- Персы! - говорит Спантамано, и в голосе согдийца не слышно доброты.
- Если б не вы... разве дожила страна до того, что ей нечем себя защитить?
Медленно движется на север отряд Спантамано. И медленно движется
следом отряд Фарнуха. Варвары отступают, настигнем их и довершим разгром,
- думает ликиец. И так думают все воины отряда. Никто не помнит, что
отступающих "скифов" надо бояться больше, чем наступающих. Уроки прошлых
лет забыты. А забывчивость никогда не приводит к добру.
Когда согдийцы достигли гор, навстречу спустился отряд всадников в
островерхих войлочных шапках. Рослые, косматые кони. Рослые, волосатые
люди. Их возглавляют два человека. Длинный, сухой, белобородый старик с
очами, зоркими, как у орла, - это вождь. Воин - толстый, с мутными
красноватыми глазами, с одутловатым лицом, желтым от курения семян конопли
- его сын.
Да, это массагеты, дети знойных Красных Песков. Шестьсот кочевников и
пять с половиной тысяч согдийцев приветствуют друг друга радостным кличем.
Старик слезает с коня и обнимает спешившегося Спантамано.
- Меня зовут Рехмир, - говорит массагет. - Вот мой сын Дейока.
Получили послание. Везем бронзу. - Он лезет в сумку, висящую на поясе, и
вынимает два рубина. - Возьми обратно. Поможем и так. Не ради камней -
ради братства. Согдийцы и массагеты - люди одной крови. Вместе били
персов, и македонцев будем бить вместе.
У Спантамано вспыхивают глаза.
- Ты светлый Суруш, посланный добрым богом Охрамаздой!
Он снова обнимает старика и не замечает, каким жадным взглядом
провожает Дейока, сын Рехмира, красные рубины, исчезающие за пазухой
Варахрана.
Много стрел у массагетов. Так как стоит невыносимая жара, македонцы
не надевают доспехов. Их тела открыты для легкого ветерка, подувшего с
гор. И для лучей солнца. И для массагетских стрел. А массагеты стреляют
без промаха.
Войско Спантамано, подкрепленно отрядом кочевников, поворачивает
обратно и окружает македонцев, бредущих по зарослям. Начинается избиение.
Немало македонцев, беспечно рассыпавшихся в чаще, находят тут конец.
Фарнух пугается. Он стягивает отряды на огромную поляну, выстраивает их
квадратом и отступает к Мараканде.
Мучителен поход от гор до Политимета. Днем воинов изнуряет
беспощадное азиатское солнце. Ночами жалят комары, громадными тучами
вылетающие из болот.
Но еще сильней жалят бронзовые стрелы кочевников, отчаянных людей, из
которых один стоит десятка смелых воинов Фарнуха.
Фарнух бежит до самого Политимета, или Намика, или Зарафшана, как его
называют согдийцы, и останавливается только за рекой, на открытом поле.
Фарнух не знает, что делать. Он мирный человек. А здесь нужен опытный
стратег. Ликиец призывает Койноса, Кратера, Карана и других командиров и
говорит:
- Дело плохо. Варвары наседают, а я, как видите, ничего не смыслю в
делах войны. Освободите. Изберите нового начальника, пусть он поступит,
как захочет.
Да, македонцы хорошо видят, что несчастный ликиец ничего не смыслит в
делах войны. Александр ошибся, назначив его предводителем такого крупного
отряда. Но... если Каран, Койнос изберут другого начальника, то они тем
самым как бы заявят Александру, что он ошибся. А сын бога Аммона не любит,
когда ему напоминают об его ошибках. Между Фарнухом и македонцами
завязывается спор.
Воины, утомленные зноем, сидят вокруг шатра, высунув языки, точно
псы, и слушают, как бранятся полководцы. Карану, тучному и неповоротливому
человеку, надоедает спор. Он задыхается в душном шатре и выходит наружу.
Но и тут не лучше. Солнце палит неимоверно. Каран осматривается, нет ли
где куста, чтоб спрятаться в тени. Но земля вокруг совершенно обнажена,
если не считать тонких стеблей выгоревшей травы. Зато по ту сторону реки
темной высокой стеной стоит лес, и меж тополями чернеет густая заманчивая
тень.
- Проклятье! - бормочет Каран. - Если бы туда...
В это время на правом берегу протока появляется невысокий грек,
видимо, из легкой конницы Кратера.
- Эй, вы! - кричит грек, взмахивая гребенчатым шлемом. - Чего вы там
пропадаете? Идите сюда. Вся наша ила здесь. Всем хватит места.
