Точнее, собеседницей...— Он чуть было не сказал «Нина Всеволодовна Лазарева!», и холодный пот прошиб его оттого, что это чуть-чуть не случилось, он вынул платок и вытер лоб.
А Бондарин был обрадован.
— Ах, собеседница! Уже другое дело. Совсем, совсем другое — для любви это действительно может подойти. Тем более для покорения женского ума и души чего только в собственную голову не приходит. Любая музыка! Ну, а для жизни-то? Подходит ли?
Помолчав, Бондарин еще сказал:
— Впрочем, я вам не верю, Петр Николаевич! Не верю, что вы уже все прошли — и огонь и воду, и медные трубы. Их еще много будет — медных труб и огня и воды... И вы их все, хоть и вздыхая, но примете, переживете и даже кое-какое счастье обнаружите в них, а конца света — никакого! И что в вас не один, а несколько Корниловых существует, тоже не верю, все это вам только кажется. Интеллигентные выдумки, право... А я, имейте это всегда в виду, я человек догадливый. К тому же реалист. Проницательный, знаете ли, реалист!
И тут сорвался вдруг Корнилов с якорей. Сколько лет он молчал, терпел, никому, даже Нине Всеволодовне не проговорился, хотя в молчании уже не было, кажется, никакого смысла, но все равно из чувства какой-то ложной неловкости он и с нею молчал. Он молчал с нею, она — с ним. Вот они и разошлись. Вот почему...
Святая женщина Евгения на миг явилась: «Нет, нет и нет!» Но и она только подлила масла в огонь, в Корнилове издавна жила ведь такая причина, которая заставляла его время от времени обязательно идти поперек святости. И он поднялся со стула, приподнявшись, наклонился к лысоватому черепу Бондарина.
— Вы? Догадливый? — горячо зашептал Корнилов.— Вы проницательный? Слушайте, слушайте: во мне два Корнилова, да! Петр Николаевич — это я присвоил. Под Читой в лагере для белых офицеров и присвоил. Истинное же мое имя Петр Васильевич. Наши с вами отцы, Георгий Васильевич, были тезками, честное слово. Так что уж за двоих-то я могу судить о жизни! Могу, могу, могу! — Потом Корнилов опустился на стул и замолчал.
— Хотите перекрещу? — спросил Бондарин чуть спустя.— Вы философ, вам, наверное, нельзя, а мне можно. Перекрестить?
— Не надо...
— Какая история-то,— очень задумчиво сказал Бондарин.— И обед простыл, и аппетита как не бывало, дрянь дело! И сидят два взрослых, два солидных человека, в прошлом боевые офицеры, нынче высокие специалисты Крайплана, и ведут филологический спор о словах: один говорит «край света», другой — «конец света». До потери здравого смысла ведут его. Дрянь дело... А ведь вы об этом, Петр... вы, товарищ Корнилов, о своем-то двойничестве должны были раньше мне сказать. Как офицер офицеру. Да-с... Как человек человеку, да-с.
И Бондарин подозвал старшего официанта, стал с ним рассчитываться. Когда вынимал деньги, из бумажника выпала фотография. Это Катюши Екатерининой было фото, оно выпало, а Бондарин торопливо его подхватил. Не хотел, чтобы Корнилов его видел.
— Георгий Васильевич, надо бы пополам за обед-то,— сказал Корнилов.— Пожалуйста, пополам!
— В другой раз, в другой раз... Если придется,— торопливо заметил Бондарин.— Ну, я пошел, пожалуй. Я пошел, будьте здоровы, Петр... будьте здоровы!
— Нет уж, позвольте, Георгий Васильевич, нехорошо вот так покидать поле... я хотел сказать «боя», но скажу по-другому: нехорошо покидать... Так вот, слушайте дальше: грядут, грядут события, но мне, нам, обоим Корниловым, они уже будут не по плечу... И вот я их должен буду не замечать, не обдумывать их, отмахиваться от них. И только. Такое будет от них спасение. Другого не будет! Так что я, так что мы, оба Корнилова, мы перед ними заранее — пас.
— Испугались-то как, капитан Корнилов! А ведь это не годится, это не положено. Нам, военным людям, в штанишки делать не положено. При любых событиях.
— Да, да, обидно, Георгий Васильевич! Очень! Вы сыграли в моей жизни такую роль, такое имели значение, вы даже и не догадывались об этом никогда, но именно вам-то, мой спаситель, я заранее и должен признаться: я пас.
— Странно! — усмехнулся Бондарин.
— Очень странно. Не очень странно...
