— Ну, какие они воины, мы сейчас посмотрим, — криво усмехнулся нумидиец. — Вы хорошо придумываете всякие законы, чтобы морочить голову неграмотным кочевникам, но меч в руке мы держим не хуже, чем ваши судьи и чиновники таблички для письма.— Что ты собираешься делать, вождь? — с тревогой спросил Селевк. — Заклинаю тебя всеми нумидийскими богами — не торопись. Еще можно все уладить...— Ничто не вернет мне сына, — отрубил вождь. — Я объявляю войну Риму. Сейчас мы нападем на Рузикады. Ни один враг не уйдет из города живым. А вы остаетесь моими пленниками.— Это безумие... — прошептала Корнелия, побледнев. — Ты объявляешь войну Риму? На что ты надеешься?Но как бы дерзко не звучали слова предводителя маленького кочевого племени, каким бы могущественным и величественным не казался Вечный город по сравнению с нищей, малолюдной Нумидией, сейчас именно вождь номадов Такфаринат был хозяином жизни и свободы нескольких десятков римских граждан. И это Селевк с горечью вынужден был признать.Их оттеснили в сторону с дороги, на страже стал небольшой, но решительно настроенный конвой. Все пленники с ужасом смотрели вниз, на город, в котором вот-вот начнется безжалостная резня. Не было никаких сомнений, что огромное численное преимущество нумидийцев сыграет решающую роль, и маленький римский гарнизон обречен на истребление. А также мирные жители — купцы, чиновники, их семьи.Такфаринат отдал несколько последних распоряжений; бородатые воины вскинули вверх руки с копьями и мечами, заржали лошади, единый вопль вырвался из двух тысяч глоток.Черная лавина людей и коней обрушилась с гор на беззащитные Рузикады.Бой был коротким. В распоряжении трибуна — командира гарнизона — находилось не более полутора сотен солдат; конечно, такие ничтожные силы не могли долго противостоять напору озверевших номадов, к которым сразу же присоединились и местные жители — соплеменники нападавших.Засыпаемые градом копий и стрел, легионеры медленно отступали к своему укрепленному лагерю на окраине города (атака конницы застала их в процессе строительных работ — они чинили старую дорогу).Но Такфаринат, знакомый с римской тактикой, прекрасно понимал — доберись те до лагеря, и осада может продлиться еще очень долго. А его воинам для поднятия боевого духа требовалась быстрая и безоговорочная победа. Иначе ведь и самого вождя могут прирезать — в лучших традициях нумидийских кочевых племен.Яростно навалившись на сбившихся в кучу римлян, он отправил небольшой отряд в обход; всадники подлетели к лагерю и забросали деревянные укрепления горящими факелами. Частокол и постройки внутри его занялись огнем. Теперь спрятаться легионерам было негде.Их сопротивление было быстро сломлено. Уцелело лишь две дюжины солдат, в основном — тяжело раненых. Трибун погиб одним из первых, и тем самым спас себя от страшных пыток, уготованных ему Такфаринатом. Но остальные легионеры и вытащенные из домов гражданские лица не избежали ужасной смертиВсе бесчеловечные приемы варваров пошли в ход — шипело на огне человеческое мясо, лоскутами опадала кожа, лилось в глотки кипящее масло. Нумидийцы справляли звериный пир, а их вождь, перепачканный с ног до головы кровью врагов, все оплакивал своего погибшего сына, принося ему в жертву новых и новых несчастных пленников. Стон и вопль стояли над Рузикадами, черные клубы дыма окутывали город, алела кровь и смерть витала в воздухе...Так началась эта война. Глава VIСтарый знакомый Уже стемнело. Огромный город медленно погружался в сон. Страсти, днем бурлившие на улицах и на Римском Форуме, постепенно затихали. Еще, правда, хлопали двери кабаков, разрывали тишину пьяные выкрики и бесшабашные песни, раздававшиеся в грязных кривых переулках Субуры и Эсквилина, но более благополучные районы — Авентин и окрестности Большого Цирка — казались безжизненными и уснувшими.Белым пятном выделялся в ночи дворец Августа на Палатине. Там тоже было тихо. Не до пиров сейчас, не до праздников. Столица жила в ожидании больших перемен.Бывший трибун Первого легиона Гай Валерий Сабин сидел в небольшой комнатке дома, завещанного ему покойным дядей. Сумерки разгоняло лишь пламя одного светильника на бронзовой подставке, в здании не раздавались даже голоса и шаги слуг — чувствуя настроение хозяина, они пораньше забились в свои каморки, изредка переговариваясь шепотом.