" Он
бросился вперед и разгромил неприятеля.
После того, как пал Тир, город финикийцев, подчинявшихся персам,
Дарий предложил сыну Филиппа дружбу, все владения на запад от Евфрата до
Эгейского моря, десять тысяч талантов [талант - самая крупная денежная
единица древней Эллады и древнего Востока, около 1500 золотых рублей]
выкупа за семью, попавшую в плен к македонцам под Иссой, и руку одной из
своих дочерей. "Будь я Александр, - сказал тогда Парменион, - я принял бы
эти условия". "Да, - ответил проклятый юнец, - будь я Парменионом, я тоже
согласился бы на то, что предлагает мне персидский царь. Но так как я
Александр, условия, поставленные Дарием, меня не удовлетворяют. Зачем мне
половина государства, если я могу захватить его целиком? Зачем мне его
деньги, если их у меня и так много? А жениться на одной или сразу на обеих
дочерях Дария я могу и без его разрешения, - ведь они у меня в обозе..."
"Да, Александр умен, смел и прозорлив, - сокрушенно подумал старый
полководец. - Он в тысячу раз умней дряхлого осла Пармениона".
Вывод отнюдь не утешил белоголового македонца; напротив, возмутил,
вызвал в его завистливой душе волну сопротивления.
- Наш светлый повелитель, чтоб ему пропасть, совсем обнаглел, -
сказал старик сыну, когда они спустились с бугра и зашагали к лагерю.
Филота молча кивнул. - От успехов, которыми он обязан тебе и мне, -
продолжал Парменион, - у него закружилась голова. Он, кажется, и впрямь
вообразил себя сыном бога Аммона.
Филота снова кивнул. Он обожал родителя и всегда с ним соглашался.
- Не пора ли обломать ему божественные рога? - прошептал Парменион и
покосился на людей, лежащих у костров.
- Что же... - прохрипел Филота. - Среди воинов много недовольных. Все
устали от похода, которому, Аполлон свидетель, не видно конца. Ночью - в
шатер, удар, другой, и... - Филота растопырил толстые мохнатые пальцы,
затем быстро сжал их в огромный кулак и вскинул кверху, как бы встряхивая
за волосы отрубленную голову.
У царского шатра они увидели главных телохранителей Александра:
худого, жилистого Фердикку и черноглазого красавца Птолемайоса Лага.
Фердикка глядел на отца и сына с откровенной неприязнью, а жизнерадостный
Птолемайос Лаг весело скалил зубы и отстукивал на рукояти меча танец
метонских рыбачек.
Вечером, после короткого военного совета, Александр остался в шатре
один. Он растянулся на мягком ковре, преподнесенном жителями Гордия, того
самого Гордия, где ему показали узел, стянутый на дышле колесницы древним
царем фригийцев. Тот, кто развяжет узел, - говорило предание, - овладеет
всей Азией. Сын Филиппа, не долго думая, разрубил его мечом. Воспоминание
об этом случае развеселило царя. Да, меч - вот ключ к варварской стране!
Александр закинул за голову тонкие жилистые руки с крепкими ладонями и
улыбнулся.
Явился, тяжело ступая, молчаливый Фердикка. Менее корыстный, чем
свора прочих сподвижников царя, Фердикка, как всегда, был облачен в
глубокий хитон, опоясан потертым ремнем без всяких блях и побрякушек и,
будто нарочно, щеголял в стоптанных и неказистых сандалиях. Он казался на
вид тупым и неотесанным, и только Александр знал, как умен и зорок его
первый телохранитель. Именно из-за ума и бескорыстия царь доверял
Фердикке, как себе. Такой не продаст. Фердикка презирает мелких людишек,
преследующий один другого из-за пустяковых страстей, важных только для них
самих. Он любит лишь Александра, ибо считает, что молодой царь, с его
размахом, не зря живет на свете, ему стоит помогать.
Ветер, поднявшийся после завтрака, трепал кисти шатра и надувал
полотнище, словно парус. От беспокойного пламени кедрового факела по
длинному, костлявому, носатому лицу Фердикки пробегали колеблющиеся
теневые пятна.
- Притащился грек из средней пехоты, - проворчал Фердикка. - Просится
к тебе.
- Зачем?
Фердикка пожевал ус, потом брезгливо сказал:
- Донос.
- О? - Александр приподнялся на локте и натянул на голую грудь
пестрое восточное покрывало. - Зови!
