- Ты, Эгина?
- Я... - она посмотрела на него долгим взором и опять повернулась к
окну с раскрытой деревянной решеткой.
Спантамано вспомнил Палланта, и ему стало жалко Эгину.
- О брате печалишься? - сказал он участливо. Эгина судорожно
вздохнула, медленно и скорбно покачала головой и, вдруг, подняв лицо, так
посмотрела на Спантамано, что у него пересохло во рту.
- Ты почему здесь? - Спантамано взял Эгину за плечо и ясно ощутил,
как она встрепенулась. - Кого ждешь?
Она рванулась к нему, но тут же спохватилась и сникла. Мозг
Спантамано озарило искрой изумления и догадки. Но в то мгновение, когда он
хотел что-то сказать, Эгина, заметив тень на улице, отчаянно вскрикнула,
сделала молниеносный поворот и бросилась на шею Спантамано. За ее спиной
холодно мерцала тонкая и длинная тростинка. На конце тростинки с сухим
шорохом трепетало оперение. За оградой, на той стороне улицы, какой-то
человек с луком в руке пустился бежать возле домов и скрылся в переулке.
- Баро! - вскричал Спантамано. - Баро!..
Через минуту целая толпа телохранителей повалила наружу. Они обшарили
близлежащие улицы и переулки, но убийца исчез. Спантамано уложил Эгину на
ковер. Жрец Алингар осторожно выдернул стрелу и пытался остановить кровь,
но это не помогло.
- Помни... я любила тебя, согдиец - сказала Эгина. Она поцеловала
руку Спантамано и умерла.
- Горе! - Спантамано переломил стрелу и оцепенел.
"Помни... я любила тебя, согдиец..." Она любила его! Эта стрела
предназначалась ему, а досталась ей, потому что она любила его и закрыла
его своим юным телом, так и не познавшим мужской ласки... Как он раньше не
замечал ее привязанности? Поселившись во дворце Спантамано, она и на час
не покидала своего раненого брата и заботилась, кажется, лишь о
Паллантовом благе. И только иногда ощущал Спантамано на себе необъяснимый
взгляд Эгины. Признаться, ему было не до того, чтобы докапываться до
значения этих взглядов. Одно его задевало - та неприязнь, с которой, как
он порою убеждался, следила сестра Палланта за красивой и гордой Зарой.
После гибели Палланта - ведь это он придумал хитрую ловушку для
солдат Фарнуха - Эгина пропала куда-то; видимо, пряталась среди рабынь,
томилась, грустила о Спантамано, а он ничего не видел, проклятый
себялюбец! Гибель Эгины и ее предсмертные слова поразили Спантамано. О
жизнь! Что ты такое! И кто ты, человек? И что значит любовь? Вот ходишь ты
по земле, а рядом с тобою ходит кто-то, до кого тебе дела нет; а может, он
как раз и нужен был тебе, его ты и искал весь свой век...
- Вижу, ты сильно убиваешься по этой гречанке, - набросилась на него
Зара, когда слуги унесли тело Эгины.
Он посмотрел на жену холодно, почти враждебно, и резко ответил:
- Мне... человека жалко. Понимаешь?
С того дня в городе стало твориться неладное. Три отряда воинов из
Бахара, Ярката и Маймурга, насчитывающих четыре тысячи луков, неожиданно
прекратили осаду и, не спросив у Спантамано позволения, покинули
Мараканду. Баро, Варахрана и жреца Алингара, посланных за ними вдогонку,
чуть не зарезали. Так и разошлись три крупнейших отряда по своим округам.
Пока огорченный Спантамано ломал голову, пытаясь догадаться о
причине, побудившей бахарцев, яркатцев и людей из Маймурга отколоться от
войска, большинство дахов тоже приостановило осаду и принялось грабить
окрестных жителей. Нахшебцы сидели без дела. Ремесленники перестали
подчиняться Фраде, отцу Варахрана, и отказались изготовить оружие из
бронзы, привезенной массагетами Рехмира. Абгарцы бродили по пригороду
шумной ватагой и не признавали никого. Бактрийцы собирались в путь. На
улицах стоял такой гам, словно назавтра ожидалось светопреставление.
Войско распадалось на глазах. Только пенджикентцы, сотня Ману и массагеты
Рехмира продолжали обстреливать укрепление.
- Узнайте, какой дух одурманил всех этих людей, - приказал Спантамано
телохранителям.