А настроение у хозяина действительно было очень паршивое. Прошло уже немало времени с тех пор, как Сабин узнал о назначении префектом претория Сеяна, следующим ударом явилась смерть Агриппы Постума и принятие власти Тиберием. А это значило, что со своими смелыми надеждами трибун мог распрощаться раз и навсегда.Правда, уже несколько дней по городу упорно ходили слухи, что Постум жив и готов к борьбе, что легионы на Рейне объявили цезарем Германика и собираются подтвердить это с оружием в руках, что и Данувийская армия не спешит приветствовать сына Ливии, но в самом Риме пока было спокойно, а это давало основания предполагать, что известия о волнениях в Остии и в войсках, по крайней мере, сильно преувеличены.Сабин находился в глубокой депрессии, вызванной столь резким и неожиданным низвержением с Олимпа сладких грез в беспросветные будни.Где теперь жезл префекта, где красавица Эмилия, где слава, власть и богатство? Все это осталось за невидимой чертой, в прошлом, так и не вырвавшись из розовых одежд мечтаний.Трибун теперь искренне жалел, что ввязался в политические игры. Кроме разочарований и страданий они ничего ему не принесли. Ведь, действительно, гораздо лучше быть скромным, но независимым ни от чьих прихотей солдатом, чем мальчиком на побегушках у сильных мира сего, которого в любой момент могут прогнать с глаз долой, как надоевшую собачонку.А то и похуже что-нибудь может случиться — вдруг Ливия захочет устранить неудобного свидетеля, знавшего тайные помыслы Августа. И жди тогда приговора: ссылка с конфискацией имущества. Или вообще прирежут где-нибудь за углом верные слуги императрицы.Короче, поводов для радости у Сабина не было никаких. И теперь все дни после похорон Августа и сообщения о казни Постума он проводил дома, выпивая большие количества тускульского вина, от которого ломились подвалы запасливого дяди, и предаваясь мрачным размышлениям о своей печальной судьбе и вывертах коварной Фортуны, которая, видимо, никак не желала, чтобы ее запущенный храм на виа Аврелия приобрел приличный вид.Новые знакомые — сенатор Гней Сентий Сатурнин и его юный приятель Либон больше не пытались с ним увидеться, занятые, вероятно, собственными проблемами. Во дворце о Сабине тоже пока не вспоминали, чему трибун был только рад. А веселый пьяница Друз до сих пор сидел в Далмации, безуспешно пытаясь уговорить взбунтовавшихся солдат успокоиться и вернуться к служебным обязанностям.Больше в Риме Сабин, собственно, никого и не знал. А потому и сидел в одиночестве в полутемной зашторенной комнате дядиного дома, апатичный и подавленный.Верный Корникс тоже был с ним здесь, но благоразумно предпочитал не попадаться на глаза хозяину. Он пользовался большим авторитетом среди прислуги, и не терял времени даром, регулярно вкушая хорошую свежую пищу и проводя короткие ночи в обществе хорошеньких молодых рабынь.Сабин с угрюмым выражением лица поднял кубок и сделал большой глоток. Вино давно перестало ему помогать в тоске, и он пил его теперь больше по привычке. Голова просто становилась тяжелой, мысли путались, но это давало какую-то иллюзию алкогольной эйфории. Да ведь все равно больше заняться было нечем.Одно время он подумывал о том, чтобы убраться до зимы в поместье в Этрурии, также оставленное ему дядей. Но апатия была настолько сильной, что трибун не смог заставить себя даже отдать необходимые распоряжения рабам.Так что, приходилось сидеть в Риме.Неожиданно в коридоре послышались быстрые шаги, и в комнату заглянул Коринкс, предупредительно кашлянув.— Что такое? — качнул тяжелой головой Сабин. — Я же приказал мне не мешать.— Там к тебе пришел человек, господин, — сказал галл. — Говорит, что ему очень нужно с тобой повидаться.— Может быть, — буркнул трибун недовольно. — Вопрос в том, нужно ли это мне.Корникс с глупым видом пожал плечами, показывая, что оставляет это на усмотрение хозяина.— Что за человек? — спросил Сабин, сделав еще глоток.— Да, судя по одежде, какой-то моряк или кто-то в этом роде, — ответил слуга. — Но что-то в нем есть знакомое...