- А если... я на тебя донесу? - пробормотал он растерянно.
- Попробуй! - Тигран устрашающе сверкнул глазами. - Ты видел трех
горцев, пришедших сегодня? Это мои слуги. Они тут недалеко. Стоит мне
свистнуть, и они разнесут твой шатер в клочья, а тебя изрубят на куски.
Дейока содрогнулся от страха.
- Зачем тебе Спантамано? - Тигран смягчился. - Все равно ему скоро
конец. Помоги мне с ним разделаться, и наградой тебе будет то, что Леопард
носит за пазухой.
Дейока встрепенулся. Он вспомнил об алмазах, и еще он вспомнил замок
Банд, свое позорное бегство от македонцев, испытанное им тогда унижение и
клятву, которую он произнес про себя: "Отомщу, когда настанет время".
Кажется, время настало. И Дейока хрипло спросил.
- Как... разделаться?
На другой день три тысячи конных воинов Спантамано выступили к Баге.
Узнав об этом от разведчиков, Койнос быстро вышел из Бахара и двинулся
навстречу. Под его рукой были четыреста гетайров, отряд Мелеагра, все
аконтисты, а также туземные всадники Аминты.
Бага стояла на твердой глинистой равнине, удобной для сражения. Здесь
и встретились Койнос и Леопард. Зная, что македонцы любят наносить удар
правым крылом, Спантамано укрепил левое крыло своего войска, заняв его сам
во главе хорошо вооруженных дахов. Середину заполнили согдийцы и бактрийцы
Баро. На правом крыле разместились Зафир и Гарпат - те самые, что весной
ходили на Бактру. Чтобы обезопасить дахов от нападения сбоку или сзади,
Спантамано решил поставить левее себя легкий подвижный отряд конных
лучников. К удивлению Леопарда, на это опасное дело вызвался... Дейока.
- Подле замка Банд я опозорил себя, - сказал он, опустив глаза. -
Хочу вернуть мое доброе имя.
Удовлетворенный Спантамано согласился. "Ах, человеческая душа! -
мысленно воскликнул согдиец. - Кто в тебе разберется? Хорошо, что люди
всегда лучше, чем кажутся сначала".
Построив свое войско, по обычаю македонцев, "секирой", Койнос ринулся
на Спантамано.
Засвистели глиняные шары. Выставив пики, гетайры во весь опор мчались
прямо на дахов, чтобы опрокинуть их одним натиском, а потом повернуться
против других. Однако натиск не удался. Теперь у людей Спантамано были
бронзовые панцири, прочные шлемы, крепкие щиты, кривые железные мечи и
длинные пики, добытые в битвах с македонцами или изготовленные руками
своих мастеров. Теперь и Спантамано умел выстраивать отряды для боя, а
воины научились владеть оружием. Дахи вырвались вперед и стали сокрушать
неприятеля, рубя его махайрами и пронзая сариссами. Ошеломленные гетайры
остановились и сбились в кучу; дахи тут же убили двадцать пять самых
отборных всадников. Между тем Баро, Гарпат и Зафир стали теснить
аконтистов, Аминту и Мелеагра.
Спантамано одолевал! Подались назад аконтисты. Едва сдерживал напор
отряд Мелеагра. Как ни яростно отбивался Койнос, дахи стали окружать
гетайров, как пастухи отару, и, взмахивая пиками, словно посохами, гнали
македонцев, точно овец, звучно покрикивая:
- Курре! Курре!
И вдруг ход сражения резко переменился. Разгоряченный битвой,
Спантамано не заметил, когда и почему это произошло. Он увидел только, что
гетайры воспрянули духом, развернулись правым крылом и быстро обошли дахов
сбоку и сзади. Многие из отряда Баро неожиданно повернулись и поскакали
назад, к своему обозу. Гарпат и Зафир, видя отступление товарищей,
растерялись; Мелеагр воспользовался их замешательством и опрокинул
коротким, точным ударом слева. Войско Леопарда на его глазах распадалось
по частям.
Что же случилось? Дейока, по воле Тиграна, обнажил в самый
напряженный миг боя левое крыло войска и кинулся грабить обоз согдийцев и
бактрийцев, сражавшихся под началом Баро. Вот почему гетайры обхватили
дахов клещами, а люди Баро, забыв обо всем на свете, помчались назад - они
бросились спасать свое имущество от алчного массагета. Измена решила исход
битвы, начавшейся так удачно для Спантамано.
Леопард пытался вникнуть в суть происшедшего и отдать нужные
распоряжения, но его оцепили со всех сторон. Один их гетайров пикой
разорвал на Леопарде хитон. Другой оцарапал острием сариссы его лицо.
