Пистоны разрывались со страшным грохотом.
— Будь осторожен, дедушка! Индейцы уже рядом!
Через затемненные стекла я мог различить деда, сидящего на заднем сиденье между двух мужчин. Еще один занимал откидной стульчик перед ними.
Автомобиль затормозил у дома. Джанно и я дожидались их на ступенях. Двое мужчин, что сидели на заднем сиденье, остались у машины, а дед и третий его спутник направились к нам.
Я потряс револьвером.
— На холмах индейцы!
Дедушка остановился перед нами. Невысокого роста, хрупкого телосложения. Джанно с его пятью футами и восемью дюймами возвышался над ним, как гора. Но дело-то было не в росте. Кто бы ни стоял рядом с дедом, сразу чувствовалось, что он — большой человек.
Он протянул руку.
— Дай мне револьвер, Анджело.
Я заглянул ему в глаза, но не прочитал в них неудовольствия. Темно-карие, почти черные, как его волосы, они остались бесстрастными. Молча я подал ему револьвер.
Он взял оружие, с отвращением глянул на него. Повернулся к Джанно.
— Кто дал ему это?
— Padrone, это всего лишь игрушка, — Джанно попытался поклониться, но я сидел у него на плечах, так что ничего не вышло.
— Какая разница. Кажется, я предупреждал, никаких ружей или пистолетов. Даже игрушечных. Детям от них только вред.
На этот раз Джанно удалось поклониться даже с© мной на плечах.
— Si, Padrone.
Дедушка отдал ему револьвер.
— Чтобы я больше этого не видел, — протянул ко мне руки. — Иди сюда, Анджело.
Я соскользнул с плеч Джанно в руки деда, радуясь, что он не сердится на меня. Дедушка поцеловал меня, поднимаясь по ступеням.
— Не следует детям баловаться с оружием, — объяснил он. — Даже с игрушечным.
Мы вошли в гостиную, где ждали мама и папа. Мама заплакала, едва увидела его. Дед усадил меня на одну руку, а другой неловко обнял маму.
— Ну перестань, Дженни. Не плачь. Сицилия — не край земли.
— Но вы будете так далеко от нас, — всхлипнула мама.
Заплакал и я.
— Не хочу, чтобы ты уезжал, дедушка!
— Дженни, видишь, чего ты добилась? — мягко упрекнул ее дедушка. Посмотрел на папу. — Dottore, успокойте жену. Ни к чему так расстраивать Анджело.
Я видел, что и у отца глаза на мокром месте, поэтому завопил что есть мочи.
— Я не хочу, чтобы ты покинул меня, дедушка! — и, рыдая, прижался к нему.
Но, похоже, перестарался, Потому что мама перестала плакать и потянулась ко мне.
— У него истерика.
Но дедушка отвел ее руки.
— Я сам его успокою.
И развернул меня так, чтобы видеть мое лицо.
— Я не покидаю тебя, Angelo mio. Я собираюсь на Сицилию, в Марсалу и Трапани, где прошло мое детство.
Но я завопил еще громче.
— Значит, я больше не увижу тебя!
Тут на его глаза навернулись слезы. Он крепко прижал меня к груди.
— Обязательно увидишь, — сдавленным голосом пообещал он. — Летом ты приедешь ко мне с мамой и папой, и я покажу тебе виноградники и оливковые рощи на склонах Монте-Эрис, где вырос твой дед.
— И мы сможем поиграть там в ковбоев и индейцев? — слезы мои исчезли без следа.
— Нет, это плохая игра, — он покачал головой. — Как и все игры, где убивают людей, пусть и понарошку. Ты, как и твой отец, станешь доктором, чтобы спасать людей, а не убивать, — он посмотрел на меня, не уверенный, что я его понял. — А кроме того, на Сицилии нет индейцев.
— Там только хорошие люди?
— Только хорошие люди, — подтвердил он, понимая, что дальнейшие объяснения только все запутают. И воспользовался беспроигрышным вариантом:
— А приехав туда, дедушка пришлет тебе замечательный подарок.
— Какой же?
— Все, что ты пожелаешь. Только скажи дедушке.
Я задумался. Вспомнил фильм, который мы с Джанно видели на прошлой неделе, с Монте Блу в главной роли.
Об автогонках.
— И настоящий гоночный автомобиль? — в голосе моем слышалось сомнение.
— Если мой Анджело хочет гоночный автомобиль, он его получит. «Бугатти» тебя устроит?
Я крепко обнял его за шею. Поцеловал.
— Спасибо, дедушка.
Он повернулся к моим родителям.
— Видите, — воскликнул торжествующе. — Теперь он в полном порядке.
Все это время мужчина, пришедший вместе с дедушкой, скромно стоял у двери. Теперь дедушка подозвал его.
