Сражался славно Гизельхер, и Гернот бился смело.

Везде мечи взлетали, свистя, круша, рубя,
Бургунды в этой битве прославили себя.
Все тысяча четыре врага, что в зал вступили,
До одного истреблены мечами рейнцев были.

Вновь тишина настала, умолкли шум и гам.
Одна лишь кровь убитых по сточным желобам
С журчанием негромким сбегала вниз во двор.
Вот так был людям Этцеля жестокий дан отпор.

Свои щиты бургунды поставили у ног
И отдохнуть немного присели, кто где мог.
Остался только Фолькер у входа в зал стоять.
Чтоб первым в сечу ринуться, коль вспыхнет бой опять.

Скорбела королева, король был удручён.
От слёз померкли очи у гуннских дев и жён.
Шептал им тайный голос, что скоро смерть у них
Вновь похищать начнёт друзей, мужей, детей, родных.



Авентюра XXXVI
О том, как королева приказала поджечь зал


«Снять шлемы! – крикнул Хаген соратникам усталым.
Я вместе с другом встану на страже перед залом,
И если гунны снова посмеют в ссору лезть.
Я тотчас королям моим подам об этом весть».

Бургунды сняли шлемы с разгорячённых лбов
И сели на останки поверженных врагов.
Их изрубили рейнцы в сражении мечами
За то, что худо обошлись хозяева с гостями.

Король с женой решили, что ими дотемна
Должна ещё раз битва пришельцам быть дана.
Собрали всех способных мечом владеть людей,
И двадцать тысяч воинов напали на гостей.

Близ королей бургундских брат Хагена стоял,
Как вдруг увидел Данкварт врагов у входа в зал.
Он бросился к порогу и встретить их успел.
Все мнили, что храбрец погиб, но он остался цел.

Покуда ночь над миром не распростёрла тень, –
А летом отступает пред ней не скоро день, –
Вели сраженье вормсцы, как витязям к лицу.
Пришёл от их мечей конец не одному бойцу.

Совпал с солнцеворотом тот долгий страшный бой.
Свела Кримхильда счёты с ближайшею роднёй,
За прошлые обиды ей отомстив вполне,
Но Этцелю всю жизнь пришлось жалеть об этом дне.

Встревожились бургунды, когда спустился мрак.
Им думалось: не лучше ль, чем маяться вот так,
Самим напасть на гуннов и доблестно почить
Иль всё же попытаться мир с врагами заключить.

И Этцеля решились три короля позвать.
Кто им в стране враждебной вонмет скорей, чем зять?
От свежей крови красны, от панцирей черны,
Спустились братья вниз во двор и стали у стены.

На зов явился Этцель, Кримхильда с ним пришла.
Весь край им был подвластен, и рать их всё росла.
Король бургундам бросил: «Зачем я зван сюда?
На мировую не пойду я с вами никогда.

Вы нанесли мне нынче такой большой урон,
Что он лишь вашей кровью быть может искуплен.
Мой сын сражён был вами, истреблена родня.
Ни мира, ни прощения не ждите от меня».

«Ты нас, – промолвил Гунтер, – напрасно не кори.
Убили нашу челядь твои богатыри.
Скажи, в чём пред тобою мы провинились вдруг.
Ведь я тебе доверился и мнил, что ты мне друг».

Млад Гизельхер Бургундский спросил врагов своих:
«Пусть Этцелевы люди, те, что ещё в живых,
Поведают открыто, чем я их оскорбил.
К ним едучи, руководим я добрым чувством был».

Ответствовали гунны: «От доброты твоей
Немолчный стон сегодня стоит в округе всей.
К нам занесло из Вормса тебя не в добрый час.
Ты со своими братьями осиротил всех нас».

Державный Гунтер снова воскликнул с возмущеньем:
«Куда разумней дело закончить примиреньем.
Полезно это будет обеим сторонам.
Несправедлив ваш государь, вреда желая нам».

Гостям хозяин молвил: «И сравнивать смешно
Обиды ваши с горем, что мне причинено.
Я из-за вас лишился достоинства и чести
И ни за что не допущу, чтоб вы избегли мести».

Сказал могучий Гернот на это королю:
«Тогда я вас и Бога лишь об одном молю –
Чтоб, вам же к чести, дали вы нам во двор сойти:
На воле легче погибать, чем сидя взаперти.

Коль нам конец назначен, пускай скорей придёт.
Дружины ваши свежи, число их всё растёт,
А мы жестоким боем утомлены смертельно.
К чему свои страдания затягивать бесцельно?»