Спантамано кружился вместе с взбесившимся конем и едва успевал отражать
сыпавшиеся на него удары. В любое мгновение потомка Сиавахша могло
пронзить копье македонца. Спантамано прикрывал щитом то бок, то грудь, то
голову, молниеносно вертел мечом, словно пращой, и чувствовал, как рука
немеет от утомления. Скоро Леопард обронит махайру, и тогда... так вот
какой бывает - конец!
- Брат, не сдавайся! - загремел кто-то недалеко от Спантамано.
Леопард, не оглядываясь, узнал по голосу Баро. Казалось, мощный крик
наутакца проник в жилы Спантамано и разлился по ним небывалой силой. Глаза
согдийца, залитые горячим потом, прояснились и ярко засверкали. С ушей,
оглушенных беспрерывным и грозным шумом сражения, спала пелена, и в них
ворвались вопли дерущихся, визг обезумевших коней, топот копыт, скрежет
мечей и хруст разбиваемых щитов и ломающихся копий. Спантамано стал
наносить удары с непостижимой ловкостью и быстротой. Поистине, то был и
впрямь леопард, а не человек!
- Брат, не сдавайся! - Баро, огромный, раскосматившийся, точно
разъяренный лев, широко замахивался тяжелой секирой, которую кое-как
приподняли бы два обыкновенных воина; громадный отточенный кусок металла,
насаженный на длинную толстую рукоять, обрушивался на македонцев, подобно
раскаленному небесному камню, и с грохотом и треском разносил на куски
древки пик, бронзовые щиты, плотные панцири, ребра, позвоночники и черепа.
Вслед за Баро ломились через ряды ошалевших гетайров смелые пенджикентцы.
Маленький, но сплоченный отряд разрезал, кромсал толпу врагов и
выворачивал из нее целые шеренги, как плуг выворачивает пласты неровной
каменистой почвы.
- Брат, не сдавайся!
Баро добрался до Спантамано и произвел вокруг него страшное
опустошение. Пенджикентцы заслонили предводителя от македонских пик, а
Баро стал прокладывать путь сквозь густое скопище неистово кричащих
неприятелей. То один, то другой пенджикентец валился под ноги коней.
Македонцы теснее смыкали кольцо вокруг Леопарда, но Баро опять и опять
взмахивал секирой и раскидывал их, как буйвол диких собак.
Наконец Леопард оторвался от македонцев и помчался к видневшимся на
западе песчаным дюнам. Рядом скакали Баро и пять уцелевших пенджикентцев.
Гетайры потянулись по равнине следом, будто несметная волчья стая за
выводком оленей. Они настигали беглецов. Баро круто осадил коня.
Спантамано, видя это, остановился тоже. Наутакец схватил Спантамано за
руку.
- Брат! - Глаза Баро выражали тоску. - Все равно всем не уйти. Я
задержу юнанов. Спасайся... и прощай, Спантамано!
- Ты что? - крикнул Спантамано. - Умирать, так вместе.
- Нет! Тебе нельзя умирать. Беги! Ну, чего ты ждешь? - заорал он
яростно. - Спасайся, я тебе говорю!
Он выдернул нож и воткнул его в круп Спантоманового коня. Скакун
всхрапнул, взвился на дыбы и распластался в беге неуловимой черной птицей.
Ветер засвистел в ушах Спантамано, как полая сарматская стрела. Согдиец
попытался остановить коня, он едва удержался в седле. Скакун замедлил свой
стремительный бег только на гряде холмов, когда выбился из сил. Спантамано
оглянулся и увидел македонцев, столпившихся на одном месте подобно
стервятникам над тушей павшего верблюда.
- Прощай, Баро, - горестно прошептал Спантамано. - Вот и ты покинул
меня...
За спиной Леопарда послышались голоса. Он быстро обернулся и увидел
трех горцев со скалы "Луны и Солнца". Они стояли на холме и глядели на
потомка Сиавахша.

В далекой наутаке, в темной, закопченной хижине, Мандана думала о
муже.
Она прижимала узкую ладонь к животу и со слезами на глазах слушала
упорные, настойчивые, сильные толчки зародившегося в ней живого существа.
И образ Баро сливался в ее воображении с образом того, кто должен был
скоро появиться на свет. Нет, не подрублен корень рода Ману. Не иссяк
источник жизни. Пусть нет молока у Манданы - сына Баро вскормит народ.
Богиня Анахита победила.

ГОЛОВА СПАНТАМАНО
На скакуне судьбы скакал я без седла.
Закрыл глаза на миг, открыл - а жизнь прошла.