— Джек, подойдите сюда.
— Мой сын, доктор Джон Перино, — с гордостью представил папу дед. — Его жена, Дженни. А это судья Джекоб Уэйнстейн, о котором я вам говорил.
Судья Уэйнстейн, с каштановыми волосами, примерно того же роста и возраста, что и отец, пожал руки моим родителям.
— Не забудьте про меня, — протянул руку и я.
Он повернулся, улыбаясь, пожал мою руку.
— Я даже подумать об этом не мог.
— С Джеком мы заключили пожизненный контракт.
Пока я в отъезде, он будет приглядывать за семейным бизнесом, — дедушка опустил меня на пол. — А теперь иди поиграй, а я, твой отец и судья немного поговорим о делах.
— Пойдем со мной на кухню, — быстро добавила мама. — Я как раз напекла пирожков. Ты поешь их с молоком.
Она взяла меня за руку и потянула к двери. Но я заставил ее остановиться и обернулся.
— Мы еще увидимся перед твоим отъездом, дедушка?
У него перехватило дыхание. Опять на глазах выступили слезы. Он кивнул.
— Перед отъездом, — с трудом выдавил он.
Час спустя мы стояли на ступенях дома и махали руками дедушке, уезжавшему в «дузенберге». Он посмотрел на меня через заднее стекло, на прощание поднял руку, и длинный автомобиль скрылся за зеленью кустов.
Мы еще постояли, потом я посмотрел на отца.
— У тех двоих, что ждали дедушку, под пиджаками были пистолеты. Интересно, они знают, что дедушка не любит оружие?
Мама и папа переглянулись, затем по маминым щекам покатились слезы. Папа усадил меня на одну руку, другой обнял ее за плечи. Мама спрятала лицо на папиной груди. Я видел, что и у него повлажнели глаза. В моем горле незнамо откуда появился твердый комок. Я еще многого не понимал.
Со временем, разумеется, кое-что прояснилось. К примеру, что ждали дедушку агенты ФБР, чтобы проводить до Нью-Йорка и усадить на корабль, отплывающий в Италию. Или что судья Уэйнстейн оказался не судьей, а адвокатом, ведущим все наши семейные дела.
И потом в течение многих лет, пока я не уехал на учебу в колледж, дядя Джек раз в месяц обязательно приходил к нам на воскресный обед.
Когда же мне исполнился двадцать один год (я уже заканчивал МТИ), неожиданно выяснилось, что дедушка был очень богатым человеком, и моя доля в его состоянии равняется двадцати пяти миллионам. Родительская — в два раза больше.
Помню, как я в полном замешательстве переводил взгляд с отца на дядю Джека. Я, разумеется, знал, что наша семья не нуждается в деньгах. Но и представить себе не мог такого богатства.
— И что же я буду делать со всеми этими деньгами? — растерянно спросил я.
— Получше учись, — строго ответил отец. — Потому что придет день, когда все они будут принадлежать тебе.
— Я бы советовал после окончания МТИ поступить в Гарвард бизнес скул, — добавил дядя Джек.
— Бизнес меня не интересует, — отпарировал я. — Моя любовь — автомобили.
— Автомобили — тоже бизнес, — назидательно заметил дядя Джек.
— Для меня — нет. Я их только покупаю.
— Благо деньги для этого у тебя есть, — улыбнулся дядя Джек.
— Но столько миллионов мне ни к чему.
— Тогда у меня следующее предложение. Ты создаешь в банке инвестиционный фонд и даешь право банкирам вести его дела.
Я посмотрел на дядю Джека.
— А почему они не могут оставаться у вас? Я помню, что вы заключили с дедом пожизненный контракт. То, что хорошо для него, вполне устраивает и меня.
Он переглянулся с отцом.
— Извини, но я не могу этого сделать.
— Почему?
Дядя Джек откашлялся.
— Из-за той сферы моей деятельности, которая, по мнению органов власти, связана с организованной преступностью. И я полагаю, что ни на тебя, ни на твоих родителей не должна падать тень того, к чему вы не имеете ни малейшего отношения.
Я знал, о чем идет речь. Как-никак газеты почитывал.
Стоило начаться очередному расследованию деятельности мафии, как тут же всплывала его фамилия.
— Но мы сможем позвонить вам, если возникнет какая-то проблема? — спросил я. — Разумеется, серьезная.
Он кивнул.
— Безусловно. В конце концов контракт с твоим дедом заключен пожизненный, — дядя Джек поднялся. — Джон, в банке все готово, — обратился он к отцу. — И будет неплохо, если завтра вы с Анджело подъедете туда. Я приглашаю вас на ленч, а потом мы подпишем все бумаги.