Заколебались гунны, и Этцель был готов
Согласием ответить на просьбу пришлецов,
Но примириться с этим Кримхильда не могла
И так вассалам молвила, желая братьям зла:

«Не отвергайте, гунны, мой дружеский совет.
Вам хитрости бургундов потворствовать не след.
Коль вырвутся из зала у вас во двор они.
Опять недосчитаетесь вы многих из родни.

Ведь если даже смерти вы предадите их,
Но дети Уты чудом останутся в живых,
Да на ветру остынут и дух переведут,
Такие витязи урок вам и втроём дадут».

Млад Гизельхер ответил: «Пригожая сестра,
Я вижу, ты желала мне зла, а не добра,
Когда меня просила прибыть на торжество.
За что грозит мне смертью рать супруга твоего?

Тебе хранил я верность и не чинил вреда,
И лишь по той причине отправился сюда,
Что твёрдо был уверен в любви сестры ко мне.
Умерь свой гнев, иль смертный час пришёл твоей родне».

«Пощады вам не будет, – ответила она. –
Я Хагеном из Тронье была оскорблена,
Да так, что до могилы обиды не прощу
И всё, что он мне задолжал, с вас, родичи, взыщу.

Однако не останусь я к просьбам безучастна,
Коль вы его назначить заложником согласны,
Тогда я буду с вами о мире толковать
И вспомню, что дала нам жизнь одна и та же мать».

Сказал могучий Гернот: «Да не попустит Бог,
Чтоб нашего вассала мы отдали в залог. Да не попустит Бог, // Чтоб нашего вассала мы, отдали в залог. – Сеньор и его вассал были связаны узами взаимной преданности, скрепленной клятвами. Воспевание дружинной верности – одна из центральных тем германской героической поэзии.


Мы тысячею братьев пожертвуем скорей,
Чем предадим хоть одного из верных нам людей».

Млад Гизельхер воскликнул: «Друзья, мы все падём,
Но с недругами счёты по-рыцарски сведём.
Пусть трус ценой измены спасает жизнь свою,
А я уж лучше с гуннами померяюсь в бою».

Как подобало, Данкварт прибавить не преминул:
«Вовек того не будет, чтоб брата я покинул.
Любую участь, Хаген, разделим мы с тобой,
А те, кому не нужен мир, пусть получают бой».

Воззвала королева: «Богатыри, вперёд!
Кто за меня отплатит и Хагена убьёт,
Того вознагражу я, как долг и честь велят.
Штурмуйте лестницу, чтоб в зал врагов загнать назад.

Во двор не выпускайте проклятых пришлецов.
Велю поджечь строенье я с четырёх концов Велю поджечь строенье я с четырёх концов… – Сожжение противника в доме – распространённая практика у германцев, засвидетельствованная исландскими сагами. Но в сагах, реалистически рисующих подобные случаи, люди, осаждённые в горящем доме, погибают, – автор же «Песни о нибелунгах» оставляет в живых часть бургундов и после пожара, очевидно, для того, чтобы не закончить эпопею их массовой гибелью и добавить ещё несколько впечатляющих картин героической смерти каждого из основных персонажей в отдельности. В «Саге о Тидреке» дом поджигает Хаген, для того чтобы при огне можно было продолжать бой. Хойслер отмечает, что пожар в зале играет в эпопее роль «чёткой цезуры», после которой происходят «разрыв мира и дружбы между близкими и друзьями» и роковые битвы между ними.


И вормсцам по заслугам воздам на этот раз».
Охотно люди Этцеля исполнили приказ.

Они мечи и копья пустили в ход опять
И со двора бургундов сумели в зал прогнать,
Как ни сопротивлялись три брата-короля,
С дружинниками верными опасности деля.

Чтоб побыстрей на гибель сородичей обречь,
Жена владыки гуннов велела дом поджечь,
А тут пахнуло ветром, и зданье занялось.
Кому изведать больше мук, чем рейнцам, довелось?

«Увы! – они кричали. – Наш смертный час настал.
Уж лучше б полегли мы, рубясь у входа в зал.
Да сжалится над нами всевидящий Творец!
Готовит королева нам мучительный конец».

Один из них промолвил: «Мы все умрём, друзья.
Нас Этцель нам на горе зазвал в свои края.
Такая жажда сушит и жжёт нутро моё,
Что, кажется, сойду с ума я скоро от неё».

Ответил Хаген: «Витязь, коль жажда вас томит,
Не погнушайтесь кровью тех, кто в бою убит, –
Она в подобном пекле полезней, чем вино.
К тому ж других напитков тут не сыщешь всё равно».

С одним бургундом рядом валялся мёртвый враг.
Склонил колени воин, снял с головы шишак
И к свежей ране трупа припал иссохшим ртом.
Впервые кровь он пил и всё ж доволен был питьём.