— А имя ты не догадался спросить? — язвительно бросил Сабин. — Моряки мне ни к чему, я уже сыт морем по горло.— Имени он не назвал, — обиженно сказал Корникс. — Но говорит, что ты его и так узнаешь.Сабин вздохнул. Вязкие от вина мозги никак не могли подсказать ему правильное решение. Уж не старина ли это Никомед? Ну, тогда у него сегодня будет несчастливый день. Грека из Халкедона незамедлительно вытолкают в шею, дабы тот не осмеливался более будить в трибуне неприятные воспоминания.Хотя Никомеда уж Корникс как-нибудь узнал бы.— Давай его сюда, — равнодушно сказал Сабин. — Но смотри, если это какой-нибудь попрошайка, то я тебе не завидую. И принеси еще вина.Корникс хмыкнул и удалился. Через несколько минут снова раздались шаги, и в комнату вошел человек.Это был высокий, крепкий, широкоплечий мужчина, одетый в длинный матросский плащ с капюшоном, скрывавшим лицо. Его сильные длинные руки висели вдоль тела.— Приветствую тебя, Гай Валерий Сабин, — с достоинством сказал он хриплым, простуженным голосом и кашлянул.Но капюшона с лица не убрал.— И я тебя приветствую, — со скукой ответил трибун. — Раздеться можно было в атрии. Кто ты такой и что тебе от меня нужно в такое позднее время?Человек коротко рассмеялся и обнажил голову. Он не произнес ни слова, пристально глядя на Сабина. Тот внезапно напрягся, хмель словно испарился из головы.Лицо пришельца несомненно было знакомо трибуну. Но где он его видел?«Боги, что с моей памятью? — мимоходом подумал Сабин. — Нельзя так много пить... Но клянусь Геркулесом, этого парня я знаю. И более того, с ним связано что-то важное».— Ты не узнал меня? — с некоторым вызовом спросил мужчина. — Что ж, в той каюте было не очень светло...В каюте! Словно вспышка молнии озарила трибуна. Конечно, это тот самый человек!— Ты — Клемент, раб Агриппы Постума, — сказал он с расстановкой. — Мы встречались на «Золотой стреле», когда Август плавал на Планацию повидаться с внуком.Трибуну вовсе не понравилось, что какой-то раб запросто зашел к нему и ведет себя так фамильярно. Но, впрочем, сам Август обращался с ним, как с другом, так что...— Ну, наконец-то, — улыбнулся мужчина. — Действительно, мы виделись тогда на корабле. Но только зовут меня не Клемент. Я — Марк Агриппа Постум.Сабин недоверчиво покачал головой. Мысли его по-прежнему путались.— Август назвал тебя Клементом, — с сомнением произнес он. — К тому же, Агриппа Постум уже отправлен в Царство теней усилиями своих милых родственничков. Об этом было официально сообщено.— А разве ты еще не слышал, что Агриппа появился в Остии? Что его опознали вне всяких сомнений?Сабин пожал плечами.— Это пока непроверенные слухи. И ими может воспользоваться любой авантюрист.— Не очень-то ты вежлив с наследником Божественного Августа, трибун, — в голосе мужчины зазвучали угрожающие нотки. — Смотри, как бы тебе не пожалеть....Сабин тяжело вздохнул и протянул руку к кубку. Сосуд был пуст.— Корникс! — рявкнул трибун со злостью. — Где вино?Потом он вновь посмотрел на пришельца.— Мне уже о стольком пришлось пожалеть за последнее время, что теперь меня трудно испугать, — сказал он апатично. — Ну, допустим даже, что ты действительно Марк Агриппа Постум. И что же? Ведь наследником Божественного Августа ты пока считаешь себя только сам, а в глазах закона ты ссыльный преступник, общение с которым запрещено. И если тебя найдут здесь, то нам обоим непоздоровится. Однажды я уже поддался на подобную уловку, но, поверь, отнюдь не желаю вновь лезть в эти игры.Мужчина в гневе топнул ногой, так, что появившийся Корникс едва не уронил кувшин. Ничего себе, какой-то оборванец осмеливается так вести себя в присутствии достойного трибуна? Галл озадаченно замер на пороге.Сабин жестом приказал ему поставить кувшин на стол и выйти. Слуга нехотя подчинился, бросив искоса любопытный взгляд на мужчину в морском плаще. Но тогда, на корабле, он не видел его лица, и сейчас не мог узнать.— Мой дед, Божественный Август, — заговорил вновь пришелец, — оказался мудрее, чем вы все думали. Это меня он забрал с острова, а Клемента оставил там. Рано утром на следующий день по приказу цезаря поставили новую стражу, так что, никто не мог догадаться, что пленника подменили. Тем более, что мы действительно были очень похожи с моим рабом.