Так мы и сделали, а вернувшись в институт, я подписался на «Уолл-стрит джорнэл» и каждый день проглядывал курс акций, указанных в длинном списке, который мне вручили в банке. Потом мне это надоело, и я довольствовался лишь просмотром ежеквартальных отчетов, присылаемых из банка. А в конце концов я перестал вскрывать и эти конверты. И действительно, стоило ли волноваться из-за сотни-другой тысяч долларов, если с самого начала их было двадцать пять миллионов.
Дядя Джек свел свою борьбу с властями вничью. Его не посадили, но годом позже он оставил свою практику и уехал в Лас-Вегас, в отели которого вложил некоторую долю собственных средств. Мы обменивались рождественскими открытками; приезжая в Детройт, он виделся с моими родителями, но я обычно в эти дни пребывал совсем в других краях. Затем я узнал из газет, что он продал свой пай в отелях Лас-Вегаса и переехал в Финикс, штат Аризона, чтобы принять активное участие в большом проекте, предусматривающем создание в чистом поле загородного клуба со спортивными сооружениями, отелем, зоной отдыха, получившего название Парадиз-Спрингс. Помнится, я получил от него приглашение на открытие нового курорта, но как раз начал работать на Номера Один и не смог приехать. Мама и папа откликнулись на его приглашение и передали дяде Джеку мои извинения. Маме там понравилось, и потом они еще несколько раз ездили в Парадиз-Спрингс. А папа как-то сказал мне, что никогда не видел дядю Джека таким умиротворенным и довольным жизнью. Добавив, что тот теперь каждое утро играет в гольф. — А вот дедушку мне больше увидеть не довелось. Ему потребовалось чуть ли не два года, чтобы переправить мне «бугатти», но я-таки его получил. А еще через год в Европе началась война, и он запретил моим родителям ехать к нему. Затем война добралась до нас, и мы ничего не могли узнать о нем, пока американские войска не высадились в Италии.
Но дед умер годом раньше от рака.
Глава 9
Когда я открыл глаза, палату, уставленную цветами, заливал яркий солнечный свет. Чуть шевельнул головой. Никакой боли. Я осмелел. И тут же понял, что торопиться не следует.
— Черт! — поневоле вырвалось у меня.
Медицинская сестра, сидевшая в углу на стуле, вскочила. Подошла ко мне.
— Вы проснулись.
Я догадался об этом и сам.
— Какой сегодня день?
— Четверг.
— А что было в среду?
— Вы спали, — она потянулась к телефону. Набрала номер. В трубке послышался голос. — Пожалуйста, найдите доктора Перино и скажите ему, что пациент в 503-й проснулся. Благодарю, — и добавила, повернувшись ко мне:
— Ваш отец сейчас на обходе, но он хотел, чтобы ему незамедлительно сообщили, когда вы откроете глаза.
— Сколько сейчас времени?
— Десять часов. Как вы себя чувствуете?
— Не знаю. Но боюсь двинуть чем-нибудь.
Открылась дверь и в палату вошел отец. Мы итальянцы, так что англосаксонская сдержанность нам претит.
Он — доктор, но прежде всего мой папа. Поэтому первым делом мы расцеловались.
— Мама и Синди уже идут сюда из кафетерия.
— Пока их нет, скажи, как мои дела?
— Могло быть хуже. Пара сломанных ребер, избыток синяков, но повреждений внутренних органов, насколько мы выяснили, нет. Легкое сотрясение мозга, так что какое-то время у тебя будет болеть голова, — тут он замялся. — А вот лицо тебе отделали крепко. Вся работа доктора Ганса пошла насмарку. Перелом носа в двух местах, трещина в челюстной кости, выбили пять зубов, все протезы, чуть сместили правую скулу, но точно сказать трудно: еще не спала опухоль. И, естественно, множественные ссадины под глазами и вокруг рта. А в общем, не так все и плохо.
— Благодарю, доктор, — я взял его руку, поцеловал.
Повторюсь, мы — итальянцы. А когда посмотрел на папу, увидел, что у него на глазах выступили слезы.
А потом распахнулась дверь, в палату влетели мама и Синди, и следующие десять минут отец удерживал маму от того, чтобы она не залила меня слезами.
Синди же скромно застыла у меня в ногах, наблюдая за нами. Впервые ей довелось лицезреть внутреннюю жизнь итальянской семьи. Уверяю вас, посмотреть было на что.
Наконец мама выпрямилась, предварительно поцеловав, наверное, все части моего тела, включая ступни.
— Синди, подойдите сюда. Анджело хочет вас поблагодарить.
Тут мама повернулась ко мне.
— Она — милая девушка, твой верный друг. Она спасла тебе жизнь и привезла к нам. Я уже тысячу раз благодарила ее. Поблагодари теперь ты.