Он Хагену промолвил: «Да наградит вас Бог!
Совет ваш мудрый жажду мне утолить помог.
Вам за него я буду признателен по гроб.
Быть даже лучшее вино вкуснее не могло б».

Поняв, что был их другу совет разумный дан,
Пить кровь бургунды стали у мертвецов из ран,
И это столько силы прибавило бойцам,
Что отняли они потом друзей у многих дам.

Вокруг героев пламя ревело всё сильней.
Спасались под щитами они от головней,
Но их невыносимо терзали зной и дым.
Нет, не бывало никому трудней, чем было им.

Воскликнул Хаген: «К стенам! Прикроют нас они,
И нам на шлемы падать не будут головни,
А упадут – втопчите их сразу в кровь ногой.
Эх, знатный же нам задан пир хозяйкой дорогой!»

Не скоро луч рассвета блеснул из темноты,
Но до зари стояли, склонившись на щиты,
Лихой скрипач и Хаген у выхода во двор,
Чтоб новым проискам врагов дать при нужде отпор.

Сказал с рассветом Фолькер: «Вернёмся в зал, мой друг.
Пусть гунны полагают, что после долгих мук
Сполна в огне пожара погибла наша рать.
Тем неожиданней на них ударим мы опять».

Млад Гизельхер Бургундский промолвил в свой черёд:
«Повеяло прохладой – как видно, день встаёт.
Дай Бог, чтоб для бургундов не стал он днём печали.
Не в добрый час к сестре моей на праздник мы попали».

Один из вормсцев крикнул: «Недолго ждать зари.
Нет выхода другого теперь, богатыри,
Как взять оружье в руки и грянуть на врагов.
Кримхильда скоро двинет вновь на нас своих бойцов».

Хозяин мнил, что гости не дожили до дня,
Что все они погибли от ран и от огня,
Но в зале оставалось ещё шестьсот мужей,
И слуг отважней не имел никто из королей.

Едва туда Кримхильда лазутчиков послала,
Те сразу увидали, что рейнские вассалы
По-прежнему толпятся вокруг владык своих,
Как будто ни огонь, ни сталь – ничто не взяло их.

Узнав, что часть бургундов избегла смерти всё же,
Известье королева сочла нелепой ложью.
«Как это может статься? – воскликнула она. –
Я думала, что вся их рать огнём истреблена».

Хотелось жить бургундам и в этот страшный час,
Но не нашлось такого, кто б их от смерти спас:
Все гунны только злобу питали к пришлецам.
Гостям осталось лишь одно – мстить за себя врагам.

Поздравить с добрым утром их Этцель приказал,
И хлынули потоком его вассалы в зал.
Их копья на пришельцев посыпались дождём,
А те, как витязям к лицу, обороняли дом.

С отвагой беспримерной бросались гунны в бой:
Награду от Кримхильды стяжать хотел любой,
Да и приказ монарший исполнить заодно,
Но многим было в битве той погибнуть суждено.

Вассалы королевы недаром бились смело.
Во двор щиты с казною принесть она велела,
И деньги брал без счёта любой её слуга.
Кто б дал дороже, чем она, за голову врага?

Зато у ней и было бойцов не перечесть.
«Сейчас, – воскликнул Фолькер, – собьём мы с гуннов спесь,
Хотя впервые вижу я их в таком задоре.
Вассалов Этцель золотом осыпал нам на горе».

Воззвали вормсцы к гуннам: «Богатыри, сюда!
Пора нам с долгой тяжбой покончить навсегда,
Кто пасть сегодня должен, тот пусть падёт скорей».
И разом копья острые впились в щиты гостей.

Что мне сказать ещё вам? Двенадцать сот бойцов
Не раз бросались с рёвом на рейнских удальцов,
Чью пылкость охлаждала лишь кровь, хлеща из ран.
Столь неуёмной яростью был каждый обуян,

Что больше и не думал никто о примиренье.
Бедой для нападавших закончилось сраженье –
Отважнейших вассалов в нём потерял король.
Немало слёз у их родни исторгли скорбь и боль.



Авентюра XXXVII
О том, как был убит Рюдегер


Едва отбили рейнцы тот приступ поутру,
Муж Готелинды милой явился ко двору,
И, услыхав повсюду рыдания и стон,
В сердечном сокрушении заплакал горько он.

«Увы! – маркграф воскликнул. – Не мил мне белый свет.
Ужель уладить ссору надежды больше нет?
И рад бы я вмешаться, да много ль проку в том?
Не буду даже выслушан я нашим королём».

У Дитриха из Берна он приказал узнать,
Не согласится ль Этцель призывам к миру внять,
Но тот ему ответил: «Бургундов не спасти.
Не разрешит противников король нам развести».