Баро, Варахран и Алингар долго толкались среди возбужденных и
спорящих с утра до ночи воинов и принесли плохие известия. Войско
одурманил Айшма, дух злобы, неповиновения и раздора. Кто-то пустил в ход
клевету. Вот когда выползла из темных и вонючих нор мразь и грязь, вся эта
шайка гнусно шамкающих бесполых старух, тупоголовых, жадных, завистливых и
продажных купчишек, отвратительно каркающих идолопоклонников, мерзкое
скопище людей, живущих лишь для себя и не совершивших ни одного доброго
дела для других. Блеск лучистых глаз Спантамано не давал им покоя,
приводил их в исступление, он как бы озарял и ясно оттенял их бесконечное
ничтожество, их скудоумие, духовное убожество. И уж тут, когда в кои-то
века им представилась возможность свободно злопыхать, они, прикрывая свою
подлость громкими словами из священного писания учеников Заратуштры, не
пожалели ни времени, ни сил, ни ядовитой слюны, чтобы обрызгать ею потомка
солнцеликого Сиавахша. Даже те, кому Спантамано не делал и никогда не
сделал бы зла, с наслаждением вливали свою долю помоев в мутный поток
клеветы - вливали только потому, что Спантамано бог отпустил больше,
нежели этим людям. Даже благообразные старцы - старцы, умудренные опытом,
вместо того, чтобы с гневом отвернуться от бесновавшихся лжецов, не
удерживались от противных ухмылочек. Почему не похихикать, если можно
похихикать? Таково могущество духа Айшмы.
- Кто-то распускает дурные слухи о тебе, - мрачно сказал Варахран.
- Дурные слухи? - Спантамано поразился. - А что говорят?
- Ну, разное говорят... Чеканщик отвел глаза. - Язык не
поворачивается сказать.
- Выкладывай прямо!
- Рассказывают, будто ты подлый человек и не для того выдал Бесса
юнанам, чтобы от персов нас избавить, а для того выдал, чтобы его
сокровища захватить. Поэтому, говорят у тебя так много драгоценных камней.
- Да?
- Говорят, ты безумец, и жена покинула тебя, потому что ты волосы
рвал ей на голове.
- Да?
- Утверждают, будто ты с утра до ночи куришь семена дикой конопли и
поносишь Охрамазду. Говорят, ты продался Анхраману, поэтому и помогают
тебе массагеты, дети черного дайва, враги честных зороастрийцев. - Да?
- Уверяют, что ты развратник и в Мараканде не осталось ни одной
женщины, которую ты бы не обнимал, когда мужа нет дома.
- Да?
- Говорят, ты ненавидишь детей и убиваешь их, когда они попадаются
тебе на глаза. Ты, говорят, и отца своего убил, и мать, и первую жену. И
еще говорят, будто ты никакой не потомок Сиавахша, - ты зачат не
человеком, а одноглазым духом гор, и поэтому тебе нельзя быть царем
Согдианы, так как она станет тогда обиталищем твоих нечистых родичей.
- Да?
- Но самое страшное, - сказал Баро, - то что люди утверждают, будто
ты восстал не ради народа, а ради своего благополучия. Говорят, если мы
тебя посадим на престол, ты нас же будешь обирать и обдирать не хуже
перса.
- Да?
О Спантамано и прежде говорили много нелепостей. Он привык к вздорным
слухам и относился к ним спокойно. Порою его даже забавляли и приятно
тешили рассказы о необыкновенных похождениях потомка Сиавахша. Однако
такой чудовищной клеветы он не слышал еще никогда.
Сокровища Бесса? Спантамано случайно нашел сумку с драгоценными
камнями на улице осажденного македонцами Тигра. Вероятно, ее оборонил
рогатый финикиец. Город пылал со всех сторон, падали стены, разваливались
башни, проваливались крыши домов, сверху день и ночь сыпались ядра
греческих баллист, и не диво, если кто-то в этом аду потерял свои
сокровища.
Вырывает у Зары волосы? У Зары, без которой для него солнце - не
солнце и луна не - луна? Невозможно! Курит семена дикой конопли? Никогда,
от самого рождения, не держал во рту чубука! Обнимает чужих жен? О боже!
Мало ли для этого девушек? Ненавидит детей? О, если бы знала Отана!.. Убил
отца? Его убили персы. Мать? Спантамано носил ее на руках. Первую жену?
Она простудилась и умерла. А что касается одноглазого духа гор, то это
просто бред.
- И люди... верят? - прошептал он.
- Одни верят, другие нет.
- А вы... верите?