Синди наклонилась и целомудренно поцеловала меня в щеку. Я ответил ей тем же, чуть коснувшись губами ее щеки.
— Спасибо тебе, — с достоинством произнес я.
— Всегда готова прийти на помощь, — не менее важно изрекла она.
— Молодец, Анджело, — умилилась мама.
Мы с Синди не решались взглянуть друг на друга, боясь, что не выдержим и расхохочемся.
— Откуда эти цветы? — поинтересовался я.
— О твоем ограблении написали все газеты, — ответила Синди. — Цветы начали приносить вчера. От Номера Один, Дункана, Руарка, Бэнкрофта. Букеты прислали даже Номер Три и Уэйман.
— У Анджело много друзей, — с гордостью прокомментировала слова Синди мама.
— Да, — сухо согласился я, глядя на Синди.
— Номер Один звонил из Палм-Бич, — продолжила та. — Просил тебя не волноваться. Обещал заглянуть к тебе в понедельник, когда прилетит в Детройт.
Меня словно окатило ледяной водой. До понедельника всего пять дней. Целые сутки я проспал! И еще ничего не успел сделать. Я вскинул глаза на отца.
— Сколько ты меня тут продержишь?
— По меньшей мере до конца уик-энда. Выпишем тебя в понедельник или во вторник, если обследование покажет, что нет никаких осложнений.
— Я смогу покинуть больницу на один день, а потом вернуться?
Отец изучающе посмотрел на меня.
— Тебе это очень надо?
— Да. Никакое это не ограбление. Никто и не подумал взять мой бумажник или часы.
Он, разумеется, и сам знал, что отделали меня профессионалы. Не зря же он сорок лет проработал в больницах Детройта. Но промолчал.
— У меня очень важное дело, — добавил я. — Это единственный шанс не позволить им перехватить у Номера Один контроль над компанией.
Странное выражение появилось на лице отца.
— Ты говоришь о старом мистере Хардемане?
— Да.
Он задумался.
— Ты хочешь уехать только на один день?
Я кивнул.
— Боль не будет покидать тебя ни на минуту, — предупредил он.
— Снабди меня таблетками.
— Хорошо, — он тяжело вздохнул. — Я даю тебе один день. Полагаюсь на твое слово. Ты обязательно должен вернуться.
— Нет! — заверещала мама. — Нельзя отпускать его!
Он погубит себя! — она метнулась ко мне. — Моя деточка!
Отец протянул руку, останавливая ее.
— Дженни!
Мама в изумлении уставилась на него. Должно быть, раньше таким тоном он с ней не говорил.
— Не вмешивайся в мужские дела!
Сицилийские женщины знали свое место.
— Да, Джон, — смиренно ответила она. И добавила, глядя на меня, но обращаясь к нему:
— Он будет осторожен?
— Можешь в этом не сомневаться, — заверил ее отец.
В следующий раз я проснулся в салоне зафрахтованного «DC-9». Стюардесса смотрела на меня, рядом стоял Джанно.
— Через пятнадцать минут мы приземляемся в Финиксе, — любезно сообщила стюардесса.
— Подними меня, — попросил я Джанно.
Он наклонился, повозился с переносной кроватью, поднимая спинку.
— Так хорошо, Анджело?
— Отлично.
На высоте тридцать тысяч футов солнце светило куда ярче, чем в Детройте. Зажегся экран: «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ». Джанно наклонился надо мной. Проверил, застегнуты ли ремни, хорошо ли закреплены ножки кровати. Потом занял свое место, тоже пристегнул ремень.
Стюардесса направилась к кабине пилотов.
Хорошее настроение не покидало меня с самого утра.
Папа действительно все устроил, как и обещал после того, как я попросил Синди узнать расписание рейсов на Финикс и соединить меня с дядей Джеком.
— Не надо, — остановил ее отец. — Я все устрою.
— Но в Финиксе мне нужно быть сегодня.
— Будешь. А пока отдыхай. Я позвоню Джеку и сегодня же переправлю тебя в Финикс.
— Как же ты собираешься это сделать?
— Перестань волноваться, — ответил он. — Пора бы тебе знать, что с большими деньгами возможно многое.
После его ухода Синди нагнулась ко мне. Мама, сидевшая на стуле, не спускала с нас глаз.
— Пожалуй, я вернусь в отель и немного посплю. Я совсем без сил.
— Я бы не хотел, чтобы ты возвращалась в отель, — возразил я. — Они знают, что ты была со мной. Как бы с тобой чего не случилось.
— Ничего со мной не случится!
— Этого-то я и добиваюсь.