Показался Дракил. Его круглое, обрюзгшее, хитрое лицо так и лоснилось
от жира. Он сделал три шага вперед и совершил то, до чего не унизился бы
ни один грек или македонец, - опустился перед царем на колени. Это
понравилось потомку Филиппа. Он милостиво кивнул Дракилу:
- Рассказывай!
- Феаген, командир сорок четвертого малого отряда средней пехоты
греков, распространяет среди воинов ложные слухи о твоем величестве.
Говорят, будто отец твой не Филипп, будто ты (не смею вымолвить...)
родился от какого-то наемного фракийца. Он тебя назвал (страшно сказать!)
разбойником, а не сыном бога Аммона. И говорил много других непотребных
слов.
Дракил умолк и низко склонил свою лысую голову. Окруженная венцом
черных волос, лысина походила на вычищенное дно медного котла.
- Ты слышал Фердикка? - спросил царь у телохранителя.
- Да, - коротко ответил Фердикка.
- Волоки этого Феагена ко мне. А ты, как, тебя... Дракил? Ты скройся
за пологом и сиди, пока не позову.
Купец послушно спрятался. Лицо Александра не изменило выражения - он
беззаботно улыбался. Всю жизнь его окружали заговорщики. Царь вспомнил
Павсания, - знатный македонский юноша, которого никто не подозревал в
измене, на пиру неожиданно убил Филиппа. Спустя некоторое время полководец
Аттал едва не взбунтовал войска. Даже тогда, когда Александр, казалось,
водворил в Элане спокойствие, покорил Малую Азию и добрался до Сирийских
Ворот, мятежные Афины отправили послов к Дарию.
"Дети собак, - беззлобно выругался Александр про себя. Люди,
достойные презрения, не вызывали в нем гнева. - Чего они хотят? Зачем
напрасно жертвуют собою? Подобно мерзким ужам, извиваются они у меня под
ногами, бессильные даже укусить. И, словно ужи, издыхают, раздавленные
моей стопой. Неужели они полагают, что можно остановить меня-меня, сына
бога Аммона? - Македонец недоуменно пожал плечами. - Скопище червей... Я
уничтожал их и буду уничтожать..."
Он так верил в себя, в свое призвание и неуязвимость, что донос
Дракила даже рассмешил его, как рассмешили бы Геракла угрозы пятилетнего
ребенка. Когда Фердикка привел в шатер бледного Феогена, царь лежал все в
той же позе, опираясь локтем на ковер.
- Привет Александру, - сказал Феаген глухо, снял с головы шлем и
остановил выжидательный взгляд на лице повелителя.
- Феагену привет, - ответил Александр добродушно. - Говорят, ты обо
мне плохо отзывался. Правда?
Феаген отступил на шаг. Все понятно, Дракил на него донес. Отпираться
недостойно.
- Правда, - признался Феаген; брови его резко сошлись на переносице.
- Почему ты это сделал?
- А ты? - Феагену уже было нечего терять. - Почему ты сделал то, что
сделал?
- О! - Александр приподнялся, сел уставился на Феагена. - Разве я
тебя обидел чем нибудь?
- Обидел.
- Чем?
Феаген движением ладони показал на свой шлем и кирасу.
- Тебе плохо на войне? - сухо спросил Александр.
- Плохо.
- Другие не жалуются. В Азию пошли без рубах, теперь у всех золото
позвякивает в сумке.
- У меня не позвякивает.
- Почему?
- Грабить не умею.
- Грабить не умеешь? - брови Александра изогнулись еще круче, чем
тогда, при обходе. - Что же так?
- Меня самого ограбил мой дядя Ламах. И я страдал. Ограблю кого -
также будет страдать. Нехорошо.
- А! - Царь закусил губу, чтобы не выдать раздражения. - Но тут же
Азия. Грабить варвара не грех.
- Все равно человек.
- Да ты совсем дурак, я вижу! - проворчал Александр сердито. -
Видимо, зной Востока плохо действует на твою голову. Вдобавок, на тебе
панцирь, тебе тяжело. Разрешаю снять. Советую перейти в легкую пехоту.
Завтра пойдешь впереди всех и начнешь бой. Прохладный воздух полей освежит
твой мозг, и ты перестанешь болтать небылицы о твоем царе. Ты понял меня?