Варахран опустил голову и задумался. Баро нахмурил брови, и пересилив
себя, твердо сказал:
- Про отца, первую жену, детей, курение и все такое - один обман. Мы
же знаем тебя. Но вот... для чего ты поднял восстание? Правда ли, что ты
хочешь нашими руками добыть престол, а потом будешь над нами же
измываться?
- Над кем?
- Надо мной, над Варахраном. Над народом.
- Ты и Варахран - это народ?
- А кто же? Народ - это мы. Тысячи Варахранов и тысячи Баро. Отвечай
прямо, Спантамано, - наступил день, когда должна решится твоя и наша
судьба. Если ты задумал против народа недоброе дело, он покинет тебя.
Спантамано удивленно глядел на Баро. Он оказался неглупым человеком,
этот простой наутакец. И во всех его движениях сквозила мощь, какой не
было у Спантамано. Если бы его сейчас решили схватить, потомок Сиавахша не
нашел бы силы даже вынуть нож.
"Народ..." Спантамано прежде не задумывался над этим словом. Были
жрецы. Воины. Торговцы. Ремесленники. Пахари. Пастухи. И он был равнодушен
ко всем, так как ему хватало своих забот.
Но чем дальше двигался согдиец по Троне Жизни, тем чаще ему
приходилось сталкиваться с тысячами разных людей. Он не искал этих встреч.
Народ сам находил его. Народ сделал его своим вождем, когда бузурганы
отвернулись от потомка Сиавахша. И сейчас все его благополучие зависит от
этих усталых и плохо одетых людей, которые гордо именуют себя Народом.
Народ несет его на себе, как несет волна быстроходную, но неустойчивую
лодку, и стоит ему сорваться с гребня волны, как он камнем пойдет ко дну.
В этом он убедился сегодня. Стоило Народу отвернуться от Спантамано, и
потомок Сиавахша превратился в ничто.
Спантамано усиленно потирает свой лоб горячим кулаком. Мысли путаются
в голове, затылок ломит о боли - ведь молодому потомку Сиавахша еще не
приходилось размышлять о таких сложных вещах. Он понимает - не сердцем, а
разумом понимает, - что без Народа ему конец. Как обычно в трудную минуту,
Спантамано жадно выпивает чашу вина, - вот привычка, грозящая, кажется,
стать его действительно существующей порочной склонностью. Но клеветник
умолчал, забыл или не знал о ней, - в этом сказалось одно из свойств
клеветы.
- Как мне ответить? - Спантамано вздыхает, глубоко и тяжело. - Скажу
прямо: там, а Наутаке, борясь против Бесса, я не думал о народе.
Спантамано хотел стать царем. После того, как вы заставили меня выдать
Бесса юнанам - да, Баро, твой отец заставил меня это сделать, - я
как-то... ближе увидел вас, почувствовал к вам уважение... Но и тогда еще
не ломал себе голову, как буду к вам относиться, когда стану повелителем.
Я мечтал освободить Согдиану от врага, - вот и все. Ну что мне сказать? -
Спантамано вздыхает еще раз. - Я састар. Мне тяжело порывать с кастой. Я
люблю свой род. Но еще сильней люблю Согдиану - страну моих и ваших отцов,
страну людей, говорящих на одном языке, поющих одни песни и одевающихся в
хитоны одного покроя. Поэтому... (Спантамано задумывается и долго молчит,
потом отбрасывает колебания и решается). Поэтому я на стороне тех, кто
борется за освобождение Согдианы. Састары и бузурганы предали наше дело.
(Голос потомка Сиавахша крепнет). И они стали мне врагами. Вы
поддерживаете меня. (Лицо Спантамано проясняется). И вы стали мне
братьями. Я вижу: мне не ступить и шагу без народа. Мой хлеб - ваш хлеб.
Моя вода - ваша вода. Клянусь богиней Анахитой (Спантамано встает и
торжественно поднимает над головой терракотовое изображение нагой
женщины), что никогда не изменю делу народа!
Он закатывает правы рукав хитона, вынимает кинжал и делает на коже
надрез. В кубок, подставленный ликующим Варахраном, падают капли алой
крови. Затем надрезают руки Варахран и Баро. Спантамано, бормоча
заклинания, доливает кубок вином. Все трое по очереди выпивают. Затем
побратимы обнимаются и выходят из дворца к Народу.
Имя Спантамано очищено от клеветы.