— Ты до сих пор сомневаешься, что я действительно Марк Агриппа. Постум, внук Августа и сын Випсания Агриппы?Глаза мужчины метали молнии, в уголках губ появились резкие складки. Он был сильно разгневан.Сабин несколько секунд молча смотрел на него, словно дразня. Как некстати этот визит...— Присядь, достойный Марк Агриппа, — сказал он наконец, указывая на стул. — И выпей вина. Еще тогда, на корабле, я подумал, что для раба ты вел себя уж слишком независимо. И я охотно верю, что у Августа хватило ума поступить именно так, как ты сказал. Но это ни в чем не меняет дела. Ты остаешься преступником, и самовольный приезд в Рим ставит тебя вне закона. Не говоря уж о том, что в Остии ты устроил настоящий бунт, если верить слухам.Мужчина тяжело опустился на стул. К вину он не притронулся. Его широкий подбородок воинственно выдвинулся вперед.— И это говоришь ты, трибун Гай Валерий Сабин? — с горечью воскликнул он. — Человек, которого дед рекомендовал мне как надежного товарища и отличного солдата? Да кто, как не ты, должен знать, что именно меня Август назначил наследником? Ведь ты же сам засвидетельствовал его подпись на завещании.— Поэтому ты и пришел сюда, — тихо сказал Сабин, грустно качая головой. — Я должен был этого ожидать. Легко увязнуть в болоте, но как же трудно из него выбраться.— Да, поэтому я здесь. — Казалось, Постум не обратил внимания на дерзкие слова трибуна. — После того, как цезарь забрал меня с острова, я скрывался в надежном месте, ожидая, пока будет объявлено о моей невиновности. Август сообщил мне письмом, что Тиберий согласен с его решением, поэтому у меня не было повода для беспокойства.И вдруг — как гром среди ясного неба — известие о смерти деда. А потом и сообщение о казни Агриппы Постума якобы по приказу цезаря.Естественно, я не поверил в это, но факт остался фактом — на Планацию прибыл отряд преторианцев во главе с новым префектом и — предъявив охране распоряжение Августа — немедленно отрубил голову бедняге Клементу, который ожидал чего угодно, но только не такой развязки.Тогда я понял, что медлить нельзя, и начал действовать. Мне удалось добраться до Остии, по дороге ко мне присоединялись люди, которым я открывался. Честно сказать, народ это не очень надежный — беглые рабы, авантюристы, отставные гладиаторы, но и они произвели впечатление.А когда меня признали офицеры и моряки военных трирем с летней базы Мизенской эскадры, мое положение заметно укрепилось. Но все же сил у меня недостаточно, чтобы предпринять поход на Рим. Ведь здесь есть и преторианцы, и когорты городской стражи. Открытого боя с ними мой отряд наверняка не выдержит.Поэтому я решил выждать еще, попытаться перетянуть на свою сторону как можно больше людей. Я знаю, что народ поддержит меня, что Тиберий не очень-то популярен сейчас, но вот войска...— Рейнская армия, кстати, взбунтовалась, — напомнил Сабин. — Да и в Далмации неспокойно.Постум махнул рукой.— Я знаю. Но в Далмации сейчас сын Тиберия Друз а в помощь ему послан Сеян с двумя когортами преторианцев. Они наведут порядок — пообещают солдатам денег, и те успокоятся.«Однако неплохо работает твоя разведка, — с уважением подумал Сабин. — Сидя в Остии, ты знаешь больше, чем мы здесь, в Риме».— Что же касается Рейнской армии, — продолжал Агриппа, — то ею командует Германик. Для него слово «присяга» свято. Он ни за что не нарушит ее без очень и очень веских оснований. Даже узнав о том, что я призываю народ к восстанию, он не бросит границы и начнет бесконечную переписку с Тиберием. А уж Ливия сумеет поморочить ему голову до тех пор, пока со мной не будет покончено. Германик чересчур честен и доверчив, а это в наше время большой недостаток. И выход у меня только один...Он помолчал, потом взял кубок со стола и выпил несколько глотков.— Выход один, — повторил Постум затем. — Я должен огласить завещание Августа. Вот в этом случае и Германик, и все остальные поднимутся как один человек, и наша победа будет полной и окончательной.Он поставил кубок обратно и тяжелым взглядом уперся в Сабина, чуть прищурив глаза:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53