- Да, - угрюмо отозвался Феаген. Александр приговорил его к смертной
казни, - тот кто идет в голове войска и завязывает бой, редко остается в
живых. Проклятый болтун! Кто тянул тебя за язык? Не наговори ты сегодня
всякой чепухи, не стоять бы тебе сейчас перед царем. Мышь рыла, рыла - и
дорылась до кошки. Не пасть ли ниц перед македонцем, не вымолить ли у него
прощение? Нет, Феаген - свободорожденный гражданин Афинского государства,
ему не пристало унижать честь своего города. И как ни сожалел марафонец о
случившимся, он не потерял головы и ждал, внешне спокойный, хотя и
пасмурный, что будет дальше.
Александр повернулся к Фердикке и произнес несколько странных
протяжных слов. По звучанию и строю его речи казалось, что он изъясняется
на греческом языке. Но говор македонцев был смешан с фессалийским,
эпирским и фракийским, поэтому Феаген ничего не разобрал. Зато Дракил,
который три года жил на родине Александра, хорошо понял царя.
- Вот каковы эти афиняне! - сказал сын Филиппа. - Самому Зевсу их не
переделать. Отправь мерзавца к стрелкам Балакра. Утром в бою какой-нибудь
варвар догадается пробить его стрелой.
- А если не догадается?
- Значит, счастливец этот грек. - Александр зевнул. - Останется жив -
пусть живет. Уж не думаешь ли ты, что я его испугался? На заговорщика не
похож. Он просто глуп.
Фердикка взял марафонца за шиворот и вытолкнул из шатра. Александр
окликнул Дракила. Купец опять повалился на ковер.
- Ты поступил хорошо. - Александр снял с пальца золотой перстень и
кинул его Дракилу, как собаке кость. - Слушай, о чем говорят воины, и
рассказывай мне. Назначаю тебя командиром отряда вместо Феагена. А теперь
- прочь, я спать хочу.
Со стороны Гавгамел послышался душераздирающий крик осла. Ветер стих.
Стало светло. Александр проснулся и велел позвать Пармениона.
- Как персы?
- Всю ночь стояли в боевом строю, - ответил Парменион с досадой. - И
сейчас еще стоят.
- Хорошо! - Александр вскочил, с хрустом потянулся и ударил в гонг.
Телохранители внесли золотые тазы с водой для омовения, - они принадлежали
раньше Дарию; македонец захватил их под Иссой.
Туман, что нависал над равниной с рассвета, медленно растаял под
лучами восходящего солнца. И македонцы увидели войска Дария. Как туча
закрывает половину неба, так и это огромное скопище вооруженных людей
заполнило почти все пространство между Гавгамелами и грядой холмов, на
которых закрепился сын бога Аммона.
Дарий построил свое войско в две линии: в первой находилась пехота,
во второй - вспомогательные отряды. На обоих флангах первой линии
расположилась конница. Впереди всего строя извивались, подобно змеям,
хоботы слонов и сверкали ножи двухсот колесниц. Царь и его свита заняли
место в середине боевого порядка.
Здесь собирались воины из многих азиатских племен. На левом крыле
виднелись бактрийские всадники, дахи и арахоты. Рядом стояли пешие и
конные персы, эламиты и кадусийцы. Правое крыло усеяли конники из Южной
Сирии, Палестины и Месопотамии, лидийцы, парфяне, саки, тапуры, албаны,
индусы, греки-наемники, служившие персам, и мардские стрелки. Глубину
строя забили вавилоняне, ситакены, уксы и воины с берегов Красного моря.
Кроме того, перед левым крылом Дарий выдвинул тысячу наездников скифов.
Конники из Армении и Каппадокии выступали перед правым крылом.
Узоры и полосы длинных кафтанов, широких халатов, просторных хитонов,
коротких курток белые плащи, серые, красные и синие накидки и покрывала,
клетчатые юбки, кольчуги, панцири, кирасы, тюрбаны, меховые шапки,
войлочные тиары и медные шлемы - все это сливалось в один сплошной и такой
пестрый и яркий ковер, что при взгляде на него рябило в глазах.
Нестерпимо сверкали наконечники десятков тысяч пик, звенели мечи,
глухо стучали плетеные щиты, щелкали бичи, пронзительно ржали кони.
Как и предвидел Александр, варвары устали от ночного бдения и теперь,
нарушив строй, сидели на корточках, лежали в пыли или дремали,
прислонившись к лошадям и повозкам. Невозможно было охватить всю эту орду
одним взглядом - обе стороны боевого порядка азиатов терялись далеко
справа и слева в клубах взметающейся кверху пыли.