Но было уже поздно. Ороба сделал свое дело. Половина людей разошлась
по рустакам. Спантамано послал за ними гонцов, однако отряды не успели
вернуться под стены Мараканды. Стало известно: от Киресхаты быстро
движется войско Искендера.
Спантамано созвал на совет предводителей конных и пеших сотен.
Спорили недолго. Нечего и думать о том, чтобы дать Искендеру сражение под
Маракандой. На открытом месте македонцы разобьют малочисленных и плохо
вооруженных согдийцев. Совет решил отступить за Намик и опять устроить
врагам ловушку в труднопроходимых зарослях. Отряды быстро снялись с места
и стали уходить из города к реке.
- Зайдем к Оробе, попрощаемся, - сказал Спантамано побратиму
Варахрану. - Клевету распустил он, и я хочу посмотреть на его черный язык,
прежде чем отрезать.
С толпой массагетов они ворвались во дворец Оробы. Но подлый старик,
опасаясь мести, бежал еще рано утром. Массагеты разогнали перепуганных
слуг и подожгли обиталище предателя. День был знойный, сухие деревянные
части строения дружно занялись огнем.
Спантамано направился к жене и сказал ей с горькой усмешкой:
- Не остаться ли тебе в Мараканде? Будет трудно. Твои тонкие одежды
быстро износятся среди зарослей лоха. Соглашайся!
Он не хотел бы, конечно, расставаться с Зарой. Но любовь к ней
отравляло сознание, что Зара - дочь ненавистного человека. Кто знает,
может, отец послал ее в лагерь повстанцев, чтоб тайно вредить? Спантамано
чувствовал: он не прав, - но кого не подозревает оскорбленный честолюбец?
Зара не знала о проделках отца, поэтому не понимала состояния мужа.
Почему он предлагает ей остаться? Почему в его глазах нежность попеременно
сменяется злобой? Неужели Спантамано охладел к своей Заре? Женщина
потеряла голову и расплакалась.
Спантамано растрогался, бросился ее обнимать и целовать, затем
бережно посадил на коня - колеснице по зарослям не проехать. Перед закатом
солнца Спантамано и его жена, окруженные толпой пенджикентцев, дахов и
массагетов Рехмира, переправились через Зарафшан и скрылись в чаще.

Получив от Оробы известие о разгроме Фарнуха, Александр пришел в
неистовую ярость.
Он оставил в Александрии Эсхате крупный отряд, взял половину
гетайров, всех щитоносцев, стрелков Балакра, агриан и самых легких из
фаланги, покрыл за три дня тысячу пятьсот стадиев и на четвертый день, с
рассветом, подступил к стенам замершей от страха Мараканды.
Царь недолго пробыл в столице. Казнив не успевших бежать городских
жителей, строго наказав несчастного Фарнуха и обласкав счастливого Оробу,
сын бога Аммона бросился по пятам Спантамано.
Длинные Пики достигли места, где согдийцы уничтожили лучшую часть
македонского войска. Александр наскоро похоронил убитых и обратил все
помыслы на то, чтобы найти, окружить и истребить отряд Спантамано.
Согдийцы и массагеты засели где-то в дебрях, и добраться до них было
не легко. Тот, кто добрался, так и оставался там, в гуще диких зарослей.
Длинные Пики повсюду натыкались на засады.
Александр метался вдоль Политимета, его приводило в бешенство
собственное бессилие. Конница гетайров и фаланга пеших сариссафоров тут
бесполезны, негде развернуться и легкой пехоте. Ничто не возьмет
согдийцев, пока они за рекой. Разве что огонь. Огонь!
Сын бога Аммона приказал четырем отрядам легкой пехоты обойти
необозримую пойму с востока и севера и поджечь кустарник. Чаща запылала. С
гор как раз подул ветер, и пожар покатился по широкой пойме громадным
огненным валом.
Ярко горела сухая трава. Трещал тростник. Лопались от жара ветви
нежных ив. Свертывалась и тлела сочная листва тополей. Золотисто-красные
длиннохвостые фазаны стаями вырывались из-под кустов и, шумно хлопая
крыльями, пропадали в клубах рыжего от солнечных лучей густого дыма.
Проносились по звериным тропам охваченные страхом шакалы. Размашистым
шагом уходили от огня стройные олени. С ревом выскакивали на берега речных
протоков полосатые тигры и пятнистые леопарды. Стада диких свиней
сокрушали все, что попадало под клыки и копыта. Вскоре пойма обратилась в
громадное огненное озеро, и за дымом не стало видно солнца.
Где же Спантамано?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30