— А я все-таки пошел, пожалуй. Я пошел, а вы будьте здоровы, Петр будьте здоровы! — Однако тут же Бондарин остановился и спросил: — Наш весенний разговор, надеюсь, не забыт?
— Весенний?
— Ну да!
— Весенний? — снова не понял Корнилов
— Значит, забыли... Экая, право, память! Тогда вынужден напомнить: весной текущего года, в мае, во время второго краевого совещания работников плановых органов я, зашедши за вами утром в вашу квартиру, чтобы вместе идти на совещание, по пути высказал вам свое мнение... Опять не помните? Нехорошо, нехорошо, такие вещи надобно помнить!
Корнилов вспомнил: Бондарин тогда очень настойчиво советовал ему ретироваться куда-нибудь подальше Учителем. Либо счетоводом, пристроиться где-нибудь на краю света
А заключительного заседания «Комиссии по Бондарину» с принятием резолюции так ведь и не состоялось! Кто бы мог подумать, что оно не состоится, а вот...
Прохин вызвал комиссию в полном составе, то есть Сурикова, Кунафина и Корнилова к себе в кабинет.
Время было назначено после рабочего дня, тишина во всех окрестных комнатах, безлюдие. Чувствовалось, что разговор предстоит серьезный. И неторопливый.
Прохин сидел за своим огромным столом какой-то чрезмерно даже спокойный, неторопливый, неподвижный. По другую сторону этого стола было три стула. Прохин указал на средний стул Сене Сурикову:
— Садись вот сюда... Сел? Теперь решайте между собой, кто будет докладывать мне о результатах — о результатах! — подчеркнул он,— работы вашей комиссии? Ты, Суриков? Или ты, товарищ Кунафин?
Кунафин, поерзав на стуле, сказал:
— Хотя председатель комиссии лично я, но товарищ Суриков— он местный Он крайплановский, я хочу сказать... к тому же у него находится и проект нашей резолюции к тому же он лучше всех нас ориентированный...
— Докладывай, Суриков...— кивнул Прохин.
Сеня оказался подготовленным вполне, он, не торопясь, вынул из кармана гимнастерки сложенные вчетверо листочки, мелка исписанные, но с крупными цифрами нумерации, разложил их по-краю стола и, не то чтобы читая, но то и дело в них заглядывая, приступил к подробнейшему изложению обстоятельств дела...
Прошло минут пять... Прохин был все так же неподвижен, и все такой же был у него отсутствующий вид. Сеня заметно воодушевился, он в подробностях изложил содержание письма, поступившего из редакции краевой газеты, и перешел к содержанию бондаринских «Воспоминаний».
Вдруг совершенно неожиданно Прохин прервал Сеню:
— Товарищ Суриков! Ты же знаешь, что письмо это я читал. Что «Воспоминания» бывшего генерала тоже читал! И не об этом я жду от тебя сообщения. Скажи мне о результатах работы вашей комиссии. И о фактах.
— О каких результатах? — спросил Сеня.— О каких фактах? И Кунафин тоже спросил:
— Вот именно?
— Которые выявила ваша комиссия. Которые никому неизвестны, а вам, комиссии, стали известны.
— В каком смысле? — спросил Кунафин. Обвел взглядом своих вишневых глаз всех присутствующих и еще раз повторил: — В каком? В смысле резолюции? Так она у нас еще не утверждена. Мы ее еще не голосовали. Как раз на сегодняшний на вечер и наметили голосовать.
— Да-да! — подтвердил Сеня.— Проект резолюции — вот он! Готов! — и постучал пальцами по листочкам, выложенным с правой руки от себя.— Могу зачитать!
— Факты?! — снова потребовал Прохин.
— Положительные? Отрицательные? — снова огляделся вокруг Кунафин.
— Отрицательные... То есть те, которые отрицательно сказываются на работе Крайплана ввиду сотрудничества Вегменского и Бондарина. Вопрос-то ведь поставлен так?
— Ну как тебе сказать, товарищ Прохин...— вздохнул Сеня.— Оценка общей обстановки, сложившейся у нас в Крайплане, такова, что...
— Оценку общей обстановки предоставь мне... И Крайкому партии...— перебил Сеню Прохин.— И чтобы нам легче было эту оценку сделать... чтобы ее безошибочно сделать, ты представь нам факты.
— Отрицательные? — снова спросил Кунафин.
— В первую очередь нас интересуют отрицательные. Это точно.— Переждав некоторое время, Прохин сказал: — Ну, если нет отрицательных, можно и положительные. Можно, отчего же.
— Ну, конечно, речь идет только об отрицательных явлениях,— снова заговорил Сеня.— А таковых сколько хочешь. Они всем известны. Только никто почему-то не обращает на них внимания. Не придает им должного значения. Чем это объяснить, даже не знаю...
