. Он за ней на «Волге» приезжает, очень ревнивый. Если бы вы не сказали, я б на Ларису ни за что не подумала, она гадостей никому не делает и, вообще — молчать умеет.
— Почему гадостей? — не дождавшись ответа, Горлов переспросил: — Я не понял, какие гадости?
— Ну, это наши секреты, — покраснев, замямлила она.
— Небось, на пассажирах экономите?
— Все-таки натрепалась Лариска!
— Нет, она ничего об этом не говорила. Не верите? Даю честное слово, сам догадался. У вас же все на лице написано.
Горлов еще долго убеждал, что Лариса никаких секретов не выдавала, и в конце концов, признался, что видел ее всего два раза, и как это на самом деле было.
— Наверное, вы в нее влюбились, — вздохнув, сказала стюардесса.
«Влюбился? Что за странная мысль?» — подумал Горлов и хотел, было, возразить, но промолчал, представив ту, о ком говорили. Представил неосязаемо, без имени и лица, только смутный силуэт. Он почувствовал необъяснимую радость и душе стало тепло.
— И почему в нее все влюбляются? Ведь ей никто не нужен.
— Так уж никто?
— Правда, правда. Хоть, кого спросите, все скажут: Ларисе любой мужик — как пень у дороги! Даже обидно.
— Поэтому она свой телефон и не дала, — вздохнул Горлов.
— Вы просили, а она не дала? Вот дура! Ладно, пишите: два-три-девять-ноль-девять-сорок-один. Но, если кто-то другой подойдет, сразу бросайте трубку или спросите Ивана Петровича…
— Почему не Петра Иваныча?
— Кого хотите, а потом скажете, что ошиблись номером. Только не говорите Ларисе, что это я…
— Я вас не выдам, спасибо, — обещал Горлов, записав номер.
— Какие же мы, бабы, стервы — состроим подружке пакость и рады-радешеньки!
Потом ее позвали. Уходя, она обернулась, и Горлов кивнул в ответ. Тем временем совсем стемнело. Далеко внизу непроглядно чернело, лишь изредка мерцали огоньки, а небо было сплошь осыпано совсем близкими звездами. Приглядевшись к отражению в иллюминаторе, Горлов заметил, что все время улыбается.
Самолет качнулся и, глубоко накренившись, стал разворачиваться. Небосклон вдруг озарился голубым и серебристым, а прямо перед собой Горлов увидел сияющий полумесяц. Забыв обо всем, он изумленно разглядывал это сияние, чувствуя нечеловеческую красоту и пустоту небесного свода, но даже внутри себя не мог выразить словами.
Крыло снова качнулось и медленно выровнялось. По его кромке быстро перемещался маленький красноватый огонек. Он выглядел чужеродным и скоро трансформировался в тесную череду светящихся желтых бусинок. Через несколько секунд Горлов разглядел, что это другой самолет, летевший на перпендикулярном курсе и километра полтора ниже.
* * *
— Леша, почему не набираем высоту? — спросила Лариса у выглянувшего из кабины штурмана.
— Эшелон закрыт, делаем разводку с краснодарским бортом — диспетчеры опять напутали. Минут пятнадцать потеряли, вряд ли наверстаем, — недовольно ответил тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57