Он говорит на ионийском наречии - значит, и вправду из отряда
Кратера, в который входит часть афинян. Грек ополаскивает руки в воде,
омывает лицо, лениво бредет вдоль берега и скрывается в кустах. Потом
появляется снова и садится в холодке под шелестящим тополем. Кто устоит
перед таким искушением? Каран приказывает своему отряду:
- На коней! За мной на тот берег.
Воины не заставляют себя упрашивать. Все мигом прыгают на коней и
спешат за Караном. Отряд переправляется через Политимет по широкому,
гремящему перекату и рассыпается в кустах. Видя это, пехотинцы волнуются.
Жара так изнуряет, что люди забывают о безопасности. Отряд за отрядом
бредут через бурный поток. Люди торопятся под развесистые вязы и устало
растягиваются по сырой земле. Разброд. Никакого порядка.
- Где твоя ила? - спрашивает Каран грека, по-прежнему сидящего на
берегу.
- Там, под тем вязом, - показывает грек на громадное дерево в глубине
зарослей. - Виден тебе дым? Пойдем, если хочешь. Мы добыли молодого
барана. Он жарится на углях.
- О! - Каран только сейчас почувствовал, как он проголодался. -
Хорошо, пойдем. Эй, Левкон, Перисад, следуйте за мной!
Сопровождаемый телохранителями, Каран отправляется вглубь зарослей.
- А кто у вас... - начинает Каран, однако так и не успевает спросить,
кто начальствует над илой. Из-за куста на него обрушивается удар дубиной.
Каран визжит хватается за голову и падает в мокрую траву, сверху на него
валится сраженный Левкон.
- Это вам за бранхидов! - кричит маленький грек. Перисад достает его
сариссой. Через мгновение его самого пронзают кинжалом.
- Спитамен, - шепчет маленький грек наклонившемуся согдийцу. - Они
убили твоего друга Палланта...
И Паллант умирает со спокойным сердцем. Он отомстил. Согдийцы,
массагеты и дахи набрасываются на переправившихся македонцев.
Набрасываются со всех сторон. Страшное зрелище! Толпы людей,
схлестнувшихся в кровавой свалке. Грохот барабанов. Стелы. Стрелы. Звон
кинжалов. Стук и треск щитов. Тяжелые удары дубин. Стелы. Стрелы. Стрелы.
Безумные глаза. Оскаленные зубы. Крики ужаса. И торжествующий визг
массагетов.
Из двух тысяч восьмисот конных и пеших людей Фарнуха уцелело только
сорок всадников и триста пехотинцев. Кучка бледных македонцев кое-как
добралась до Мараканды и укрылась за стенами замка.
Едва Гефестион закрыл ворота, как по ним загремели топоры
преследователей. На многих согдийцах красовались гребенчатые македонские
шлемы. Одни подобрали пики, брошенные врагом. Другие поднимали железные
мечи. Некоторые надели панцири, снятые с убитых юнанов. Кому не досталось
пики или меча, тот завладел хотя бы щитом. Потомок Сиавахша приступил ко
второй осаде Мараканды.

Утром Спантамано встретил Датафарна, бродившего меж палаток.
Перс часто останавливался, прислушивался к разговорам, качал головой,
- приоткрыв рот, он задумчиво щипал ус и продолжал обход лагеря.
- Что, мудрец? - усмехнулся Спантамано. - Все тешишь сердце
ненавистью к роду человеческому?
- Разве я не прав? - сказал Датафарн, но в голосе его уже не было ни
той желчи, ни той уверенности, которая звучала при первом их споре.
- В чем ты прав? - со злостью спросил согдиец.
- В том, что в основе всего лежит зло. Как я и предвидел, ты убрал
Бесса. Теперь ты хочешь устранить Искендера. Для чего? Ответ прост: ты
хочешь съесть юнана, чтобы он не съел тебя. Ты стремишься достичь
благополучия за счет Искендера. Не так ли?
Спантамано возмутился. Этот полудохлый человек называет звериной
грызней дело, в котором он, потомок Сиавахша, видит цель своей жизни!
- Мудрец! - Спантамано сверкнул глазами. - В тот раз ты толковал о
тиграх и буйволах. Если исходить в действиях из мыслей, подобных твоим, то
остается или зарезать себя, или покорно подставить шею по зубы тигра: "Ты
голоден, бедняга? Так съешь меня..." Нет, мудрец! Если уж на свете
существуют две истины - истина тигра и истина буйвола, - я принимаю
вторую. Я хочу жить. Чтобы тигр не сожрал меня, я распорю ему брюхо. Пусть
не останется ни одного тигра. Пусть буйволы мирно пасутся на лугах. Вот
моя высшая истина. И запомни: правда на моей стороне!