— Не знаешь — не объясняй. Само собой, нельзя объяснить другим того, что сам не знаешь. Это запомни, Суриков, крепко запомни! Поэтому остается одно: докладывай факты. Факты как таковые, без объяснений-пояснений. Положим так: такого-то числа и по такому-то вопросу Крайплан принял неправильное решение. Причина этого была только одна — несовместимость действий Вегменского и Бондарина. Давай первый факт такого рода, давай второй, третий, ну и так далее.
— Видишь ли, товарищ Прохин, - заметно покраснев, проговорил Сеня...— видишь ли... ты ведешь себя... мало того, что странно, но еще и... и я должен пояснить...
— Пояснения позже. А сейчас — факты: первый, второй, третий... У нас же вполне официальное совещание. Вот комиссия в полном составе, а вот — руководитель учреждения, все как полагается. Как в заседании президиума Крайплана, только Ременных с протоколом нет, так я полагаю, что раз в вашей комиссии есть председатель, значит, должен быть и секретарь, он и оформит протокол... Если потребуется. Да. Да, на заседаниях же президиума мы начинаем с фактов, а не с пояснений к ним. Тем более если они неизвестны... Или вашему секретарю так и придется записать в протокол: «Никаких фактов, указывающих на невозможность сотрудничества Вегменского и Бондарина, комиссией не выявлено»? А мне придется так доложить товарищу Озолиню. Он вопросом интересуется. А тебе, Кунафин, так придется доложить в РКИ.
— А как же насчет Колчака? — спросил Кунафин.
— Какого еще Колчака? Поясни?
— Ну, которому Бондарин писал «милостивый государь» и «готовый к услугам» г*!
— Ах, вот какой Колчак... Так ведь он же расстрелян. В январе тысяча девятьсот двадцатого года. В Иркутске. Так что какие у тебя, Кунафин, могут быть к нему вопросы?
— А как нам быть с примечаниями Вегменского к «Воспоминаниям» Бондарина?—даже с какой-то яростью в голосе проговорил Суриков.— Как?
— А что, Суриков,— спросил Прохин,— у тебя появились какие-то новые факты по истории колчаковщины? Это интересно! Напиши об этом в газету. Читателям будет очень интересно.
— У меня есть новое толкование тех же фактов.
— И о новом толковании — туда же..
— И новые пояснения...
— Пояснения — туда же... Впрочем, насчет пояснений мы вот сейчас закончим толковать все вместе, а ты останешься у меня Останешься, и мы потолкуем уже о пояснениях. Да что это у тебя лицо-то сделалось хмурое? Неужели для нас это так плохо -побеседовать, подучиться обоим-двум уму-разуму?
И тут Сеня растерялся.
Корнилов никогда не видел Сеню растерянным, а тот в растерянности, оказывается, становился приятным... Наивным каким то, добродушным... хорошее такое лицо., простое... Он посмотрел на Кунафина, на Корнилова и, понимая, что сейчас не надо за давать Прохину вопросов, все-таки спросил:
— А все-таки, Анатолий Александрович, о чем это ты хочешь со мной говорить? О чем? О ком?
— О Михаиле Ивановиче,— ответил Прохин.
— О каком-таком? Не знаю...
— Ну, который тебе сват ли, брат ли — уж и не знаю кто. Или, может быть, тебе подчиненный служащий...
— Да фамилия-то как?
— Фамилия Калинин. Должность—председатель ВЦИК.
— Какой же он мне сват? Или брат?
— А вот я и хочу выяснить какой? Если ты так запросто обращаешься с его постановлениями, так уж, наверное, какой-нибудь!
— Какими постановлениями?
— Хотя бы и о помиловании бывшего генерала Бондарина Вот такие дела...— вздохнул Прохин.— У нас сколько их, бывших-то? И Бондарин, и Сапожков, и Новгородский, и Краснов, и еще, и еще... И чтобы они работали за совесть — ты это пойми, Кунафин, и ты, Суриков, пойми — за совесть! — с ними тоже надо работать. По-ленински. А кому поручить такую работу? Тебе, что ли, Кунафин? Или тебе, Суриков? Вот такие дела...
Разговор, кажется, заканчивался.
И Кунафин это понял и радостно сказал:
— А я нынче, Анатолий Александрович, снова еду по округам С пропагандой краеведческой работы. Хорошо идет у нас в крае эта работа! Хорошо она поставлена!
— А на чем же ты ездишь-то, Кунафин? По округам?
— Я? На лошади езжу, Анатолий Александрович На своей
— На собственной?
— Ну, какой же я собственник?!