На холмах прокричали рога. Стан македонцев пришел в движение.
Показался Александр. Он стискивал ногами обвешанные волчьими шкурами бока
знаменитого Букефала и размахивал копьем. Чуя запах волчьих шкур, конь так
и рвался вперед. Голову царя покрывал рогатый шлем. Грудь и спину облегала
глухая кираса с изображением Медузы Горгоны. От кирасы к бедрам, а также
спереди и сзади, свисала бахрома медных пластинок. Полы красного хитона не
достигали колен. Руки оставались голыми до локтей, за спиной развевался
короткий, но широкий плащ. Из пятидесяти тысяч глоток вырвался крик:
- Слава Александру!!!
Крик этот долетел до персов и разом поднял их на ноги. Александр,
сдерживая горячившегося коня, отдавал короткие приказания. Их выполняли
быстро и без суеты, - командиры уже с вечера знали, что им делать.
В середине войска Александр поставил фалангу - шестнадцать тысяч
триста восемьдесят четыре тяжеловооруженных воина-гоплита, выстроившихся
шестнадцатью рядами по тысяче и двадцать четыре человека в каждой шеренге.
Фаланга равнялась по фронту двум тысячам шагов. Один человек по фронту и
шестнадцать в глубину составляли малый отряд-лох. Колонна из шестнадцати
воинов по фронту и шестнадцать в глубину (двести пятьдесят шесть человек)
образовывала синтагму. Из шестнадцати синтагм складывалась малая фаланга,
из четырех малых фаланг - одна главная. Гоплиты держали в руках длинные,
по двенадцать локтей, пики-сариссы и большие прямоугольные щиты. Их головы
защищали гребенчатые шлемы. Сбоку у всех висели мечи.
Правый фланг войска занимали гейтары-всадники, закованные в латы,
вооруженные сариссами и кривыми фракийскими мечами махайрами. У них с
круглых бронзовых касок свешивались на спину конские хвосты. Гетайров было
здесь восемь, или по шестьдесят четыре воина в каждой иле. Командовал ими
Филота, сын Пармениона.
Промежуток между фалангой и отрядом гетайров заполнили воины средней
пехоты-щитоносцы, которым в бою надлежало обеспечивать успех тяжелой
конницы. У отборных гипаспистов, как их называли, щиты были окованы
серебром. Щитоносцев возглавлял Никанор, второй сын Пармениона.
Левым крылом руководил сам Парменион. Здесь, рядом с фалангой
гоплитов, стояли: отряд Кратера, греческая пехота Эригия, сына Лариха,
затем фессалийская и греческая средняя конница под началом Филиппа, сына
Менелая. Вокруг старого Пармениона, находившегося на крайнем левом фланге,
сгрудились воины города Фарсала, лучшие из фессалийских наездников.
Впереди по бокам всего боевого порядка рассыпались фракийцы из
племени агриан, вооруженные дротиками, пэоны, стрелки Балакра (среди них
находился и Феаген), отряды босоногих лучников и пращников и легкая
конница. Позади боевого порядка, чтобы отразить удар персов, если они
пойдут на окружение, Александр поставил восемь тысяч двести воинов средней
пехоты.
Таким образом, если азиаты лучше всего укрепили середину войска, то
македонцы главную свою ударную силу-тяжелую конницу гетайров-поставили на
правом фланге. Если войско персов напоминало орла, распростершего крылья,
то войска македонцев походило на секиру, повернутую лезвием вправо и
вперед. Удар конным кулаком справа был излюбленным и боевым приемом
македонцев, так как обрушивался на слабо укрепленное левое крыло
противника и сразу же расстраивал его ряды.
"А, старый мудрец! - вспомнил Александр о своем наставнике
Аристотеле, которому доставил в детстве так много хлопот. - Ты
воображаешь, что люди грядущего будут называть меня жалким учеником
Аристотеля, что Аристотель вечно будет выше Александра? Нет же, философ!
На кой бес мне твои политика, логика, этика, поэтика, риторика, физика и
ботаника? Ты за малый замкнутый город богобоязненных пахарей? Ты против
огромных государств, крупных и шумных городов, против торговли и ремесла?
Зато не против них я, Александр! Ты учил меня - ну так что же? Я сделаю
все наоборот, чтобы люди грядущего не считали меня цепным псом афинского
ученого..."
Александр махнул рукой. Громко запели флейты. Войско покинуло холмы,
развернулось левым крылом и медленно двинулось по равнине навстречу
азиатам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30