Согдиец резко повернулся и ушел. Датафарн проводил его долгим
внимательным взглядом.
Весть о разгроме Фарнуха в одно мгновенье облетела весь город и
ворвалась во дворец Оробы. Старик заметался в страхе.
Ах! Разве он знал, что так получится? Кто бы мог подумать, что
потомок Сиавахша одолеет юнанов? Неужели конец?
Надо спасти себя от Спантамано. Как? Ороба не спал до утра. Утром он
призвал к себе самых преданных людей и отправил их к Искендеру.
Переодевшись кто жрецом, кто пастухом, кто мелким торговцем, посланцы
Оробы нехоженными тропами поспешили на Восток, в Киресхату.
Затем Ороба собрал у себя бродяг, шатавшихся по базару Мараканды.
Скопища голодных людей, отбившихся по разным причинам от своих общин,
постоянно слонялись по рынку, высматривая и подбирая то, что плохо лежало.
Ороба долго беседовал с тремя десятками угрюмых оборванцев. О чем шел
разговор, не знала даже Зара. Под вечер, сытые и веселые, бродяги ушли из
дворца, позвякивая серебром, и растворились в толпах мятежников. Они
приседали у костров, осторожно вмешивались в споры. Били себя по бедрам.
Произносили клятвы. Плакали. Оглядывались и... шептали.
Это была одна - тайная сторона дела, задуманного Оробой. Он
позаботился и о другой. А вдруг Спантамано, упаси Охрамазда, успеет до
прихода Искендера, отрубить Оробе голову? Надо выиграть время. Старик
притворно раскаялся в своих неблаговидных поступках и отправил "дорогому
зятю" триста баранов. Но Спантамано от них отказался. Ороба встревожился и
явился к Заре.
Он хорошо знал, что Спантамано без ума от его дочери. Знал он также,
что и Зара любит этого беспутного человека. Уже через три дня после их
ссоры женщина перестала обижаться на Спантамано. Потомок Сиавахша
представлялся ей сейчас таким же ловким и веселым красавцем, каким он был
в день их первой встречи. Она вспоминала его жаркие ласки, опять мысленно
переживала проведенные с мужем отрадные ночи и сохла от горя.
Когда Спантамано уходил из Мараканды, она едва не последовала за его
отрядом. А когда он так блестяще разгромил македонцев и снова объявился у
стен города, она даже зарыдала от нетерпения - так ей хотелось увидеть
своего милого супруга. И Зара, отбросив гордость, пошла бы к мужу с
повинной, если бы не боялась отца. И вот он сам предстал перед нею, и по
выражению его глаз она сразу догадалась, о чем он желает ей сказать.
- Ну, как ты? - спросил отец после некоторого колебания.
- Не могу больше! - вырвалось у Зары, и она ударила себя кулачком в
грудь. - Тут ноет, покоя нет.
- Тоскуешь? - выговорил Ороба пересохшими губами. Зароа отвернулась и
закрыла лицо покрывалом.
- Да.
- Ну, что же, - пробормотал старик, криво улыбаясь. - Нехорошо, когда
жена уходит от своего мужа. Я тебя не удерживаю, возвращайся.
Когда Зара, окруженная рабынями и телохранителями, явилась к шатру
Спантамано, он полулежал на ковре и насвистывал свою любимую песню.
Не зная, как ее встретят, она замерла у порога и обратила на мужа
взгляд своих покорных очей. Спантамано медленно приподнялся и, не веря
себе, неподвижно сидел два или три мгновения. Нет, это все-таки Зара! Он
мягко подпрыгнул, как барс, быстро подошел к жене, остановился и чуть
слышно прошептал:
- Зара...
Волна - что там волна! - буря, ураган, целый смерч ликования
закружился, забушевал в груди Спантамано. Он не знал, как выразить великую
радость, которая его обуревала.
- Зара! - крикнул Спантамано во весь голос и, не помня себя, пустился
в пляс - не плавный и медленный согдийский танец, а горячий пляс
хорезмийцев, отчаянных и веселых людей.

Спантамано призвал к себе Баро и сказал ему:
- Хлеб на исходе. Поезжай в Наутаку, пошарь по хранилищам Оробы -
наскребется сколько-нибудь.