Я цели не достиг. Вокруг сгустилась мгла,
А цель - она вдали высокая скала.
Дойти мне до нее уже не суждено.
Труды, "Мухаммасы"
Тигран, сидя на своем верблюде, возвышается над толпой истерзанных
согдийцев и бактрийцев, сбившихся в кучу на дне сухого оврага. Половина их
тяжело ранена; они зажимаю кровоточащие раны, стонут и ругаются. Других
безобразят глубокие порезы, царапины и синяки. Ни у кого не осталось целой
одежды: кафтаны, халаты, плащи и хитоны изодраны, разорваны, исполосованы
вдоль и поперек. Разбитые врагами - македонцами и ограбленные "друзьями" -
массагетами, эти люди представляют скорбное зрелище.
- О несчастные! - Тигран воздевает кверху загорелые руки. - Каким
разбойником оказался этот Спантамано! Кто бы подумал? А еще потомок
Сиавахша...
Он цокает языком и сокрушенно качает головой. Слова "потомка Сирдона"
воспринимаются по-разному: одни их просто не слышат, другие
настораживаются, но молчат; кто-то злобно бросает:
- Не болтай о Спантамано! Обоз грабил массагет Дейока.
- Вай-вай! - огорченно восклицает Тигран. - А кто такой Дейока? Друг
Спантамано. Они с прошлого года не разлучаются. Куда Спантамано - туда
Дейока, куда Дейока - туда Спантамано. Разве это не правда?
Люди растерянно переглядываются. Конечно, правда. Так оно и есть -
Спантамано и Дейока всегда вместе.
- И вы думаете, - быстро продолжает посланец Оробы, - что Дейока без
ведома Спантамано ограбил ваш обоз? О несчастные! Что вы для Спантамано?
Он забыл про Согдиану и сделался массагетом. Один массагет ему дороже
тысячи согдийцев. Разве иначе он путался бы со всеми этими дахами, саками
и прочими бродягами Красных и Черных Песков?
Ядовитые слова падают на почву оскорбленных душ, подобно отравленным
семенам; прорастает в униженных сердцах корявой, разлапистой, желтой
колючкой злая обида.
- Мне жалко вас, - вздыхает Тигран. - Куда вы теперь денетесь?
- Уйдем к массагетам.
- Вай!.. Разве можно?
- А почему нет?
- Вы в своем уме? Уйти к этим разбойникам!.. Тот, кто сегодня украл
ваше имущество, завтра схватит вас самих и продаст хорезмийским купцам.
Молчание. Потом голос:
- Обойдемся без массагетов. Пустыня велика, и нам хватит в ней места.
- Вах!.. Какой глупый народ эти бактрийцы! А что вы будете есть? У
вас нет ни овец, ни верблюдов, ни мотыг, чтобы рыть колодцы. Вы съедите
своих коней, а потом умрете от голода и жажды.
Опять молчание. И снова голос:
- Тогда мы вернемся домой.
- Домой? Ай-яй-яй... А юнаны? Они не станут вас целовать за то, что
вы сражались против них на стороне Спантамано.
Взрыв голосов:
- Так что же нам делать, мудрый человек? Неужели нет никакого выхода?
Теперь молчит Тигран. Молчит долго, потом вкрадчиво говорит:
- Выход есть. Идите, сдайтесь Искендеру по доброй воле. Он простит,
если покаетесь в заблуждениях. Иначе пропадете.
Согдийцы и бактрийцы совещаются, ругаются, спорят.
Тут из толпы выходит худой, бледный человек в пестрых чужеземных
шароварах. Это Датафарн. Как он изменился! От него осталась тень прежнего
Датафарна. Он с ненавистью глядит на Тиграна.
- Люди, не слушайте его! Разве вы не видите, что он предатель? Он
послан врагами, чтобы обмануть вас и разлучить со Спантамано. Не ходите к
Искендеру. Найдите Леопарда. Надо бороться до конца!
Воины настораживаются. Тигран обеспокоен.
- Перс! - бросает он злобно. - Зачем ты вмешиваешься в чужие дела? Не
доверяйте ему, братья. Кто из вас слышал, чтобы перс желал добра согдийцам
и бактрийцам? Он хочет навлечь на вас гнев Искендера, он хочет отомстить
за своего друга Бесса. Вяжите его. Выдайте его Зулькарнейну, и царь царей
окажет вам снисхождение.
Люди колеблются, кто-то кричит:
- Потомок Сирдона прав! Хватайте перса!
Датафарну выворачивают руки. Изо рта перса течет кровь.
- Ты поедешь с нами, потомок Сирдона? - спрашивают Тиграна.