— Синди может остаться у нас, — предложила мама. — В комнате для гостей, в которой она провела и прошлую ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Будь осторожен, дедушка! Индейцы уже рядом!
Через затемненные стекла я мог различить деда, сидящего на заднем сиденье между двух мужчин. Еще один занимал откидной стульчик перед ними.
Автомобиль затормозил у дома. Джанно и я дожидались их на ступенях. Двое мужчин, что сидели на заднем сиденье, остались у машины, а дед и третий его спутник направились к нам.
Я потряс револьвером.
— На холмах индейцы!
Дедушка остановился перед нами. Невысокого роста, хрупкого телосложения. Джанно с его пятью футами и восемью дюймами возвышался над ним, как гора. Но дело-то было не в росте. Кто бы ни стоял рядом с дедом, сразу чувствовалось, что он — большой человек.
Он протянул руку.
— Дай мне револьвер, Анджело.
Я заглянул ему в глаза, но не прочитал в них неудовольствия. Темно-карие, почти черные, как его волосы, они остались бесстрастными. Молча я подал ему револьвер.
Он взял оружие, с отвращением глянул на него. Повернулся к Джанно.
— Кто дал ему это?
— Padrone, это всего лишь игрушка, — Джанно попытался поклониться, но я сидел у него на плечах, так что ничего не вышло.
— Какая разница. Кажется, я предупреждал, никаких ружей или пистолетов. Даже игрушечных. Детям от них только вред.
На этот раз Джанно удалось поклониться даже с© мной на плечах.
— Si, Padrone.
Дедушка отдал ему револьвер.
— Чтобы я больше этого не видел, — протянул ко мне руки. — Иди сюда, Анджело.
Я соскользнул с плеч Джанно в руки деда, радуясь, что он не сердится на меня. Дедушка поцеловал меня, поднимаясь по ступеням.
— Не следует детям баловаться с оружием, — объяснил он. — Даже с игрушечным.
Мы вошли в гостиную, где ждали мама и папа. Мама заплакала, едва увидела его. Дед усадил меня на одну руку, а другой неловко обнял маму.
— Ну перестань, Дженни. Не плачь. Сицилия — не край земли.
— Но вы будете так далеко от нас, — всхлипнула мама.
Заплакал и я.
— Не хочу, чтобы ты уезжал, дедушка!
— Дженни, видишь, чего ты добилась? — мягко упрекнул ее дедушка. Посмотрел на папу. — Dottore, успокойте жену. Ни к чему так расстраивать Анджело.
Я видел, что и у отца глаза на мокром месте, поэтому завопил что есть мочи.
— Я не хочу, чтобы ты покинул меня, дедушка! — и, рыдая, прижался к нему.
Но, похоже, перестарался, Потому что мама перестала плакать и потянулась ко мне.
— У него истерика.
Но дедушка отвел ее руки.
— Я сам его успокою.
И развернул меня так, чтобы видеть мое лицо.
— Я не покидаю тебя, Angelo mio. Я собираюсь на Сицилию, в Марсалу и Трапани, где прошло мое детство.
Но я завопил еще громче.
— Значит, я больше не увижу тебя!
Тут на его глаза навернулись слезы. Он крепко прижал меня к груди.
— Обязательно увидишь, — сдавленным голосом пообещал он. — Летом ты приедешь ко мне с мамой и папой, и я покажу тебе виноградники и оливковые рощи на склонах Монте-Эрис, где вырос твой дед.
— И мы сможем поиграть там в ковбоев и индейцев? — слезы мои исчезли без следа.
— Нет, это плохая игра, — он покачал головой. — Как и все игры, где убивают людей, пусть и понарошку. Ты, как и твой отец, станешь доктором, чтобы спасать людей, а не убивать, — он посмотрел на меня, не уверенный, что я его понял. — А кроме того, на Сицилии нет индейцев.
— Там только хорошие люди?
— Только хорошие люди, — подтвердил он, понимая, что дальнейшие объяснения только все запутают. И воспользовался беспроигрышным вариантом:
— А приехав туда, дедушка пришлет тебе замечательный подарок.
— Какой же?
— Все, что ты пожелаешь. Только скажи дедушке.
Я задумался. Вспомнил фильм, который мы с Джанно видели на прошлой неделе, с Монте Блу в главной роли.
Об автогонках.
— И настоящий гоночный автомобиль? — в голосе моем слышалось сомнение.
— Если мой Анджело хочет гоночный автомобиль, он его получит. «Бугатти» тебя устроит?
Я крепко обнял его за шею. Поцеловал.
— Спасибо, дедушка.
Он повернулся к моим родителям.
— Видите, — воскликнул торжествующе. — Теперь он в полном порядке.
Все это время мужчина, пришедший вместе с дедушкой, скромно стоял у двери. Теперь дедушка подозвал его.