— Тогда на чьей же?
— Родственники у меня не совсем далеко от Красносибирска в деревне. У них и беру я лошадь...
— У них что же — табун лошадей-то? У родственников?
— Ну, какое там... Никакого, само собой, табуна, а просто так.
— Просто так крестьянин не отдаст лошадь в сенокос, в страду. Он, может, ее весь год ради этих страдных месяцев содержит и кормит, а?
— Я плачу за лошадь, товарищ Прохин. Я им плачу, а у них посев небольшой, вот они мне и уступают лошадку... Точно!
— Добрые родственники... Могли бы ведь и сами на свободной лошади извозом заниматься... Или торговлишкой, товаром каким-нибудь. Близкие родственники? Фамилия тоже Кунафины?
— Они мне не очень уж и близкие... Больше так, по знакомству.
— Надо учесть, что тебе сначала придется к родственникам за лошадью приехать? Далеко ли ехать-то? Как деревня называется? Может, знакомая? Я ведь свой край хорошо знаю. И по карте, и в натуре.
— Название... У деревни-то?
— У деревни?
— Абызово... Ну это ведь уже так себе подробности, Анатолий Александрович... Так себе подробности.
— Конечно, так себе.
После этого Кунафин встал, пошел к дверям, и Корнилов тоже встал, тоже пошел, попрощавшись с Прохиным.
Он нынче Прохина готов был обнять, ему хотелось еще и еще раз оглянуться, на Прохина посмотреть...
И ведь в самом деле тот окликнул Корнилова:
— Да, Петр Николаевич, извините, пожалуйста, а ваше-то мнение по этому вопросу как члена комиссии я ведь не узнал... Надо же — о лошадях зашел разговор, а такой существенный факт, как ваше мнение, мы каким-то образом обошли. Извините, пожалуйста!
Корнилов вернулся к столу.
— Мое? Мнение?
— Ваше, Петр Николаевич...
— Я с самого начала был против создания комиссии. Я считал ее совершенно ненужной!
— И говорили об этом? Об этом своем мнении?
— Ну, конечно! С самого начала!
— Где? Говорили?
— Да там же... В комиссии...
— А еще где? Кому?
— Еще? еще... нигде...
— Говорили, что против комиссии, но в комиссии усердно заседали? Вы Бондарина хоть поддерживали там — на странных этих заседаниях?
— Я старался быть объективным. И по отношению к Бондарину, и к Вегменскому.
— Да? — вовсе не утвердительно и не безразлично, а в вопросительном тоне произнес Прохин. Потом тихо: — Вы офицер, Петр Николаевич...
И Корнилов так растерялся, так растерялся — немыслимо! И в этой немыслимости вдруг пролепетал:
— Белый...
— Знаю, знаю, что белый,— кивнул Прохин. Он сидел теперь за столом непринужденно, вполоборота, закинув за голову одну руку, другой слегка похлопывая по желтой картонной папке, туго набитой бумагами.— Знаю! — подтвердил он.— Но ведь офицер же? Тут вопрос, даже и не вопрос, а подробность... психологическая: мне стало интересно, а что бы сделал Бондарин, если бы он был членом «Комиссии по Корнилову»? Чисто психологическая тема, да? Отвлеченная? И вот еще что: вы уж, Петр Николаевич, пожалуйста, поторопитесь со сводкой геологических данных о запасах свинца и олова в Кузбассе. Пожалуйста! Москва торопит, и, признаться, мне самому такая сводка очень нужна: статью пишу. Для московского журнала. Так что не подведите. И согласуйте свои данные с соответствующими ведомствами края. Я надеюсь...
Корнилов вышел из прохинского кабинета. Корнилов едва не падал с ног, едва не стонал. От стыда...
А дальше Корнилов был занят с утра до ночи: готовил самую полную за все время своей работы в Крайплане сводку по природным ресурсам края. Срочно. По заданию Госплана СССР.
А тут еще назревал второй съезд научных работников Сибири. Сроки не были установлены, говорили, может быть, съезд будет отложен до окончательного утверждения первого пятилетнего плана, а вдруг да вот-вот и состоится?! Нынче съездов, пленумов, совещаний, сессий и в Москве, и на местах не сосчитать, все газетные полосы заполнены отчетами. Во всяком случае, было уже известно, что съезд намечается провести по трем секциям: «Недра», «Поверхность», «Человек».
«Недра» — это, разумеется, будет секция геологическая, и там предполагалось день интересное сообщение профессора М. А.Усова о поисковых р ботах на нефть, в секции «Поверхность» основным докладом намечался доклад профессора П. Н. Крылова о растительных ресурсах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43