- Я? - Тигран удивленно таращит глаза. - Для чего? На что мне
Согдиана? И на что мне Искендер? Мой путь лежит в Хорезм.
- Ты один, без хлеба и воды хочешь добраться до Хорезма?
- Почему один? Со мной мой двугорбый и четвероногий друг. А хлеб и
воду я заработаю по пути веселой песней.
- Ну тебе видней. Прощай, добрый человек.
- Прощайте!
Бактрийцы и согдийцы вылезают из оврага, садятся на коней и
оправляются к Баге. Удовлетворенный Тигран долго смотрит им вслед, потом
поворачивает верблюда и едет в другую сторону. Вечером он появляется на
стоянке дахов, саков, массагетов, уцелевших после вчерашней битвы. Они
удручены - убито восемьсот их собратьев; по лагерю разносятся протяжные
тоскливые причитания. При виде "потомка Сирдона" людям становится немного
легче.
Он останавливает верблюда, делает неуклюжее движение и, нелепо
дрыгнув ногами, сваливается сверху на песок. При этом он корчит такую
смешную рожу, что воины, несмотря на горе, не выдерживают и хохочут во все
горло.
- Почему вы хохочете? - ворчит "потомок Сирдона", неумело потирая
ушибленное колено. - Я и сам собирался слезть.
Тут и наиболее мрачных людей разбирает мех.
- Смейтесь, смейтесь, - бормочет "потомок Сирдона". - Сейчас я вам
такое скажу, что вы плакать начнете.
Воины разом умолкают. Все окружают Тиграна. Он печально вздыхает.
- Я встретил одного согдийца. Он ехал к стоянке Дейоки. Оказывается,
в Багу пришел сам Искендер. Привел с собой пятьдесят тысяч воинов. Завтра
будет здесь. Согдиец говорит, что Искендер сильно разгневан. Не уйдет их
Красных Песков до тех пор, пока не уничтожит Спантамано и всех, кто ему
помогал.
- Ой, беда! - волнуются дахи. - Что делать?
- Бежать надо, важно изрекает Тигран. - За Вахш, в Черные Пески, до
Гирканского моря. Я человек ничтожный, Искендер не тронет меня, но... кто
их знает, этих юнанов? Лучше уйти, пока не поздно. Еду в Хорезм. А вы как
хотите.
Дахи тотчас же снимаются с места. Они исчезают на западе. За ними
трогаются саки и массагеты. Тигран остается в пустыне один. "Теперь ты
пропал, Спантамано!" - злорадно шепчет слуга Оробы. Он гонит верблюда к
синеющим на севере невысоким горам. Там "веселого" старца дожидается
Дейока.

Отряд Дейоки пробирается по каменистому руслу жалкой речки. Весною в
ней мутным потоком шумит дождевая вода, бегущая с голых, почти бесплодных
гор, но сейчас влага едва сочится меж обкатанных, наполовину засыпанных
песком ржавых глыб. Там, где начинается речка, в тесной котловине, не дне
которой серая лужа и немного свежей травы, стоит убогая крепость: низкая
глинобитная ограда, кривая полуразвалившаяся башенка и горе-ворота, что
разлетятся от доброго пинка. Здесь Дейока оставил перед битвой часть своих
воинов, женщин и немного скота. Здесь жрец Алингар стережет Зару, жену
Спантамано.
Дейока торопится. Дейока угрюм. Дейока напуган тем, что совершил
собственной рукой. Быстро скачет Дейока по земле, а сверху черной птицей
летит за ним страх. Страх глядит на Дейоку немигающими глазами волчиц,
затаившихся на вершинах бугров, страх отчетливо слышится в шорохе крыльев
трескучих цикад. Дейоке не жалко Спантамано. Дейоке никого не жалко. Ему
жалко себя. Он боится за себя - только за себя, и массагету обидно, что
приходится вот так бояться всего и всех и скакать сломя голову; обида
вырастает в злобу против всего и всех, и Дейока бормочет проклятия и
беспощадно погоняет усталого коня.
- Трах!
- Трах!
- Трах!
То Дейока ударяет в ворота. Они падают. Отряд врывается в крепость,
словно его преследует стотысячное войско. Ожидающие встревожены. Лают
собаки. Люди спешиваются и пинками отгоняют разъяренных псов. Дейока
закрывает лицо, красное от горячего ветра, дрожащей рукой не спеша ведет
ладонью вниз, отирая пот; размыкает веки - и встречает упорный взгляд
жреца Алингара. Алингар стоит у входа в крохотную глинобитную хижину,
крытую гнилым тростником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30