— Джек, подойдите сюда.
— Мой сын, доктор Джон Перино, — с гордостью представил папу дед. — Его жена, Дженни. А это судья Джекоб Уэйнстейн, о котором я вам говорил.
Судья Уэйнстейн, с каштановыми волосами, примерно того же роста и возраста, что и отец, пожал руки моим родителям.
— Не забудьте про меня, — протянул руку и я.
Он повернулся, улыбаясь, пожал мою руку.
— Я даже подумать об этом не мог.
— С Джеком мы заключили пожизненный контракт.
Пока я в отъезде, он будет приглядывать за семейным бизнесом, — дедушка опустил меня на пол. — А теперь иди поиграй, а я, твой отец и судья немного поговорим о делах.
— Пойдем со мной на кухню, — быстро добавила мама. — Я как раз напекла пирожков. Ты поешь их с молоком.
Она взяла меня за руку и потянула к двери. Но я заставил ее остановиться и обернулся.
— Мы еще увидимся перед твоим отъездом, дедушка?
У него перехватило дыхание. Опять на глазах выступили слезы. Он кивнул.
— Перед отъездом, — с трудом выдавил он.
Час спустя мы стояли на ступенях дома и махали руками дедушке, уезжавшему в «дузенберге». Он посмотрел на меня через заднее стекло, на прощание поднял руку, и длинный автомобиль скрылся за зеленью кустов.
Мы еще постояли, потом я посмотрел на отца.
— У тех двоих, что ждали дедушку, под пиджаками были пистолеты. Интересно, они знают, что дедушка не любит оружие?
Мама и папа переглянулись, затем по маминым щекам покатились слезы. Папа усадил меня на одну руку, другой обнял ее за плечи. Мама спрятала лицо на папиной груди. Я видел, что и у него повлажнели глаза. В моем горле незнамо откуда появился твердый комок. Я еще многого не понимал.
Со временем, разумеется, кое-что прояснилось. К примеру, что ждали дедушку агенты ФБР, чтобы проводить до Нью-Йорка и усадить на корабль, отплывающий в Италию. Или что судья Уэйнстейн оказался не судьей, а адвокатом, ведущим все наши семейные дела.
И потом в течение многих лет, пока я не уехал на учебу в колледж, дядя Джек раз в месяц обязательно приходил к нам на воскресный обед.
Когда же мне исполнился двадцать один год (я уже заканчивал МТИ), неожиданно выяснилось, что дедушка был очень богатым человеком, и моя доля в его состоянии равняется двадцати пяти миллионам. Родительская — в два раза больше.
Помню, как я в полном замешательстве переводил взгляд с отца на дядю Джека. Я, разумеется, знал, что наша семья не нуждается в деньгах. Но и представить себе не мог такого богатства.
— И что же я буду делать со всеми этими деньгами? — растерянно спросил я.
— Получше учись, — строго ответил отец. — Потому что придет день, когда все они будут принадлежать тебе.
— Я бы советовал после окончания МТИ поступить в Гарвард бизнес скул, — добавил дядя Джек.
— Бизнес меня не интересует, — отпарировал я. — Моя любовь — автомобили.
— Автомобили — тоже бизнес, — назидательно заметил дядя Джек.
— Для меня — нет. Я их только покупаю.
— Благо деньги для этого у тебя есть, — улыбнулся дядя Джек.
— Но столько миллионов мне ни к чему.
— Тогда у меня следующее предложение. Ты создаешь в банке инвестиционный фонд и даешь право банкирам вести его дела.
Я посмотрел на дядю Джека.
— А почему они не могут оставаться у вас? Я помню, что вы заключили с дедом пожизненный контракт. То, что хорошо для него, вполне устраивает и меня.
Он переглянулся с отцом.
— Извини, но я не могу этого сделать.
— Почему?
Дядя Джек откашлялся.
— Из-за той сферы моей деятельности, которая, по мнению органов власти, связана с организованной преступностью. И я полагаю, что ни на тебя, ни на твоих родителей не должна падать тень того, к чему вы не имеете ни малейшего отношения.
Я знал, о чем идет речь. Как-никак газеты почитывал.
Стоило начаться очередному расследованию деятельности мафии, как тут же всплывала его фамилия.
— Но мы сможем позвонить вам, если возникнет какая-то проблема? — спросил я. — Разумеется, серьезная.
Он кивнул.
— Безусловно. В конце концов контракт с твоим дедом заключен пожизненный, — дядя Джек поднялся. — Джон, в банке все готово, — обратился он к отцу. — И будет неплохо, если завтра вы с Анджело подъедете туда. Я приглашаю вас на ленч, а потом мы подпишем все бумаги.