Один воитель гуннский, случайно увидав,
Как утирает слёзы бехларенский маркграф,
Приблизился к Кримхильде и злобно ей сказал:
«Взгляните, как себя ведёт сильнейший ваш вассал,

С которым обращались как с другом вы досель.
Немало он подарков, и замков, и земель
От вашего супруга в награду заслужил.
Так почему же нынче он меча не обнажил?

Выходит, дела нету ему до наших слёз –
Ведь он-то от бургундов ущерба не понёс.
Я слышал, не обидел его отвагой Бог,
Однако это доказать нам Рюдегер не смог».

Окинул гневным взором бехларенец того,
Кто вёл такие речи с Кримхильдой про него.
Он думал: «Ты на людях чернишь меня, подлец, Ты на людях чернишь меня, подлец… – Гнев Рюдегера вызван прежде всего тем, что его подозревают в трусости в присутствии двора, т. е. перед лицом короля, – отсюда его немедленная и столь бурная реакция, не свойственная, казалось бы, куртуазному человеку, каким был маркграф Бехларенский (см. строфу 2142).


Но убедишься ты сейчас, что я и впрямь храбрец».

Он ринулся на гунна и, крепко сжав кулак,
Советчика дурного в лицо ударил так,
Что разом жизнь угасла в поверженном лгуне,
Но Этцель, это увидав, мрачнее стал вдвойне.

Воскликнул честный витязь: «Издохни, мерзкий трус!
Я сам скорблю глубоко, что нынче не дерусь
И до сих пор дружину на рейнцев не веду.
Причина есть и у меня питать к гостям вражду.

И я бы мог немало наделать им вреда,
Когда бы самолично их не привёз сюда.
Коль скоро я бургундам служил проводником,
Не подобает, чтоб меня сочли они врагом». Коль скоро я бургундам служил проводником, // Не подобает, чтоб меня сочли они врагом. – Рюдегер имеет перед бургундами моральные обязательства, препятствующие ему выполнить обязательства вассала по отношению к господину, и этот конфликт, подробно изображаемый далее, ставит Рюдегера перед неразрешимой дилеммой. Рюдегер – воплощение рыцарской чести и верности, а сохранить верность обеим враждующим сторонам, между которыми он оказался, и соблюсти свою честь он не в состоянии. Выходом из этой трагической коллизии может быть только его смерть.



Взглянул король на гунна, лежавшего в пыли,
И Рюдегеру бросил: «Да, мне вы помогли,
Но только мало проку от помощи такой –
И без того недёшево обходится нам бой».

Маркграф ему ответил: «Я лишь обиду смыл.
При всех меня покойник бесстыдно осрамил,
Сказав, что я не стою наград, мне данных вами.
Пусть не язвит он впредь других поносными словами».

Явилась королева и тоже увидала,
Сколь страшной смерти предал маркграф её вассала,
И покатились слёзы у ней из ясных глаз.
Она спросила: «Рюдегер, за что вы злы на нас

И отягчить хотите нам бремя наших бед?
Вы сами мне и мужу твердили много лет,
Что жизнью да и честью для нас рискнуть готовы.
Как весь наш двор, считали мы, что держите вы слово.

Ужели вы забыли, в чём клятву дали встарь,
Когда меня в супруги избрал ваш государь?
Служить вы обещали мне до скончанья дней,
А нам такой слуга, как вы, сейчас всего нужней».

«Да, госпожа, вы правы: принёс я клятву вам,
Что ради вас, коль надо, и жизнь и честь отдам,
Но никогда не клялся, что душу погублю.
На пир, а не на смерть я вёз бургундов к королю».

Воскликнула Кримхильда: «Припомните, маркграф,
Как вы давали клятву, рукой мне руку сжав,
Отметить тому, кем будет задета честь моя».
Он молвил: «Вам не отказал ни в чём ни разу я».

Сам Этцель обратиться к нему был принуждён.
Склонил с женой колени перед вассалом он.
Дослушал государя с тоской в душе смельчак
И на мольбы о помощи ему ответил так:

«Увы, зачем доныне щадила смерть меня?
Знать, Богом я отринут, коли дожил до дня,
Когда презреть придётся мне дружбу, верность, честь –
Всё, что для нас заветного на этом свете есть.

К какому бы решенью сейчас я ни пришёл,
Любое будет только одним из равных зол,
А оба отвергая, я трусом бы прослыл.
Да просветит мой разум Тот, кто жизнь в меня вселил!»

Но Этцель и Кримхильда стояли на своём,
И я вам без утайки поведаю о том,
Как после долгих споров им уступил храбрец,
Дал рейнцам бой и в том бою нашёл себе конец.

Знал Рюдегер достойный, что, обнажив клинок,
Лишь новые несчастья на всех бы он навлёк
И сам бы неизбежно был осуждён молвой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58