- В Наутаку? - Баро откинулся назад. Рот его широко раскрылся. Рука
бессильно упала на кошму. - Почему в Наутаку?
Трудно было понять, обрадовало великана приказание Спантамано или
огорчило. Может быть, Баро не хотелось, после того, что стряслось с женой,
показываться в родной общине.
- Почему в Наутаку? А куда же? Тебя знают там. Народ поможет. Новый
отряд собери, если удастся. Захвати быков, коз, овец - что подвернется.
Через пять дней жду тебя здесь. Ступай.
- Ладно. - Баро тяжело поднялся и вышел из шатра.
Спустя день он добрался с тридцатью всадниками до Наутаки и
направился к храму огня, где обычно собирались белобородые старейшины
общины. Баро не думал, что сородичей так обрадует его появление. Дети
рассыпались по улицам предместья, оповещая всех о приезде Баро. Сбежался
народ. Старики и старухи чинно обнимали гостя, - общину связывали кровные
узы, и каждый считал Баро своим внуком, племянником, братом или дядей.
- Наш Баро! - говорили женщины и мужчины.
- Смотрите, каким он стал молодцом!
- Большой человек теперь.
- Еще бы! Друг самого Спантамано.
- Но он не зазнался, не забыл нас. Глядите, такой же приветливый,
каким был раньше!
Баро скупо улыбался. Что ни говори, а хорошо среди своих. Пока во
дворе храма жарился для гостей баран, Баро пригласил старейшин под навес и
рассказал им, зачем приехал. Тишина. Потом один из старейшин подал голос:
Нам самим трудно приходится. Зерна нет, в хумах пусто. Но... мы
должны помочь Спантамано. Не вешай головы, Баро, - поищем, найдем хоть
немного... Так я говорю, братья?
- Надо выгрести пшеницу из хранилищ Оробы!
- И сами соберем, у кого что есть, - сыру, масла, топленого сала.
- Верно! До нового урожая недалеко, потерпим как-нибудь.
- Не беспокойся, Баро, с пустыми руками не уедешь!
- Хорошо, - кивнул Баро.
После угощения Баро взял трех воинов и поехал к дому родителей своей
жены Манданы. Женщины, которой персы осквернили грудь. Весть о приезде
Баро уже долетела до убогого жилища. Мандана стояла на пороге. Ни слова.
Только огромные глаза скорбно глядят на Баро.
Он слез с коня. Воины отъехали. Они слышали о беде, приключившийся с
женой Баро. И больно им было смотреть на этих двух несчастных людей.
Мандана так и сжалась вся под сосредоточенным взглядом мужа. Она покорно
склонилась перед Баро, готовая безропотно принять как прощение, так и
смерть.
Баро шагнул вперед. Он медленно опустил тяжелую руку на голову
Манданы и неумело погладил ее темные пушистые волосы.

НАБЕГ ДЛИННЫХ ПИК
"Вот идет народ из северной страны, многочисленный
люд встает от краев земных. Лук и дротик он держит. Жесток
он не сжалится! Голос его ревет, как море, он скачет на
конях, выстроен как один человек, на войну против тебя,
дочь Сиона!.. Не выходи в поле, не ступай по дороге, ибо
меч врага и ужас вокруг..."
Иеремия, VI, 22-25
В руки осаждающих перешел почти весь город. Но замок, несмотря на все
их старания, держался крепко. Правда, это было не так уж страшно -
македонцы, лишенные помощи Александра, рано или поздно сложили бы оружие.
Опасность, как это ни дико, грозила Спантамано... со стороны собственного
войска!
Однажды ночью, завершив обход, Спантамано вернулся во дворец, поручил
телохранителям охрану дверей и направился один к Заре на женскую половину.
Наступило время полной луны. В созвездии Змееносца, на юге, сверкал
Сатурн. Луна, огромная, круглая и ослепительно яркая, казалась, висела у
самого окна. В прозрачных и холодных лучах блестели камешки во дворе,
отчетливо, как днем, выступала каждая трещина на полу и стенах зала. Тени
же по углам и у потолка чернели геометрическим сочетанием резких
очерченных квадратов, прямоугольников и конусов. При таком свете нетрудно
разобрать даже ломанные значки хитрого армейского письма.
Проходя по узкой боковой галерее, он увидел у открытого окна
маленькую женскую фигуру.
- Кто это? - хмуро спросил Спантамано. Разглядев короткую, без
рукавов, перепоясанную греческую тунику, он удивился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30