Так мы и сделали, а вернувшись в институт, я подписался на «Уолл-стрит джорнэл» и каждый день проглядывал курс акций, указанных в длинном списке, который мне вручили в банке. Потом мне это надоело, и я довольствовался лишь просмотром ежеквартальных отчетов, присылаемых из банка. А в конце концов я перестал вскрывать и эти конверты. И действительно, стоило ли волноваться из-за сотни-другой тысяч долларов, если с самого начала их было двадцать пять миллионов.
Дядя Джек свел свою борьбу с властями вничью. Его не посадили, но годом позже он оставил свою практику и уехал в Лас-Вегас, в отели которого вложил некоторую долю собственных средств. Мы обменивались рождественскими открытками; приезжая в Детройт, он виделся с моими родителями, но я обычно в эти дни пребывал совсем в других краях. Затем я узнал из газет, что он продал свой пай в отелях Лас-Вегаса и переехал в Финикс, штат Аризона, чтобы принять активное участие в большом проекте, предусматривающем создание в чистом поле загородного клуба со спортивными сооружениями, отелем, зоной отдыха, получившего название Парадиз-Спрингс. Помнится, я получил от него приглашение на открытие нового курорта, но как раз начал работать на Номера Один и не смог приехать. Мама и папа откликнулись на его приглашение и передали дяде Джеку мои извинения. Маме там понравилось, и потом они еще несколько раз ездили в Парадиз-Спрингс. А папа как-то сказал мне, что никогда не видел дядю Джека таким умиротворенным и довольным жизнью. Добавив, что тот теперь каждое утро играет в гольф. — А вот дедушку мне больше увидеть не довелось. Ему потребовалось чуть ли не два года, чтобы переправить мне «бугатти», но я-таки его получил. А еще через год в Европе началась война, и он запретил моим родителям ехать к нему. Затем война добралась до нас, и мы ничего не могли узнать о нем, пока американские войска не высадились в Италии.
Но дед умер годом раньше от рака.
Глава 9
Когда я открыл глаза, палату, уставленную цветами, заливал яркий солнечный свет. Чуть шевельнул головой. Никакой боли. Я осмелел. И тут же понял, что торопиться не следует.
— Черт! — поневоле вырвалось у меня.
Медицинская сестра, сидевшая в углу на стуле, вскочила. Подошла ко мне.
— Вы проснулись.
Я догадался об этом и сам.
— Какой сегодня день?
— Четверг.
— А что было в среду?
— Вы спали, — она потянулась к телефону. Набрала номер. В трубке послышался голос. — Пожалуйста, найдите доктора Перино и скажите ему, что пациент в 503-й проснулся. Благодарю, — и добавила, повернувшись ко мне:
— Ваш отец сейчас на обходе, но он хотел, чтобы ему незамедлительно сообщили, когда вы откроете глаза.
— Сколько сейчас времени?
— Десять часов. Как вы себя чувствуете?
— Не знаю. Но боюсь двинуть чем-нибудь.
Открылась дверь и в палату вошел отец. Мы итальянцы, так что англосаксонская сдержанность нам претит.
Он — доктор, но прежде всего мой папа. Поэтому первым делом мы расцеловались.
— Мама и Синди уже идут сюда из кафетерия.
— Пока их нет, скажи, как мои дела?
— Могло быть хуже. Пара сломанных ребер, избыток синяков, но повреждений внутренних органов, насколько мы выяснили, нет. Легкое сотрясение мозга, так что какое-то время у тебя будет болеть голова, — тут он замялся. — А вот лицо тебе отделали крепко. Вся работа доктора Ганса пошла насмарку. Перелом носа в двух местах, трещина в челюстной кости, выбили пять зубов, все протезы, чуть сместили правую скулу, но точно сказать трудно: еще не спала опухоль. И, естественно, множественные ссадины под глазами и вокруг рта. А в общем, не так все и плохо.
— Благодарю, доктор, — я взял его руку, поцеловал.
Повторюсь, мы — итальянцы. А когда посмотрел на папу, увидел, что у него на глазах выступили слезы.
А потом распахнулась дверь, в палату влетели мама и Синди, и следующие десять минут отец удерживал маму от того, чтобы она не залила меня слезами.
Синди же скромно застыла у меня в ногах, наблюдая за нами. Впервые ей довелось лицезреть внутреннюю жизнь итальянской семьи. Уверяю вас, посмотреть было на что.
Наконец мама выпрямилась, предварительно поцеловав, наверное, все части моего тела, включая ступни.
— Синди, подойдите сюда. Анджело хочет вас поблагодарить.
Тут мама повернулась ко мне.
— Она — милая девушка, твой верный друг. Она спасла тебе жизнь и привезла к нам. Я уже тысячу раз благодарила ее. Поблагодари теперь ты.
Синди наклонилась и целомудренно поцеловала меня в щеку. Я ответил ей тем же, чуть коснувшись губами ее щеки.
— Спасибо тебе, — с достоинством произнес я.
— Всегда готова прийти на помощь, — не менее важно изрекла она.
— Молодец, Анджело, — умилилась мама.
Мы с Синди не решались взглянуть друг на друга, боясь, что не выдержим и расхохочемся.
— Откуда эти цветы? — поинтересовался я.
— О твоем ограблении написали все газеты, — ответила Синди. — Цветы начали приносить вчера. От Номера Один, Дункана, Руарка, Бэнкрофта. Букеты прислали даже Номер Три и Уэйман.
— У Анджело много друзей, — с гордостью прокомментировала слова Синди мама.
— Да, — сухо согласился я, глядя на Синди.
— Номер Один звонил из Палм-Бич, — продолжила та. — Просил тебя не волноваться. Обещал заглянуть к тебе в понедельник, когда прилетит в Детройт.
Меня словно окатило ледяной водой. До понедельника всего пять дней. Целые сутки я проспал! И еще ничего не успел сделать. Я вскинул глаза на отца.
— Сколько ты меня тут продержишь?
— По меньшей мере до конца уик-энда. Выпишем тебя в понедельник или во вторник, если обследование покажет, что нет никаких осложнений.
— Я смогу покинуть больницу на один день, а потом вернуться?
Отец изучающе посмотрел на меня.
— Тебе это очень надо?
— Да. Никакое это не ограбление. Никто и не подумал взять мой бумажник или часы.
Он, разумеется, и сам знал, что отделали меня профессионалы. Не зря же он сорок лет проработал в больницах Детройта. Но промолчал.
— У меня очень важное дело, — добавил я. — Это единственный шанс не позволить им перехватить у Номера Один контроль над компанией.
Странное выражение появилось на лице отца.
— Ты говоришь о старом мистере Хардемане?
— Да.
Он задумался.
— Ты хочешь уехать только на один день?
Я кивнул.
— Боль не будет покидать тебя ни на минуту, — предупредил он.
— Снабди меня таблетками.
— Хорошо, — он тяжело вздохнул. — Я даю тебе один день. Полагаюсь на твое слово. Ты обязательно должен вернуться.
— Нет! — заверещала мама. — Нельзя отпускать его!
Он погубит себя! — она метнулась ко мне. — Моя деточка!
Отец протянул руку, останавливая ее.
— Дженни!
Мама в изумлении уставилась на него. Должно быть, раньше таким тоном он с ней не говорил.
— Не вмешивайся в мужские дела!
Сицилийские женщины знали свое место.
— Да, Джон, — смиренно ответила она. И добавила, глядя на меня, но обращаясь к нему:
— Он будет осторожен?
— Можешь в этом не сомневаться, — заверил ее отец.
В следующий раз я проснулся в салоне зафрахтованного «DC-9». Стюардесса смотрела на меня, рядом стоял Джанно.
— Через пятнадцать минут мы приземляемся в Финиксе, — любезно сообщила стюардесса.
— Подними меня, — попросил я Джанно.
Он наклонился, повозился с переносной кроватью, поднимая спинку.
— Так хорошо, Анджело?
— Отлично.
На высоте тридцать тысяч футов солнце светило куда ярче, чем в Детройте. Зажегся экран: «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ». Джанно наклонился надо мной. Проверил, застегнуты ли ремни, хорошо ли закреплены ножки кровати. Потом занял свое место, тоже пристегнул ремень.
Стюардесса направилась к кабине пилотов.
Хорошее настроение не покидало меня с самого утра.
Папа действительно все устроил, как и обещал после того, как я попросил Синди узнать расписание рейсов на Финикс и соединить меня с дядей Джеком.
— Не надо, — остановил ее отец. — Я все устрою.
— Но в Финиксе мне нужно быть сегодня.
— Будешь. А пока отдыхай. Я позвоню Джеку и сегодня же переправлю тебя в Финикс.
— Как же ты собираешься это сделать?
— Перестань волноваться, — ответил он. — Пора бы тебе знать, что с большими деньгами возможно многое.
После его ухода Синди нагнулась ко мне. Мама, сидевшая на стуле, не спускала с нас глаз.
— Пожалуй, я вернусь в отель и немного посплю. Я совсем без сил.
— Я бы не хотел, чтобы ты возвращалась в отель, — возразил я. — Они знают, что ты была со мной. Как бы с тобой чего не случилось.
— Ничего со мной не случится!
— Этого-то я и добиваюсь.
— Синди может остаться у нас, — предложила мама. — В комнате для гостей, в которой она провела и прошлую ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36